Палёный

«Женщина создана делать мужчину счастливым.

Где бы этот несчастный ни прятался. »

Из записной книжки студента прошлого века.

Жить в семейном общежитии шестидесятых - семидесятых годов, это всё равно, что быть артистом театра драмы и комедии на общественных началах, день и ночь - без содержания, выходных, и отпуска.

Поэзия семейного барака в его общности.

Узкий коридор, заставленный примусами, керогазами, электроплитками, вёдрами, банками, склянками, обувью и всё это на разнокалиберных табуреточках, ящиках и подставочках у каждой двери в келью, где обитали труженники, простирался от края и до края. В конце коридора находится самое посещаемое заведение в общаге – туалет. Один! С двумя кабинками, разделяемых продырявленной фанерной перегородкой, с дверцами без запоров, давным-давно оторванными неизвестными злоумышленниками, без всяких там биде и туалетной бумаги, но с расписными стенами безымянными поэтами и художниками.

В творческом вдохновении они умудрились нацарапать чем-то острым на входной двери философское изречение: «Что естественно, то не безобразно! »

А кто-то химическим карандашём изобразил женщину в неприглядной позиции и на ягодицах намалевал огромные глаза. Ни в каком музее мира подобного шедевра нет!

В туалетном помещении, в самых буйных фантазиях поэтов и художников барака, стены расписаны пиктографической живописью, прозой и стихами, перед которыми блекнут фаллические картины  древней Трои времён Приапа.

Ни у кого не подымалась рука соскабливать или забеливать народное творчество, известное с сотворения мира и передаваемое из поколения в поколение. Наоборот, зайдя в нужник, шарили глазами в поисках новых картин и поэтических вульгарностей, и, прокручивая в своей голове, давали оценку, кто мысленно, а кто и приложив руку, дополняя сюжет своим виденьем.  

Картина барачного сортира будет неполной, если скрыть, что по каким-то причинам испражнения не всегда смывались, а кучами громоздились вокруг, так называемого, «торчка». В него же сливались помои и прочая обильная срань людская, чего торчок проглотить и выплеснуть в канализацию не мог, отчего постоянно захлёбывался и разливал по коридору всё это дерьмо, заползая в близлежащие комнатушки обитателей.

Несусветная вонь отхожего места смешивалась с ароматами жаренной картошки, шкварчащей на дешёвом маргарине, подгоревшего лука, квашенной капусты, мяса, протухшего ещё в магазине, и прочими запахами. Каждая хозяйка готовила, что могла, из того, что было, и как могла, отчего смрад и сизый туман заполнял всё пространство, а коридор в особенности.

Кому приспичило в туалет в одном конце коридора, должен был бочком лавировать по коридору меж мощных и тощих задниц домохозяек у своих примусов, керогазов и электроплиток. Преодолевать последние метры дистанции надо было ещё и скачками меж плавающих фекалий из общего сортира. Благо, что дверь в него была без запора! Кто-то предусмотрительно вывернул его. И вскочить в туалетные пределы можно было беспрепятственно днём и ночью. Женщинам и мужчинам, девочкам и мальчикам. Кому, когда и как приспичит.       

Вере Красавиной со своим мужем, бывшим подводником Тихоокеанского флота, волею судьбы, довелось иметь свой угол в бараке самейного общежития.

История их добарачной любви такова. До службы на подводном флоте Николай был молодец что надо, могуч и светловолос. Столь красивого мужчины ещё Верочка не видела. Как-то так случилось, что на танцплощадке он прижался к ней сзади. Она попыталась отодвинуться, но он ещё сильнее прижался к ней. Тогда она почувствовала его. Застыла на месте, дрожа от удивления и испуга, не веря своим ощущениям, обернулась и с робкой улыбкой взглянула на него. Они ушли с танцплощадки в кущи парка и, снедаемые мучительным волнением, целовались. Он принес ей клятву верности, и она подарила ему свою девственность.

Служил Николай целых пять лет. Она помнила его и ждала, но укротить в себе разбуженные страсти не могла. У Верочки за это время было много самых разных мужчин: высоких и низких, белокурых и темноволосых. Несмотря на это, к возвращению Николая бёдра её ещё не утратили крепость, а груди - упругости. В её девятнадцать лет поженились.

Молодожёнам повезло – им дали комнату напротив туалета в бараке семейного общежития. Молодая жена в постели выказывала безумие своих желаний, муж был счастлив. Но шила в мешке не утаишь, и вскоре поползли слухи о Верке, шалаве подзаборной. Муж оказался столь ревнив, что не мог простить Верочке её бывших возлюбленных, несмотря на то, что любовь к ним она отрицала.

И запил Николай горькую. Бывало, не приходил, а приползал в барак к жене, которую любил и ненавидел. Однажды, не совладев со своими ногами, пробираясь к своей келье по коридору, он уселся на топившийся примус и моментально уснул. Когда из-под его пальто вырвалось пламя, в коридоре поднялся шум.

Горящего Николая гасили бестолково и долго. При этом он получил столь сильные ожоги своего мужского корня, что надолго, а возможно, навсегда, сделался непригодным для супружеской жизни. По этому случаю стали звать его «Палёный». Спать, вздыхая, он стал на раскладушке, а Вера, ворочаясь на своей одинокой постели, как на ложе раскалённых углей, сохраняя безумие своих желаний и воспоминаний.

Веру часто навещала Юлия – весёлая, задорная, бойкая на язык. Юлия заливалась неудержимым смехом, он звенел по всему бараку, словно хрустальный колокольчик, когда к ней приходил красивый любовник, капитан какого-то судна речфлота. Ночами они любились так страстно, что скрип кровати, ходившей ходуном, и толчки в  гипсокартонную перегородку, доводили Верочку, лежащую на своём одиноком ложе, до безумия. В страсти она прижималась к тоненькой перегородочке своей медоносицей и поддавала навстречу толчкам со стороны комнатушки Юлии станом до изнеможения. Излившись половою истомою, плакала.

- Счастливая ты, Юлька, - говорила грустная Вера. – У вас в постели настоящий тайфун. Ты стонешь, чуть не кричишь, а я кончаю. Поделись хоть кончиком. Ты же моё положение знаешь.

- А что я с того буду иметь? – смеясь, говорит соседка.

- А что ты хочешь?

- Хоть маленькую передышку. Он же настоящий жеребец. К утру у меня сил уже нет, а ему только давай, давай, давай!

- Миленькая, Юличка! Да я с большим удовольствием помогу тебе, но как?

- Для начала надо познакомиться, а потом придумаем, - говорит Юлия.

Через несколько дней, когда к Юлии пришёл капитан, Верочка пришла к соседке и та познакомила их. Они болтали о том о сём. Как бы невзначай, Верочка протянула руку и коснулась паха капитана.

- Ух ты! – воскликнула она с неподдельным интересом и больше не могла произнести ни слова. Сердце заколотилось, медоносица запульсировала, руки задрожали, почувствовав, что капитан хорошо снаряжён для плотских утех на стороне от семьи.  

Его рука тут же легла на лобок Верочки и чуть ниже. Поглажиая срамные губы и клитор, капитан с чувством выдохнул:

- Ах ты! – и жадно опалил Верочку своими карими глазами. Стало ясно, что избежать любви им не удасця. Но как?

Отдавать полностью своего любовника Юлия не хотела, а поэтому соседками было принято мудрое решение – в гипсокартоне перегородки под настенными ковриками Веры и Юлии они проковыряли дырочку в десять сантиметров диаметром. Если приподнять коврик, лечь бочком поудобней, прислониться, подставляя зад и медоносицу к дырочке, то капитанский корень войдёт в неё без осложнений. Опустили коврики и всё, как было, никакой дырочки не видно!

Капитан посмеялся над выдумкой женщин, и согласился на эксперимент в ту же ночь.

- Верочка, а как же быть с мужем? А если он застукает, ты представляешь что будет?

- «Палёный» спать будет, как младенец! Это моя забота. В сто грамм - снотворного и хоть с пушки пали!

Всё удалось к общему удовольствию.

Капитан зачастил к Юлии. Ласковое отношение Верочки к мужу стало очевидным, а сто грамм водочки со снотворным ему на ночь, притупляли тоску по женскому телу и приносили сон без сновидений. Из комнатушки Верочки после полуночи стали исходить такие стоны, ахи, охи и прочие звуки, что барачные обитатели стали обеспокоенно говорить:

- Неужели «Палёный» очухался? Или у Верки крыша поехала и бесы её мучают?

Бесы не бесы, а Верка, на удивление всем, ожила и похорошела, несмотря на синеву под глазами.  

А вскоре Юлия стала подозревать, что любовь в дырочку через перегородочку стала  чувством более острым и глубоким, чем с нею, рядом лежащей. То блаженство, которое она испытывала до проделки дырочки, перекочевало за перегородочку к Верочке.   Капитан всё более лежал бочком к стенке, любясь с Верочкой, вызывая в Юлии ревнивые чувства. И когда она заклеила дырочку в перегородочке, это вызвало неудовольствие капитана и истерику у Верочки. Разразился скандал во время которого выкрикивались подробности, потешавшие обитателей барака, ошибавшихся в значении ахов и охов Верки после полуночи.

Эпилог.

В ревности, «Палёный» запустил в Верку горячим утюгом так, что проломил дверь и чуть было не убил бабу Маню, прыгающую с палкой в сортир. Его не пощадили и  посадили на пятнадцать суток за хулиганство в общежитии семейного барака.

Капитан речьфлота слинял и больше не появлялся в общественном бараке, перенеся любовные встречи с Верочкой на баржу, капитаном которой, как выяснилось, он был.

Историю эту поведала мне одна женщина, пережившая «барачный период при строительстве коммунизма», сказав:

- Врагу не пожелаю.