Балтус. глава двенадцатая

12.

We only said goodbye with words

I died a hundred times

You go back to her

And I go back to...

Black, black, black, black, black, black, black,

( Amy Winehouse)

Хриплый голос певицы заполнял комнату. Её фото было и на мониторе компьютора, когда я вошла.

- Тебе нравится эта певица? – Спросил Томас, вместо приветствия.

- Не знаю. – Честно ответила я.   – Я не вслушивалась в слова её песен, но голос у неё – прекрасный.

- Да, она , подчас , вульгарна, но мне нравится в ней эта раскованность, и её "подведенные кошачьи" глаза.

- Тебе вообще, нравится все кошачье. Я заметила, что у тебя на картинах часто присутствуют коты, как и у Балтасара Клоссовского. Ты ему подражаешь?

Он развернулся ко мне всем телом, и совершенно серьезно спросил:

- Тебе, действительно, так кажется?

- Не знаю. Иногда – да.

Томас ( которого, про себя, мысленно, я прозвала Балтусом), задумался.

- В чем ты видишь похожесть?

- В безжизненности его женщин, вернее, девочек-подростков.   Я прочитала в его биографии, что одну девочку он фотографировал полароидом сотни раз, добиваясь той позы, что ему нужна. И все это время она должна была лежать неподвижно, как усыпленная. Я знаю, что его работы отказались выставлять в Германии, потому что откровенность форм и позы его юных моделей могла вызвать ажиотаж и возмущение публики.

- Да, тогда это было табу, изображать подростков в таком виде, но художник – это человек, который имеет право стоять над общественными нормами. Он живет вне временных рамок. Он не должен обращать внимание на критиков, которые только и умеют морализировать, но – не создавать.   Балтасар Клоссовски был сюрреалист. Да, его работы были статичны, но, в основном его модели запечатлены в момент сна или пробуждения. Они – откровенно чувственны, и это было новшеством для того времени, а новое всегда пугает.

-  Ты живешь в другое время, и не относишь себя к сюрреалистам, тогда почему твои женщины, несмотря на всю твою великолепную технику, кажутся мертвыми?   - Спросила я, и тут же пожалела об этом, встретив его пристальный взгляд. Он был полон недоброжелательности, ярости и любопытства одновременно.

- Хорошо, пойдем. Попробую объяснить – сказал он, вставая с кресла.

Он взял меня за руку и повел в спальную. На пороге я невольно остановилась. Кровать его была застелена белой простыней, отделанной кружевами и вышивкой по краям, и больше напоминала алтарь, чем постель. На подушках были надеты белые же наволочки, тоже с вышивкой и кружевами.

Он повернулся ко мне лицом и заглянул мне в глаза, все еще не отпуская моей руки.

- В чем дело, - спросил он, - боишься?

Я отрицательно покачала головой, но голос куда-то пропал.

- Сегодня я раздену тебя сам. – Сказал он утвердительным тоном, пресекая малейшие попытки возразить ему.

Я умоляюще показала глазами на открытое окно, через которое в комнату залетал легкий бриз.

- И хорошо, - усмехнулся он, как раз то, что мне и нужно.

Я чувствовала, что он совершенно парализовал мою волю, и сделала еще одну попытку ускользнуть, соврав:

- Мне в туалет нужно.. – Умоляюще признесла я, одновременно пытаясь высвободить свою руку. Но он только сильнее сжал свои пальцы, и сухо сказал:

- Позже.

Остановив меня возле кровати, он медленно начал расстегивать на мне блузку: пуговицу за пуговицей, и, сняв, повесил её на плечики.

Затем он расстегнул мой ремень, на минуту задержал его в руках, как бы о чем-то раздумывая.

Потом – джинсы, и, нагнувшись, помог моим ногам освободиться из штанин. Я чувствовала себя совсем беззащитной, оставшись в одних носках и трусиках. Присев, он снял с меня носки, на мгновение задержав в ладонях мои ступни. И, наконец, он медленно снял с меня трусики, и, аккуратно сложил их на кресле, вместе с остальными вещами.

После этого он остановился напротив меня, сложив руки на груди, и , несколько склонив голову набок, оценивающим и ощупывающим взглядом, окинул меня всю – с кончиков моих пальцев на ногах, до моей макушки, и усмехнулся чему-то своему.

- Ты знаешь, - вдруг сказал он, - с тех пор как ты появилась в моей жизни, меня больше не мучают мигрени. Правда – правда. – Подтвердил он – Раньше  они очень часто навещали меня, и я , обычно, противился, как мог, и не принимал таблетки, только если уж совсем невмоготу. Но теперь я освободился от моих болей.. с тех пор как сюда пришла ты.

А теперь - ложись.

Он помог мне взобраться на кровать , и уложил поудобнее на ворохе подушек. Только сейчас я заметила мольберт, стоящий возле окна.

- В это время года здесь лучше свет, сейчас вот включу настольную лампу, и приступим.

И тут я почувствовала, как его губы коснулись моей ступни, и заклрыла глаза от неожиданного и неведомого мне ранее ощущения. Между тем, он поочередно целовал каждый мой пальчик, сначала на одной ноге, затем на другой.

- Что это? – Думала я про себя. – Почему мне так хорошо? Необыкновенно хорошо!

Его губы  как бы убаюкивали мои ступни маленькими поцелуями, которыми он покрывал подошвы моих ног, продолжая одновременно растирать их своими пальцами. Что-то похожее на стон вырвалось из его груди и, подняв голову, он сказал тихо:

- Как они прекрасны, неописуемо прекрасны, и, опять склонившись к моим ногам, продолжал ласкать их языком, слегка посасывая.

Необьяснимым образом, нервные окончания на пальцах ног были неразрывно связаны со всем остальным телом, и каждое посасывание, и касание их, отдавалось в низу моего живота, наполняя тело негой, и заставлять его источать совершенно особенный аромат и влагу, которая медленно вытекала из меня на абсолютно белую простыню.

Нежно коснувшись кончиками пальцев внутренней стороны моих бедер и слегка раздвинув их, он собрал несколько капель этой влаги и, поднеся ко рту, слизнул их, наслаждаясь, и пристально глядя мне в глаза.

Я была готова ко всему. Одна моя рука комкала простыню, другая – водила по моему же телу, то ли распаляя его еще больше, то ли, пытаясь успокоить. Меня бросило в жар.

И в этот момент он поднялся на ноги и - пересел к мольберту. И.. начал делать наброски на ватмане, один за другим, один за другим...

Я задыхалась, теперь уже – от ярости, Как он посмел так со мной обойтись?? Довести меня до такого исступления, когда я уже совсем изнемогла от желания, и жаждала его прикосновений, губ, рук, всего его тела, еще и еще! И он так.. со мной!

- Иди сюда! – Гневно крикнула я.

Он удивленно поднял на меня глаза, и вдруг рассмеялся и отодвинулся от мольберта.

- Успокойся,   - мягко сказал он, приблизившись и нежно проводя кончиками пальцев, едва касаясь, вдоль моего тела – Как ты сейчас прекрасна… Такой ты мне нравишься больше. Пойду, сделаю тебе чай. Оденься.

Вернувшись домой, я нашла от него записку послушай со сноской на песню Эми Вайнхаус

«To know know know him

Is to love love love him».

**************

На другой день я услышала о том, что певицу Эми Вайнхаус нашли мертвой в Лондоне. Она умерла от передозировки наркотиками.

Этот человек, мой Балтус, поистине был предвестником смерти.

Как стервятник.