Окно судьбы. Соблазнение (Судьба эротически рассказ)

Я встал, взял из рук Ирины бутылку. Она поставила бокалы на столик. Запах дорогих духов дурманил голову. Я почувствовал себя автоматом, работающим по чужой программе. Открыл бутылку, придерживая пробку. Наполнил бокалы. Ирина подняла свой и первой сказала:

- За встречу и за Вас, Геннадий Петрович!

- Но сегодня принято поздравлять милых женщин. Хочу выпить за Ваше счастливое будущее, Ирина!

Шампанское для меня, непьющего, ударило ощутимо в голову. Я подошёл к окну и посмотрел вниз на улицу. Мысли путались, и вдруг выплыли из закоулков памяти слова Голохвастова, которые, не отдавая себе отчёта, я произнёс вслух:

- ... и когда такой человек, ежели он учёный, поднимется умом своим за тучи и там умом своим становится ещё выше Лаврской колокольни, и когда он оттудова глянет вниз на людей, так они ему покажутся такие махонькие-махонькие, всё равно, как мыши… пардон, как крисы…

И тут же, словно в отрепетированном спектакле, раздался за моей спиной мелодичный голосок Ирины:

- Потому что это же Человек! А тот, который он, это он, он тоже человек, невчёный, но… зачем же?! Это ж ведь очень и очень! Да! Да! Но нет!

Я обернулся и мы оба засмеялись от души. Спасибо Михаилу Старицкому, он помог разрядить обстановку.

Ирина сидела на диване.

- Уверена, Вы удивлены, что я в точности помню слова Голохвастова. Природа наделила меня практически абсолютной памятью. Всё однажды услышанное, прочитанное запоминается без всяких усилий навсегда. Уверена, я ещё буду доктором наук.

Она подошла к столику, налила шампанского в бокалы и пригласила кивком прелестной головки подойти к нему.

- Хочу выпить за Вашу исключительную память и красоту, Ирина.

Отпив из бокала, Ирина сказала:

- Вы не курите, потому что доктор? Я могу предложить Вам всё, что пожелаете. Мои богатенькие клиенты оставляют мне на память пачки сигарет и всякие сигары.

- Да, но я не ваш клиент. Вино делает свою работу, я становлюсь неучтивым...

- А Вы и не можете им быть, Геннадий Петрович. Ваша докторская зарплата не потянет на один визит ко мне. Извините, но это правда. Среди моих клиентов есть фамилии, которых Вам лучше не называть. Она поставила бокал на столик и прилегла на диван.

- И они смотрят, на таких, как Вы, как на голохвастовских мышей, пардон, как на крис.

И я ей, подражая Голохвастову, ответил, улыбаясь во весь рот:

- У меня унутри завёлся к Вам такой стремительный карамболь!

Мы засмеялись. Хмель явно постарался. Я посмотрел на Ирину, она была неотразима. Халатик на груди слегка раскрылся, соблазняя заглянуть поглубже. Мелькнула в хмельной голове из той же пьесы Старицкого фраза: "Барышня уже легли и просять!"

- Да, жаль, что я не Ваш клиент, а простой доктор... И сделал два шага к дивану.

- И это Ваше счастье, что Вы не клиент. Их я терпеть не могу, и, как уже сказала, ненавижу. Её глаза снова потемнели. Овладев собой, Ирина спросила:

- А вы действительно доктор? Я прошу Вас осмотреть меня, ощущаю боль в левой груди, доктор.

- Раздевайтесь, - сказал я бесстрастным голосом и опять почувствовал себя врачом. Отвернулся и подошёл к столику.

- Вот так сразу, без всякой прилюдии? - Ирина с лукавинкой спросила меня, ослепляя своей белозубой улыбкой.

- Какие прелюдии, больная? Если Вы, конечно не придуриваетесь.                

- Нет, Геннадий Петрович, я давно уже вышла из возраста, когда мы играли в "доктора". У меня действительно тут болит. Это от удара одного негодяя, который хотел отобрать у меня сумочку и которого я привела потом в чувство своим шокером. Надолго запомнит подлец.

Она расстегнула халат, вытянулась навзничь на диване, оставшись в одних кружевных трусиках. Я себе представил тургеневского Базарова, который на моём месте непременно бы сказал: "Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр!".

От этой мысли я улыбнулся и подошёл к Ирине. Она ответила мне бесстыжей улыбкой, но я тут же себя одёрнул, она пациентка, а я врач.

- Тут болит?

Ирина вздохнула и закрыла глаза.

- Уже не болит. Мне приятно, доктор.

Я отдёрнул руку. Она открыла глаза. Два зелёных света открывали мне путь к дальнейшему исследованию её тела. Но это уже было слишком. Я понял её игру, хотя хмель ещё чувствовал в голове.

- Так не честно, Ирина. Этика врача мне не позволяет играть в такие игры.

- Геннадий Петрович, дорогой. Завтра у меня намечено свидание с очень важным господином. Я его знаю, он мне очень противен. Но он хорошо платит. Это очень большие деньги по вашим меркам. А для него сущий пустяк, копейки. У него большие связи. Он может найти Вам хорошее место работы. Зав. отделом или даже главным врачом больницы.

Она взяла меня за руку и продолжала:

- Вы мне сразу же понравились. Вы не бабник и порядочный человек. Я прошу Вас в такой день, когда женщине нельзя ни в чём отказать. Я же вижу, что и Вам нравлюсь.

Она положила мою руку к себе на грудь. Но я её тут же отдёрнул. На её прекрасных глазах выступили слёзы.

- Да зачем Вам это надо? Привычка, как у донора, отдавать регулярно свою кровь?

- Геннадий Петрович! Я завтра буду думать о Вас, об этом вечере. Мне не будет так противно с тем, толстобрюхим боровом.

Она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд. Возможно, ещё и от сознания того, что её благосклонности добиваются знатные господа за большие деньги, а тут ей приходится униженно просить мужчину сделать то, в чём она сейчас так нуждается и в чём ей никто другой бы не отказал.

Передо мной лежало почти полностью обнажённое прекрасное создание, молящее получить мужскую ласку. Кружевные трусики почти ничего не скрывали. Но Ирине показалось, что они создают между мной и ею бетонную стену. Она отняла руки от лица и стала спускать их.

Такой пытки над собой я выдержать не мог. Схватил бокал и ударил им о бутылку. Быстрым движением полоснул по руке острым краем стекла. Кровь брызнула на тело Ирины.

- Что вы сделали, безумец! - воскликнула она и лишилась чувств.

Хмель, как рукой сняло. Я вспомнил ситуацию искушения иеромонаха, описанного Львом Толстым в повести "Отец Сергий".

- Вообразил себя Степаном Касатским, дурак! - клял я себя, пытаясь остановить кровь. Прикрыл халатом Ирину, лежащую без сознания, и пошел на кухню в поисках полотенца, чтобы перевязать руку.

В кухне я взял полотенце и обмотал им руку. В это время вошла Ирина. Глаза её сверкали гневом. Она дала мне крепкую пощёчину за женское унижение. Собиралась нанести и вторую, но тут она кинулась мне на на шею и стала целовать мне лицо.

- Дорогой мой! Люблю, люблю! Никогда никого из мужчин не любила, прости меня, прости, - всхлипывая и обливаясь слезами, бормотала она. Останься на ночь, сейчас кофе будем пить, смотреть телевизор. Обещаю, что приставать к тебе не буду, буду паинькой, твоей девочкой...

- Ирина, да я и не сержусь на тебя. За кофе спасибо, но я не один, меня ждут.

-Жена, дети?

- Мой верный пёс. Я же не могу его бросить. Я лучше пойду. И ты меня прости, Ирина. Я просто не готов сейчас к этому. Надеюсь это наша не последняя встреча. Мне было хорошо с тобой. Ты чудная и достойна счастья.

Она стояла молча, опустошённая. Не смотрела на меня. Я взял в ладони её голову и крепко поцеловал в губы.

- А сейчас я пойду. Завтра я, как всегда, посмотрю на твоё окно. Оно станет окном судьбы нашей, если я увижу в нём твой силуэт.

С этими словами я покинул её квартиру. Появится ли она снова завтра в окне, это ещё вопрос. Выбор остаётся за ней.