04 Гермафродит. Роман. Глава 7. Слушать читать эротические секс рассказы романы измены бесплатно без регистрации

«Филис» назвал Анджели своё местообитания.

Имитация облачного мира. Цепочка мелких прудов, объединенных мостиками, улиткой сворачивается в центр. Домик на берегу центрального пруда. По берегам – карликовые сосны, клёны с резной листвой.

Три запредельно громадных дерева простёрли кроны над Филис так высоко, что заслоняли солнечный свет лишь на пару часов: до и после полудня.

Домик в одну комнату, две веранды, задняя выходит мостками на проточный, узкий пруд.

Безмятежность зелёного пруда, просвеченного косыми лучами, нарушали широкие круги от капели после дождя.

Контраст...

Постоянно дождящий, стриженый парк Гала-Галло отличался от дроидского творения, природного уголка, тоже привечающего лёгкие дожди, сильней, чем отличалась бы пустыня.

Мема...

Чужеродная, резкая шаманийка, пятнистая как корова, рядом с алебастрово-белым дроидом, то и дело падающим в задумчивость до прозрачности горного хрусталя.

Не платившие дани праздной болтовне, они ладили лучше, чем кто бы то ни было. Объединённые полным отсутствием меркантильного интереса друг к другу. Хотя рисунки Анджели Меме доставались по первой просьбе и котировались на Краснобае очень высоко среди знающих мазил. Она не суть торговала ими, подкупала, хвасталась. Льстит самолюбию таинственное знакомство, однако низменной целью не омрачались редкие визиты. Общество дроида перевешивало выгоды, заставляло забыть о них.

Почему же редки визиты? Тонкие вуали дроида желания – чувства, как выразить словами? Тают, едва прикоснёшься к ним, едва посмотришь в упор.

Островок тишины и постоянства, дроид подсознательно выдерживал курс: не дополнять, и не закрываться, но – отражать. А отражать значит, чуть-чуть отталкивать... Редки визиты к нему людей и дроидов, нечасты и самого Гелиотропа.

Рядом с дроидом и человек впадал в созерцательность. Не хрустальную. Не лёд, слежавшийся снег. Грусть. Мема очень жёсткая, вся переломанная, сухая как ветка. Её грусть настигала позже, чем других гостей Анджели. Но настигала. Когда забывалась, Мема прилетала снова.

Для галло дроидский гермафродит, вроде подружки.

Августейший, второй по частоте гость Филис, обращался к его обитателю строго – Анджел. Никогда не появлялся вблизи этого дроида шутом. Не кривлялся при нём.

Прилетал погулять в Саду. Якобы. Или правда. Отдохнуть ото всех вообще, скопом. Хрустальный, молчаливый Анджели ему не помеха.

Погуляв, названный брат его создателя, всякий раз возвращался в дом. Иногда попрощаться, иногда на ночь.

Смотрел за работой рисовальщика, за мгновенным проявлением во всей полноте акварельного пейзажа и постепенным исчезновением его до избранных, обобщающих штрихов. Стражем сидел, барабаня пальцами всех четырёх рук по широким подлокотникам, следил, как идёт вычитающая кисть, замирает, разворачивается...

Юного дроида не беспокоил явно намеренный ритм. Не сбивал руки. В одну из ночей вдруг прекратившийся.

Провокация закончена, как не оправдавшая себя. Страж в чём-то проигрывал дроиду-энке и не понимал в чём.

«Бай кисти, – размышлял Августейший, – интересно совпадут однажды точки фокусировки твоих орбит... На какой-то функции галочку поставят, затворник дроидской сферы? Какое-то имя прибавится к случайному имени Анджел... »

К Анджели на Филис Мема прилетела в частности по просьбе Буро, не подвигшего себя на сближение с дроидом, – «чудовище, с чудовищами и вожусь, потом как-нибудь... » – собирая информацию по жути континентальной.

От чего плясать? Деревянные они, дьявольские виселицы континента! Отсюда плясали. Растения.

– Бывает у ваших растений характер, повадки? Бывают они кому-либо подчинены?

Да, Анджели рисует и знает цветы-метаморфозы, он может ответить на вопрос. Но сначала Анджели поцелует Мему в щёку. Затем Анджели покажет ей свои успехи. После чего Анджели угостит гостью из человеческой сферы, напитком из дроидской. И уж потом...

Как и любому дроиду, Анджели нравилось притворяться человеком, как человеку нравилось – ублажить гостя, а дроиды воды не пьют... Солёная вода им – в противофазе, но и простая никак, никуда.

Анджели протягивал галло дымящееся блюдце:

– Угощайся и назови! Мема сотвори новое слово между вашим и нашим эсперанто! Что за дымок из акварели вернулся в кисть?

Мема качала головой:

– Анджели... Как я могу? Нет таких слов вблизи и вдали...

– Подумай ещё! Подумай!

А пока можно и о делах, за блюдцами, поднесёнными к губам, текущими дымком безымянных орбит в губы...

– Монады, – бросил Анджели, едва глянув на грубый, угольный рисунок виселицы.

– Что значит? – встрепенулась Мема.

К этому моменту ей было на цель визита уже чихать.

– Моно, монады. Значит, что срок их жизни неделим. Раз и всё! – Анджели рассмеялся и повторил. – Ррраз, и нет!

– Они, Анджели, за «ррраз и всё» успевают кое-чего натворить... – возразила Мема и показала следующий рисунок с повешенным человеком.

– Нет-нет... Это не натворить, это как... Само получилось. Ну вот, смотри, видишь побег? – набросал Анджели карандашом стебелёк и два лепестка. – Видишь на первых листочках сухую шелуху проросшего зерна? Пристала, вознесена, ветер подует и сдует её. Так и висельник. Монада не нарочно, она не хватала его. С того момента, как она есть, как вы видите её, монады уже нет: проклюнулась, выросла, отцвела и засохла.

– Ох, ты ж страсти какие.

Буро согласится, что это звучит страшней.

Катастрофа начинала походить не на ряд ловушек или пробных атак, не на акцию устрашения, а на эпидемию. Чем бы ни были семена монад, они не просто попадают в людей, но очевидно в них целятся.

На это Анджели возразил при следующем визите.

– Семена? Абсолютно невозможно. Человек – агрессивная среда для укореняющей стадии цветов метаморфоз. Да и распространяются они сугубо побегами. Дважды невозможно.

– И монады?

– Угу. Они на теле стоят, в нём укоренены? Судя по твоему изображению, нет.

– Нет, в грунте. Практически любой крепости, включая обсидиан.

– Вот это похоже на правду, метаморфозы – цветы эпохи климатических катастроф, им, чем хуже, тем лучше.

– И побег метаморфозы...

– ... бьёт сквозь человека в грунт. Целится? Я бы не сказал... Когда целятся, есть шанс промахнуться! Возможно, он видит грунт лишь сквозь живое тело, как сквозь линзу. Как будто он близорук.

– Но откуда бьёт?

– Из тверди времени, Мем. Пространство они бы заполонили, сама понимаешь, через сколько... Через нисколько секунд!

Анджели покрутил смерчик, вращая блюдце.

– Мем, не обижайся, но вы, люди, никогда дроидскими технологиями не овладеете. Потому что вы не можете, как аксиому, вот что принять... Наполовину – формально, на семь десятых – фактически... Мир состоит из небытия. Из сложных, первоступенных и выше, технических дроидов, прекратившихся в момент возникновения. Девять из десяти автономных дроидов имеет «ничто» в орбитах. А примерно десятая часть дроидской сферы целиком состоит из векторов и орбит, которые вообще не дошли до своего возникновения! Чистое небытие. Из времени состоит монада, во времени не пребывающая.

Для дроидов тут парадокса нет, они действительно сами на семьдесят, восемьдесят процентов состоят из небытия. Из мельчайших дроидов они сложены, аннигилировавших сразу после возникновения, такими, уже отсутствующими, вошедшими в запутанные, многочисленные связи. Отсюда и просторность дроидских орбит, отсюда могущество, проницательность и поверхностность...

А монады? Состоят их небытия целиком, от и до? Но метаморфозы – дроидская селекция, а целого числа в архитектуре дроидских технологий не бывает, тем более отрицательного.

– Анджели, мне действительно очень интересно, но какая связь с монадами?

– Очень, Мем, простая, тесная связь. Искать побеги их экспансии не умней, чем семена. Цветки метаморфозы раскидывают плети побегов на конкретной стадии. Но у монады нет стадий! Она не многолетник, единичное событие. Монада сама – побег из прошлого в прошлое. В скрюченный сухостой... Живой она пробивается, но не пребывает в бытие!.. Висельников монада подхватывает за миг до того, как подхватывает, и они вместе уже не покидают этот миг. Ты говоришь, все по-разному висят? Что-то общее, но не слишком общее, коснулось их. Как сбитый вектор... Августейший рассказывал мне про сбитый вектор, вопрос, не находящий ответа. Его человек повторяет и повторяет, когда с ним самим что-то не так. Не в прошлом, прямо сейчас. Монада, как вопрос наружу, который должен быть обращён внутрь.

– Чей вопрос?! – воскликнула Мема, запутавшись.

– Про белого бычка сказка, – в нос протянул Анджели. – Ничей... Я же заранее, только что... Не понять вам. Метаморфозы – дроидская селекция. Из ничего она состоит. Из этих дроидов, нет которых. Ну, понимаешь? Нет, не понимаешь... По науке скажу, как Гелиотроп: они имеют циркульный вектор. Неопределённый «ноль-тон» – исходную точку. Стрелка крутится, а магнитного полюса не находит. Но как только он появился... Какой-то человек совершил поступок с магнитной для монады пустотой в основе, монада реализовалась. Запустился ноль-тон монады. Ноль-тон сыграл, монада, как удар молнии, иссушила место своего удара и прекратилась. Всё за один рывок. Кстати, если что-то магнитное мутирует, оно плюсуется. Число того, на что среагирует монада, растёт. Чаще всего магнитным бывают, масло масляное, всякие разные связи, реализация связей, мысли о них.

– Я поняла, Анджели. Но скажи мне, дроидская селекция цветов метаморфоз, она же имела начало, авторство, цель. А конкретно – монад?

– Насчёт этого, Мем, не осведомлен вполне.

– Узнаешь?

– Непременно. Прилетай почаще.

– С радостью! Завтра?..

– До завтра выясню, но вот дальше: хоть переводчика зови!

Рассмеялись. У них был опыт разговора через переводчика на заре знакомства. Очень смешной опыт.