Пройдоха

Ироническая проза

«Сколь веревочка ни вейся,

все равно совьётся в кнут».

Народная поговорка.

На грешную землю опустилась тихая ночь. Шаловливые звезды, белым бисером рассыпавшись по небу, застенчиво перемигивались. Двое влюбленных уже немолодого возраста, приминая новыми кроссовками мокрую от росы траву, крадучись шли к давно намеченной цели. И вот она, еле приметная дверь в зарослях кустарника. Егор Иванович Запечкин по прозвищу «Пройдоха» привел очередную подругу в раздевалку, на отшибе за прудом, служившим складом для лодок. Конечно, Пройдоха красавцем не был, но спортивная фигура и умение «уболтать» женщин нравились прекрасной половине человечества, привыкшей любить ушами. И они липли к нему как мухи на мед. Соблюдая конспирацию, свет включать не стал, а пошарив над дверью, нашел спички и зажег давно приготовленные свечи. Задвинул тяжелую задвижку изнутри.

— Тепло-то как! А нас тут не застукают? — спросила жгучая брюнетка Полина, разглядывая свою ладную фигуру, игриво покручивая толстым задом в обтягивающих трико у треснувшего зеркала во весь рост.

— Да нет, — улыбнулся Пройдоха. — Об этих «апартаментах» никто не знает. Тут летом никто не ходит.

— А жена?

— Эта дура давно уже дрыхнет дома.

— Что-то ты не очень благосклонен к своей благоверной, не любишь, что ли?

— А за что её любить, если она спит в другой комнате. Ревнует и устраивает скандалы. Помнишь недавно пришла, разбила окна, перевернула столы и грозилась всё тут сжечь?

— Бьёт окна — значит, любит, а ты вон как… наверное, не одну шалаву сюда приводил? — грустно улыбнулась Полина, осматривая импровизированный стол, где стояли выпивка и закуска из овощей, фруктов и шашлыка. Матрас на полу, застеленный белыми домашними простынями, и толстое одеяло. С потолка свисали флажки и вымпелы спортивных клубов, а со стен смущенно улыбались ей голые и загорелые девушки в разных позах.

— Обижаешь, "начальник". Здесь были только сливки общества. Здесь пили великие спортсменки. Но сейчас не об этом. Давай лучше выпьем, Поля, твоего любимого «вискаря», за нас с тобой.

Выпили, закусили. Тепло, идущее от дровяной печки, и тихая музыка располагали к интимному отдыху. «Ветка сирени упала на грудь. Ветка сирени, меня не забудь», — по радио грустно выводила женщина.

— Поздновато мы с тобой встретились, Егорушка. Чует мое сердце, не к добру все это. Сколько нам с тобой жить-то осталось? Скоро ведь придется отвечать перед Ним, — печально говорила Полина, указывая взглядом куда-то в потолок.

— Все будет хорошо. Я с Ним договорился, — шутил Пройдоха.

Распив бутылку виски, медленно сползли на постель, целуясь и попутно сбрасывая мешающую одежду, занялись любовными утехами. В воздухе висел запах любви вперемешку с запахами плесени, мужского пота, новеньких лодок, парафиновых свечек и мандаринов. Бурный вечер и две бутылки заграничного пойла сделали свое дело: они так и уснули голыми на полу.

***

— Встать, суд идет! — как выстрел прогремело в зале. Пройдоха, удивленный происходящим, медленно встал со своего места. Зал был переполнен бывшими друзьями — спортсменами, представителями печати и телевидения. Он раньше инстинктивно недолюбливал газетчиков, называя «щелкоперами», видимо, догадываясь, что о нем ничего хорошего не напишут. Теперь он понял, что это именно так и будет. По настроению зала было видно, что все были против него.

— Выездное заседание Переквакинского суда считается открытым. Рассматривается дело бывшего председателя спортивного клуба «Бетта-Спица» Запечкина Егора Ивановича, шестидесяти лет от роду, женат, трое детей, «О самовольной порубке древесины в крупных размерах».

Пройдоха огляделся: он был в клетке из арматуры, руки в наручниках. Попробовал решетку на прочность — было сварено на совесть…

«Значит, решетку варил сам Виктор Плужников, — подумал Пройдоха, осознавая, что в нем просыпается совесть, — да, зря только я его обежал. Возомнил себя большим начальником, хотя был таким же, как все в спортклубе, на побегушках у Степана Елесейкина, директора спортклуба «Бетта-Спица», вот он-то вертел миллионами как хотел. В тот зимний день ребята, как всегда, потрудились на совесть — сварили из уголков решетку для проходки лыжной трассы, повесили баннеры и еще понаделали много всяких дел по клубу — и уже пошли переодеваться к застолью, которое намечалось ко дню рождения одного из лыжников. Но тут директор клуба Елесейкин привозит ковролин. Нет, чтобы самому снять его с машины и занести в здание — я позвал ребят в грубой форме, хотя они уже переодевались. Вышли все. Я налетел на них с обвинениями. Тут все рассмеялись. И я накинулся на рядом стоящего Плужникова: «Если вам ничего не надо, то и мне ничего не нужно. Я тут работаю с шести утра. Если так, то можешь вообще не приходить сюда. Обойдемся без тебя», — наорал я.

И думаю, зря. Потому что у Виктора, кроме клуба, ничего не было: ни семьи, ни детей. Он тут отводил душу, общался со всеми, нянчился с чужими детьми как своими. И тут, выходит, я наплевал ему в душу. Надо было бы извиниться. Но чувствую, уже поздно… из того, что он приварил как сварщик, уже не вырваться».

В раскрытые окна врывался теплый ветер бабьего лета вместе со щебетом редких птиц. За окном на ветке осины висела веревка с петлей на конце, свитая из белых казенных простыней, и вроде кто-то уже висел на ней. И как бы Пройдоха ни тянул шею, и ни вставал на цыпочки, не было видно, кто там все-таки висит. Но кто-то висел, это точно. Потому что листочки на деревьях от ветра шевелились, а веревка оставалась неподвижной под чьей-то тяжестью.

— Вызывается супруга подсудимого Запечкина Людмила. Дайте клятву на «Уголовном кодексе» и «Красной книге», что будете говорить только правду.

— Я говорю только правду, и ничего кроме правды… Ваша честь! Сперва мой муженёк был хорошим семьянином, потом, когда стал председателем профсоюза строительной организации, скурвился. Стал поздно приходить домой, ссылаясь на загруженность по работе, врать и оправдываться на каждом шагу. Я еще тогда заподозрила его, Ваша честь, но значения не придала. А тут почти на моих глазах разворачивается такое бл… ство. И если бы он мог…, он ведь не может, говорит, устал на работе. Теперь я знаю, какая у него работа. Работа у него одно бл… ство! И главное, Ваша честь, он еще подозревает каждого из друзей, что они следят за ним и докладывают мне, как он тут шалавится со всеми. Я уже давно знаю об этом. Но сдается мне, что он хочет, чтобы за ним следили, для пущей важности. Помните, как там у Ильфа и Петрова… Бендер для придания значимости своей персоне, чтоб выудить деньги у обывателей, говорил одному из них: «За нами следят. Но мы просто не сдадимся. Мы будем отстреливаться. Я дам вам парабеллум». Что он, прокурор страны или депутат какой-нибудь, чтобы за ним следить, он просто мальчишка на побегушках у директора клуба. А гонору! О том, что он шалавится, я уже знаю давно. Но не знала, как наказать, Ваша честь. А теперь знаю. Повесить, и все тут. Нет, сперва оторвать ему яйца, а потом повесить!

В зале оживленно рассмеялись.

«Ваша честь, ваша честь! — зло усмехнулся Пройдоха. — Устроили тут показуху. И ничего у вас не получится, с моими-то связями! Сам мэр города Переквакино со мной за руку здоровается! Заместитель мэра по охране природы на лыжах здесь катается. Стоит только позвонить, как все это прекратится». Ощупал карманы, но мобильного телефона не было. Пройдоха исподлобья оглядел зал с присутствующими и присяжными. С друзьями, с которыми выпивал. Зал, где в недавнем прошлом проходили свадьбы, дни рождения и прочие торжества, который, кстати, появился не из воздуха, а его усилиями тоже. «Неужели никто не встанет на мою защиту», — обиженно подумал он.

— Вызывается главный обвинитель, поэт и эколог Ростислав Михайлович Макарский.

В этом человеке, маленьком и лысом, в легкой походке раненой рыси, не предвещавшей ничего сверхъестественного, таилась огромная скрытая сила, когда дело касалось защиты природы. Он становился леопардом.

— Ничего, кроме правды, — тихо заговорил эколог Макарский. — Ваша честь! Заседатели! Друзья! Я подсудимого знаю давно. Когда он появился, здесь никаким спортклубом и не пахло. Хороший парень, работящий, веселый, добродушный. Умел поговорить. И выпить не дурак. Это меня и подкупило, как говорится, пустил лису в избушку, начали дружить. Тут развал страны, и он начал свозить сюда строительные бытовки, вроде, как он объяснял, для раздевалок спортсменам. Так мы и думали, но когда он начал водить туда молоденьких спортсменок "кофе попить", мы подумали, а не очень ли долго они пьют кофе.

— Так вот куда он таскает мой кофе? Пройдоха! Оторвать ему бубенчики, — выкрикнула с места его жена Людмила.

— Так, гражданка жена, — вмешалась судья Тамара Джафарова, стукнув молотком по дощечке, — вы мешаете суду. Если хотите что сказать, берите слово.

— Вот я и беру. Оторвать ему «пустышки»! Ну если он был бы не женат, а то в постели ни «бе», ни «ме», ни «кукареку»…

— Неправда, — возмутился Пройдоха, — когда я хочу «этого дела», она уходит в другую комнату и спит.

— А что мне с ним делать, когда он уже «устал» на работе?

Зал грохнул от смеха.

— И надо бы ему, — продолжала Людмила, — побольше читать книги и смотреть телепередачи про экологию, а не плести свои «запечные» интриги… Пройдоха, он и есть Пройдоха!

— Мне некогда читать книги, — огрызнулся Пройдоха, — я с утра до вечера на работе…

— Знаем мы, чем ты занят на работе, — не унималась Людмила.

— Потом, дальше — больше, — продолжил эколог Макарский. — Когда встал вопрос строительства на этом месте микрорайона, Запечкин поднял местных жителей, что их лишают места отдыха. Поднялся весь район. Отстояли. Стройку отложили. Но он, неуемный, на этом не остановился. Нашел людей, пожелавших отмыть деньги на строительстве спортивной базы в особо охраняемой природной зоне, подключил заместителя мэра по защите природы, Бульбачевского. Все бы хорошо? Если раньше спортсмены переодевались в машинах и автобусах, то теперь, как вы сами видите, теплые и уютные раздевалки в два этажа. Все бы ничего, если бы не рубили деревья в лесу, расширяя и удлиняя лыжню от семи с половиной километров до пятнадцати. Даже не подозревая, что каждая лыжная петля потом будет обвиваться вокруг его же шеи, толстой веревочной петлей. Если раньше делали лыжню «Буранами», то теперь тракторами «Ретрак» с шириной отвала лопаты спереди четыре метра и длиной пять метров. Вот и пилят вековые деревья, чтобы можно было проехать этим "танком". И это в особо охраняемой природной зоне.

— Зона по нему плачет. Кобель драный, — выкрикнула опять Людмила.

— Правильно я тебя выгнал, щелкопер хренов, — выругался Пройдоха, стараясь не замечать выкрики жены, — «защитничек» природы, какое твое собачье дело в деревьях в лесу. Тебя посадили тут бытовки охранять. Собак и кошек тут развел вместе с женой. Вонь от них на всю округу. Писака хренова!

— После того, как он выгнал Макарского, только за то, что он сделал замечание, что они рубят вековые деревья, — вмешалась Людмила, — стало еще хуже. Половину леса спилили. Пруд отравили, вся рыба всплыла, и вонь такая — не подойти к пруду. Так что вонь не от собак, а от пруда. Улетели многие птицы, соловьи. Макарский не только следил за порядком и чистотой леса, он был как бы «оберегом». После ухода Макарского зона отдыха из «особо привлекательной» стала поганой. Место стало проклятым…

— А кем проклято? — спросили из зала.

— Проклято обманутыми им бабами. Проклято теми, кого он, пользуясь безнаказанностью, незаслуженно обижал и оскорблял, давая обидные клички, и многие перестали сюда приходить. А Запечкин даже отмазку удобную для себя придумал: «Чтобы опозориться, — частенько говорил он, — во время застолья надо откусить целый помидор и обрызгаться, или же рассказать что-нибудь про экологию». А не обязательно кусать помидоры и говорить про экологию, достаточно, чтобы опозориться, — по пятнадцать раз рассказать одно и то же: как продавал старые шины итальянцам, тырил бытовки со стройки и торговал желтой полынью в Мордовии. И "задолбал" всех своими рассказами!

Зал покатился от смеха.

— Об экологии теперь надо не только говорить, — добавила Людмила, — но уже вопить на каждом углу. Иначе природа скажет сама, и мало не покажется!

— Вызывается свидетель Макар Юрьевич Бульбачевский.

— Все, кроме правды… э-э-э, ничего кроме правды, — начал толстый Бульбачевский, запинаясь и обливаясь потом, — откуда я знал, что они деревья пилят.

— Но вы, же катались в этом лесу, — спросила судья, — должны были заметить, что лыжня стала длиннее?

— Лес как лес. Лыжня как лыжня. Ну не знал я, честное слово!

— «Ретраки» вы им выбивали?

— Да, я выбивал, каюсь, больше этого не повторится. А эти отберем завтра же.

— Вызывается свидетель, директор спортклуба Степан Елесейкин.

— Нет его.

— А где он?

— Уехал в Лондон к родственникам. Там и остался тратить миллионы.

— Жаль, — сказала судья Джафарова, — он мог ответить на многие вопросы.

— И хорошо еще не знают об этом местные жители, — продолжил защитник природы Макарский, — узнали бы, сами повесили без всякого суда и следствия. Что Запечкин, втихаря, спилил половину Переквакинского леса. И тем самым подготовил место для строительства.

— Скажите, Ростислав Михайлович, — спросила судья Джафарова, — а правда ли, что подсудимый Запечкин посадил аллею имени себя?

— Да, есть такое дело, он посадил из сворованных у озеленителей деревьев аллею «Имени Запечкина» и водил туда экскурсии. Но эту аллею надо называть не в честь Запечкина. А в честь Дубов, погибших от рук Запечкина и его бензопилы.

В зале опять рассмеялись.

— Пригласите представителя местного населения Николая Арнаутова, — попросила судья, поправляя черную мантию, превратившую её из простой домохозяйки в главного вершителя человеческих судеб — только за то, что у неё было высшее образование и она когда-то изучала «Право» и «Уголовный кодекс».

«Вот дура толстая, — зло подумал Пройдоха, — красуется на месте судьи. Зря только я вас поил водкой и кормил колбасой, правда, паленой и просрочкой… Но все же какая-то благодарность должна быть за это? »

С представителем местного населения зашли в зал человек пятьдесят с плакатами и транспарантами, стали по стенкам вокруг зала: «Защитим Переквакинский лес! », «К ответу браконьера! », «Повесить гада! », «Не дадим природе сгинуть! ».

— Со мной на улице еще тысячи полторы разъяренных жителей. Которые готовы разобрать ваши незаконные постройки на дощечки и сжечь. У нас одна просьба, Ваша честь! — сказал Арнаутов. — Пользуясь присутствием представителей телевидения и печати, хотим обратиться к Президенту и Правительству. Чтобы запретили ведение хозяйственной деятельности в особо охраняемых природных зонах. И особым законом сказали «НЕТ! » желающим переименовать «заповедные зоны» в «природные парки», где уже разрешаются хозяйственная деятельность и строительство. Перестать сдавать в аренду леса и реки. Став «хозяевами» этих участков, они вырубают леса, оставляя деревья на опушке только для блезира.

К рекам не подойти для отдыха простому народу. И где справедливость, в конце концов! Меня в молодые годы чуть не посадили в тюрьму из-за одной березки, которая оказалась между забуксовавшим «белорусом» и груженой дровами тележкой, когда выезжали из леса ночью, и пришлось спилить. Но когда я отказался платить штраф, равный моей зарплате, то заставили сажать деревья. И я как проклятый три дня бегал за посадочным агрегатом и посадил девять гектаров молодых сосен. А тут Запечкин втихаря спилил половину Переквакинского леса — и все еще на свободе? Где же справедливость? И вообще пора вернуть Дзержинского на Лубянскую площадь, а природные богатства народу! А то одни жируют, продавая за границу народное добро, а другие последний хрен без соли доедают! В природе все взаимосвязано. Взмах крыльев бабочки может вызвать ураган. Слеза голодного ребенка, упав на землю, может вызвать наводнение. Крик толпы людей, обездоленных войной, может вызвать землетрясение и тайфуны. Так что берегите природу и не дразните гусей! А этого хмыря повесить вместе с Бульбачевским.

— Повесить, повесить! — подхватили и проскандировали жители микрорайона Переквакино.

Многократное «Повесить! », подхваченное толпой на улице, эхом прокатилось по Переквакинскому лесу.

— А стоит ли? — продолжал местный житель, подмигнув Людмиле. — Жить с такой ревнивой женой — уже наказание, и я всецело на ее стороне! Я за семейные устои. Если даже она оторвет ему «кокошки», то будет права! Хочешь шалавиться — не заводи семью! Зал взорвался от смеха.

Пройдоха печально посмотрел за окно: веревка натянулась сильнее. Озверевший ветер вместе с гулом недовольной толпы местных жителей врывался в окна и шевелил кроваво-красные шторы. «Неужели повесят», — подумал он.

— Мало того, — набирал обороты общественный обвинитель Макарский, словно Зевс-громовержец, извергая гром и молнии. — Что интересно, каждый человек как человек, но стоит ему стать хотя бы небольшим начальником, как тут же теряет совесть. Вот и Запечкин, обуреваемый безнаказанностью, возомнил себя «большим начальником» и издевался над ребятами, всячески оскорблял при всех. Так многие ребята, как Плужников и Константинов, перестали ходить в спортклуб. Плужников перестал шутить и разговаривать, и даже запил, оскорбленный Запечкиным.

— Я же извинился перед ними, — ответил обиженно Пройдоха.

— Ложки нашлись, а осадок-то остался! — продолжал Макаркий. — Да может быть, и извинился за углом, а оскорблял-то при всех! А мы тоже сейчас тебя повесим, а извинимся потом? Повесить гада, чтобы другим неповадно было, а то привыкли. Одни деревья безнаказанно пилят, другие жгут леса, отравляют реки. Отсюда Всемирное потепление климата. Третий год нет снега. В феврале идут дожди. Второй год бегаем на лыжах по лужам. А летом холода. Пожары — летом нечем дышать, и потопы везде. Климат меняется, и далеко не в лучшую сторону. Ураганные ветры и смерчи сметают все на своем пути. Скоро можем прийти к точке невозврата. И уже ничего нельзя будет сделать. Но планета Земля как живой организм пытается защититься сама. Но может настать такое время, что просто нас смоет водой или спалит огнем. А пока природа пытается предупредить нас, с помощью воды, огня и природных катаклизмов. Это в глобальном смысле, а для совсем оборзевших, таких «начальников», как Запечкин, может и индивидуально. Он тут чуть не сгорел в бытовке и чуть не утонул в пруду вместе с «Ретраком», поехав по тонкому льду. Наверное, спешил на свидание к очередной зазнобе. А третьего раза может и не быть! Мало его повесить, надо его посадить в тюрьму, и пусть до конца жизни собственноручно сажает деревья.

— И пусть сажает! Кобель драный! Но сперва ему отрезать, зачем ему там бубенчики, будут только мешать танцевать вокруг ёлок, — опять не унималась жена его Людмила. — Я всегда знала, что он кончит плохо. Там его научат, как Родину любить!

Зал опять покатился от смеха.

Чем больше смеялись люди, тем печальнее становилось Пройдохе. Он вытер руками выступивший холодный пот со лба и почувствовал запах смерти, её сладковато-приторный вкус на высохших губах, — и в последний раз посмотрел в окно. Порыв ветра раскачал ветку с привязанной петлей, и он увидел в ней самого себя.

Пройдоху, нагруженного тюремной постелью и одетого в полосатую робу, вели по гулкому коридору. Шаги ног, обутых в казенные ботинки, эхом отзывались в его ушах.

— Стой! Повернуться к стене, — резко скомандовал конвоир. — Заходим.

Кованая дверь раскрылась — и снова с лязгом закрылась за ним. В тусклой и душной шестиместной камере сидели пятеро угрюмых рецидивистов с расписанными голыми, из-за жары, по пояс телами.

Его беда была в том, что он не читал книг и не смотрел телевизор, ссылаясь на занятость. А надо бы. Он не знал всех «зековских» правил поведения. И тут же допустил оплошность, подняв предварительно застеленное белое полотенце у порога.

— Опочки, — в один голос выдохнули зеки, хлопнув в ладоши, и дружно расхохотались. — Костыль, этот "баклан" по твоей части. К тебе подружку подогнали. Ну, давай звони, какое погоняло и за что тебя на шконку?

— Заключенный Егор Иванович Запечкин. «За самовольную порубку в крупных размерах», — невесело ответил он, осознавая, что он крупно влип.

— Теперь ты, мудозвон, будешь «Глашей», и место твое у параши, — процедил сквозь зубы старший по камере, прислушиваясь к удаляющимся шагам надзирателей, — посягнул на святое — на Мать-Природу, и за такое насилие над Природой у нас тут одно наказание…

Недолго думая, вчетвером скрутили Пройдоху и зажали рот, а пятый стянул полосатые штаны. Пройдоха почувствовал жгучую боль пониже спины…

***

— А-авай, а-бель, а-арим! — завопил он женским голосом и проснулся от жуткой боли. Это кричала Полина, пытаясь спихнуть его с себя.

— Вставай, Кобель, горим!

Это огонь от догоревшей свечки перекинулся на салфетки на столе, медленно добрался по плакатам голых девок до флажков и вымпелов на потолке и синим пламенем оплавленного капрона капнул на голое тело Пройдохи.

Медленно соображая, он вскочил с постели, сгреб всю одежду и рванулся к пылающей двери. Сдвинул уже горячую задвижку. Дверь от удара босой ноги не открылась. И он, вспомнив о Полине и о другой двери на противоположном конце раздевалки, схватив Полину за руку, метнулся туда.

Одевались уже на улице. Огонь, подпитанный кислородом через открытую дверь, запылал еще больше, пожирая новенькие лодки. Одеваясь, Пройдоха про себя заметил, что он был даже рад пожару, спасшему его от кошмаров и тюремного позора.

И он задумался, а надолго ли, ведь сколь веревочка ни вейся…

2015 год

Произведения автора: "Чертополох"   

и "ДИАЛОГ" (скопировать в поисковую строку).

Дорогой читатель и собрат по перу, заказывая книги в интернет-магазинах вы помогете не только в продвижении книги, но и самому себе делая свой вклад  в защиту многострадальной ПРИРОДЫ и делу МИРА, который стоит на краю пропасти...