Тайны мироздания, вторая серия

Первая серия

Познать все тайны мироздания

Конечно, сложно, но не очень

Поможет правильное питание

И секс, но это между прочим

(с) fandom original 2012

- У меня есть планы, великие планы - я построю тебе дом...

- Отдай.

Кибиш, до этого едва не визжавший, как девчонка, теперь как будто успокоился и требовательно протянул руку.

- Отдай, это не тебе, - повторил он глухо.

- Нет, подожди. Каждый камень – слеза, И ты никогда из него не переедешь... Итак, это триллер?

- Дальше! - Романова даже подпрыгнула, пытаясь выхватить у Зарина тетрадь, но тот, не обращая на нее внимания, перешагнул на другую парту.

Потом перевернул страницу, и злое удивление на его лице сменилось совершенно непроницаемым выражением.

- Са-аш, - протянула Аня, - ну пожалуйста, мы же умрем от любопытства!

- Я ошибся, - выдохнул Зарин, задумчиво пробежав взглядом еще пару страниц. Потом резюмировал с заметной брезгливостью: - Это не фантастика и не триллер, а эротические переживания Кибенкина...

- Ненавижу! Ненавижу тебя!

На этот раз никто даже не засмеялся. В голосе Кибиша было столько яростного бессилия, что почему-то стало неловко. И гадко. Еще минуту назад Зарин был на волне общего веселья, а теперь от этого жуткого крика всем явно стало не по себе, будто он переступил невидимую черту.

Под грохот стульев в абсолютной тишине Кибенкин добрался до парты у окна, на которой стоял Зарин. На лице у него творилось нечто страшное, и если бы взглядом можно было испепелять, сгорела бы вся школа.

Время будто замедлилось, все молчали, будто действительно вот-вот Зарин должен был вспыхнуть пламенем. Но вместо этого произошло совсем другое: по щеке Кибенкина сверкающим росчерком сползла слезинка. Народ будто очнулся, снова послышалось шушуканье и облегченные смешки, словно странная опасность, наконец, миновала.

Зарин закрыл тетрадь и похлопал ею по ладони, что-то решая. Потом посмотрел на Аню, которая едва не пританцовывала рядом с партой, в надежде добраться до тайн Кибиша.

- ... так что порядочным девочкам такое читать еще рано.

- Если ты имеешь в виду меня... - игриво начала Романова, многозначительно хлопая ресницами.

- Что? Аня, ты-то тут при чем? - Отмахнулся Зарин.

Остальные девчонки пакостно захихикали, а Романова от неожиданности даже приоткрыла рот. Но потом сжала губы так, что они побелели.

А Зарин, ничего не замечая, смотрел теперь на протянутую руку Кибиша и что-то явно обдумывал. Потом вдруг поднял глаза на меня, и от этого пристального тяжелого взгляда мне стало не по себе. Я как-то сразу все понял, как будто сам пролистал дурацкую писанину Кибенкина, понял, что и как он так навоображал, и мне стало жутко стыдно. И не только за него. И страшно, если вдруг кто-то еще узнает, о чем грезит Кибиш. Все это произошло за какие-то доли секунды, мне стало жарко, и я ничего лучше не придумал, чем спрятать лицо, уткнувшись в учебник.

- Отдай, пожалуйста, - глухо, как заведенный, повторил Кибиш.

- Зачем?

Кибиш промолчал, и Зарин снизошел до разъяснений:

- Ты не подумай, мне это твое творчество нахрен не нужно, но ведь у тебя его все равно отберут.

- Не твое дело!

- Ну как же, - издевательски спокойный голос Зарина жутко нервировал. - Тут вон и про меня есть. Я уж не говорю о...

Все, включая меня, даже дыхание задержали. Кибиш побледнел.

- Не важно, - Зарин великодушно отсрочил его припадок. - Раз ты сам не смог подбросить это свое признание адресату, как полагается, я... э... передам.

- Кому? Кто это? - Затараторили девчонки. - Она из нашего класса? Саша, я же не усну теперь!

- А вдруг это я! - Трагично всплеснула руками Попова. - О Боже, Кибиш, меня же сейчас стошнит!

- Меня тоже, - огрызнулся Кибиш.

- Так, все успокоились, - Зарин шагнул на подоконник и спрыгнул у своей парты. - Это будет тайной "Б" класса.

Он достал из-под парты свой рюкзак, быстро сунул туда тетрадку и защелкнул на молнии замок, который, оказывается, был не просто стильной висюлькой.

Кибенкин тут же выхватил у него рюкзак, но кроме как растрясти, ничего не мог поделать.

- На место положи, - Зарин перестал улыбаться. - Кибиш, хуже будет.

- Отдай, сука, тетрадь! - Он чуть не зубами пытался уже разорвать железную змейку.

Кто-то откровенно подначивал и ржал, Романова завизжала, снова поднялся гвалт. Теперь Кибиш убегал от Зарина, но ему поставили подножку, и Саша спокойно подошел, собираясь забрать, наконец, свой рюкзак. Он даже руку Кибишу протянул, но тот встал сам. Но вдруг размахнулся и, словно в замедленной съемке, модный рюкзак пролетел пару метров под потолком и вписался аккурат в открытую настежь форточку.

- А вот теперь пошел и принес обратно.

Зарин говорил по-прежнему совершенно спокойно, но теперь за обманчивой мягкостью низкого голоса отчетливо слышались стальные нотки.

Но на психов такое, видимо, не действовало.

- А то что? - Удивился Кибиш.

Зарин молча смотрел на него, и стало казаться, что они незаметно поменялись ролями. И теперь Кибиш тянул время, а в его полубезумном взгляде заискрилось веселье.

- Поделишься впечатлениями? Расскажешь о... моей музе? Знаешь, мне уже плевать. Могу и признаться!

Он сам себе засмеялся, но выглядело это ужасающе. Я отстраненно думал о том, что произойдет дальше и как с этим жить. Но сделать ничего не мог - тело как будто стало ватным. Я поймал быстрый взгляд Зарина, но тут же отвел глаза. Тошно было от них обоих одинаково.

- Так вот, если кому интересно, это все о...

Как в самых страшных сказках, именно в этот момент дверь распахнулась, а я чуть не подпрыгнул на месте.

- Добрый день, - запыхавшаяся и румяная Татьяна Ивановна окинула взглядом класс и, виляя полными бедрами, прошла к столу.

Все потихоньку рассаживались, только Кибенкин с Зариным продолжали свою безмолвную дуэль в гляделки.

- Садитесь, садитесь, - пропела классуха, потом удивленно посмотрела на Зарина и растянула губы томной улыбкой, - Саша, что случилось?

Кибиш и Зарин синхронно повернулись к ней, хотя всем давно было ясно, что таким тоном она обращается только к одному Саше в классе. Зарин машинально провел рукой по волосам.

- Рюкзак из окна выпал.

Татьяна Ивановна мельком взглянула на форточку.

- Тогда скорей сходи за ним, пока урок не кончился. Кибенкин, а ты чего стоишь?

Кибиш насмешливо глянул на училку, он как будто чувствовал себя королем, все еще живя в своей победе.

- Ой, здрасти.

Народ заржал, и он, вполне довольный новой ролью шута, прошел на место, но, перед тем как сесть, привычно глянул в мою сторону. И улыбнулся, поймав взгляд.

Он делал так каждое утро и иногда в течение дня. Улыбался и будто спрашивал, передавая свои мысли, хотя чтобы их прочитать, не нужно быть телепатом.

Я отрицательно покачал головой, едва заметно, но он прищурился, продолжая смотреть, не уступая.

А потом произошло сразу несколько событий: Попова пихнула меня локтем, дверь в класс отворилась, и по партам, волной переворачивая тетрадные страницы, пролетел апрельский сквозняк. Сочный, солнечный, полный свежих запахов новеньких влажных листьев тополей и цветущих вишен под окнами. Татьяна Ивановна повторила мою фамилию, и я, зная, что половина класса точно смотрит на меня, наконец кивнул, повинуясь ментальному зову Кибенкина.

Впрочем, это было не первый раз. И началось уж точно не сегодня, и даже не со злополучного дня святого Валентина, когда Кибишу кое-кто подкинул валентинку, подписанную моим именем, а гораздо раньше.

Кажется, с сентября...

Осень мне никогда не нравилась: тоскливые влажные листья, оголенные корявые ветки и неизбежная дорога до школы, не представляю, как такое может быть кому-то по душе. То есть, не представлял до десятого класса.

Во-первых, было слишком тепло и солнечно, чтобы воспринимать конец лета всерьез. В куртки одеваться никто не собирался, и вообще казалось, что теперь так будет всегда, есть же такие места, где круглый год - летнее тепло? Вот и у нас теперь так.

Во-вторых, мне решительно надоело бездельничать, и было банально скучно. То есть не то, чтобы действительно нечем было заняться, летом как раз даже перебор был, но все было не то. Мне просто надоело ждать перемен...

А еще... об этом "еще" можно было даже не думать, оно накатывало то и дело предвкушающей волной, заставляя сердце замирать от предчувствия чего-то волшебного. Хотелось одновременно ускорить время, чтобы дожить без переживаний последние дни августа, или наоборот, растянуть мучительное удовольствие предвкушения.

А иногда становилось страшно.

Все, что было - казалось сном или сказкой, и случилось так давно, будто прошло сто лет, а не пара месяцев. Сны и воспоминания смешались причудливыми осколками, и не было никакой уверенности, что все на самом деле так, как я помню, и что я не придумал себе половину своих эротических впечатлений. А чем ближе был сентябрь, тем сильней казалось, что я что-то упустил и вообще, в этом деле я и раньше ни в чем не был уверен. Так что лучше жить, как будто ничего интересного со мной никогда не происходило, а все только впереди, что будет - то и будет.

Но сказать легко, а первым осенним утром я был жутко не выспавшийся и нервный после бессонной ночи, злой от голода (кусок в горло не лез) и выгоревшие за лето до состояния пересушенного сена волосы именно этим утром стали яростно торчать самым неожиданным образом. Подготовленные заранее брюки с рубашкой вдруг показались совершенно не к месту, я ненавидел себя и мир вокруг, и попробовал незаметно переодеться в джинсы с футболкой, но спустя полчаса мучений ничего не смог выбрать, раскидал все вещи из шкафа и под давлением родителей снова вырядился в рубашку. Так что если кто-то думает, что только девчонки по полдня крутятся перед зеркалом, то очень ошибается, могу уверить.

А перед выходом я себя так накрутил, что пришлось сунуть голову в ведро с холодной водой, которое всегда стояло в ванной на всякий случай. Это, кстати, помогло. Ну, подумаешь, встречу одноклассников. Не первый раз, между прочим. Тоже мне, событие.

Правда, было два исключения. Одного из них видеть мне отчаянно не хотелось. Я хоть и не злопамятный, но такое из головы просто так не выкинешь: от смеси отвращения, липкого стыда, и даже страха, который мне успел внушить долбанутый на всю голову одноклассник, за лето я до конца не отошел.

От второго, напротив, бросало в жар... Вот и сейчас, от слишком яркого и неуместного воспоминания к щекам хлынула кровь. Стало жарко, хотя за шиворот стекали прохладные капли. Я расстегнул пуговицу. Потом закатал рукава, и, наплевав на все мамины возмущения, снова переоделся в джинсы.

Бежать смысла не было, я и так должен был уже опоздать. К тому же сердце с каждым шагом так колотилось, что ни о каком беге и речи быть не могло. Да и не пропустил я ничего важного. Серого с Женьком встретил у киоска, где они безуспешно пытались раздобыть пива или хотя бы сидр. Мимо, снисходительно нам улыбнувшись, прошла Оля Трофимова, как всегда прекрасная и недоступная, и все томительное волнение испарилось без остатка. Ничего не изменилось. Почти. А остальное настолько ничтожно в масштабах вселенной, что и думать не о чем. Мой прекрасный равнодушный настрой вернулся, и удалось заткнуть куда подальше одну надоедливую неприятную мысль, которая отравляла мне жизнь последние несколько дней.

Впрочем, ненадолго. Она все время вертелась на языке, и когда перед классом мы с пацанами здоровались за руки, я едва не высказал ее Зарину вместо приветствия:

- Чего не позвонил?

Но вместо этого на лице расцвела самая идиотская улыбка, и я ничего не мог с этим поделать. Так и проходил с довольной рожей до самого вечера, когда вместе с привычной компанией завалился к Зарину домой. Халявное пиво меня еще с того года не интересовало, и пока народ набирался, настроение потихоньку скатывалось к чертям. Такое бывает, когда слишком сильно чего-то ждешь, а оно идет своим чередом, и ничего особенного не происходит. Это если общими словами, а все куда проще: я-то эгоистично надеялся, что мы будем одни. Но изо всех сил делал вид, что все так и надо. Получалось, видимо, неплохо, потому что Саша тоже не парился. А потом мне надоело, но раньше всех уходить неохота было, и вообще чувствовать себя идиотом рядом с Зариным было привычно, и раньше все кончалось в любом случае хорошо. Так что я так и сидел на диване в небольшой комнате, пока народ не вспомнил, что завтра опять в школу. Не знаю, чего я ждал. В общем-то, и так все было ясно, но меня будто что-то держало, уговаривая остаться еще на минутку. Но последним уходить тоже было ни к чему, и я решил свалить вместе с Лехой. Леху конкретно разморило, сам бы он вряд ли дошел, а нам по пути. Хотя мне бы уже и любой повод подошел свалить, потому что ощущение неловкости под конец стало совсем невыносимым. Я уже не понимал, зачем я здесь, ради чего пришел, если даже бухать не хотелось. На трезвую голову веселые одноклассники раздражали, и шутки их дурацкие не к месту... А Зарин вообще не при чем, и я снова поймал себя на мысли, что вижу его все равно, что в первый раз. А он меня знает давным-давно, знает все мои мысли и ему это уже успело наскучить, поэтому собственно и обсуждать нечего.

Короче, я обулся и свалил, с облегчением от того, что ожидание, наконец, кончилось, и тяжелым сердцем, потому что кончилось ничем.

Леха у подъезда задержался, поблевав у скамеечки, потом присел на нее, переводя дух. Я тоже вздохнул. Воздух одуряюще пах осенью, тоскливо и сладко, а сверху то и дело падали созревшие орехи... Вокруг уже все было в буро-зеленой кожуре, и я потыкал носком ботинка один орех, машинально уже прицеливаясь давить его пяткой.

- Куртку забыл, - икнул Леха. - Бли-ин.

- Да ну ее, - орех не поддавался.

- Не, ключи же. Там матушка... это... спит наверно.

- Что, вообще никак? - Я безнадежно посмотрел на окно четвертого этажа, прикидывая шансы Лехи самостоятельно вернуться за курткой.

- Спят блин все. Ну, дома...

- Ладно, ща.

Я еще разок со злостью топнул по ореху, раздавил его всмятку и побежал по лестнице. Туда и обратно, Леха ждет, просто зайду, заберу чертову куртку и также быстро смоюсь! Ну чего проще-то?

Выкинув из головы все мысли, я нетерпеливо постучал в дверь, и ее тут же открыли. Зарин за ней стоял уже с курткой наготове, но вместо того чтобы тупо схватить ее и сбежать, все пошло не по плану. Ну, то есть я даже протянул руку, а больше ничего не произошло. Секунд пять примерно ничего не происходило, пока я стоял с протянутой рукой и мы друг на друга пялились, застыв, будто примороженные.

А потом стали целоваться.

Вот как будто так и надо. Мне тоже казалось, что именно так и надо, и мне все нравилось. Все остальное из головы сразу улетучилось - глупости, которые я себе надумал, вопросы и разочарование прошедшим днем: все казалось такой чепухой!

Теперь-то никакого непонимания не осталось, наоборот, все было предельно четко, все ощущения - острые, обжигающие до мурашек.

Когда я отстранился, ноги стали тяжелыми и мягкими, будто колбаски из пластилина, которые вот-вот согнутся в любую сторону. Пришлось прислониться к стене спиной для устойчивости.

- Пойдем в комнату? - Почему-то шепотом спросил он.

Я молча стащил ботинки, наступив на пятки, и, не особо соображая, пошел за ним. Потом я понял, что это наверно на запах такая реакция - от Саши классно веяло чем-то вкусным, то ли фруктовая жвачка, то ли шампунь какой-то, и еще сладковатый дым, которым все пропиталось в их квартире, плюс меня конкретно перло от его полных обветренных губ... Вот все сразу и навалилось. Даже раздеться бы не успели.

Мне вообще пары прикосновений хватило, когда Саша справился с ремнем на моих джинсах и добрался до члена ладонью. На редкость странным ощущением было смотреть ему в глаза, приходя в себя. Словно это первый раз случилось. После целой вечности, а главное, после целого дня в школе, когда мы не общались, и правда - все равно, что впервые. Хотя теперь я понял, почему подсознательно сторонился его и ждал первого шага, понял, почему Саша вел себя точно также. Просто потом пришлось бы бежать домой либо палиться на весь класс, мучаясь от возбуждения.

Зато теперь можно было наверстывать, возвращая все на свои места. К реальности нас вернул телефонный звонок, точнее Сашу вернул: он как ужаленный стал спешно убирать последствия встречи с пацанами. И вообще я первый раз видел, чтобы Саша Зарин так суетился, это состояние с ним никак не сочеталось. Я даже честно хотел помочь, но почти сразу стало ясно, что один он быстрее справится. Очень трудно было от него отлипнуть. Еле вышел. Джинсы на ходу уже застегивал. А потом открыл дверь подъезда, заметил темный силуэт на скамейке и вдруг вспомнил про куртку, которая так и осталась у Зарина. Простая очевидная мысль еще раз сбегать на четвертый этаж почему-то в голову не пришла. Зато в голову настойчиво лезли истории про похищение пришельцами, или открывшийся портал на лестнице, или еще что-нибудь в духе Олеси Поповой. И пока я придумывал, как наиболее правдоподобно объяснить Лехе, что я делал последние часа полтора и почему спустился с пустыми руками, он обернулся и оказался не Лехой, а Кибишем.

От пронзительного дежа вю мне стало не по себе.

Я так успешно избегал его в классе, что почти забыл о его существовании. Ну, насколько это возможно сделать, находясь в одном помещении, конечно. И относился к нему, как к одному из новичков - то есть, пока никак. Потом видно будет. Кто же знал, что это "потом" случится так внезапно? Но оправданий придумывать больше не нужно было, хоть это радовало.

Кибиш пристально разглядывал меня исподлобья, и я ждал, что он скажет какую-нибудь гадость для полноты ощущений. Потом первый испуг прошел, и мне даже стало весело. Это он каждый раз тут караулить собирается, интересно?

- Что? - Вызывающе бросил я.

- Ничего. Гуляю, - он потупился и посмотрел на носки своих ботинок.

Я решил, что разговор себя исчерпал, и пошел дальше, но он вскочил и преградил дорогу.

- У тебя засос, - сообщил он мне. - На шее.

Не знаю, как он что-то разглядел в желтом свете фонаря над скамейкой, но щеки против воли заметно потеплели.

- Кибиш, - он начинал меня подбешивать и мне это не нравилось. - Ты же вроде дрочил на мои фотки?

- Почему ты спрашиваешь? - Он вдруг улыбнулся, хотя голос был трагический, с надрывом.

- Так иди и дрочи.

Я прошел, толкнув его плечом, но он успел схватить меня за руку. А когда я уже собрался основательно его приложить, вдруг затараторил, как ненормальный:

- Илья, ну пожалуйста, подожди! Почему ты так? Илья! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, я очень много думал, и не понимаю, почему - он? Ты ведь даже не такой! Как он может тебе нравиться? Он же тебе не нужен!

Он говорил быстро-быстро, и половину бреда я даже не понял, а от остального бессвязного потока захотелось закрыть уши или притвориться, что это белый шум.

-... он просто пользуется... как ты только не понимаешь. А я... мне ничего такого не надо. Совсем. Я хотел быть просто другом, как он, но...

Это было что-то новое, и я изумился его фантазии.

- Только другом, - повторил он, приняв мое удивление за интерес. - Я ведь не хуже него! И потом... Когда-нибудь... Когда ты ко мне привыкнешь...

Руку я все же выдернул и отшатнулся от него, как от прокаженного. Хотя через мгновение уже готов был рассмеяться, но над больными людьми смеяться нехорошо.

- Кибенкин, - как можно убедительнее начал я, - ты тут не при чем. Зарин тоже... - Я хотел было сказать, что "никто не виноват, что меня от тебя тошнит", но решил быть великодушным: - Так сложились обстоятельства.

Но на него это не произвело никакого впечатления, и я пояснил:

- Даже если случится апокалипсис, и все вымрут, кроме нас с тобой... - звучало как в дешевой мелодраме, но судя по мечтательному блеску в его больших прозрачных глазах, я попал в точку. - Я лучше от спермотоксикоза помру, чем когда-нибудь решу к тебе "привыкнуть".

Я пошел прочь, надеясь, что остатки гордости или какого-нибудь чувства собственного достоинства помешают ему бежать следом. И едва не вздрогнул, когда Кибиш позвал меня по фамилии.

- Ты придешь ко мне! Понял? Сам придешь, вот увидишь!

Я покачал головой и, не оборачиваясь, ускорил шаг, на удивление легко выкинув из головы Кибиша с его фантазиями. Я-то уж точно знал, что такого не случится никогда.

***

Не знаю, почему, но этот сентябрь до сих пор остался в памяти самым волнующим и сладким. Потом, конечно, тоже было много хорошего, и мало ли, что будет дальше, но та сказка была только один раз. Кончилась, правда, тоже быстро, но впечатлений надолго хватило.

В школьной жизни тоже все поменялось, к десятому набрали половину класса новичков, некоторые персонажи вроде Титовой не сдали проходной балл и решили покончить с учебой, или свалить в ПТУ. Ну или просто все так заметно повзрослели за лето, но обстановка в классе стала дружелюбнее в разы. Плюс именно наш класс в качестве эксперимента бесплатно кормили обедом в столовке, что тоже сильно сближало, а еще вдруг, тоже в виде опыта над детьми, не иначе, добавили обязательный к посещению урок хореографии. Сейчас смешно, а тогда помню всеобщий ужас. Уже не перед парными танцами, тут как раз все давно расслабились и получали удовольствие, спасибо Заринскому влиянию последней пары лет, а перед самим фактом неумелых телодвижений на три четверти при всех.

Из-за всей этой кучи новых впечатлений сентябрь казался бесконечным, но я лично был не против. Пусть хоть и вообще не кончался. Почти каждый вечер я тогда тусил у Саши. Не один, понятное дело, у него квартира редко пустовала, но когда оставался на ночь, он был в полном моем распоряжении. Не знаю, как мы тогда не боялись запалиться, когда с утра вместе в школу тащились, но всегда везло. Потом, конечно, голосу разума удалось перекричать это осеннее помешательство, и я выходил пораньше. Или это Сашина была идея, не помню. Его отец был в городе, и дома всегда должен был быть порядок, на случай внезапной инспекции. Максим тоже своих девушек пораньше выпроваживал и такси им заказывал, потому что папа ни одну серьезно не воспринимал, а соседка снизу при удобном случае продолжала обвинять в сутенерстве. У них такой режим был вполне привычным, зато, когда отец уедет, все будет по-старому.

Но он так и не уехал. И все бы ничего, но в последний день сентября я, как обычно не выспавшийся, но вполне довольный жизнью, вышел от Зарина в сумрачную рань, а он догнал меня на лестнице. Удивительно, но целоваться с ним никогда не надоедало. Каждый раз как в первый. Лестница с четвертого этажа превратилась в эскалатор в никуда, и мы спускались против движения, но каким-то чудом добрались до третьего. Я отстранился, чтобы перевести дыхание. И заметил мигнувший огонек в дверном глазке их вредной соседки. Потом толкнул Сашу на эту дверь, отчего ее заметно встряхнуло, и мы напоследок еще разок засосались. Было бы здорово, если б старушку от этого зрелища хватил кондратий, но надежды было мало, и Саша ей еще средний палец в глазок выставил.

- Может, зря? - Спросил я напоследок.

- Да ну ее. Папа решит, что совсем чокнулась, - отмахнулся он, и я, наконец, ушел.

Из-за этого или нет, я потом неделю у него не был, а в школе мы почти не разговаривали. Точнее все общение сводилось к стандартным фразам, домашний телефон у него никогда не отвечал, а просто подойти как-нибудь мимоходом я не мог. Подумаешь, несколько дней... Я же не девчонка, чтобы воображать себе трагедии и убиваться без ста признаний на дню. Мне вообще и без признаний неплохо живется. Но за эти шесть дней у меня уже чуть не ломка началась. Пока в субботу мы внезапно не свалили с последнего урока, и пошли к нему.

Ближе к вечеру Сашин брат пришел с какой-то девушкой и даже занес нам настоящий вискарь.

- Целочку пригласил, - объяснил Саша такую невиданную щедрость. - Потише сделай.

Я убрал звук в стрелялке, которой развлекался в полном одиночестве. Саша с обеда обложился сборниками сочинений, словарями и Розенталем, и был страшно занят. Он писал персональное сочинение Татьяне Ивановне, к которой ходил дополнительно заниматься русским, пока я страдал со скуки. Это ужасно раздражало, но я мужественно терпел - впереди была ночь. И вискарь. Я заставил его выпить несколько глотков, и сочинение пошло быстрее, даже почерк, вроде улучшился, хотя не представляю, как русичка что-то разбирает в его каракулях.

- Тема неразделенной любви в русской..., - с трудом разобрал я задание, и вздохнул: - Тоска.

- Зато жизненно.

- Угу. Особенно в твоей жизни ее много было, наверно.

- А я наблюдательный.

Потом за стенкой включили медляк, и я решил показать наблюдательному Зарину стриптиз, мимоходом с него тоже что-нибудь снимая. Отопления еще не было, и на нас было слишком много одежды, а после вискаря дубак казался не таким жестким, и все эти слои ткани были явно лишними.

Он послушно развел локти, избавляясь от безрукавки, и снова уткнулся в тетрадь. У меня на него были другие планы. Я потянул вверх его джемпер, и когда он поднял руки, стянул его только до половины. Он дернулся, но за стенкой кто-то протяжно застонал, и мы замерли.

- Все равно ничего уже не напишешь, - шепотом уверил я. - Если только про какую-нибудь другую... любовь...

- Ладно, - он сбросил джемпер. - Напишу ей про секс, как единственный путь удовлетворения сердечных терзаний неразделенной любви. Иллюзия взаимности. Знаешь какой-нибудь пример из классики?

- Чего? Секса? - Я подзавис, осмысляя.

Но его вдохновенная мысль унеслась уже в какие-то совсем непонятные дали:

- Хотя зачем кому-то спать со своим нелюбимым обожателем?

- Из-за денег. - Попробовал я вклиниться в его поток мыслей. - Ради положения в обществе. Из жалости еще. О, ради великой идеи! Про такое точно кто-нибудь написал. Это по-нашему.

Зарин глянул на меня с интересом.

- Да? Ты бы переспал с Кибишем ради идеи? Ради какой?

- Фу, блин, - от такого "интереса" меня перекосило. Но сдаваться не хотелось. - А вот ради положения в обществе я бы подумал.

Мы заржали, в последний момент зажав кулаками рты, чтобы не спугнуть ломающуюся Максимову подружку. Я, наконец, повалил Сашу на диван.

- А ты? - Снова шепотом спросил я.

- Что?

- У тебя же наверняка было? Ну, с теми, кто от тебя с ума сходит. А ты в ответ - нет. Или не совсем...

- А... да, наверное.

- И ради какой идеи ты... страдал?

Я улыбнулся. Хотя вдруг подумал, что как раз в этом самый момент тоже схожу по нему с ума. Но от его потемневшего многообещающего взгляда все подозрения растаяли без следа.

- Ради интереса, спортивного.

- О!

Я облизнул пересохшие губы, его улыбка стала шире.

- И как интерес, оправдался? Спортивный.

Он перекатился вместе со мной по дивану. И теперь сам навис сверху, а я снова поддался, хотя в этот раз хотел сделать все иначе. Но у меня никогда не получалось... Каждый раз я что-то упускал, не знаю почему. Наверно, в этот раз я просто был пьян. Не знаю, мне никак не удавалось понять, в какой момент я терял контроль. Все равно, что пытаться отследить самое начало сна.

И вот опять я ждал ответа, как приговора, хотя уже не мог вспомнить, с чего начался вопрос. А в груди трепетала стая мотыльков, окончательно лишая меня воли.

- Да, еще как...

Мотыльки горячей моросью разбежались по коже от поцелуя.

Он смотрел мне в глаза, расправляясь с ремнем, торопливо спустил джинсы, застрявшие на правой ноге, лег между разведенных колен. От этого взгляда меня накрыло сильнее, чем от вискаря. Вроде давно можно было привыкнуть, но черная пропасть все не кончалась, и каждый раз я проваливался все глубже... И мне это нравилось.

Нравилась волна ощущений, смесь жгучего стыда, который я пересиливал, пытаясь расслабиться, страха с неловкостью, и желания, когда мой напряженный член зажимало между нашими телами, а Саша давил еще сильнее, ломая хрупкое сопротивление. И так снова и снова, под мерный стук по полу пряжки с моих свисающих джинсов. Это было почти невыносимо, и хватило меня ненадолго, как обычно.

Я потянулся за бутылкой, когда он перекатился на диван рядом. Это стоило мне просто нечеловеческих усилий.

- На следующей неделе не получится, наверно, - сказал он, протягивая руку за вискарем. - Отец решил тут ремонт делать. Может быть, на продажу.

- А ты как будешь?

Остывающая влага холодила кожу, мне было классно, и, надеюсь, я никак не выдал мимолетное беспокойство своим равнодушным вопросом.

- Если получится, здесь пока останусь, или у бабули. Все-таки грязи будет, окна менять, в туалете еще все снесут.

- Это точно... А потом?

Зарин пожал плечами.

- Максим снимать будет, но он сам зарабатывает. А у меня папа еще и учебу стал контролировать. Кончилась халява.

- У тебя же кроме русского проблем нет. Вот походишь к ней в гости...

- Да сдалась мне эта Татьяна со своими кошками, - возмутился Саша. - Каждый день у нее дома тусить - это уже перебор.

- Что, пристает? - Я заржал.

- Неа. Только кошки.

- А то смотри...

- Будешь ревновать? - Теперь ржал Зарин.

- К пенсионерке?

- Ей тридцать четыре, вроде.

- Жуть.

- Просто ты не дорос.

- Ага, а следующий трактат у тебя будет о неравной любви?

- О содомии.

- Она еще и извращенка, - покачал головой я. - Ты влип.

- Я надеялся, ты мне поможешь.

Виски резко обожгло горло, и я чуть не подавился, но обошлось.

- Не знаю, как получится, - протянул я, отворачиваясь от него на бок. - У тебя же ремонт.

Он тут же лег сзади, удобно обхватив ладонью вокруг бедра. Потом протиснулся дальше, сжав возбужденный член.

- Пока еще нет.

После второго захода я все-таки заставил себя дотащиться до ванной. Футболка противно липла к животу, и вообще иногда накатывало, что мы чем-то не тем занимаемся... Вроде запоздалого стыда за слишком громкие стоны и жесткие движения, когда все мало. Не долго, но бывало. Мне нужно было освежиться, в голове шумела муторная каша из остатков пьяного блаженства и неопределенных сомнений. Я торопливо прошел по небольшому коридорчику и, в последний момент только заметив полоску света, потянул на себя дверь и зашел внутрь, едва не впечатавшись в голую попу, которая неприлично расположилась прямо по центру ванной. Я проморгался, что-то вспоминая про Максима и его новую подружку, когда эта подружка резко выпрямилась, откидывая назад волосы вместе с полотенцем, в ужасе уставившись на меня в запотевшее зеркало. Ужас был взаимным, потому что это была Оля Трофимова. Нет, она, конечно, была прекрасна, как никогда, и подобное чудное виденье меня бы очень впечатлило в другое время и в другой обстановке, вот в прошлом году я бы такое не представил в самой изощренной фантазии, но сейчас мне ее точно видеть не хотелось, ни в каком виде. Особенно кошмарным показался каскад эмоций на лице Трофимовой, за пару секунд ужас сменился на удивление, а потом она с улыбкой обернулась, сунула мне в руки мокрое полотенце и, совершенно не стесняясь, неторопливо стала надевать большую мужскую футболку. Я молча отошел в сторону, неловко прижимаясь к белому кафелю, чтобы занять как можно меньше места, когда она, наконец, выйдет, но вместо этого Оля решила на меня полюбоваться. В измазанной спермой футболке и красными пятнами засосов я перед Трофимовой казался себе особенно отвратительным, но нашел в себе силы встретиться с ней взглядом.

Она покачала головой и спросила шепотом:

- Ты что, сейчас совсем ничего не почувствовал, да?

Явственная жалость в ее голосе меня возмутила, но обсуждать я точно ничего не собирался, и тоже покачал головой в ответ.

- О, надо же.

- Оля! Ты же никому...

Она отмахнулась и закрыла за собой дверь. Ко всему прочему, я еще и полным идиотом себя выставил, но после душа мне стало уже все равно. И даже легче как-то. Все-таки когда Кибиш самый первый раз запалил, было действительно страшно, а Оле пофиг, так что и волноваться не о чем. Кстати, с ней потом на самом деле проще стало общаться. Мы на своей экспериментальной хореографии стали в пару, а потом она стала делиться своими переживаниями, я тоже, и в один момент мы сошлись на том, что Зарины все мудаки, но до этого было еще далеко.

С Сашей, и правда, реже получалось встречаться. Дома у себя он перестал народ собирать, и вместе мы тоже как-то почти не пересекались после школы. Или всегда неожиданно, когда я уже не ждал. Хотя, чего врать, я все время ждал на самом деле. Но неизвестность ужасно нервировала, и казалось, что я терплю целую вечность, но стоило ему мимоходом как-нибудь спросить, будут ли у меня предки дома, меня отпускало и все становилось как прежде. Я ждал его после школы в недостроенном здании бассейна, и мы могли пойти через красочный кленовый сквер со светящимися в солнце золотыми листьями, и как ни в чем не бывало, трепаться о ерунде всю дорогу до дома, который часов до семи был в полном моем распоряжении.

Иногда он не приходил, но это уже русичка была виновата, которая в последний момент меняла время своих репетиторских часов и могла позвать его домой сразу после занятий.

Наверно, именно так и случилось, когда я стоял в кирпичном проеме и тоскливо смотрел на тугие серые облака, из которых начинал моросить противный мелкий дождик, а вместо Зарина нарисовался Кибенкин.

Мне все еще отлично удавалось делать вид, что его не существует в природе, и я даже постиг ту стадию просветленного пофигизма, когда вполне спокойно мог к нему обратиться на уроке с просьбой передать тетрадь, к примеру. Или поржать над криками Поповой, которая не желала, чтоб он оттаптывал ей туфли на вальсе. У нас еще был клевый преподаватель Иннокентий Геннадьевич, который с юмором относился ко всем претензиям девушек по поводу партнеров в танцах (количество партнеров было не в пользу девушек и выбирать им не приходилось, если, конечно, не договориться заранее, как Оля Трофимова). Так что вместо того, чтобы избавить туфли Поповой от ботинок Кибенкина, Иннокентий Геннадьевич пытался научить Кибиша вальсу. На это реально было стыдно смотреть, не только мне. Проще было пристрелить кого-нибудь из них двоих - ученика или учителя, чем смотреть, как оба мучаются. Потом Иннокентий Геннадьевич встал в пару к Кибишу и пытался заставить того вести, и урок был сорван.

Но сейчас я ждал не его, и справедливо пожелал ему поскорее свалить куда-нибудь в другое место. Кибенкин не послушал и облокотился о кирпичную стену под козырьком.

- Не надоело ждать? - Поинтересовался он.

- А тебе? - Парировал я.

Он растянул губы в своей фирменной неприятной улыбке и пожал плечами.

- Я своего дождусь.

Я красноречиво промолчал, но Кибиш, видимо, не принял мои сомнения на свой счет.

- Не надейся, он с Татьяной Ивановной ушел.

Почему-то особенно остро кольнуло разочарованием. Я не хотел ему верить, но знал, что, скорее всего, так и есть. Кибенкин, как и прежде, тонко уловил мои душевные колебания, и на его лице вместо вызова тут же проступило понимающее сочувствие.

- Пойдем? - Попросил он совсем другим тоном.

Я смотрел сквозь него, но вдруг не сдержал торжествующей улыбки, когда из-под шелковиц позади Кибенкина появилась еще одна фигура. Кибиш тоже стал лыбиться, глядя на меня, явно ожидая, как прямо сейчас я сделаю шаг в его объятия, и все его грязные мечты вот так просто станут реальностью. Вместо этого я сделал шаг мимо него под холодную октябрьскую морось, но мне казалось, что весь мир тонет в ослепительном солнечном свете. Зарин обнял меня, а я зарылся пальцами в его жесткие волосы, притягивая к себе за шею. Если в этом эксгибиционизме и была доля умышленной жестокости, то Кибиш сам виноват. А я о нем вообще забыл ровно через полсекунды. И больше в тот день уже не вспоминал.

***

Счастье, как известно, не может быть вечным. Особенно, если уметь правильно себя накручивать. Я в этом был не силен, но мне круто помогли.

После уроков Саша, как обычно, пропадал у классухи, которая помимо сочинений умудрилась навесить на него какую-то ерунду для школьной газеты. Это даже звучало смешно - Зарин и газета, но свободного времени у него стало еще меньше, вечером ни у него ни у меня дома спокойно не посидишь, а на улице холодрыга. Меня эгоистично терзали эти нестыковки, а его вроде не особенно, хотя, может, я и ошибался, но по нему определить и раньше было нелегко.

Я даже пожалел, что в сентябре тоже не записался в общественную деятельность вроде драмкружка или школьного радио, и теперь чувствовал, что жизнь проходит мимо, пока народ занят такими важными делами. То есть, еще в сентябре в этот драмкружок я как раз и хотел попасть, но заметил в списке фамилию Кибиша и передумал. Тоже мне, актер, он даже у доски нормально ответить не может, а тут сцена, хоть и школьная. Что называется - ни себе, ни людям... то есть, ни себе, ни мне.

Пару раз я подлавливал Сашу на переменах, но ничего не выходило, и я, как обычно, решил подождать, пока он найдет время. Так прошла неделя, и ко второй мое настроение уже сильно опустилось к нулю, синхронно с полоской на градуснике за окном. Тоскливый холодный ветер сдувал последние листья, лужи подмерзали, мне не хватало солнца. Раньше я бы иначе обозвал этот "дефицит", но все давно стало куда серьезнее.

В таком подавленном настроении меня как-то застала Вита, и я зачем-то спросил у нее про Зарина. Честно, не собирался, но ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось поговорить о нем хоть с кем-нибудь. Вита, к счастью, ничего не имела против, ей давно было пофиг, и вообще вдруг заявила, что у них все было несерьезно, так, подумаешь, первая любовь, детские игры. Я напомнил, как она сбежала однажды, едва услышав его имя, что не сильно смахивало на "несерьезно", особенно лично для меня в тот памятный день.

- Мне было любопытно! Я же должна была убедиться, что у нас бы ничего не вышло.

- Убедилась?

- Ну да, - Вита пожала плечами. - Не сразу, правда. Мы все-таки долго не виделись. Он изменился, а я себе все время другое представляла. Прежний Зарин мне больше нравился. Или это я изменилась, не важно. Я так и не поняла, что ему от меня было нужно, но меня это уже не устраивало.

- Вот!

- Что?

- Я тоже не понимаю.

- Да-а, - протянула она, - хреново. А тебе он зачем сдался?

Вот, действительно, - подумал я, - нафига я тут страдаю и обсуждаю Зарина, вместо приятного общения с самой классной девушкой, которая встречалась в моей жизни? Свободной, между прочим, девушкой, да еще без лишних комплексов и прочих загонов. Но мне хотелось докопаться до истины, как бы мучительно это не было. Я тяжело вздохнул.

- Ясно, - выдала она, отчего мне стало еще печальней. - Но не все так плохо.

Вот за что люблю Виту - везде найдет позитив. Она накрутила короткую цветную прядь на палец, задумчиво поглядев на потолок, потом улыбнулась.

- Может, у него тоже все серьезно. И ему это не нравится. Я бы вот в тебя влюбилась. С тобой легко. Можно ни о чем не париться. Конечно, влюбилась бы.

- Правда? - Удивился я.

- Ну-у... - она улыбнулась еще шире, - не совсем. В смысле, с тобой правда легко, но для меня даже слишком.

- Ага. Отлично.

- Да нет, ты не понял! Просто мы слишком похожи, сразу было ясно. А так обязательно бы влюбилась!

Мне на самом деле полегчало. Я передумал обижаться на это сомнительное оправдание, но все равно уточнил:

- Так весной это что тогда было?

- Как что? Ну так... спортивный интерес, почему бы и нет?

От такого заявления все отличное настроение снова скатилось в черные непроглядные дали.

Я чувствовал себя тугой свинцовой тучей, слишком холодной, чтобы взбодриться грозой с молниями, и слишком тяжелой, чтобы улететь подальше с порывом ветра, зато в самый раз, чтобы серой мглой растянуться на полнеба. Чтоб всем остальным тоже было хреново от моей неопределенности. Если бы, конечно, всем остальным было до меня дело. Но, кроме учителей, никто особенно не интересовался моей персоной, а их мой мрачный вид не смущал: химичка попросила нарисовать очередную стенгазету, физрук отправил развеяться на пробежку вокруг озера, а классуха подловила уже у раздевалки срочно отнести журнал в учительскую, тетради в кабинет, и какой-то фотоальбом в актовый зал, чтобы передать в редакцию школьной газеты. Быть мальчиком на побегушках мне совершенно не хотелось, но кроме меня все давно разошлись. Я же после физры во вторник всегда тащился последним, чтобы Кибиш успел свалить из раздевалки на свое собрание театральных дарований. К тому же от последнего ее задания сердце снова застучало, будто я все еще бегу кросс. Мне одновременно хотелось наконец-то поговорить с Зариным, и было тревожно. Глупости, конечно, надо было просто подождать, пока у него найдется время или возможность, наверняка у него самого куча проблем: ремонт там, соседка отцу что-нибудь насочиняла, трояк за диктант, еще и на редакцию лишнее время тратить. Я все понимал, но легче от этого не было. Так что в актовый зал я пошел в последнюю очередь, и успешно накрутил себя еще больше. Даже представил, как зайду, положу альбом и молча выйду. Или нет, лучше, как ни в чем не бывало, поинтересуюсь, как номер получается. Или не стоит? Мне ведь на самом деле наплевать на этот номер...

Вот с такими примерно мыслями я зашел в зал и врезался в Зарина.

- О, я как раз к тебе, - хотел я сказать, но вместо этого что-то промычал и сунул ему альбом, глядя в сторону.

Слева от входа как раз была сцена, и несколько человек синхронно обернулись. Мне от такого внимания стало совсем неловко, и я дернулся обратно к двери, но Зарин вдруг удержал меня за локоть. И потянул к себе.

Заминка затягивалась, нужно было что-то решить или сказать, и тут на весь зал раздался звучный голос преподавателя:

- А ты не останавливайся, почему ты замолчал? Давай, сначала, Александр.

Я выдохнул и пошел с Зариным на другой конец зала.

- Ты... Ты в страсти...

Откуда-то из тени в глубине сцены замямлил Кибенкин, и я едва не споткнулся.

- в страсти горестной находишь...

- Нет, подожди. Ты к кому обращаешься? Ко мне? Мне - не надо. Тебе зрителей, может, не хватает? Так, Талия и Мельпомена, спуститесь вниз. Ребята, а вы не спешите?

Он обратился явно не к кому-то из своей группы, а к нам. Саша удивленно обернулся, потом спросил у меня:

- Ты же не спешишь?

- Давайте к нам, - не дожидаясь ответа позвал преподаватель. - Вот на стулья присядьте, пожалуйста.

Я решил, что это никогда не кончится, и поплёлся за Сашей к сцене. Две девчонки из параллельного класса откровенно скучали, ожидая продолжения, но оживились в ответ на предвкушающую улыбку Зарина. От него как обычно исходило ощущение движухи, даже если он молчал, поэтому вместо четверых зрителей преподаватель будто получил сразу дюжину. Хотя меня можно было вычесть - приняв неизбежность представления, я, ссутулившись, демонстративно спрятал лицо ладонью.

- Еще раз! Представь, что перед тобой полный зал. Вот и смотри на них, прямо на зрителей.

Когда молчание затянулось, я все-таки посмотрел на сцену сквозь пальцы. Кибенкин, в своем вечном мешковатом свитере с узором из фиолетовых и серых треугольников на коричневом фоне, сливался с темным выцветшим занавесом. Ярким пятном выделялось только его побледневшее лицо, на котором особенно трагично смотрелись контрастные тени от прожектора.

Он начал невнятно говорить про горестную страсть и слезы, я вот даже не помню смысла слов, настолько жалким это выглядело. Мне было стыдно за него, и я в ужасе представил себя вот так на сцене, читающим никому не интересный стих перед ржущими одноклассниками.

- Еще раз, Саша, смелее. Ты для зрителей играешь, а не думаешь, как подобрать нужное слово и побыстрее кончить.

Девчонки прыснули, зажав рты ладонями, а я подумал, что все так и есть - зря преподаватель старается, Кибиш явно думает поскорее проговорить и сбежать.

- Что он пытается изобразить? - Шепотом спросил Саша у Лены из "В" класса, пока Кибенкин мучительно начал сначала.

- Пушкин же, - ответила за нее другая. - Мы - музы. Сережа с Лешей тоже Пушкины. А Юлька - его первая любовь.

- Чья любовь? - Переспросил я, наклонившись к ней через Зарина.

- Да Пушкина, кого еще!

Преподаватель шикнул на нас, и я откинулся к спинке.

- Не поверх кресел, а в глаза, - терпеливо повторил он. - Дальше, Саша...

- ... если бы тебя, унылых чувств искатель, постигло страшное безумие любви...

Саша пихнул меня в бок, и я, заразившись их весельем, все-таки посмотрел на несчастного Кибиша. И тут же пожалел об этом, потому что он безошибочно выбрал меня своей мишенью и теперь обращался именно ко мне:

- Когда б весь яд ее кипел в твоей крови, - зло выговорил он, - когда бы в долгие часы бессонной ночи, на ложе, медленно терзаемый тоской, ты звал обманчивый покой...

Я улыбался еще по инерции, но мне стало не по себе. Лучше бы я сидел в прежней позе, пряча взгляд ладонью. Теперь он словно держал меня, не позволяя опустить глаза, поймал в ловушку, заставляя слушать свои слова, словно давно сдерживался.

- ... покровы жаркие, рыдая, обнимал и сохнул в бешенстве бесплодного желанья...

Саша незаметно взял мою руку, переплетая пальцы. Наваждение отступило, и я мельком глянул на остальных. Все потрясенно слушали Кибенкина и в зал не смотрели. Я сжал ладонь в ответ.

- ... дрожащий, бледный, исступленный, тогда б воскликнул ты к богам: Отдайте, боги, мне рассудок омраченный, Возьмите от меня сей образ роковой! Довольно я любил; отдайте мне покой!

Он прикрыл глаза, сделав паузу перед последней фразой. Он не мог не заметить наш жест, но не запнулся и не замолчал, а горько добавил, словно про себя:

- Но мрачная любовь и образ незабвенный остались вечно бы с тобой.

Зарин отнял ладонь, и в звонкой тишине зала послышались его хлопки. Это казалось жестокой насмешкой, но через мгновенье к его аплодисментам добавились еще.

Кибенкин размашисто поклонился, и я тоже решил, что с меня представлений достаточно.

Зарин догнал меня уже в коридоре у кабинета информатики как раз, когда прозвенел звонок.

- Подожди минуту. Одно фото только отсканирую. Зайдешь?

- Если только минуту, - пожал я плечами.

Мы постояли, пока класс освободится.

- И выбрать надо, - Саша открыл альбом, быстро пролистав до страницы с закладкой. - Ого, смотри. Как тебе?

На фото совсем молодая Татьяна Ивановна в цветастом платье сидела на стуле, а ее каштановые волосы спускались на пол, уложенные кольцом вокруг ее ног.

- Ох, блин! Это что? - В шоке уставился я. - Нет, правда, это она?!

- Вроде похоже.

- Жуть. Рапунцель отдыхает... Сейчас намного лучше.

Саша аккуратно перевернул альбом на сканер, потом протянул учителю дискету.

- Вот и всё, - сказал он, когда мы вышли. - Теперь можешь идти.

Потом рассмеялся, пока я придумывал ответ.

- Илюх, ты что? Ему ты тоже сейчас поверил? - Саша закатил глаза, имитируя эпилептический припадок или что-то похожее. - Отдайте, боги, мне рассудок омраченный! Поверил же?

- Ему все поверили, - оправдался я, отсмеявшись.

- Талант, - заключил Зарин.

Все мое напряжение испарилось без следа. Я хотел что-то еще выяснить, но забыл, что. Все казалось неважной чепухой, особенно странное тревожное чувство, которое мучало меня последние недели две.

- Ты домой? - спросил Саша.

- А ты?

- Не знаю. Я закончил статью, которую писал вместо очередного сочинения для Татьяны, дома ходят посторонние люди с перфоратором, отец уехал до выходных, так что ждать меня никто не будет.

- Круто, - согласился я, улыбаясь про себя.

- Да не особо. Всегда приятно, когда хоть кто-то ждет.

- Наверно. А вот самому ждать - не очень. Терпеть не могу.

Мы прошли сквер, и Саша вдруг остановился. Ему нужно было налево, а мне прямо. Но все равно вышло слишком неожиданно.

- Тогда не стоит, - заметил он. - Если так сильно не нравится.

Я тут же хотел взять свои слова обратно, и сказать, что мне всегда все нравится, но одновременно с этим меня накрыло раздражение. Не из-за него, а из-за самого себя. Словно я стал таким же жалким, как Кибиш. Готовым ждать бесконечно. Мне стало противно от этой мысли.

- Хорошо, не буду, - выдавил я, решив идти до конца.

- Правильно. - Он усмехнулся. - Тогда пока?

- Ага.

Я еще несколько секунд стоял как столб, пока он уходил, потом вдруг словно очнулся. Эти секунды показались совершенно невыносимыми.

- Саш! Стой!

Я догнал его и взял за руку, и мы, как ни в чем не бывало, пошли ко мне. Нечто непоправимое, к чему я был совершенно не готов, развеялось, и сразу стало легче.

***

Осенний номер школьной газеты занял чуть ли не первое место по городу, вот что значит включить в творческий процесс правильных людей. Я раньше вообще не обращал внимание на эту самодеятельность, а тут - надо же. Особенно интересными вышли интервью, а круче всех получилась наша Татьяна Ивановна. Никогда не подозревал, что она такая разносторонняя личность. Если честно, я всегда с предубеждением к ней относился из-за ее навязчивой и слишком ласковой для учительницы манеры общения. Подойдет вот иной раз сзади, опустит ладони на плечи: "Илюшенька, держи спину ровно и перестань отвлекать Олесю". То, что эта Олеся меня пол урока ручкой в бок тыкала, вымогая домашку по алгебре - никому не докажешь. Я уж молчу о том, как меня вымораживало от "Илюшеньки". И о том, как Попова закатывала глаза, что-то там себе сразу воображая.

Очень кстати в тему пришлось, что основной запал любви к ученикам уходил на Сашу Зарина, но иной раз и остальным доставалось. В субботу она даже решила со всеми нами отметить свой день рожденья. Мы и раньше часто куда-нибудь выбирались в добровольно-принудительном порядке, но дома у классухи - первый раз. Пришли все без исключения. Предполагалось вино, но интуитивно предчувствуя, что для посиделок в такой компании вина будет мало, мы с пацанами решили заправиться заранее, и отправили Женька в ларек. К десятому классу он вымахал под два метра, отрастил на бороде редкие рыжие колючки, и паспорт у него никто никогда не спрашивал. Заботливый Женек даже закупил девчонкам их любимый сидр, но нам надо было что-то серьезнее. Я, правда, не собирался пить вообще. Но потом как представил всю нашу ораву под присмотром Татьяны, так понял, что в трезвом уме это зрелище мне не по силам. Хотел только снять неловкое напряжение. И все было по плану, мы купили букетище роз (что-то там полезное в хозяйстве должны были выбрать девчонки) и присели в соседнем дворе, дожидаясь Леху, чтобы веселее завалиться всем вместе. Стас в своей вечной манере пошло пошутил про Татьяну, припомнив слухи о ее любимчиках из одиннадцатого, которые выпустились в том году, и новых, им на замену.

- Ну ща увидим гнездо разврата, - поржал он. - Зря что ли столько народу к ней ходит.

- Что ты несешь? - Серега пришел только в этом году и прошлогодними слухами не интересовался, поэтому был слегка в шоке.

- Чушь он несет, - заступился я за честь Татьяны. Хотя кроме этой сомнительной чести у меня были и другие причины возмущаться подобной фигней.

- Ну коне-ечно, - протянул Стасик. - Миха у нее всю весну тусил, так она за него сама сочинение на экзамене сдавала.

- Ну да, Миха тот еще баран был, - согласился Муравьев. - Но в ее вкусе.

- Вот-вот. Сейчас к ней кто ходит из наших? Серый из "Г"? А, да хоть у Зарина спроси. Он же у нее с утра сегодня тусил.

- Что спросить?

- Чем они там занимаются столько времени.

- Сочинения пишут? - Предположил я первое попавшееся, чем вызвал у народа дикий хохот.

Тут еще подошел Леха, и мы, наконец, перестали оккупировать детскую площадку. Я, только встав на ноги, понял, что чуть не рассчитал принятой водки. Хорошо хоть, на фоне остальных не сильно выделялся. К тому же настроение было преотличное, мне было смешно представить Сашу с Татьяной Ивановной, тем более, что с утра он у нее тусил не один, а с девчонками, которые помогали нарезать салатики. Только вот пацанам ничего доказывать я не собирался. Все-таки дыма без огня не бывает, отрицать не буду, но я же не могу им рассказать, почему так уверен в Саше.

Хоть последнее время мне его страшно не хватало. Летом в деревне за тысячи километров так не скучал, как сейчас, когда он полдня был рядом за соседней партой. И делал вид, что у нас нет ничего общего даже для разговора. У него же это всегда отлично получалось, не придерешься. Состроит скучающую мину, как будто знает страшные тайны, до которых никто из нас не дорос, и пойдет очаровывать новеньких девушек. И только иногда снизойдет до общения, за которое ему все всё прощали, потому что Зарин сразу становился душой компании, и если удостаивал кого-нибудь вниманием, то реально казалось, что ничего важнее для него сейчас нет в целом мире. Даже если это была компания из дюжины человек. А если один на один, тем более. Например, в закрытой (хоть и тонким фанерным листом вместо двери) каморке за актовым залом, заваленной плакатами и стенгазетами на все случаи жизни, под смущающим гордым взглядом гипсовой головы Ильича.

Особенно если он не только говорил, а еще и проводил ладонями, задирая свитер, или прикасался обветренными губами, опаляя кожу над ребрами жарким дыханием, - можно было забыть обо всем на свете.

Даже и потом еще хватало на день минимум. Прежде, чем начиналась жажда и борьба с самим собой - подойти или подождать? Я ненавижу напрашиваться, и меня пугал его возможный равнодушный ответ, но ждать было невыносимо.

Иногда я даже думал, фигня конечно, но мало ли, - как он отреагирует, если я тоже буду корчить такие строгие рожи и холодно прощаться. Или пообщаюсь поближе с Леной Нагаевой, которая уже пару месяцев прожигала чувствительную дырку на моем затылке и мило опускала густые ресницы, когда я оборачивался. Я делал вид, что не замечаю ее, чтобы не смущать особо. Хотя она была самой симпатичной из новеньких. Может, зря?

Иногда я накручивал себя сильнее обычного и почти ненавидел Зарина за свою оглушающую зависимость. Но тогда уж мне не было никакого дела до других, и такие сложные комбинации с чувствами левых людей казались невозможными.

Так что я просто мучился и ждал.

Вот как тогда, примерно, когда мы все завалились к Татьяне Ивановне, и она нас всех аж расцеловала от избытка чувств. Выпитое заранее бухло пришлось в тему, я перестал париться.

И вообще мы вполне мило сидели. По-доброму так, по-домашнему, с пожеланиями на видеокамеру и записками "каким я стану через пятнадцать лет" в бутылке из-под шампанского, хотя половину атмосферы реально сделала водка. Даже Кибенкину, который опоздал на полчаса, все вполне искренне обрадовались.

Татьяна шутила и кокетничала и была немного не такой, как обычно. Наверно, тоже расслабилась до нашего прихода. А вот Зарин откровенно скучал. В один момент как-то залип и стал легонько стучать ножом по коробке от торта, что стало причиной невиданного зрелища - Татьяна обратилась к нему без привычных сладких ноток в голосе:

- Саша, ну сколько раз говорить, не надо мне ножи тупить! Лучше наточить сходи, раз утром не успел.

На пару секунд все замолкли, Зарин удивленно поднял на нее брови, потом с непроницаемым выражением положил нож на стол. С кухни пришла Лена, народ засуетился из-за чая. Потом он поймал мой взгляд, но я отвел глаза. Меня слегка мутило, и я решил зайти в туалет, и умыться холодной водой.

Разморило просто, наверно, у нее натоплено еще неслабо было, и двадцать пять человек каким-то чудом уместившиеся в небольшой гостиной надышали, несмотря на открытую настежь форточку.

Ванная была занята, и я вышел на балкон из кухни. За мной выскочили две серые кошки, я уткнулся головой в перила, чувствуя, как влажный воздух подбирается холодными пальцами под ткань одежды. Вот же позорище, упился дома у учительницы! Надо, наверно, свалить пораньше, пока мое жалкое состояние еще кто-нибудь не запалил, потом репутацию слабака хрен отмоешь.

Кто-то вышел на балкон за моей спиной. Я сразу выпрямился. Это оказался Кибенкин, и я уронил голову обратно на сложенные руки. Вот только его мне не хватало для полноты ощущений.

- Ну ты достал уже, - выдохнул я, мучаясь вновь подкатывающей дурнотой. - Уйди.

- Тебе плохо? - Забеспокоился Кибенкин.

- Да нет, - отмахнулся я. - Это на тебя обычная реакция.

- А, - он вздохнул. - Послушай... я недолго... Пожалуйста.

- Нет, - перебил я, все-таки обернувшись. - Ты говорил, что я сам к тебе приду, помнишь? Ну, помнишь или нет?

Он сжал губы, упрямо сверля меня глазами. Босые ноги начали мерзнуть.

- Что, сдался? - Понимающе кивнул я, хотя выглядел он довольно пугающе.

Но меня это скорее забавляло. К тому же я ждал, что он вот-вот полезет ко мне своими цепкими руками, а мне было лень шевелиться.

- Нет, я помню. - Он сверкнул глазами, - Ты придешь. А я не буду больше тебе... надоедать.

- Круто. Тогда я пойду?

Он прижался спиной к стеклянной двери.

- Всего минуту, -- почти умолял он. - Ты же знаешь, как это. Когда даже поговорить не можешь, ни в школе при всех, или потом, когда нет времени. А я вообще не могу подойти к тебе, никогда. Пожалуйста.

Досадно признавать, но я действительно понимал, о чем он говорит. Слишком хорошо понимал. Сквозь раздражение я малодушно решил, что если он скажет, наконец, свое откровение, будет проще выйти.

- Ладно.

Он вздохнул с облегчением.

- Мне больно от того, что ты меня ненавидишь.

- Я не...

- Не важно. Ты прав, я сам виноват. Просто слишком тяжело было смотреть на вас, особенно, когда ничего не можешь сделать. Ты мне очень давно нравился, Илья...

Он так медленно и тяжело подбирал слова, что меня накрыло тенью черного беспросветного отчаяния его голоса.

- Но я понимал, что урод, или как вы меня еще называли... Я бы и не подошел к тебе никогда... кто ты - и кто я? Мне хватало просто видеть тебя каждый день. Пока не оказалось, что это могло быть так просто. Зарин просто взял то, о чем я стеснялся мечтать. Ради забавы, мимоходом. Это несправедливо! Я видел все с самого начала. Как вы уходили вместе, как ты изменился. Думаешь, это было незаметно? Как ты смотрел на него на уроках, задумчиво сгрызая резинку с карандаша и не сразу откликался? Не понимаю, как другие этого не видели... А я ничего не мог сделать. Только смотреть. Это было невыносимо. Я мечтал, чтобы учеба и пытка вместе с ней поскорее закончились, и одновременно, не хотел пропустить ни одного твоего взгляда, ни одного жеста, хоть все это было не для меня. Я знаю, что вел себя как полный идиот. Это было ужасно, то, что я делал, но чувствовал я себя еще хуже. Все, что происходило, казалось чьей-то нелепой ошибкой. И я не знал, как ее исправить, эту ошибку мироздания. Моя мечта осуществилась, но в качестве чужой прихоти. Я думал, если верну хоть часть предназначенного мне, ты очнешься, и все станет, как надо. Как спящая принцесса проснешься от поцелуя, но все стало еще хуже... У меня ведь не было ни одного шанса. Понимаешь?

Я молча кивнул, потирая плечи. Кибенкин, видимо, тоже замерз, потому что спокойно пропустил меня и вышел следом. Раковина на кухне была заставлена грязной посудой, и я пошел в туалет. Кибенкин протиснулся следом и задвинул шпингалет, мне было все равно. Новая волна головокружения несла меня сквозь смысл слов, в которых он топил мое и без того измененное сознание.

Я выпил воды из под крана, и брызнул на лоб, глухой голос Кибенкина сливался с шумом воды, но словно проникал под кожу, въедался в меня с каждым словом.

Меня затопило его жгучей жаждой, словно обрушилась лавина, которую я не замечал, а теперь деваться было некуда. Я склонился над раковиной, надеясь, что он исчезнет или растворится волшебным образом, но Кибиш стоял надо мной, продолжая мучить откровениями:

- Я тебя даже ненавидел. За то, что ты так легко поддался ему, значит мне просто нужно было быть смелее, и мне тоже бы перепало. Просто брать свое, да и всё. Как Зарин - которому никто никогда не отказывал. Когда у меня была возможность, я так и сделал, помнишь?

Мне было не до него, и я не ответил, тогда Кибенкин вдруг потянул меня за волосы на затылке, разворачивая к себе. Я повис на его руке, пытаясь отцепиться, но борьба с подкатывающей тошнотой забирала все силы.

- Тебе было хорошо! Ты стонал в голос, когда я закрывал тебе рот, чтобы никто не услышал. Ты льнул ко мне, потому что тебе нравилось, что я делаю. Тебе ведь нравилось?

Я завороженно смотрел, как его лицо приближается, расплываясь в пятно с темными провалами глаз и рта. За спиной уже была плитка и полотенца на приклеенных крючках, а он был все ближе. Это было похоже на гипноз, или страшный сон, когда смотришь на себя со стороны и ничего не можешь поделать, потому что каждое движение глушит невидимая трясина. Я отстраненно наблюдал, как он притягивает меня за волосы и целует, кусая губы и насилуя языком мой рот. Моя отрешенность распаляла его все больше, пока очередная волна не выбросила меня из кошмара: я со всей силы толкнул его прочь и рванул к унитазу. Когда меня перестало выворачивать наизнанку, вытер рот ладонью, но поднялся не сразу. В нос отрезвляюще бил амиачный запах кошачьей мочи из лотка с влажными газетками. Я нащупал пальцами слив и облокотился о бочок, поднимаясь.

Кибенкин смотрел с таким выражением, будто стоял на краю крыши перед последним шагом. Или готовился самоубиться еще как-нибудь, например, решал, стоит ли прямо сейчас утопиться в этом же унитазе. Он с ужасом в глазах развернул ладонь, в которой сжимал клок русых волос. У него затряслись губы.

Мне стало очень жаль, что так вышло. Не то, что я позорно упился, а вообще, с самого начала, с Кибишем. Он добился своего - к коктейлю эмоций из страха, отвращения теперь добавилось чувство вины. Мне даже стало стыдно, что я стошнил на его душевный порыв. Но было слишком паршиво, чтобы сказать это вслух. К счастью, Кибенкин поспешил выйти, и мне можно было не оправдываться. Я выпил еще воды из крана, прежде, чем выйти, и пошел прямиком в прихожую, чтобы как можно скорее свалить оттуда. За углом у входной двери стоял Зарин. Он оценил мой всклокоченный вид и мокрую челку, а потом проводил удивленным взглядом Кибенкина, который как раз сунул ноги в разношенные кроссовки, подминая задники, и выбежал прочь, вытирая глаза ладонью. Я прислонился к стене, чтобы перевести дух и собраться перед тем, как обуться. Ботинки лежали где-то в горе чужой обуви.

- Он что, был с тобой в туалете? - Поинтересовался Саша.

- А что? - С вызовом буркнул я.

Его отстраненное любопытство меня покоробило.

Из комнаты слышались звуки гитары, и песня в несколько женских голосов. Очень круто пели, между прочим.

Саша криво улыбнулся.

- И как оно?

- Ага, - я икнул и зажал рот рукой, надеясь, что это не повторится.

Потом выговорил более осознанно:

- Хорошо. Помог мне проблеваться.

На ботинках были шнурки, и это значительно усложнило задачу. Пришлось сесть прямо на пол.

- Ты что, пил? Бля. Илья, ты куда вообще?

Зарин выругался и вышел вместе со мной. Он удержал меня за куртку на лестничной клетке. От него сильно пахло сигаретным дымом, я прикрыл глаза, снова уплывая по своим рекам.

- Что он делал? Он тебя трогал? Хоть пальцем?

Я замотал головой, не желая ничего вспоминать.

- А что?

- Говорил что-то, - пожаловался я. - Мне пора домой.

- И всё? - Допытывался Зарин, снова чувствительно потряхивая меня за плечи.

- Да! Всё! - Я отшатнулся, вдруг словно очнувшись. - Только говорил, потом целовал. Тебе-то что? У тебя своих проблем куча, вон даже ножи забыл наточить, что тебе еще от меня надо? Отвали.

Я сбежал по лестнице, обтирая рукавами перила, надеясь, что не увижу на стенах его тень.

Он не стал спускаться следом, и меня колбасило от злости всю дорогу. Я мечтал поскорее дойти до дома и не стал ждать троллейбуса, почти протрезвев за несколько остановок пешком.

Только вот утреннее похмелье превысило все возможные степени гадства. И дело было вовсе не в сушняке или головной боли.

***

Мрачным ноябрьским утром я твердо решил завязать с бухлом. Мне и без него отлично удавалось создавать себе кучу проблем на ровном месте, а по пьяни совсем обидно. Теперь сиди и думай, как выруливать. Была, правда, мысль, что пусть оно само как-нибудь вырулится, но надежды было мало. Поэтому я набрался решимости и позвонил, прямо с утра. Потом растерял весь запал, пока шли длинные гудки, и чуть не с облегчением выдохнул, что трубку никто не взял. А, и к лучшему. В другой раз, может, выйдет проще. И только подумав про "другой раз" я внезапно вспомнил, что наступить он может куда быстрее, потому что до обеда надо уже быть у школы. Меня как обухом по голове огорошило этим открытием, я считал, что каникулы наступят в какую-то другую неделю, и осенний лагерь, куда я подписался давным-давно, тоже ждет меня еще не скоро. Но это кошмарное воскресенье оказалось тем самым днем, когда в промозглую погоду с похмелья мне придётся тащиться черте куда. К школе идти отчаянно не хотелось. Я опустил подушку на голову, сделал вид, что сплю и собираюсь так провести все каникулы, но маму провести не удалось - деньги на поездку я сдал уже давно, а календарь висел на кухне, и кроме меня никто об этом лагере не забыл. Такое чувство, что все даже как-то порадовались, что я так "интересно и с пользой" проведу время, а не буду скучать, лежа дома на диване. С другой стороны, в этом был какой-то смысл, дома на диване реально можно было сдохнуть с тоски в таком неопределенном настроении. Но тоскливо мне должно было быть в любом случае.

Так что я послушно накидал в сумку вещей и выперся из дома на слишком уж явную радость предкам. Потом сделал большой крюк по пути к школе и подошел как раз к последнему автобусу, в котором собирались опоздавшие. Наших там вроде не было, автобус был полупустой, но через полчаса поездки по раздолбанным дорогам пригорода я зачем-то обернулся и с неприятным удивлением заметил Кибиша. Он сидел в самом конце, и видимо, только убрал капюшон, под которым прятался. Кибенкин отвел взгляд и прислонился к холодному стеклу щекой. Но поразило меня не это, а довольно яркий свежий фингал на скуле и под бровью. К нему прилагалась ссадина на носу и опухшая губа. До такого состояния его никогда не били даже в худшие годы, (у нас был довольно добрый класс, поэтому Кибиша и раньше предпочитали давить морально) не говоря уж о последних классах под руководством любвеобильной Татьяны Ивановны.

Это настолько меня впечатлило, что я снова обернулся, на этот раз заметив грязь на рукавах и подсыхающие пятна на темной ткани. Кибиш скривился словно от боли, кожей почувствовав внимание, и снова накинул капюшон до самых глаз, явно не желая встречаться со мной взглядом.

Не то, чтобы я сильно переживал по этому поводу, но переход был слишком неожиданным. Я даже прокрутил в голове вчерашний вечер, снова окунаясь в гадостный туман, но не мог вспомнить чего-то особенного, что не говорил Кибенкину раньше, чтобы так внезапно закончить его страдания. Разве что снова стало его жаль. Это едкое чувство просочилось сквозь муть похмелья, перекрыв все остальное. Несмотря на то, что он сделал, я вместо обиды или злости испытывал только стыд и отголоски его боли. Словно против воли попал в его искаженный мир, и теперь не мог выкинуть этот кошмар из головы. Он все-таки отравил меня, и этот яд мучил похлеще похмельной жажды.

Я даже подумал, что если сейчас подойду и сяду рядом, и скажу что-нибудь нейтральное, например, поинтересуюсь историей его боевой раскраски или... ну или замечу, как живописно растворяется жухлый лес в холодном ноябрьском тумане вокруг дороги... мне станет легче. Но что-то во мне отчаянно сопротивлялось, и я не решился.

К счастью, ехать оставалось недолго, но к неуверенности и злости на себя после вчерашнего прибавилось еще это раздражение. Потом автобус въехал в хлипкие зеленые ворота под разноцветной железной вывеской. Мы пошли догонять одноклассников в двухэтажном корпусе перед обещанным обедом, и я на какое-то время перестал париться.

Примерно до того момента, как зашел в полную народа спальню, куда меня распределили и увидел там Зарина. Он восседал, иначе и не скажешь, на матрасе панцирной кровати, словно это была королевское ложе, не меньше. Ногами в ботинках уперся в прутья и слушал музыку в наушниках, постукивая пальцами по плейеру. Рядом на его кровати пристроилась Аня, которая листала страницы в пенале с дисками, на столе у двери Серый клеил вырезки из журнала на лист ватмана, еще несколько человек толпились у соседней кровати, медитируя над запасами бухла, которые заранее закопали в тайниках на территории лагеря. Я тогда тоже скидывался. Часть бухла была изъята сторожем сразу, еще один тайник нашли учителя во главе с физруком. Все, что уцелело, предполагалось разделить на четыре дня, и этого было явно мало. Меня замутило от одной только мысли, хотя по идее, это сейчас было единственным, что могло помочь... Но я решил испить свою чашу до дна, и улегся на пустую кровать. Может, в следующий раз память о похмелье поможет вовремя остановиться.

Саша вдруг поднял голову, потом вообще встал и аккуратно нацепил прибалдевшей Романовой на голову свои наушники. Я сделал вид, что очень занят экзистенциальными раздумьями и вперся взглядом в потолок. Вдоль швов перекрытий шли облупившиеся трещинки, от стены веяло могильным холодом. Что-то резко щелкнуло у меня на груди и я тут же вскочил, стряхивая пластинку аспирина.

- Кончай страдать, - Зарин завалился рядом на мою кровать, - на твою зеленую рожу смотреть тошно.

- Не смотри, - буркнул я, послушно выковыривая кругляшок.

- И вот еще, - он пропустил это мимо ушей и протянул еще блистер с какими-то мелкими таблетками. - Съешь несколько штук. Для... улучшения мозговой деятельности.

- Фигассе познания.

- Максим просветил. Медик же.

- А. Ну, спасибо.

- Ну, пожалуйста, - передразнил запасливый продуман Зарин.

Он вдруг протянул руку к моей челке, но я машинально перехватил его ладонь, мельком оглядываясь на остальных. Раньше он никогда не позволял себе такой откровенной наглости при народе. Но зато одно обстоятельство было неизменным: я нихрена не понимал, что происходит. Зато Саше явно было слишком весело. Я заметил припухшие ссадины на костяшках, и то ли глицин, "улучшающий мозговую деятельность", подействовал, то ли я просто вынырнул, наконец, из своего тумана, сложившаяся в голове картинка меня ошарашила.

Я кивнул в сторону выхода, и едва дождался, пока мы свалили в коридор.

- Ты что, подрался с Кибенкиным?

- Нет, - ответил Зарин просто, и мне полегчало от его уверенности.

Но тут же добавил:

- Он особо не участвовал, поэтому дракой это не назовешь.

- Что?!

Зарин изменился в лице.

- Жалеешь его? Тебе правда жаль его, после всего?

- Ты избил Кибиша? - Тупо переспросил я. - За что?

Это вдруг взбесило Сашу еще больше. Он сжал кулаки, и я испытал настойчивое желание отступить на шаг, но устоял на месте. Мы смотрели друг на друга какое-то время.

- Ни за что, вот просто захотелось. - сдался он. - Забей.

Он улыбнулся, не особо весело на этот раз, потому что злость искрилась в глазах, и я чувствовал себя от этого большим идиотом, чем обычно. По коридору разнесся зычный голос физрука, сразу стало шумно.

- Саш, подожди, - я удержал его, он засомневался, но пошел со мной в ближайшую дверь душевых. Там было темно, тепло, пахло ржавчиной, хлоркой и немного куревом, но зато было гораздо тише, а я твердо собирался распутать этот комок бреда, который со вчерашнего дня разросся так, что голова готова была треснуть в попытке разобраться.

- Я не хотел тебе все это говорить вчера, мне было плохо, - высказал я, наконец. - Там было жарко, и...

- Я так и понял.

- И про Татьяну...

- Что?

- Плевать на Татьяну. А Кибенкин...

- ... лез к тебе в туалете дома у учительницы за стенкой от всего класса - перебил Саша. - Пока ты был пьяный. Это я тоже прекрасно понимаю.

- Он не лез! В смысле, он не специально, так вышло. Ему просто нужно было выговориться!

- А, ясно, это же все меняет! Значит, ему просто было нужно, поэтому он заперся с тобой в туалете. И что было дальше? Ему срочно потребовалось трахнуть тебя, пока ты пьяный в жопень? При всех? Не специально, просто так сложились обстоятельства?

Сквозь щель вокруг двери проникала узкая полоска света, которой было слишком мало, чтобы что-то разглядеть, но от Саши шел жар, как от печки.

- Он не...

- Откуда ты знаешь? - Зарин сделал шаг, подойдя вплотную.

Галдеж за дверью усилился, все собирались на обед. Кого-то в коридоре занесло, в дверь глухо стукнули, Зарин двинул ее обратно, а потом снова оказался совсем рядом.

- Он бы не стал, - твердо сказал я.

Но Саша словно и не слышал.

- Разве? Почему, если бы захотелось?

Он толкнул меня к стене, тут же приникнув, обнял за шею, зарываясь пальцами в волосы, жестко, почти до боли. Я облизнул губы, но во рту пересохло. Мне хватило пары секунд, чтобы неминуемо возбудиться. Все остальное сразу показалось такой невероятной ерундой. Наше дыхание смешивалось и пьянило, но последний дюйм до губ растягивался в бесконечность.

- Ты, что ли, мог ему помешать? - Спросил Саша, хотя я уже не особенно слушал, о чем он говорит.

Его колено протиснулось между моих бедер, но этого было мало, мы терлись друг о друга все жестче. Я просунул ладонь в его приспущенные джинсы, сжимая член через ткань трусов.

Голос Татьяны Ивановны прямо за дверью заставил нас вздрогнуть. Она просила девочек поторопиться и спрашивала, где Саша Зарин.

Он отстранился, тяжело дыша.

Я не убрал руку, и медленно провел кулаком вдоль его члена. Он давно был возбужден не меньше меня. Не знаю, с чего вдруг нам стоило останавливаться.

- Илюх, стой. Я серьезно, - он взял меня за предплечья, отталкивая. - Кибиш не в себе, вообще без башни. Держись от него подальше. Окей?

Пользуясь темнотой, я расплылся в идиотской улыбке, и просто молча смотрел на едва заметный в свете узкого луча силуэт.

- Ты понял? - Переспросил Саша.

От суровости в его голосе я все-таки не удержался и засмеялся, уткнувшись ему в плечо.

- Да все я понял. Пипец ты ревнивый.

- Что? Причем здесь это?

- Не при чем. Просто ты избил Кибиша ни за что, блин, извини, я же не знал, что тебя это так заденет...

- Меня не задело, - ответил Саша холодно, мое веселье его почему-то совсем не порадовало. - Делай, что хочешь, можешь хоть сейчас пойти пожалеть его, да и спи с кем хочешь, это не мое дело. Просто ты ничего не понимаешь в людях, точнее, думаешь обо всех слишком хорошо. Некоторые этого не заслуживают, и когда до тебя это дойдет, может быть довольно больно.

Порхающие в животе бабочки от его менторского тона льдинками впились куда-то под диафрагмой. Черт, а ведь он опять прав. Именно так все и происходит, по крайней мере это действительно больно...

- Теперь ясно?

- Ага, спасибо, - ответил я, стараясь, чтобы голос звучал также непринужденно. - Очень доходчиво все объяснил.

Он хмыкнул.

- Ладно, пошли уже. С тобой все равно невозможно говорить серьезно.

Мы вышли в коридор, едва не наткнувшись на физрука, нас догнал запоздавший Леха.

- Вы че, охренели там курить? - Он покрутил пальцем. - Выгонят же сразу.

- Не ссы, - успокоил его Зарин. - Кого выгонят, если до меня там училки тусили.

- Да ладно!

Саша красноречиво усмехнулся, явно намекая, что чуть ли не сам присутствовал, впрочем, я бы не удивился.

Я немного притормозил перед столовой. Меня хоть и отпустило, но аппетита не было, и я думал вообще свернуть куда-нибудь в другую сторону. Одновременно захотелось свалить куда-нибудь, да хоть бы домой, или наоборот, сделать что-нибудь на зло. Трогательная забота о моих чувствах стала последней каплей. Еще не хватало, чтобы кто-то мне указывал, с кем общаться, а от кого "держаться подальше".

Я сплюнул и все-таки зашел в столовую, полный мрачной решимости. Народ за нашим столом уже расходился, остальные приступили к чаю и компоту из сухофруктов, я тоже взял себе стакан, обогнав пару опоздавших на ленте, и сел на свободное место с краю. Прямо напротив Кибенкина, который одиноко ковырял вилкой картофельное пюре нежного голубоватого оттенка, закусывая салатом с квашеной капустой.

Мельком взглянув в мою сторону, он отодвинул тарелку, собираясь вставать. Даже булку с повидлом решил бросить, лишь бы уйти поскорее.

- Ты куда? - Поинтересовался я, разглядывая его опухшую щеку. - Чай хоть допей.

Он замешкался на секунду.

- Извини. Не хочу портить тебе аппетит.

На скамье рядом никого не было, за столом с другого конца остались всего несколько человек. Я слышал смех Саши и высокие звучные голоса Ани с Олесей, но не смотрел в их сторону.

Если бы не особенно пришибленный вид Кибенкина, я бы решил, что он издевается. Но звучало это довольно жалко, и меня охватила брезгливость.

- Так сильно Зарина боишься?

- Я?! - Вскинулся Кибенкин. - Нет. - Он снова опустил глаза. - Дело не в нем. Хотя, он прав. Я это заслужил... и тоже... ненавижу себя за это. Просто не думал... что тебя тошнит... тошнит от меня настолько буквально.

Он снова дернулся, чтобы уйти.

- Кибенкин. Саш, - он зачарованно сел обратно, продолжая глядеть в пол, - мне было хреново, потому что я не умею пить. Так что ты не виноват особо.

Судя по выражению его лица, я сделал еще хуже. Кибенкин покачал головой.

- Тебе и так было плохо, а я... Черт, прости, - на этот раз он так резко встал из-за стола, что едва не уронил стул. Чай выплеснулся из стакана и пополз по столу в мою сторону.

Я прикрыл лужу подносом и посидел немного, пытаясь вспомнить, зачем сюда пришел и что это сейчас было. Потом тоже вышел, как раз догнав девчонок. Зарин уже ушел вместе с Татьяной Ивановной, а нас по расписанию ждала разминочная игра в соседнем зале. Нужно было собрать на скорость МИГи и Тополя из старого советского конструктора, продать их с аукциона и провернуть еще кучу махинаций на рынке акций нашей гипотетической компании, чтобы в результате заработать как можно больше нарисованных денег. Таких игр экономической тематики нас ждало еще много (все профильные классы в лагере собрали), в конце должен был быть аукцион, а до него за несколько дней все, как в жизни: банки с процентами и дефолтами, долги, инфляция и другие слишком уж жизненные развлечения. Как раз в тему пришелся августовский кризис, так что к концу дня некоторые счета для большей реалистичности уже обнулили.

А я вскоре сильно пожалел о пропущенном обеде, но ужин перенесли из-за ролевой игры, о которой я тоже благополучно забыл. К счастью, мне удалось раздобыть доширак и припасенную кем-то с обеда сдобу с повидлом, и жизнь, наконец, заиграла прежними красками. Вместо костюма для игры у меня была только выданная организатором-психологом шляпа, и платок, который Оля Трофимова повязала бантом мне на шею. В общем, ничем особо не выделялся. Парни вообще не загонялись, зато позволили классухе нарисовать себе усы, и только Серый прикололся с костюмом, который был ему велик, но смотрелось все равно убойно. Над Зариным Татьяна тоже вволю поизмывалась, я его даже не узнал поначалу: он нацепил очки с круглыми фиолетовыми стеклами и цилиндр, но черная козлиная бородка и усищи сделали из Саши юную верисию князя Влада. Не знаю, какая у него была легенда, но все девушки хотели с ним сфотографироваться. Фотокорреспондентом-иностранцем, кстати, поставили Кибенкина в клетчатой ретро-кепке. Татьяна Ивановна зачем-то накрасила ему глаза темными тенями, наверно, чтобы замаскировать расцветающий фингал, но вышло жутковато: он стал слишком похож на сбежавшего из дурдома пациента, которому давно пора вколоть транквилизаторы. К ретро-кепке и глазам панды прилагался древний Зенит и неизменный коричневый свитер с ромбами, который отлично вписался в нафталиновый образ.

Впрочем, всерьез этот маскарад никто особо не принимал, попурри стилей никого не смущало. Девчонки нарядились кто во что горазд: мельтешили длинные бусы, юбки в пол рядом с коктейльными мини, шляпки и корсеты.

Лена Нагаева в коротком черном парике смотрела на меня трагично подведенными глазами актрисы немого кино, когда мы неуверенно двигались под мелодию танго. Я надеялся вручить Лене некие секретные документы, а она, кажется, надеялась на что-то другое. В любом случае на кодовую фразу о хорошей погоде она засмущалась, и свиток остался при мне. Еще после нескольких неудачных попыток с другими возможными шпионками я сел на подоконник передохнуть. На столике рядом разложили пластиковые стаканчики с соком, из огороженного самодельной ширмой закутка за колонками вышел Зарин и, взяв пару стаканчиков пристроился рядом со мной.

- Дон Себастьян? - Предложил он мне сок.

Так было написано на моем бейдже, и я учтиво кивнул.

- Отличная погода для конной прогулки, не находите граф де Марэ?

- Нет, я предпочитаю уют своего каминного зала. Пройдемте?

Каминным залом был тот самый закуток за ширмой. Я церемонно протянул ему секретный свиток.

- Я заметил, вы не последовали моему дружескому совету, - с укором заметил граф.

- Риск, о котором вы предупреждали, показался мне неоправданным. - Я пожал плечами. - К тому же я считаю вашу жестокость излишней, и не могу с ней мириться.

Я аж сам офигел от своей формулировки, и ужасно жалел, что этого больше никто не слышал. На весь холл звучала музыка, слышался смех и гомон. Где-то совсем рядом щелкнул затвор Зенита.

- Вы слишком великодушны, - признал граф де Марэ.

- Благодарю, но ваша лесть ни к чему.

- О как! - Саша тоже впечатлился.

Но, видимо, сам нехило поднаторел на сочинениях для Татьяны Ивановны и легко продолжил:

- Доброта и прямолинейность делают вас уязвимым. А наивность сыграет злую шутку, рано или поздно. Хотя, зачем я повторяюсь, вы же сделали свой выбор?

С этими словами он притянул меня за пышный бант. Я поддался, в последний момент только отступив, уперся в его грудь ладонями.

- Мне надоела эта игра, - выдохнул я, зная, что он поймет меня правильно.

Но тут же засомневался, снова боясь услышать окончательный ответ.

Черт! За тонкой ширмой, прикрытой разрисованной простыней поставили джаз, от саксофонного соло обстановка в холле и тем более в "каминном зале" стала отдавать легким помешательством.

- Она скоро кончится, - успокоил меня Зарин, отчего сердце тяжелым камнем упало на дно колодца.

Он улыбнулся жутковатой улыбкой Влада Цепеша и поцеловал меня, глядя в глаза сквозь фиолетовые стекла. Шляпа с цилиндром слетели на пол. Я вдруг остро понял, что надо уйти сейчас же, иначе произойдет что-то страшное. Меня пугал даже не народ за тонкой символической стенкой, и что в любую секунду кто угодно мог заглянуть за штору из любопытства, или зайти к "графу" или вообще снести случайно нафиг всю конструкцию. Гораздо страшнее показалось, что все действительно скоро кончится. И все бы ничего, но как "игру" я это давно не воспринимал. Мне хотелось большего. Хоть немного... Даже не знаю, чего именно, и почему вдруг сейчас перестало устраивать то, что есть. Словно я что-то терял безвозвратно каждый раз, и все резервы уже кончились. Я уставился на него, оторвавшись от поцелуя, надеясь услышать то, что мне отчаянно хотелось.

Музыка внезапно смолкла, послышались аплодисменты. Кажется, мы пропустили чье-то представление.

- Ну, а вот теперь всё, - Саша широко улыбнулся и аккуратно вытер пальцами следы отпечатанной краски с моих губ и подбородка.

Меня накрыло острым дежа вю. Я знал, что сейчас он все равно скажет что-то еще, или возьмет меня за руку и уведет куда-нибудь в тень под лестницей правого крыла. Ну, как обычно. Но мы уже вышли, а он молчал. Тогда я в каком-то порыве отчаяния, не иначе, позвал стоящего боком иностранного корреспондента, чтобы он нас сфотографировал. Кибенкин растерялся, судя по всему надеясь провалиться сквозь пол, но откуда-то вдруг появился наш психолог (его продвигала Татьяна Ивановна, которая обожала всякие тренинги, и все это как обычно испытывали на нашем классе).

- А давай я вас всех сразу щелкну! - Предложил он, отбирая у Кибенкина фотоаппарат.

- А можно? - С явной надеждой на отрицательный ответ спросил Кибиш.

- Давай-давай.

Я подтянул его к нам и закинул руки им обоим на плечи. Зарин надвинул цилиндр на лоб и не сопротивлялся, выражая свое полное безразличие, а Кибиш словно окаменел, боясь двинуться с места.

Я вдруг подумал, вряд ли у меня появится еще одна такая возможность в ближайшем тысячелетии.

И загадал желание.

***

Вечером первого бесконечного дня, вместо того, чтобы завалиться уже в свою кровать и предаться мучительным пережевываниям мыслей, я ушел в соседнюю спальню рисовать стенгазету. На самом деле я не собирался, но несколько весомых причин просто не оставили мне выхода. Во-первых, Серега очень просил. Он еще с утра корячился над несчастным ватманом, но дело в прямом смысле не клеилось, а у меня вроде как большой опыт (я сколько себя помню рисую химичке стенгазеты за пятерки в журнале). Во-вторых, в нашей спальне собралась тусовка пожрать на ночь, для чего кровати сдвинули друг к другу, распотрошили запасы бухла и паштетов с нарезными батонами. Стол тоже заняли, и Сереге вместе со стенгазетой пришлось переехать в соседнюю спальню, благо кроме сопящего в стенку Кибенкина там никого не было. В-третьих, а это было решающим, тусовку собрал Зарин, а я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Когда-нибудь я наберусь смелости или актерского таланта, и буду делать вид, что все по-прежнему, но сейчас это было выше моих сил. Я пока еще не сильно переживал, но рядом с Сашей оставаться не хотелось. Тем более, что он прямо искрил как никогда, излучая беззаботную движуху, отчего желание удавиться особенно неудержимо подкатывало к горлу. Так что я собрал фломастеры с красками и позорно слинял. Причем в одиночестве, потому что Сережа прикорнул, уткнувшись носом в стол и вырубился. За стенкой слышался заливистый смех Романовой, грохот и приглушенная музыка, а здесь царил унылый Морфей. Я оглянулся на спину Кибенкина, не выдержал и пошел искать себе компанию на женской половине корпуса, удачно наткнувшись в холле на Трофимову. Оля охотно пошла мне помогать, чтобы отвязаться от запавшего на нее еще с сентября Лукьянова, но Леша тоже пошел с нами, подозрительно на меня прищурившись. При этом наличие у Оли парня его нисколько не смущало, и хоть шансов у него было ноль, Леха не отступал. Вот нравится же ему страдать и надеяться! Хотя это со всяким может случиться...

В общем, они отлично меня развлекали часов до двух, а я как раз набросал акварелью рисунки и заполнил всякой чушью поля для текста, когда Серега внезапно всхрапнул, стукнулся лбом о стол и мощным движением локтя спросонья смел на пол всю кучу фломастеров с линейками, которые благополучно укатились по темным углам. Он приуныл, но помогать ему никто не спешил, хотя смотреть, как он одиноко ползает на карачках, было тоже непросто. Я сжалился и, вздохнув, решил поднять пару нужных маркеров для контура. И полез под кровать Кибиша, но в последний момент поднял голову, и меня приморозило ужасом - он лежал на боку и наблюдал за мной, приоткрыв глаза. Я слышал его размеренное дыхание, и от этого становилось только хуже, потому что сам я боялся выдохнуть, и вообще забыл, как это делается. При этом мне было смешно, потому что он ведь спал, без сомнений, и этот иррациональный страх ничего не стоил, но в тот момент мне казалось, что его лишенными мысли и души глазами на меня смотрят демоны преисподней, не меньше.

Возможно, дело было в том, что Кибенкин так и не смыл краску с тенями, отчего жуткий стеклянный взгляд был особенно выразительный.

Я попятился, вздохнув с облегчением только у стола.

- Серый, достань черный маркер под дальней кроватью и иди спать, - великодушно разрешил я.

- Сразу бы так, - буркнул он и пошел к Кибенкину.

Потом остановился в двух шагах от кровати, развернулся и хмуро пришел обратно.

- Ты чего?

- Ничего. Что я, шестерка? Сам полез, вот и достань. Остальное завтра соберу.

- Вот блин. Леха, давай ты попробуешь? А то нам что-то ссыкотно, - признался я со смехом.

- За себя говори. - Возмутился Серый. - Я просто с шизанутыми не хочу связываться.

Леша с удивлением поглядел на нас, пожал плечами и пошел за маркером.

- Только в глаза ему не смотри! - Трагичным шепотом бросил ему Сережа, когда Леха уже присел на корточки.

Так что черный фломастер остался лежать под кроватью нетронутым, потому что Леша отскочил от спящего Кибенкина, как ошпаренный.

Мы нервно заржали.

- Да вы прикалываетесь все, что ли? - Оля посмотрела на нас, подозревая идиотскую шутку.

-Ты что, Оля! Не ходи туда! Он смотрит, - оправдался Леша. - Смотрит, понимаешь? Реально не по себе.

Она покачала головой, подошла к Кибишу и провела ладонью у него перед лицом, а мы втроем замерли от предчувствия какой-нибудь жести. Так всегда в ужастиках бывает. Типа, нашли чего бояться, придурки, вот смотрите - и после этого у смелого героя откусывают голову.

Оля подняла фломастер и бросила его мне. Потом снова склонилась, всматриваясь в лицо Кибенкина.

- Оля, не надо! - В полной тишине умолял Леша, детским жестом прижав обе ладони к щекам.

Но она не остановилась, а протянула руку, медленно, даже слишком медленно для наших возбужденных нервов, и стала что-то вытягивать у спящего Кибенкина из под подушки. Он смотрел на нее, не мигая, и у меня заледенели влажные ладони.

Вдруг раздался звонкий и неуместный звук отскакивающей от пола жестянки где-то в соседней спальне. Мы синхронно вздрогнули, а Трофимова, наконец, выпрямилась со своей добычей, с брезгливым интересом держа ее двумя пальцами.

- Оля, брось, пожалуйста! - Почти жалобно попросил Леша, и я думаю, это поставило окончательный крест на его шансах.

Но она, наоборот, принесла эту неведомую хрень нам. Оказалось, Кибенкин спал с жуткой на вид самодельной куклой под подушкой, и от этого открытия всем стало неловко, не говоря уж о страхе, которому мы так позорно поддались перед одноклассницей.

- Пипец, смотрите, он даже настоящие волосы приклеил, - с содроганием заметил Серый.

- Как тебе не противно? - Спросил я. - Мало ли, что у человека за тараканы и...

Потом пригляделся к кукле и осекся.

На затылке у криво сшитой из тряпья куклы действительно торчал клок волос. Русых.

Остальные тоже мрачно пялились на куклу, пятаясь представить себе этих "тараканов".

- Да-а... Не завидую я... кому-то... Кибиш, конечно, всегда странный был, но это перебор.

- Давайте сожжем эту штуку! - Предложил Серый возбужденно. - Может, это типа вуду, он ее иголками тыкает, я не знаю, чтобы насолить кому-то!

Его глаза наполнились ужасом.

- А вдруг это я?!

- Это не ты, - глухо заметил я. Потом спешно добавил: - Ну, не похоже совсем. Точно.

- А может, наоборот, - добавила Оля. - Если спать с ней ложится, вряд ли ненавидит.

- Еще лучше. Говорю - надо сжечь.

- Ты чего, - Леша искоса поглядел на Кибенкина. - Он с утра заметит, что кто-то спер его любимую игрушку, и нашлет на нас порчу! Давайте положим, как было.

- Трусло. Тут речь о спасении чьей-то жизни, а ты порчи от этого психа боишься!

- Хрена тогда жизнь спасать, если он всего лишь псих? Дай сюда, пойду суну Кибишу его подружку.

- Погоди! - Серый был настроен серьезно. - Давайте проголосуем.

- Детский сад, - прыснула Оля, не отдавая никому из них куклу.

- Илюх, твое решающее слово.

- Положи на место, - сказал я Оле.

Меня вдруг отпустило. Словно я выпил противоядие, и первый раз посмотрел на все трезвым взглядом. Или я просто так устал, но вместо жуткого ледяного ужаса нахлынула апатия. Ну да, Кибенкин сделал себе куклу в виде меня и спит с ней по ночам, и еще черт знает что делает. Ну пипец, конечно, еще и мои выдранные волосы хранит как реликвию. Вот пусть сам от этого пойдет и удавится!

- Правда, парни, чего вы привязались к несчастному, над дебилами не ржут, - серьезно заметил я.

- Над вами грех не поржать, - вставила Трофимова и пошла возвращать Кибишу продукт его извращенного прикладного искусства.

- Все, я спать, - сказала она и помахала нам ладонью.

Леша аж споткнулся.

- Я с тобой!

Теперь Трофимова офигела от подобной наглости.

- В смысле... Я тут с ним не останусь! Пожалуйста, Оля, может у вас там есть свободные кровати?

Оля пожала плечами, а мы с Серым пошли в соседнюю спальню.

Там уже давно все стихло, но спать там было негде. На четырех сдвинутых кроватях лежали человек восемь, и какая из этих кроватей была моей, выяснять было уже поздно.

- Ну что за люди! - Возмутился Серый, когда мы вышли в коридор. - Что нам теперь, с психом спать? Я один к нему не пойду.

- Ладно, - успокоил я его. - Только чур мое место у окна.

Усталость и равнодушие лишили меня последних предубеждений. Я вырубился, едва коснулся головой подушки, но во сне пережитое за этот сумасшедший день нахлынуло с новой силой, и под утро в муторной полудреме я чувствовал себя раздавленным всмятку. Ватные руки не слушались, и мне чудилось, словно огромный влажный рот целует меня в глаза, губы, щеки, а я не могу даже пошевелиться. Я очнулся, дрожа от отвращения и липкого страха, резко сел на кровати. За окном был густой серый туман, который почти не давал света. Я огляделся в темной комнате, вспоминая, как сюда попал и посмотрел в другой конец спальни, на пустующую кровать Кибенкина.

Наверно, стоило подвинуть вчера кого-нибудь со своего места или втиснуться в сонную оргию, а не спать в этой жуткой серой комнате... Но что теперь жалеть, да и вряд ли у меня хватило упрямства прилечь под бок к Зарину. Черт!

В общем, я решил, что спать уже глупо и встал обводить фломастером рисунки на своей стенгазете. Через час газета была готова, Кибиш так и не вернулся, потом как раз был подъем, и в комнату заглянула Татьяна Ивановна, свежая и аккуратно причесанная, словно и не было у них в учительской спальне разгульных посиделок.

Я пошел в соседнюю комнату за своей зубной щеткой. Народ раздвигал кровати по местам, точнее работали только Женек со Стасом, а девчонки, зевая, ходили рядом, мешаясь. Зарин сидел на подоконнике, отрешенно разглядывая тлеющий лес.

- Саша, ты мне снился, - мечтательно втирала ему Романова. - Знаешь такую примету? На новом месте приснись жених невесте...

О, ну тут все по-прежнему, - заметил про себя я. Аня еще прикольно вырядилась для сна в струящиеся атласные шортики и теперь маячила ярким алым пятном, притягивая к своей попе все взгляды.

Но вчерашнего веселья у Саши заметно поубавилось. Не выспался, наверно.

- Ань, а хочешь, я тебе приснюсь? - подмигнул Романовой Стас, когда Зарин в ответ только бросил на нее недоуменный взгляд. - Ты же любишь эротические сны?

- Ммм, нет. Я люблю романтику. Илья! - Я аж вздрогнул с сумкой в руках, когда мое имя прозвучало в этом сомнительном диалоге. - А тебе что снилось? Эротика или романтика?

- Садо-мазо, - я хмыкнул. - Но ты не хочешь этого знать, Аня, поверь мне, - искренне добавил я, встретившись глазами с обернувшимся Зариным.

От одного его темного взгляда щеки мгновенно и неудержимо потеплели. Так что я схватил зубную щетку и сбежал в туалет.

Больше всего я боялся, что очень скоро начну жалеть о вчерашнем. Начну вспоминать, почему вдруг именно сейчас нужно было что-то высказывать, и почему меня так возмутила просьба Саши. Ну вот, правда, херня же полная, а уж если учесть вчерашнюю жуть со спящим Кибенкиным, так Зарин прямо провидцем оказался. Но потом меня снова охватывала удушающая неуверенность, словно я играл в одни ворота, и теперь пришло время избавиться от этой зависимости. Да, точно, из-за этого. Меня колбасило от ожидания его внимания, я готов был забыть обо всем при любой возможности быть рядом, и меня самого тошнило от этого. Может, именно поэтому я ни разу не слышал от него, того, что хотел услышать больше всего... Не то, чтобы это важно, но сам факт, что я этого хотел, меня бесил.

Главное, напоминать себе об этом почаще.

Может, потом... если меня не будет ломать слишком сильно... я тоже буду не против играть в какие-нибудь игры… время от времени.

Пока ничего особенного я за собой не замечал, хотя это было легко, потому что мы постоянно подписывались на разные мероприятия и почти не пересекались до позднего вечера.

На этот раз кровати решили не сдвигать. Все до единого решили, что прошлая ночь была адски неудобной. Демидов всю ночь промучился со стояком, лежа между Катей и Юлей, Зарин не выспался из-за своих привычек и, наверняка, приставаний Романовой, а я как-то не горел желанием снова спать на чужой кровати с ощущением тревоги. Я решил не уточнять, что имею в виду маниакальные причуды Кибенкина, а вот Серый не сдержался:

- Ну его нахрен, я чуть не обосрался под утро. Представляете, - доверительно пожаловался он, когда девчонки разочарованно ушли и двое парней из соседней комнаты отправились к себе, - открываю утром глаза, темно, тихо, а прямо перед кроватью стоит Кибиш. - Он перешел на шепот. - И смотрит куда-то, в темноте непонятно, но глаза черные, злые. Походу, он еще и лунатик.

Я хмыкнул, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но смешно почему-то не было. Днем Кибенкин меня избегал и вообще вел себя совершенно нормально, но мысль о том, что он наблюдал за мной спящим, вызывала содрогание.

Я не решился поднять глаза на Зарина, чувствуя его взгляд.

- Может, тебе приснилось? - Беззаботно предположил Демидов.

- Ну, - он засомневался. - Не знаю. Ничего, если я дверь тумбочкой подопру?

Дверь подпирать все-таки не стали, мне предстояло изрисовать очередной ватман в ночи, и нужно было пару раз выйти. Но когда все уже дрыхли, и у Зарина погас зеленый огонек на плейере, я как можно аккуратнее перетащил свою тумбочку, поставив ее перед дверью.

А рано утром снова резко проснулся с бешено стучащим сердцем. Еще две такие ночи, и я поседею, решил я, пообещав себе вечером раздобыть либо валерьянку, либо просто выпить. Потом тихонько встал, чтобы незаметно переставить тумбу на место, пока никто не спалил моих предосторожностей.

Но кое-кто все-таки заметил.

- Инстинкт самосохранения проснулся? - Поинтересовался Зарин, потягиваясь. - Или что еще? - Он откровенно издевался. - Неужто голос разума?!

Я хотел было перевести стрелки на Серегу, мол, нервы его берегу, но эта жалкая ложь была совсем уж неуместной.

- Сплю хреново, - буркнул я. - А ты так говоришь, словно меня кто-то собирается выпотрошить и сожрать.

- Кто его знает. Этого загадочного кого-то.

- Ну я как-то пережил позапрошлую ночь, - заверил я его.

Я взял полотенце, собираясь выйти, но вместо этого подошел к Сашиной кровати чуть ближе. Он закинул руки за голову, плед в казенном пододеяльнике сполз, обнажая живот под задранной футболкой. А ниже заметно топорщились модные боксеры.

- И ты уверен, что все осталось на месте? - Он расплылся в улыбке.

Я как никогда ни в чем не был уверен. Мне хотелось подойти еще ближе и прикусить губами голую кожу на боку под ребрами. Сунуть ладонь под теплую спину, спустить влажную ткань боксеров... Во рту пересохло, и я сглотнул, внезапно слишком громко, а Зарин все смотрел, и наверняка видел меня насквозь. Как минимум о стояке под спортивными штанами, который я неловко прикрывал скомканным полотенцем, он точно не мог не догадаться. Нахлынувшее чувство стыда слегка отрезвило. Это жалко и унизительно, - говорил я себе, борясь с желанием поддаться и стать еще более жалким. И не мог сдвинуться с места. Он облизнул губы и бесшумно встал с кровати. Еще мгновение и будет поздно, просто шагни ногой вперед или назад, куда-нибудь, сдвинься с места и... В ушах звенело от возбуждения, стыда, разочарования, я прикрыл глаза в последний миг перед прикосновением, но почувствовал только движение прохладного воздуха, когда Саша прошел мимо, в сторону стола за моей спиной, где стояла вода и остатки жратвы. Мне показалось, что щеки полыхают огнем, и едкий стыд медленно спускается по венам.

- Сань, кинь мне тоже банку с колой, а...

Я едва не подпрыгнул на месте, потому что напрочь забыл обо всех остальных. Леша Демидов накрыл голову подушкой, потом сел вместе с ней, протирая глаза. Рядом с ним на одеяло упала жестяная банка. Леша глянул на часы и лег обратно.

- Блин, чего вы в такую рань вскочили... Еще часа полтора можно дрыхнуть.

- Кто рано встает... - начал Зарин, потом посмотрел на меня, беззвучно давясь от смеха.

Я вышел из комнаты, отчаянно надеясь, что он выйдет следом.

И ненавидел себя за это.

***

Меня спас душ. Вечером все время были очереди, а ночью мне после стенгазеты было уже плевать на гигиену, зато рано утром хоть обмойся. Вода смыла все разочарование с возбуждением заодно, и я был рад, что Зарин все-таки остался в комнате. Можно сделать вид, что не было никаких искушений, я полон решимости держаться до последнего. У меня даже получилось не замечать запах курева в душевой, от которого возникала только одна ассоциация - с Сашиной комнатой с темно-оранжевыми стенами, какими они были до ремонта.

В коридоре прямо напротив двери на меня смотрел кривой череп с плаката "Скажи НЕТ наркотикам!", и я подумал, что это знак. Раз уж у меня такой специфический наркотик.

В общем, я решил начать утро заново. И продумать какую-нибудь действенную стратегию, чтобы спокойно спать ночью и не сгорать со стыда днем. Должно же быть какое-нибудь простое решение. Вот как в прошлом году по советам Зарина все легко получалось, и сейчас бы так хитро разрулить... В голове мелькнула мысль, что бы посоветовал великий стратег на этот раз, и я заржал сам над собой, когда представил это на самом деле. Тем более, с прошлого года задача нехило усложнилась и вместо "Значит, чтобы она не поняла, что это ты подкатываешь, а вроде как ей самой интересно и типа ты не при чем?" мне нужно "чтобы один перестал преследовать и понял, что ему ничего не светит, а второй... " Тут я запнулся, потому что понял, что проблема не в Саше. "Чтобы он... перестал на меня так действовать? Перестал меня возбуждать? Перестал занимать мои мысли?" или наоборот... "чтобы он чувствовал то же, что и я."

И я решил попробовать. Сделаю то, чего он не ждет. Все равно терять было уже нечего.

Уже перед обедом представился случай испытать всю серьезность моих намерений. У нас был очередной конкурс, к третьему дню народ опомнился и стал зарабатывать нарисованные деньги с особенным рвением. Я отставать не хотел, и тоже подписывался на все подряд.

Мы разделились на команды, холл был полон народа. Конкурс был больше ради веселья, никакой экономической подоплеки. Команда должна была показать, насколько хорошо знает своего капитана. У нас за главного был я, со мной были две девчонки и Сережа, и чтобы упростить себе задачу, мы договорились, что на все вопросы будем отвечать "да", а из любых вариантов выбирать первый. Чтобы уж наверняка. Так что я уверенный в победе вышел к ведущему напротив трех других капитанов, включая Сашу Зарина.

- Первый вопрос, самый сложный, - сказал ведущий, наш преподаватель информатики, которого мы за глаза называли Ёжом из-за ржачной прически.

- ... особенно для вашего класса, наверно, сложный. - Продолжил он. - Итак, какую профессию вы выберете в будущем? Илья, - он начал с меня. - Ты уже решил, где будешь учиться?

Учитывая, что весь наш десятый класс ходил в универ на подготовительные курсы и перед каникулами мы уже успели написать и прочитать там рефераты по профильному предмету, вопрос вряд ли кого-то поставил в тупик.

- Конечно, - ответил я, ожидая его варианты.

- Ты пойдешь поступать в авиационный институт на пилота, на экономический факультет в университет или на факультет животноводства в лесотехнический? А что вы смеетесь? Скоро эта специальность будет довольно востребована. Особенно в кризис. Плюс жизнь в деревне, свежий воздух... Ты как думаешь?

- Нет, спасибо, - я смеялся вместе с остальными, радуясь, что животновод не оказался первым в списке его вариантов. Потом сделал серьезное лицо. - Конечно, пойду в авиационный.

- Ого, - удивился Сергей Иванович. - А вот твоя команда думает, что ты станешь... - Он развернул лист с их ответом и удивленно выдал. - Пилотом!

Нам дали очко. Еж продолжал удивляться.

- А почему тогда математический профиль? С экономикой в придачу?

- А математика затем и нужна, что мысли в порядок приводит, - ответил я цитатой, которая висела у нас в кабинете алгебры над доской.

Остальные команды единогласно послали своих капитанов в универ. Хотя угадали не все. Зарин выбрал геологию на потеху зрителям, а его команда приуныла.

Но следующий вопрос заставил меня впасть в легкий ступор. Ведущий спросил Зарина, есть ли в зале кто-то, к кому он испытывает особенные чувства. Прямо так и спросил. Со стороны толпы послышалось протяжное улюлюканье. Саша, усмехнувшись, поинтересовался, насколько именно особенные. Ежик стал плести что-то про самые-самые, загадочно намекая: "ну вы понимаете, о чем я".

Я тоже понимал и, наверно, покраснел до корней волос. Он ответил "нет" и его команда проиграла, потому что они не угадали. Хотя все остальные потом тоже отвечали отрицательно. Кто же признается при толпе одноклассников? Потом пришла моя очередь, и мне хотелось провалиться сквозь землю. Интересно, моя команда сильно обидится, если я тоже отвечу "нет"? Может, они догадаются сделать исключение? Я посмотрел на зрителей: всем было довольно весело, и определенно плевать на мой ответ. Даже Зарину, скорее всего, плевать. Это волнует только меня и мою команду. И никто не заметит... Хотя, черт возьми, почему я должен врать?

- Да... - начал я смело, но едва не поперхнулся. - Да, есть.

И именно в этот момент все почему-то замолчали. Секунды на полторы, не больше, но это были кошмарные полторы секунды. Мне пришла дикая мысль, что сейчас Ёж начнет перечислять три варианта на выбор, чтобы моя команда угадывала, кто же это. Но, к счастью, секундная заминка миновала и все переключились на следующее задание, и я бы выдохнул с облегчением, если б не поймал хмурый Сашин взгляд. Словно он оказался больше всех недоволен моим ответом. Твою ж мать, его кислая рожа меня почти взбесила. Но... если посмотреть с другой стороны, я шел в верном направлении.

А дальше в конкурсе начался какой-то форменный разврат, потому что нам дали печенья, которые нужно было на скорость съесть без рук. То есть, Нагаевой предполагалось взять без рук микроскопическую печеньку-крекер и передать ее мне, а Кате покормить Сережу. Не удивлюсь, если автором этой милой викторины окажется Татьяна Ивановна, она любитель придумать какую-нибудь ерунду чтобы "снять психологические дистанции" и сдружить класс буквально до объятий. Самым экстремальным способом до этого был психологический тренинг, когда нужно было упасть со стола назад с закрытыми глазами, надеясь, что одноклассники поймают, но боюсь, дальше будет хуже.

Так что со стороны это безобразие выглядело поцелуями на скорость. Чем, собственно, и являлось, потому что аккуратно взять зажатую чужими губами печеньку без помощи языка было невозможно, так что все всласть наоблизывались.

Зарин и тут учудил, он, кажется, и не собирался выигрывать, потому что просто целовался с Ирой Лукиной, своей партнершей по игре, при полном блюдце печенек рядом. Я стеснялся на них смотреть. Сквозь заразительное веселье зала и чувство злорадства от выражения лица Ани Романовой, которая была в команде Саши, но вместо него кормила крекерами Женька, во мне тоскливо тянулась непонятная обида, словно он делал это не в шутку, а чтобы досадить лично мне. Наверно, мнительность просто зашкаливала. Он всем своим видом показывал, что слишком увлечен поцелуем, чтобы еще и думать о каком-то однокласснике, который только что при всех признался в любви.

Все остальные были в полном восторге, а моя победившая команда особенно.

Я свалил на обед пораньше, и у столовой меня внезапно догнал Кибенкин. За пару дней он заметно повеселел и, видимо, перестал переживать за мой аппетит. Мне тоже было все равно. Днем все страхи казались полной чушью. В холодном свете ноябрьского неба в прозрачных глазах Кибенкина не было никаких демонов, и сам он казался таким нескладным и неуверенным, что кроме чувства неловкости ничего не вызывал. Может быть, в его кукле действительно была какая-то странная магия, которая рассеялась, стоило мне ее увидеть? Я вспомнил, как двигал тумбочку утром, и мне стало смешно. Он заметил мелькнувшую на моих губах улыбку и принял ее на свой счет, улыбнувшись в ответ. Я вдруг передумал заходить в столовую, и отошел от двери, чтобы поговорить. Кибенкин встал рядом, молча ожидая, пока я сформулирую свою мысль.

- Саша. - Начал я.

Это было сложно. Я не хотел нарушать хрупкое состояние равновесия. Вот как у спутника, который летит вокруг планеты. Чуть притянешь к себе, нарушив баланс, и он упадет вниз.

- Вы поссорились? - Спросил он вдруг с пугающим сочувствием.

- Нет, - ответил я спешно. - Мы не ссорились. Дело в другом. Я, в общем, понял, что я...

Я потер лоб.

- Не хочу давать надежд. Ты... хороший... искренний парень... но, понимаешь, мне нравятся девушки. Вот. Зарин в курсе.

Кибенкин уставился на меня своими большими прозрачными глазищами, и мне стоило огромного труда остаться серьезным и не сбить весь пафос ситуации.

- Меня реально достала вся эта ээ... гомосятина, - пожаловался я, и меня понесло: - Это был, конечно, очень интересный опыт. - За долю секунды в голове услужливо промелькнул калейдоскоп картинок и ощущений: поцелуи урывками в школьных коридорах, горячее дыхание в шею и кулак, сжимающий член в такт распирающему движению... Я почувствовал, как теплеют щеки, и поспешил продолжить, не глядя на Кибенкина.

- Но это вообще не мое. Точно. С девушками всё так просто и понятно, и, кстати, у меня была девушка. Мне это нравилось. Так что дело не в тебе, понимаешь?

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но снова промолчал. Выражение его лица неуловимо изменилось, и я подумал, что переоценил его мнимое психологическое спокойствие.

- С Саш... Зариным у меня ничего нет. - Заверил я его, чтобы уж наверняка. - И не будет. Это было неправильно.

- Ты только что на конкурсе признался в любви, - проговорил Кибенкин. - Кому?

Я облегченно хмыкнул:

- Никому. Мы так договорились с командой. Если спросят - ответить "да" или выбрать первый вариант. Честно. По-твоему я действительно пойду в авиационный? Вот мы и выиграли. - Он колебался, верить мне или нет, и я продолжил. - Неужели, ты думаешь, я бы серьезно мог признаться? Да я бы со стыда сгорел! Пойдем обедать?

- Постой... - Он словно очнулся. - Ты что, вот так вдруг это решил? Илья, так не бывает.

- Чего не бывает? Ничего я "вдруг" не решил, просто мне... нравится одна... в общем, я не хочу даже думать и не знаю, как раньше... мне это всё никогда не...

- Хорошо, - он прервал меня, и протянул руку, словно собираясь дотронуться до моего плеча. Но нерешительно замер, к моему облегчению. - Наверно, ты прав, так действительно правильно...

Я не понял, что он имеет в виду, но кивнул в знак согласия.

- Но мы можем... хотя бы... Я бы хотел быть твоим другом.

Кибенкин пристально смотрел мне в глаза и все-таки дотронулся до моего предплечья, проведя ладонью до локтя. Я почти не вздрогнул от прикосновения и изо всех сил сдерживался, чтобы не отшатнуться хотя бы на шаг.

- Да, конечно, - как можно беззаботнее пожал я плечами. Потом мне стало неуютно от его взгляда, я нервно улыбнулся, надеясь, что не буду жалеть об этом слишком сильно. - Конечно. Спасибо.

И выдохнул, когда он опустил руку.

Подумать только, за какие-то несколько дней Кибенкин меня целовал, выдрал волосы, внушил ужас и ночные кошмары и теперь у нас будет дружба! Круто я себе друзей выбираю. Или меня сейчас настигла карма за прежние издевательства? Ну и где справедливость, если из всего класса отдуваться теперь буду я один, хотя даже от Ани Романовой Кибишу доставалось куда больше?

Я мрачно жевал обветренный винегрет, подсчитывая, на сколько хватит моего притворства, когда Кибенкин сел напротив. Но он быстро ушел фотографировать хронику лагеря на старый Зенит. Я не думал, что снимки будней вызовут потом у кого-нибудь интерес, но был рад, что он свалил. Ко мне тут же подсела Аня. Сразу стало понятно, почему за обедом царила непривычная тишина без заливистого смеха на всю столовую. Романова была не в настроении и села отдельно от своей компании. Я оглянулся на входящих одноклассников, Зарин прошел мимо вместе с остальными к раздаточной полосе.

- Ильин, а ты сейчас занят? - Спросила Романова, тоже провожая их взглядом. - Ты же в танцах не будешь участвовать?

- А что? - Осторожно поинтересовался я.

На дискотечный конкурс я, и правда, идти не собирался. Аня не стала тянуть кота за хвост и выдала сразу:

- Мне нужен партнер для передачи, телешоу сразу после ужина. С меня двадцать процентов от заработанных баллов. С тебя сюжет.

- Это то телевизионное представление, которое вы готовили с Зариным?

- У Зарина будет сводка погоды, он там один.

- А у тебя?

- У меня пока ничего!

- А... почему тогда ты...

- Блин, что непонятного? - Разозлилась Романова. - У меня будет отдельная передача. Нужен второй ведущий. Будешь участвовать?

- Баллы пополам, - меня рассмешила ее реакция. - Аня обиделась за печеньки?

- Щас тебе! Я в акции вкладывалась, пополам не получится. Нет. Зарин обиделся за свой пейджер. Придурок. Подумаешь, почитала парочку сообщений... носится с ним, как... как с... яйцом!

- Какой еще пейджер? - Удивился я.

- Который пищал все время, пока он его на вибро не поставил. Тебе разве не интересно, кто ему шлет сообщения?

- Нет, вот еще. А кто?

На стол рядом со звоном тарелок поставили поднос, и народ стал рассаживаться, шумно двигая стулья. Лена улыбнулась мне с другой стороны стола, и я машинально вытер повидло с губ.

- Пойдем прямо сейчас к Татьяне Ивановне, - скомандовала Романова, вставая, - скажу, что ничего не отменяется, и пусть она тебя впишет... Сколько нужно времени придумать сюжет?

- А что за передача?

- Не знаю. Любую можно. Новости? Слышал, из 11 "В" троих домой выгнали? Их Татьяна ночью с бухлом запалила. Ну, или "В мире животных" можно, с этой же историей... Спортивный вестник, про то, как физрук на зарядке измывается. Что-то аналитическое еще, про кризис и глобальное потепление, в тему будет...

- Ага, про политику еще предложи. Не, если что и делать, то только "Спокойной ночи, малыши!"

Аня прыснула со смеху, а у меня уже возникла идея:

- Точно, Филя и Степаша расскажут сказку на ночь. Я даже знаю, о чем. Оля нам заставку на пианино сыграет. Только чур, я - Филя.

- Бред! Хотя... А у меня есть кроличьи уши из плейбоя!

- Ты не про тех малышей думаешь, - заржал я.

Но Аня отстояла свои уши и взяла у Серого бабочку от костюма, только вот чулки сеточкой Татьяна заставила потом переодеть. Мне было проще, нашлась шапка-ушанка и ватник с оборванными рукавами, завешанный коллекцией советских значков. Над сюжетом думать особенно не пришлось, и мы до ужина не знали, чем себя занять. Я даже газету успел заранее нарисовать, экспресс-версия (Серега больше не делал вид, что хоть как-то участвует). Потом выглянул в холл посмотреть на тренировку нашей танцевальной команды. Движения народ повторял за Зариным, он подключил колонки к своему плейеру, и со стороны выглядело это довольно круто. Саша на ходу придумывал танец под любую мелодию, выкопав даже попсу в куче дисков. Простые движения повторяли почти синхронно, а более сложные казались все-таки сырыми. Впрочем, всем было плевать, вряд ли жюри ждет хореографического чуда от творческой самодеятельности за полдня подготовки. Зато будет весело, и никто уже не стеснялся, прямо как после тренингов Татьяны.

Осталось только с одеждой что-то сообразить: спортивные костюмы из школы больше напоминали о физре, чем о культуре уличных танцев. Хотя на Саше и спортивные штаны выглядели как надо.

Я прислонился к стене на углу, залипнув на пару минут на его движения под "Freestyler". Щелкнувший совсем рядом затвор привел меня в чувства.

- Не будешь участвовать? - Поинтересовался Кибенкин.

Я пожал плечами. Кажется, только мы с Кибишем стояли отдельно, остальные парни арьергардом выстроились позади девчонок в лосинах, открыв в себе внезапный интерес к аэробике. Хотя Стаса с Женьком почти сразу выперли за отвлекающие комментарии.

- Почему?

И правда, почему бы и нет? - Подумал я и внезапно для самого себя встал сбоку в ряд одноклассниц, включаясь в общую движуху.

"Телешоу" проходило в актовом зале, и пока мы ждали своей очереди, Романова едва не пускала молнии с досады: Зарин рассказывал про приключения гололёда не один, а вместе с Ирочкой Лукиной в роли гололедицы в неприлично коротком белом платье, и получалось довольно забавно. Мне еще чудился откровенный эротизм в его голосе, когда он советовал, как правильно раздеваться по погоде, но это, пожалуй, были мои личные глюки. Или нет. Потому что, когда они заканчивали, Ане надоело переминаться с ноги на ногу за кулисами, и она ненароком присела ко мне на колени. Наверно, чтобы тем, кто откроет занавес, уходя со сцены, предстала однозначная картина дружбы Фили и Степашки. Я попробовал спихнуть ее на соседнее место, она крепче обхватила за шею, в результате недолгой борьбы мы едва не вывалились вместе со стульями на сцену.

- А сейчас, дорогие детишки, пришло время сказки на ночь, - раздался из динамиков ласковый грудной голос Татьяны Ивановны, и красные и запыхавшиеся Филя со Степашей как раз поднимались с пола, когда занавес отодвинули в сторону.

Лукина ойкнула, проходя мимо, а Саша только удивленно вскинул брови, хотя ничего удивительного в поведении Ани Романовой не было, это уж точно.

- Черной-пречерной ночью... По черному коридору...

- На втором этаже опять лампочка перегорела?

- Не перебивай, Степаша. По черному коридору шла... Татьяна Ивановна.

- Вышла на черную тропинку перед черным корпусом... А вокруг - тишина, как на кладбище.

- И пошла Татьяна Ивановна по черному лесу, мимо черных кустов, все дальше от корпуса.

- Все глубже в черный лес под беззвездным небом, как ВДРУГ!

Аня дернулась, драматично всплеснув руками, в зале захихикали.

- ... вдруг зашевелились черные кусты, - тихо продолжил я, - Татьяна Ивановна раздвинула ветви, а там...

- ... сидят на сыром черноземе черные от грязи старшеклассники и смотрят на Татьяну Ивановну черными глазами.

- "А что это вы тут делаете?" - Спросила учительница дрожащим голосом. - "Чай п-пьете, д-да?.."

Мы выдержали напряженную паузу и заорали в зал:

- ДАААА!

Аня Романова так и пошла на дискотеку в ушах и с бабочкой, довольная внезапной популярностью, даже болела за нашу команду на танцах. Я встал в последнем ряду исключительно ради массовки, не очень старался, но взмок с ног до головы. После конкурса начались медляки, обычно в это время мы с пацанами выходили наружу. Я не курил, но кроме курева можно было незаметно выпить. Не то, что сильно хотелось, но было хорошо так в настроение, плюс адреналин от строгого запрета на малейший намек бухла после вчерашнего происшествия.

Один танец я пообжимался с Леной, потом выскочил на улицу, и столкнулся в двери с Зариным. Он передумал заходить и остался со мной на улице. Я, наоборот, решил зайти обратно и не мерзнуть без толку, но почему-то подзавис. Он достал из куртки пейджер и, мельком вглянув на экран, сжал губы. Потом затянулся. Я все стоял, как будто он должен что-то сказать. Ужасно неловкое чувство. Он выдохнул сигаретный дым в мою сторону, и я непроизвольно прикрыл глаза. Потом протянул руку за его сигаретой, и Саша молча отдал ее, а я затянулся.

Это был самый кайфовый момент в моей не сложившейся никотиновой зависимости. Обычно от сигарет просто гадостный вкус во рту, а тогда я взял губами теплый фильтр, и дым смешивался в легких с холодным влажным воздухом тлеющего ноября, и был слишком сладким, волнующим и пробирающим до печенок. Я откинул голову, прикоснувшись затылком к шершавой цементной шубе, и поймал его темный взгляд сквозь ресницы.

Черной-черной ночью, под черным небом... черный-черный взгляд.

Если это была игра, кто дольше выдержит, огораживаясь холодной стеной непричастности, то я снова проиграл, не успев и начать, и все мои стратегии лопнули вереницей мыльных пузырей. Ощущение этого поражения окатило горячей волной, наполнив вены диким восторгом - мне казалось, что это момент истины, я люблю весь прекрасный мир, и точно знал, что это чувство взаимно. Что бы там Саша не говорил про "игры" или "спортивный интерес", и что бы он ни делал.

Наверно, все это откровение слишком явно отразилось на моем лице, и он снова нацепил свою жуткую маску. Словно чужое лицо, пугающее и злое, которое ему совсем не шло, полное при этом странной жестокой решимости. На меня это не подействовало. Тогда он выкинул окурок, сделал шаг и жадно поцеловал меня, довольно жестко схватив на шею. Мне казалось, я вижу его взгляд даже сквозь веки, но снова было все равно. Я был слишком уверен, что ему не получится меня обмануть. И хотел доказать это во что бы то ни стало...

Мы отошли за угол корпуса, прочь от двери, шума и музыки, потом еще дальше, в тень за выступом под разинутой пастью окна темной лестничной клетки. За кустами сверкало пламя лагерного костра, но сюда блики не долетали.

- Зачем ты это делаешь? - Выдохнул Саша. - Ты же хотел закончить!

Его руки и губы жили своей отдельной жизнью, а злой голос словно принадлежал другому человеку. Он прикусил мне губу, а я забрался руками под влажную футболку и с силой стиснул бока, притягивая к себе и пробираясь пальцами под штаны.

- Да, - согласился я. - Не смог.

- Почему?

Я чуть отстранился, сжав руки на его ягодицах, до боли, за слишком глупый вопрос. Он ведь знал ответ. Просто это так нелегко высказать вслух, особенно если придаешь словам хоть какое-то значение.

Может, поэтому Саша этого никогда не говорил?..

- А ты сам почему? - Вопросом ответил я. - Почему врешь, что тебе все равно? Хочешь, скажу? Ты трус, и всегда им был, с самого начала. Ты и сейчас просто боишься признаться!

- Да не в чем мне признаваться!

Он оттолкнул меня, приложив затылком об острое цементное крошево, но я чувствовал только азарт, и схватил его за предплечья, разворачивая к стене, вжимая в нее поцелуем, больше похожим на борьбу. Где каждый хотел доказать свое: он - что давно получил то, что хотел, и просто не остановился вовремя, а я...

Я ласкал его ладонями по голой коже, не в силах насытиться, я дышал его запахом, и слушал настоящее признание пульсацией азбуки Морзе под ладонями на его груди. Пусть теперь он попробует доказать обратное!

Саша расстегнул мои джинсы, пробрался ладонью в пах, резко, задевая ногтями кожу. От этого стало еще жарче, почти невыносимо.

- Ты не хочешь этого, - хрипло сказал он.

Я взял его руку, и медленно поднял к лицу, собираясь взять в рот пальцы. Он не дал этого сделать, вырвал свою ладонь, разворачивая меня лицом к стене. Над головой вдруг загорелся свет, высвечивая яркий оранжевый прямоугольник в жухлой заиндевевшей траве. Слишком ярко, слишком резко, до боли, и я зажмурился, задержав дыхание. Саша не остановился, и стало еще больнее, и я едва различал слова, которые он выплевывал мне в шею, резко дергая к себе за бедра.

"И это твоя любовь? Тебе не нравится! И никогда не нравилось! А большего я не могу дать..."

Он вернулся в зал потом почти сразу, а я на автомате пошел в другую сторону, и, обойдя кустарники, спустился к площадке с костром. Парень с девчонкой из параллельного класса ушли, держась за руки, наверно из-за меня, или им просто надоело. Я уставился в пламя невидящим взглядом, а вокруг расползался кокон глухой тягучей пустоты, которая забирала все чувства. Ни треска горящей древесины, ни тепла, ни всполохов, я ничего не видел и не ощущал, даже показалось, если я шагну в костер - сам сразу исчезну, уйду в никуда, и прекрасный мир без меня станет чище.

Передо мной появилась тень, закрывая костер, и я поднял глаза. Что-то слишком знакомо щелкнуло перед лицом, потом еще раз.

- Шикарный кадр, - сказал Кибенкин. - А можешь еще чуть приоткрыть рот, словно...

Я закрыл лицо руками, внезапно накатившая нарастающая паника сжала сердце.

- ... хотя ладно. Лучше уже, наверно, не выйдет... хочешь покажу?

Кибиш, не дожидаясь ответа, уселся рядом, почти наваливаясь сбоку. Он двигался резко и казался наэлектризованным, а меня приморозило к влажному бревну. Я не смог выговорить "нет".

Кибенкин перевернул фотоаппарат, открыл крышку и стал вытаскивать пленку, даже не смотав обратно в катушку. Я отчетливо понял, что он не в себе. Он вытянул пленку, едва не разломав Зенит, и помахал темной спиралью перед моим застывшим лицом.

- Жаль нельзя посмотреть сразу, да? Но я тебе и так расскажу, - увлеченно говорил он, потом ткнул пальцем в равномерно бурую полосу где-то посередине. - Здесь был самый хороший свет, прямо под окном. Хотя лицо плохо видно. Вот, когда ты посмотрел прямо на меня. Тебе было больно? Я тоже чуть не зарыдал! Правда! А здесь ты так и стоишь у стены со спущенными штанами, Зарин чуть поодаль - но видно только точку сигареты. Со вспышкой было бы круто... Ты не замерз? Что он тебе сказал? Почему ты стоял потом так долго?.. Он не дал тебе кончить?..

Я подумал, что дальше падать уже некуда, и не вслушивался в то, что он несет. Наверное, я это заслужил?.. Он так долго хотел стать моим другом, а я предал его в первый же день...

Щеку вдруг окатило огнем, отчего голова дернулась в сторону, и это выбросило меня из лабиринта бреда.

- Разве тебе не интересно, Ильин? - Поинтересовался Кибиш, приподнимая мой подбородок пальцами и заглядывая в глаза.

Я резко убрал его руку и вскочил. В отблесках костра его лицо светилось злым торжеством.

- Что, больно? - Спросил он с притворным сочувствием. - Можешь поплакать, не стесняйся... Меня стесняться не надо. Я уже всё видел. Всё понимаю.

Он захохотал.

- Хотя нет, это слишком жестоко - вот так трахнуть и сразу послать. Я бы не смог! Я бы тебя...

Я сбил его с ног, навалившись плечом, боль от издевательских слов перелилась через край и вышла наружу острой ненавистью. Мне захотелось втоптать его в подмерзающую грязь и разорвать в клочья усмехающуюся рожу. Он продолжал смеяться, когда мы уже перекатились по холодной земле и пожухлым листьям, словно получая от ударов еще больше удовольствия. Пластмассовая молния на его куртке не выдержала и разъехалась на груди, борт вывернулся наизнанку, и наружу показалась макушка самодельной куклы. Я с силой оттолкнул Кибиша за плечи, вставая, брезгливо боясь дотронуться до него и его игрушки.

- Да! Мне плохо, хуже, чем я мог представить! Но ты, Кибенкин, ты болен. Тебе не противно спать с этим? Тебя можно разве что пожалеть.

Он встал, больше не улыбаясь. Потом вытащил из-за пазухи куклу и нежно пригладил волосы на матерчатой голове.

- Теперь будет противно. - Согласился Кибиш и швырнул куклу в костер. - Жалей только себя, Илья...

Он развернулся и ушел, а я все не мог отвести глаз от пожираемой огнем маленькой фигурки.

А когда услышал приближающиеся голоса и решил уйти, машинально вытер глаза тыльной стороной ладони и с отстраненным удивлением заметил влагу.

***

Оставшуюся часть каникул после лагеря я провел в еще большем раздрае, чем был до этого. Пару раз, правда, заходила Витка, но помешать мне упиваться своим стыдом и никчемностью не смогла. Я был себе отвратителен и казался грязным, меня даже удивило, что Вита не видела этого и общается со мной, словно ничего не произошло.

Хотя обстановка в комнате ее сразу впечатлила: я сидел в кресле спиной к окну с плотно задернутыми шторами, и слушал треск из маленького радиоприемника, прокручивая колесо в разные стороны. Когда словил русское радио, Вита забрала у меня из рук радио и стала подпевать Земфире, подтанцовывая в полумраке:

- Хочешь сладких апельсинов? Хочешь вслух рассказов длинных? Хочешь, я убью соседе-ей...

Она присела на подлокотник кресла и, склонившись чуть ниже, почти прикоснулась к моей шее губами. Не знаю, зачем, и чего Вита хотела этим добиться, но от нахлынувшей острой жалости я замер, боясь, что еще капля и я просто не выдержу и начну рыдать. Мне не нужна была ее жалость, я и без этого знал, что урод! К счастью, Вита не стала продолжать, плюнула, обозвала меня мазохистом и сказала звонить, когда надоест страдать. Но вечером в воскресенье приходил Зарин, и я начал по новой. То есть, я с ним не встречался, это мама сказала, что какой-то парень сидит в коридоре прямо на полу и отказывается заходить в гости. Мне стало тошно от одной мысли о встрече, и я позорно забаррикадировался в своей комнате. Хотя потом засомневался: к чему бы ему приходить? Может, и нет там никого... Маме было неловко перед соседями, мне было стыдно разыгрывать перед предками драму и объяснять причину своего не гостеприимства, и я, превозмогая симулированную головную боль и внезапную тахикардию от волнения, все-таки выполз за дверь, но там уже никого не было.

Такое же облегчение я испытал, когда вернулся в спальню в лагере поздней ночью, и увидел его пустую кровать. Я не знал, как смогу находиться с Сашей в одном помещении, но он ночевал в другой комнате, а на следующий день не пришел ни в столовую, ни на аукцион. Зато Романова выкупила огромного рыжего тигра за какую-то нереальную сумму наших нарисованных денег и светилась от восторга. Мне, кстати, было совершенно не до аукциона, но Оля как-то незаметно втянула в торг, чтобы куда-нибудь потратить мои пару сотен. Я пару раз поднимал руку, но мои ставки перебивал Кибенкин, и я не продолжал. Зато под конец, когда уже ни у кого не осталось средств, призы резко подешевели, и мне задешево достался радиоприемник, две гелевые ручки и жуткая картинка с шелкографией. Только мне было плевать.

В первый же день после каникул на классном часе Татьяна Ивановна снова всех пересадила. Она каждый раз довольно чутко замечала симпатии учеников и рассаживала мальчиков к девочкам, которым мы нравились или неплохо бы смотрелись за одной партой. И никогда наоборот! Меня бы смущала эта дискриминация, но мне опять же было совершенно все равно. Одна радость - без Поповой, с которой я сидел чаще всего, было гораздо спокойнее. За первой партой прямо передо мной в одиночестве сидела Ира Лукина, и я представил, как отреагирует Зарин на перспективу сидеть прямо перед учителями. Он, впрочем, не появился в понедельник. И в остальные дни тоже. Меня это вполне устраивало, хотя к чему врать... Каждый день перед школой у меня начинали дрожать руки а в горле разбухал ком, мешая дышать и говорить. Я еле шел, надеясь и страшась его увидеть. Я тысячу раз пожалел, что трусливо не вышел к нему тогда в коридор за дверью, чтобы хотя бы посмотреть! Иногда меня накрывало чуть ли не бешенством. Я представлял снова и снова, как открываю дверь и бью его с ноги в челюсть, или поднимаю рукой за шею и левой в печень... за полгода вранья и этого моего медленного сумасшествия, в которое он меня втянул. Или нет... эта мысль жгла сердце дикой болью и нарывом надежды: может, всё наоборот? Полгода были настоящими, а ложью стали только последние слова?.. Но нет, Зарин давно к этому вел, просто ему надоело говорить безобидными намеками, которых я не видел в упор и он, наконец-то, первый раз выразился определенно.

Я запутался окончательно, и самое ужасное, что надежда абсцессом росла и причиняла все больше страданий. Презирать себя еще сильнее было сложно, а вот надеяться можно было бесконечно. Поэтому я с замираем сердца от разочарования каждый день радовался его двухнедельному отсутствию. И сознательно не интересовался слухами о причинах.

Но мироздание просто так не отпускало, и на литературе Татьяна внезапно зачитала отрывок из его сочинения. Это была одна из ее заданных на факультативе тем, очередные размышления о любви. Я так и слышал в трагичном голосе классухи его уверенные интонации, и от этого было не по себе. Она читала вслух о том, что любовь - это свобода, чувство полета, попутно вставляя свои комментарии о слишком эгоистичном подходе Заринского восприятия. Но мысль о том, что главный принцип свободы - взаимное уважение, и о том, что любые ограничения и оковы, которыми может стать влюбленность, - унижают, выделила как интересную. Я ничего не понял из его сочинения, и, когда Татьяна Ивановна внезапно спросила именно меня, сказал, что не верю ни в какую любовь. Она рассмеялась и сказала, что не удивлена. И что когда-нибудь я, как и большинство моих одноклассников передумаю. Ну, если повезет. Судя по реакции класса, не я один был настроен скептически. Зато отжег Кибенкин. Он, видимо, долго тянул руку, не знаю, теперь он сидел сзади в третьем ряду, а я не оглядывался. Так вот Кибиш решил поспорить с отсутствующим Зариным по поводу любви, и пространно заявил, что любовь, наоборот - это и есть добровольные оковы, в которые человек заковывает себя сам. Даже если чувство не взаимно, оно не может унизить, напротив, любая любовь только возвышает и очищает. Она прощает все, уничтожит любой изъян, и даже когда разочарование в другом человеке обнажит его сущность, любовь окажется сильнее и всегда даст второй шанс. На словах про "разочарование" я почувствовал, как у меня горят щеки и отвернулся к пахучей герани на подоконнике. Татьяна еще о чем-то дискутировала с Кибенкиным, я не хотел слушать. С последних рядов послышался приглушенный смех, потом кто-то ойкнул, прервав любовный диалог, и классуха попросила Олю Трофимову встать и высказать свое мнение.

Оля встала, но снова прыснула в кулак. Потом извинилась и с усилием нахмурилась, делая серьезный вид.

- Любовь! - Воскликнула она, развязным жестом всплеснув руками. - Это смесь окситоцина, серотонина, дофамина и еще кучи гормонов. Они вызывают привязанность, нежность и прочие ненужные слабости. А, еще дают ощущение эйфории, и образуется своего рода рефлекс на определенного человека.

- Какой ужас, - изумилась цинизму Татьяна.

- Почему? Это мне мой парень рассказал, он медик.

- Поэтому он теперь бывший парень, да, Оль? - Звонким голосом поинтересовалась Романова. - Рефлекс не выработался?

Несколько человек заржали, даже Татьяна улыбнулась, и почти все смотрели на Трофимову с гадливым злорадством. Она уже не смеялась, напротив, за мгновение ее лицо изменилось до неузнаваемости, она побледнела, в потом вдруг сжала губы и молча пошла к двери, почти побежав у выхода.

Лукьянов вскочил, явно собравшись ее догонять, но Татьяна обернулась ко мне:

- Ильин, сходи ты, пожалуйста.

Испепеляющий Лехин взгляд я чувствовал кожей, не оглядываясь.

Трофимова успела убежать к лестнице, и я понятия не имел, где теперь ее искать. До звонка оставалось минут десять, но мне повезло услышать в притихшей школе шаги на клетке четвертого этажа.

Оля стояла в закутке за колонной в холле, и теперь, когда я ее нашел, я не знал, что сказать, чтобы если не успокоить, то хотя бы не сделать хуже.

- Ты вернешься в класс? - Спросил я. - Или хочешь, я скажу, что не нашел тебя.

- Подожди, - Оля шмыгнула носом, но голос у нее был вполне уверенный. Она зло добавила: - Какой же мудак! Ненавижу!

- Наверно, это что-то семейное, - поддержал я, догадываясь, что она имеет в виду не кого-то из одноклассников.

- Да нет, почему... Саша, знаешь, что отцу устроил! А этот ни слова сказать не мог. А ведь он даже не родной сын...

Она отвернулась от окна.

- Вот тебе дядя бы запретил спать с малолетними шлюхами, ты бы что ответил? При том, что это я - шлюха, и я стою рядом, пока меня оскорбляют в лицо?

- Кто запретил? Оль, ты что несешь?

- Игорь Иванович. Максиму. При мне! Сказал, что я... - Она запнулась, и я обнял ее, не зная, что тут добавить.

- Может, там что-то серьезное... - успокаивал я. - И Макс не мог ему грубить... Я не знаю. Судя по твоим словам, этот Игорь Иванович сам конченый урод и псих. Ну и что ему Максим мог ответить?

Она вдруг рассмеялась, сквозь слезы.

- О, ты бы видел его лицо! Сашка так и сказал ему тогда, что он психопат. А Максим - трус и мудак, как оказалось.

- Зарин отцу так сказал? Из-за тебя? Офигеть!

Оля отстранилась.

- При чем здесь я? Это он тебя защищал, когда отец ему что-то про пидаров зарядил, которых надо отстреливать, а Саша сказал, чтоб не смел о тебе ничего говорить. Вот Макс молчал. Все проглотил, как будто так и надо. Малолетка, шлюха, вертихвостка... Разве шесть лет - это настолько большая разница?

Она посмотрела на голые ветви за окном, потом на улицу за школьной оградой и вдруг резко отшатнулась, словно увидев привидение.

- Это он! Черт, он что, сюда еще приехал меня унижать, при всех?

За углом пронзительно прозвенел звонок, и через мгновение раздался гомон и шум шагов сотен школьников. Я, потрясенный словами о Зарине, проследил за ее взглядом. На узкой улице за ограждением у припаркованного мерса стоял мужик в пальто нараспашку, потом он выбросил сигарету и подал руку, помогая кому-то встать с заднего сиденья. Я не смог разглядеть его лицо, но Оля, судя по всему знала его гораздо лучше.

- Забери, пожалуйста мои вещи из кабинета, - попросила Оля. - Я не пойду на алгебру.

- Пошли вместе, все равно с литературы уже все ушли. А вообще зря ты. Может, его из-за отсутствия сына в школу вызвали. Или документы забрать, если Зарин, правда, обратно в свою Америку уезжает. Делать ему нефиг, за девушками Максима по школам бегать.

Оля хмыкнула.

- Думаешь, таких еще много было?

- Блин, Трофимова!

Я потянул ее за руку, и мы спустились на второй этаж, но заботливые одноклассники уже собрали и унесли наши вещи, и Оле все-таки пришлось идти на алгебру. Перед кабинетом меня встретил Лукьянов, и когда мы отошли в сортир, наехал, мол, че за херня у меня с Трофимовой, он давно это замечает. Это было так неожиданно и несправедливо, что я ляпнул первое, что пришло на ум:

- Да мы с первого класса знакомы, Леха, она не в моем вкусе!

- Тебе не нравится Оля? - Удивился Лукьянов. - Ты, пидор, что ли?

Со стороны двери кто-то заржал, мы обернулись к Кибишу.

- Лукьянов, ты же сейчас изобрел радар от пидарасов! - Отсмеялся он. - Мне вот тоже Трофимова не нравится, значит, и я голубой по-твоему?

- Да нет вроде. Не знаю, - Леша замялся. После памятной ночи в лагере он, как и Серый, испытывал перед Кибишем суеверный трепет и явно не желал лишний раз связываться. - Просто вы слепые идиоты!

Леша махнул рукой, потом обошел Кибиша по дуге, отерев плечом стенку, но когда я решил повторить маневр, чтоб свалить из толчка, Кибенкин преградил мне дорогу. В голове за доли секунды вспыхнул стыд, испытанный на литературе после его откровений, и тут же окатило прежним ощущением прилипшей ко мне грязи. Я словно видел себя его глазами, и знал, что Кибенкин имеет полное право меня презирать, но...

- Мне не нужно твое прощение, - бросил я. Потом криво усмехнулся, чтобы наверняка: - И "второй шанс" я тоже не заслужил.

- Хорошо, - согласился Кибиш, насмешливо глядя в ответ. - Потому что я все равно не могу тебе его дать. Мне нужно время.

Он пошел к писсуару, а я спешно выскочил из туалета. От смеси стыда и злости щеки горели, словно я получил две пощечины. Кибиш, сука! Время ему нужно?! Чтобы простить меня? Это он сейчас соизволил согласиться с тем, что я не заслужил его долбаного прощения?

От захватившего раздражения я чуть не врезался в кого-то перед кабинетом, извинился себе под нос, но потом замер на месте, когда меня позвали по имени. Передо мной стоял Зарин-старший, которого я видел сегодня первый раз в жизни, но сомнений у меня не было.

- Илья? Подожди, нужно поговорить.

То ли из-за предубеждения, внушенного рассказом Оли, то ли от неприязни в его взгляде, говорить мне с ним отчаянно не хотелось. Мелькнула параноидальная мысль, о том, что он сейчас тоже начнет оскорблять меня при всех, как боялась Оля. Я покосился в сторону класса.

- Я отпросил тебя с урока, - предупредил вопрос Зарин.

Чуть поодаль за ним стояла девочка лет десяти, которая увлеченно щелкала по навороченной электронной игрушке. Я таких не видел и с завистью подумал, что в детстве продал бы душу за такую фиговину. Она была одета в дутую оранжевую куртку, полосатые гетры, и вместо шапки на голове были пушистые кислотно-розовые наушники. Выглядело это слишком ярко и по-заграничному. А я и не подозревал, что у Саши есть младшая сестра.

Мы отошли к окну и он представился, хотя руки не подал. Не то, чтобы я этого ждал, меня вообще напрягала вся ситуация.

- И как ты дошел до такой жизни? - Спросил Игорь Иванович, то ли в шутку, то ли всерьез.

Не знаю, почему сначала мне показался неприятным его взгляд, сейчас он выглядел совсем иначе. Я бы даже сказал, участливо ждал ответа.

- Да как-то само собой получилось, - ответил я в его духе.

- А дальше что делать собираешься?

- На алгебру пойду.

- Это правильно, - согласился Игорь Иванович, улыбнувшись кончиками губ, и мне польстила эта мелочь и его тон.

Я поймал себя на мысли, что сынок вырастет копией своего отца.

- Алексу бы тоже алгебра не помешала. Только спеси с гордыней многовато.

Я не знал, что на это ответить кроме "вам виднее", но так сказать не решился. И спросить, зачем он мне рассказывает о своих семейных проблемах, тоже показалось невежливым. Но в груди тревожно кольнуло, и опухоль надежды болезненно зашевелилась, выбрасывая колкие метастазы.

- Почему Саша не ходит на уроки? - Не выдержал я, хотя прошло всего пару секунд.

- А он сам что говорит?

- Кому, мне? С чего вы взяли... - Я осекся от слишком красноречивого взгляда и стал оправдываться: - Мы давно не виделись вообще-то.

- Как давно?

- С четвертого ноября, - я хорошо запоминал даты, но черт возьми, такая точность смутила меня самого. - Кажется. И не думаю, что...

- Ясно, - перебил Зарин. - Это не важно. Мне он говорил другое, а я точно знаю, что Алекс мне никогда не врет.

- То есть, я не понимаю...

- Пожалуйста, Илья, - он пристально посмотрел мне в глаза, и я снова отметил их сходство. - Ты должен пойти по этому адресу и попросить его вернуться домой. Иначе мне придется принять меры. Так ему и передай, он поймет, что это значит.

- Я не могу! Извините, конечно, Игорь Иванович, но...

- Тебя он послушает, - заверил меня Зарин, сделав акцент на первом слове, и пододвинул по подоконнику блокнотный листок с адресом.

- Неправда. Я уж не знаю, что он вам говорил... Мы вообще не особенно ммм дружили, тем более последнее время... и мне бы не хотелось... общаться...

Я отчаянно покраснел, и потер ладонью переносицу, глядя в пол. Мне казалось, он видит меня насквозь, и прекрасно понимает мое мычание.

- Па-ап! - Позвала девочка за его спиной. - У меня батарейка садится.

- Сейчас пойдем, Лорочка. - Я выдохнул от облегчения, но, видимо, поспешил: - Илья, тебе и не придется с ним больше общаться, уверяю. Просто один раз передай мои слова, и все. Я даю ему неделю. Потом пусть пеняет на себя. Всё, надеюсь, мы договорились. Прощай.

Я еще какое-то время тупо постоял у окна, когда они ушли, потом пошел в класс. Но у самой двери опомнился и вернулся за листком с адресом.

***

Вечером я вызвонил Виту, надеясь свалить на нее миссию по возвращению блудного сына. Неприятно, конечно, подписываться в собственном малодушии, но я не представлял, как вот так просто заявлюсь непонятно куда и начну уговаривать Зарина. Да и с чего вдруг мне это делать? Я не верил, что Саша как-то по особенному отреагирует именно на мои слова, но эта мысль грела. И мне было до дрожи любопытно, что такого обо мне он наговорил своему отцу. Хотя Игорь Иванович сам по себе довольно странный. Вита, как и Трофимова, сильно удивилась, что он так мило со мной пообщался, то есть не обозвал и не нахамил, и показался спокойным интеллигентным дядькой. По ее словам, он не привык стесняться в выражениях. Саму Виту, он, конечно, не оскорблял, потому что ее мама близко общалась с Сашиной, но она пару раз видела, как он выпроваживал Максимовых подружек несколько лет назад. В общем, что-то у меня не складывалось в их семейной картине, но если уж младший Зарин был неразрешимой загадкой, понять старшего можно было и не пытаться.

Вита согласилась прогуляться со мной по району панельных пятиэтажек, но общаться с Зариным отказалась наотрез. Вроде как это мой крест! Ей тоже было любопытно, но не настолько. Впрочем, когда мы поднялись на четвертый этаж, и из-за обшарпанной двери показалась синеватая физиономия какого-то чувака, интерес Виты иссяк. К счастью, в квартиру заходить не пришлось, парень сказал, что "Санек давно еще свалил с Димоном, это за ларьком двухэтажка, там типа на втором этаже подруга у Димона". В общем, повезло. Но Виту я сразу проводил до остановки и отправил домой. В принципе, легко можно было и самому свалить. По папашиному адресу Зарина не было и ладно... Но стремно было останавливаться на полпути. Уже почти дошел. Собрался мыслями. А теперь на попятную? И я пошел к двухэтажке за ларьком.

Перед дверью снова накатило. Я всем телом чувствовал стук сердца, дыхание перехватило, и одновременно со страхом и волнением я чувствовал предвкушение какой-то чистой радости и облегчения. Я прикусил губу до боли, чтобы хоть как-то стереть с лица нервную улыбку и постучал. За дверью хрипела музыка, и я стал стучать громче, в конце концов пиная дверь уже ногой. Это все-таки подействовало, из квартиры высунулся опухший тип, оглядел меня мутным взглядом и распахнул дверь, молча приглашая за собой.

- Зарин тут? - Спросил я его в спину.

- Кто? Тут, тут... А ты че с пустыми руками?

- Я... - он повернулся ко мне в узком коридоре и мне стало как-то не по себе от особенно жуткой в тусклом освещении рожи. - Я это... ненадолго. Да и не пью сам. Извини, в общем.

- Ла-адно, - протянул он, зевая. - Пошли. В другой раз занесешь.

Я зашел за ним в темную комнату, полную народа, и пока пытался разглядеть среди них Зарина, меня утянули на низкий диван две девчонки, лица которых я даже не запомнил, а хмурый хозяин, тот самый Димон, протянул стакан. Музыка и песни грохотали прямо над головой, откуда-то из фрактальных глубин узорчатого советского ковра.

Дома у меня стаканов звон - собрались друзья со всех сторон, Друг, врубай магнитофон!

Я имею право сегодня пить, я имею право сегодня жить, Я имею право про всё забыть

Да, чего там говорить!

Потом оказавшийся именинником Димон затянул во всю глотку вместе с Юрой Хоем: В этот день скажу юности привет, в этот день я в зрелость возьму билет, в этот день мне водка не во вред...

Отказаться, в общем, не было никаких шансов, и я нырнул в алкогольный дурман с разбегу. И сразу стало как-то в тысячу раз проще и веселее, и народ такой приятный оказался... Я, правда, пропустил момент, когда блондинка с пышно начесанной челкой слева стала поглаживать мою ширинку под столом. Естественно, я был возбужден. Столько нервного предвкушения и водки даром не прошли, стоял у меня до боли.

Сама она, скромно улыбаясь, отводила глаза, пока я подливал ей в кружку водки. Кажется, она была лет на пять меня старше, а то и на все десять, но тогда мне казалось, что между нами существует какая-то астральная связь, и это все сейчас не случайно, всё имеет глубокий смысл. Поэтому в качестве благодарности и вообще в искреннем порыве чувств я опустил ладонь на её бедро и погладил капроновую ляжку под джинсовой мини-юбкой. В какой-то момент я выпал из реальности, а когда очнулся, показалось, что моя рука живет какой-то своей отдельной жизнью, потому что мозг в этом действе отсутствовал напрочь. Я быстро опьянел, перед глазами мельтешил выбеленный начес, по телу разливалось тепло, но инстинкты толкали дальше. Конечно, я давно забыл, зачем сюда приперся, и что после бухла со мной обязательно происходит какая-нибудь хрень, это всё было совершенно не важно. Потому что очень скоро почти в полной бессознанке я ушел вместе со своей задушевной подругой в ванную, задвинул шпингалет и засосал ее, снова глотая вкус водки вперемежку с портвейном. Она спустила мои джинсы и стала меня облизывать, жарко, сочно, я едва устоял а ногах. Потом мы как-то неудобно топтались на скинутой прямо на грязный пол одежде, в голове была абсолютная пустота, только тугой влажный жар, в который я скользко толкался, глядя на пятна плесени на щербатой плитке. Плитка дергалась перед глазами, собираясь в калейдоскоп заново, гладкая спина и зад передо мной в желтом свете голой лампочки тоже дергались, и я зажмурился, вдруг подумав, что вот сейчас происходит мой первый секс с настоящей девушкой, как я когда-то мечтал. Но мысль тут же ускользнула, я представил перед собой другую спину, и шею с короткими темными волосами, под которыми собирается соленый бисер, дорогу позвонков между лопаток и две ямочки над крестцом... Это было так реально, такой податливый, такой понятный, весь мой, что у меня снесло крышу окончательно. Я кончил со стоном, а открыв глаза, бездумно смотрел на слишком мягкие линии плеч, гладкие бока и выдающийся зад.

Девушка быстро оделась и ушла раньше, а я почему-то завис над раковиной, смывая с члена мутные капли. По стене прямо передо мной пробежал таракан и я очнулся ненадолго, вернулся обратно на диван и уже там отключился окончательно.

Ну, могло быть и хуже, решил я утром. Это потом до меня дойдет вся степень навалившегося ****еца, но утро было на редкость безмятежным. Я даже решил, что стоило гораздо раньше что-то такое сделать. Нет, понятно, секс только сейчас казался таким простым и обычным, подумаешь, переспал по пьяни, а раньше я такого в принципе представить не мог в самых смелых фантазиях... Черт, и правда, раньше у меня бы такого не получилось ни за что... До Зарина близость с девушкой была из области фантастики, а потом шансов стало еще меньше. Потому что потом я не мог сопротивляться, я хотел только его, в любом виде, даже если спиной поворачивался всегда только я сам.

Но это утро все расставило по местам. Вот она жизнь! И так обыденно. Все же так делают, и чего я парился?

Я ушел на кухню, переступив чьи-то спящие в обнимку тела на полу в коридоре. Кто-то заперся в ванной и блевал сквозь шум воды, но на темной крошечной кухне никого не было.

Не найдя хоть какой-то чистой чашки или стакана, я стал жадно пить воду прямо из трехлитровой банки огромными глотками, поджимая одну босую ногу к другой, потому что пол был нереально ледяной, и холод пробирал до печенок. Кто-то за спиной вдруг включил свет, и от неожиданности я потерял и так с трудом удерживаемое равновесие, пролив воду на футболку. Освежающий сквозняк из форточки грозил приморозить её к груди, к тому же часть воды я неудачно сглотнул и подавился, когда обернулся и увидел Зарина. Но даже несмотря на кашель и недостаток кислорода, я смог оценить выражение его лица. Раньше такого полного сконцентрированного охреневания видеть у Саши мне не доводилось никогда. Это мне польстило. Но он так долго смотрел на меня, явно не веря в мою материальность, что стало даже как-то неловко.

- Привет, - сказал я, когда справился с водой в легких.

Он сморгнул, и я почувствовал острую необходимость сказать еще что-нибудь.

- Чего на учебу забил?

- Как ты сюда попал? - Зарин проигнорировал мой вежливый вопрос.

Я мельком взглянул на дверь, не зная, на сколько очевидного ответа он ждет, и пожал плечами.

- У Димона днюха вчера была. А ты где пропадал?

- Илья, ты что несешь? Какая днюха? Ты зачем пришел-то? Откуда у тебя этот адрес?

- Ладно, - разочарованно от неудавшейся интриги протянул я и аккуратно пристроил банку среди грязных тарелок. - Я тебя искал.

- Зачем?

Я хотел ляпнуть что-то вроде "соскучился", но его хмурый вид меня слегка отрезвил. И сразу вернулась обида и болью кольнуло в сердце. К счастью, похмелье и какая-то необычная новая уверенность мешали прочувствовать эмоции во всей силе.

- Да неважно, - ответил я, помрачнев. - Но ты бы домой вернулся. Папа волнуется, школу опять же пропускаешь. Правда.

- Что? - Вскинулся он, посмотрев на меня с неожиданной злостью.

Я вздохнул. Ну, в общем, на этом моя миссия с возвращением блудного сына закончена, и можно уходить. Общаться с Зариным было не настолько мучительно, как я ожидал, но приятного тоже мало.

- Стой! Тебя отец послал? Что он тебе сказал? Он тебе угрожал?

Он преградил мне дорогу.

- Кто? Игорь Иванович? Нет, конечно.

- Илья! - Он снова не дал мне пройти, схватив за плечи. - Что он сказал?

- Ничего особенного. Очень просил передать, что ждет. И дал тебе неделю. Потом пеняй на себя.

- И все?

- Да. Сказал, что примет меры.

- Какие меры?

- Тебе виднее. Кстати, ему очень нужно было, чтобы именно я за тобой пошёл. Не знаю, чего ты ему там рассказывал, Саш, но больше не вмешивай меня, ладно?

Я потер лоб, и на этот раз пошел в двери еще решительнее.

- Перед тем, как уйти из дома, я сказал отцу, что у меня ничего не вышло. - Сашин голос снова остановил меня. - Он требовал прекратить... общаться с тобой. Я сказал, что не могу.

- Зачем? Все же так хорошо сложилось. - Я усмехнулся про себя. - Не понимаю.

- Потому что я ему никогда не лгу.

- О!

- Да, чтобы не стать таким же. И я сказал ему правду. Сказал, что... я...

Голос словно растаял на последних словах и они прозвучали только в моей голове, но от этого сердце пропустило несколько ударов. Я не хотел в это верить, и не знал, что ответить. Поковырял ногтем облупившуюся краску вокруг дверной ручки, оглушенный этим запоздалым признанием. Меня вдруг остро затопило стыдом, и жалостью, словно я своими руками уничтожил что-то очень ценное, и теперь эта грязь всегда будет со мной.

- Ясно, - выдавил я.

- Я не хотел тебя подставлять, - продолжил он за моей спиной. - Просто не мог видеть его довольную рожу! Он поставил ультиматум, и я приехал из лагеря, даже раньше, чем следовало. Сделал всё, как он требовал! Даже больше, чтобы наверняка! Илья?

- Ты вернёшься домой?

Я не обернулся, ожидая ответа. Саша хотел было что-то сказать, я кожей чувствовал, что он на меня смотрит.

- Ты всё равно бы вернулся. Но тебе и уходить из-за меня никуда не пришлось, если бы ты рассказал мне об этом раньше.

- Что рассказал? Что папочка запрещает мне встречаться с кем хочется? Или что он психопат? Я не могу сказать тебе, чем он угрожал, но выбора не было. Дело не в тебе! Так было всегда, начиная с моей первой девушки. Он тогда отправил меня в штаты, вместе с мамой. Как раз тогда погиб дядя Саша, здесь были проблемы с бизнесом, какие-то разборки, но это был только удачный предлог избавиться от ненужной семьи. Я потом выслал ему фото со своей новой черной подругой, когда поздравлял с женитьбой. Он женился на любовнице, с которой жил здесь уже лет десять. И все это время врал . Ну, не важно. Это было довольно глупо с моей стороны, мне там нравилось, но пришлось вернуться.

- И тогда ты решил добить его, встречаясь с парнем.

- Нет. Это я успел сделать еще в штатах. У меня не было отношений, или чего-то такого, просто я сделал фото на полароид во время минета. В смысле, пока я делал минет своему приятелю. Но афроамериканка впечатлила отца больше.

- Тогда, в лагере... Тебе обязательно было делать это... так? Это что, было условием?

- Нет.

- Хорошо.

Я пытался разгадать нечто, глядя ему в глаза, но как обычно ничего не мог разобрать.

Впрочем, даже этого было уже достаточно. Отец, так отец. Без разницы. Все равно слишком поздно.

У меня в груди образовалась дыра, и её разъедало все дальше и глубже. Болезненный нарыв, который терзал меня так долго лопнул, и боль, наконец, ушла, вместе со всеми другими чувствами.

Я так долго верил в эту самую любовь, что теперь его слова стали пустым звуком. Нет никакой любви. Как там Оля говорила? Смесь гормонов, рефлекторная эйфория? А главное - желание присунуть, подмять под себя, и кончить. Обычная низменная физиология...

Я потянул дверь, как Зарин вдруг прильнул сзади, прижимая дверь обратно, почти не касаясь меня, но поймав в кольцо рук.

- Ты был прав, - его дыхание обожгло мне шею чуть ниже уха. – С самого начала. Я знаю, что из всех вариантов выбрал самый худший. Нужно было давно всё закончить, или вообще не начинать. Я пытался! Я столько раз отталкивал тебя, надеясь, что ты не выдержишь первым, но ты, как на зло... Илья!

Я развернулся, оказавшись к нему лицом к лицу. Слишком близко, так что глаза расплывались в одно темное пятно, словно бездонный колодец, который наконец решил выплеснуть мне свою главную тайну. Но он опустил голову, уткнувшись мне в плечо.

- Я думал, раньше, что ты просто прикалываешься. Ну, тогда еще, помнишь, когда просил советов, как девушек клеить? Или подстава, или идиот. До последнего сомневался. Уже интересно стало, как далеко ты зайдешь. А ты... На всё готов. Я думал, что это такая игра, и ты всегда выигрывал. Потом, когда про Виту рассказал, у меня вообще чуть до паранойи не дошло. Не бывает таких совпадений! А у тебя всё так гладко, не придерешься, и по самым больным мозолям. И вообще... Как по учебнику. То слушаешь, чуть в рот не заглядываешь, то – окей, я пошел, увидимся как-нибудь, ни одного лишнего слова, никаких подозрений. И одновременно с Кибенкиным своим... Специально, чтобы я видел. Но ты же опять не при чем. Он мне еще рассказывал, какая у вас любовь, как ты его развратил. А потом бросил. А я смотрел на тебя и думал, что это вполне может быть правдой.

Я в шоке выслушивал это, но после всех признаний, после того, что произошло ночью, сил не хватало даже на смех. Саша поднял голову и улыбнулся.

- Конечно, это бред. Ничего у тебя не было до меня. Я уехал и чувствовал себя полным дерьмом. Потому что это была не игра. Для тебя. Так? Я надеялся, что не вернусь. Не представлял, что теперь делать. А когда приехал, ждал, что ты не подойдешь или сделаешь вид, что ничего не было. Или еще что-нибудь, но ты пришел, типа какой-то повод нашел, чтобы вернуться, и я понял, что попал. Мне не хотелось ничего заканчивать. Да и зачем? С тобой легко, и я точно знал, что в любой момент можно будет остановиться. Или, если тебе надоест, ты уйдешь, а я не буду против. Правда, когда приехал отец, я сначала делал всё назло ему, но потом он пригрозил кое-чем посерьёзней, и деваться было некуда. Но я ошибся: остановиться не мог я сам. И чем сильнее я пытался... Чем больнее надеялся сделать, тем глубже падал. Это бесит! И отец ставит условия, черт, это слишком стремно, я не могу даже рассказать. Еще и полный контроль, и постоянные сообщения, а ты... Тебе всё ни по чем!

- Ты мог сказать прямо, - проговорил я.

Саша с силой стукнул кулаками по двери.

- Не мог! Хотя я и сказал тебе прямо! И что, это помогло? Почему тогда ты здесь?!

Я сглотнул набухающий ком в горле, не зная, что ответить. Пожалуй, это действительно слишком очевидно. Я бы тоже взбесился на его месте.

- Нет, прости, - он опустил руки. – Я всё равно врал. Пошел против всех своих правил... Я не знал, что потом будет так плохо. Прости.

Он шмыгнул носом, но я был уже абсолютно раздавлен. Вместо чувств и эмоций внутри была выгоревшая пустыня, но вместе с тем дышать стало легче.

Саша вернулся домой и в понедельник пришел в школу, как обычно, и я совершенно равнодушно наблюдал его затылок перед собой на уроках.

А через несколько дней пришел ****ец. Нет, еще хуже! Это был ад, и худший кошмар, и о том, что такое бывает, я не имел никакого представления и был совершенно не готов. Все прочие проблемы, включая учебу, семью, тяжелые взгляды Кибенкина или тоску о несбывшемся, всё ушло на задний план. Самое страшное, что со своим ужасом я не мог ни с кем поделиться. Да меня в холодный пот бросало только от мысли, что я кому-то об этом рассказываю. И с каждым днем становилось хуже. Я не мог больше ни о чем думать, и боялся вымолвить хоть слово, чтобы никто не догадался. Вызовы к доске превратились в кошмар наяву, потому что в любой момент кто-нибудь мог заметить, или заподозрить... Хуже была только физра, но с нее я просто сваливал. Кроме своего горя я не замечал ничего вокруг и пропустил кучу событий: Романова не поладила с англичанкой, и ее мама устроила англичанке выговор в учительской, Лукьянов каким-то образом добился своего и встречался с Трофимовой (точнее, встречал Трофимову с собой), Зарин тоже с кем-то мутил, или это были только слухи. Я никем не интересовался и надеялся на взаимность, поэтому был неприятно удивлён, когда взявшийся из ниоткуда Кибенкин припер меня к стенке с требованием всё объяснить. Конечно, я бы сразу послал его, но от стыда и ужаса, что он о чем-то догадался, не смог выговорить ни слова. И тогда Кибенкин, как обычно, принял все на свой счёт. Он, оказывается, ожидал, что я буду так страдать, но не до такой же степени. На меня смотреть невыносимо. Замучился Кибиш. Я едва не рассмеялся от облегчения и закрыл лицо ладонью. Кибенкин, видимо, решил, что я прячу слёзы, и вдруг обнял меня. А вот это было уже слишком, я довольно грубо оттолкнул его и ушёл прочь, страдать дальше.

С физкультуры в очередной раз пришлось сбежать, я надеялся поскорее прийти домой и попасть в душ. Где-то посреди школьного двора меня накрыло острым стыдом и отвращением, привычными чувствами последних недель, я ненавидел себя, презирал, но вместе с тем мне было себя ужасно жаль. Над головой кружили мягкие невесомые хлопья, мир тонул в бескрайней тишине, все в мире было совершенным и прекрасным. Кроме меня. Одиночество ледяным лезвием резало душу, и, если выражаться проще, мне хотелось сдохнуть.

Кто-то посигналил мне на узкой дороге, видимо, я так ушел в себя, что не слышал за спиной машины, но она притормозила рядом со мной, вместо того, чтобы проехать. На синий капот падал и таял снег, тонированное стекло опустилось, и Максим Зарин стал неожиданным свидетелем моих позорных слез. К счастью, от снега я и так был весь мокрый.

Макс хотел попросить меня о чем-то, но мне надо было домой. Срочно домой, чем быстрее, тем лучше.

- Я тебя подвезу, хочешь? Илья, пожалуйста, минуту всего займет. Что у тебя с лицом?

- Ничего.

Он так пристально смотрел на меня, что я буквально физически чувствовал давящий ком в горле. Еще немного и я бы просто не выдержал.

- Ладно, - вздохнул Максим. - Тут новый год скоро... Я уеду... А Оля меня видеть не хочет, ты можешь ей кое-что передать?

Я промолчал, глядя перед собой, и он достал с заднего сиденья небольшую коробочку в красной оберточной бумаге. Так же молча я взял коробку и положил её на колени, жалея, что не вышел сразу и теперь придется говорить ему, куда ехать... Черт!

- Останови, я выйду! - Хрипло выдавил я, надеясь все-таки не зареветь.

- Подожди. Илья, я отвезу. Стой!

Он схватил меня за руку, когда я пытался вылезти перед красным светофором прямо на проезжую часть, и резко затащил обратно.

- Посиди ты спокойно, - рявкнул он. - Блять.

Потом Максим вырулил с проспекта и, наконец, остановился.

- Что? Что с вами всеми происходит? Куда ты так спешишь? Это из-за Саши?

- Нет, ты что, - поспешно ответил я, сглатывая. - Я пойду.

- Давай. Счастливо. И тут меня пробило, и я никуда не вышел. Максим, нормальный парень, кстати, тоже не выгонял, а закурил. И я решился. Видимо, так допекло, что дальше терпеть сил уже не было. И я, заикаясь, поведал ему о своем ****еце.

- Штаны сними, - с удивительным спокойствием ответил Макс.

- З-зачем?

- Ну я насквозь не вижу, и гадать не умею.

Я расстегнул ширинку и показал Максиму Зарину член. Всё, дальше падать было некуда. Снежные сумерки не сильно помогли, видно ему все было отлично.

- Да, - кивнул он серьезно. - *** - не нос, шмыгать не умеет.

- Что?

- Долго терпишь уже?

- Ну оно не то, чтоб болит. Противно...

- Еще бы. К врачу, я вижу, не додумался пойти?

Я покачал головой, застегивая джинсы.

- Это можно вылечить? Что это?

- Да можно конечно, не переживай ты так. Подумаешь, трипак. С кем не бывает! Я тоже как-то... Ща, погоди.

Он заглушил машину и вышел, оставив звучать музыку, и меня немного отпустило.

Вернулся Макс с пакетиком из аптеки, у которой мы стояли.

- А то ты ж еще застремаешься сам покупать.

- Спасибо, - я не знал, как выразить всю безграничную благодарность своему спасителю, и, краснея, убрал в рюкзак презент Трофимовой и лекарство. - Не говори никому, пожалуйста.

Он первый раз заржал.

- Кому - никому? Шутник, блин. И как тебя угораздило, я думал, ты только в... - он вовремя запнулся и продолжил уже серьезно. - Не болей. И к врачу иди. Может, там еще что-нибудь в комплекте было.

- Где? - Затупил я.

- Где-где...

Макс снова заржал.

Конечно, ни к какому врачу я так и не пошел, но от таблеток всё прошло. Твою ж мать. Месяц кошмара, который можно было решить одной таблеткой! Или вообще предотвратить одним презервативом. Или даже не знать о таком, если не напиваться... В общем, я вернулся к прежней идее о пользе трезвости. И воздержания. Если честно, повторять такие приключения мне не хотелось. И вообще с кем-то связываться. Я искренне надеялся, что это когда-нибудь пройдет и я не буду дрочить в одиночестве всю жизнь из-за внезапного страха физической близости.

***

Трофимову я догнал на ступеньках, но подарок от бывшего парня она принять не захотела. Мне показалось, Оля сомневалась секунд пять, но потом помахала кому-то за моей спиной, потеряв к подарку интерес.

- И что мне с этим делать? - Поинтересовался я.

Оля пожала плечами, все заметнее расцветая и улыбаясь Лукьянову, который в два шага запрыгнул на ступеньки, но в последний момент остановился, видимо стесняясь выражать чувства при мне и остальной толпе спешащих школьников, которым до нас все равно не было никакого дела.

- Выбрось, - уверенно сказала Оля.

Потом сама взяла подарок и бросила в урну перед входом, но промахнулась, и коробок с развязавшейся лентой яркой алой кляксой упал на мокрый снег.

Не то, чтоб меня волновала дальнейшая судьба никому не нужного презента, но Максима даже стало жаль. Черт. Не везет мне с Заринскими поручениями! Я вздохнул, поднял коробок и решил отдать его Саше, чтобы на этом покончить с благотворительностью. Заодно повод перекинуться с ним хоть парой слов. Не то, чтобы прям сильно хотелось, но за этот жуткий месяц я словно везде отсутствовал и избегал любого общения, и мне было интересно, как оно там. Хотя к чему врать... Как только мне полегчало, мысли о последнем разговоре приходили все чаще, и на трезвую здоровую голову слова звучали совсем иначе.

Саша пристально посмотрел на меня, едва заметно улыбнувшись. Но когда и он не захотел брать несчастный подарок, я почувствовал себя полным идиотом.

- Мне-то он зачем? – Он пожал плечами. - Раз Оле не нужен, Максиму тем более.

Потом добавил серьёзно:

- А можешь себе оставить. Тебе пойдет.

Я видел, что он издевается, но любопытство вдруг стало невыносимым. Пальцы сами стали теребить ленту, но я представил, что там может оказаться, например, какие-нибудь полупрозрачные стринги, и резко отложил подарок на подоконник, безуспешно придумывая остроумный ответ. Никогда не получалось, кстати. Но тут удачно подвернулась наглая Романова, которая без спросу схватила потрепанный коробок.

- Ух-ты! А для кого это, мм? Са-аш, - протянула она, - ты сегодня дед Мороз? Я была очень хорошей девочкой!

- Правда? - Удивился он.

Романова прикусила губу, сдерживая ликующую улыбку.

- Конечно, для тебя, - согласился Зарин.

Аня взвизгнула на весь коридор и до конца уроков всем хвасталась подвеской с золотым сердечком, которую ей подарил её парень. Что за парень, она, впрочем, не уточняла, но все и так должны были догадаться. Хотя верилось с трудом. Вслух все равно сомнения никто не высказывал, чтобы не связываться, а Зарин в своей манере мог ответить всё, что угодно, что о Романовой, что о Татьяне Ивановне. Классуха, кстати, тоже добавила романтичного настроя, пообещав устроить что-то особенное на новый год, но как обычно, получилась дискотека с медляками и специфическими фантами. Явка в принудительном порядке, даже отвертеться не вышло. Вино Татьянино я принципиально не пил, танцевать не собирался, смотреть на неловкие танцы одноклассников - тем более. Так что сидел позади счастливой парочки Оли с Лешей, которые тоже ни в чем не участвовали и были на своей волне. Зарин несколько раз выходил курить, пока Татьяна Ивановна, сморщив нос, не стала его выговаривать, как ей противен запах курева. Во мне, наоборот, знакомый аромат вызывал приятное томление, а Татьяна просто нефига не разбирается.

Романова, которая крутилась рядом с Зариным, вдруг резко сменила направление и пошла в нашу сторону. При чем Олю с Лешей она с недавних пор не замечала и всячески взаимно игнорировала, а значит её интересовал именно я.

На шее у нее висел Максимовский кулончик, из-за которого они окончательно разругались с Трофимовой, еще когда Аня безудержно им хвасталась и даже сунула под нос Лукьянову. На что Оля тогда не выдержала и поинтересовалась, не из мусорки ли Аня достала свое сердечко. И добила потом, что она точно такую коробочку выбрасывала:

- Не знала, что ты по помойкам побираешься, Романова. У меня дома еще вещи на выброс есть, могу отдать, и тебе лишний раз не лазать.

Все, честно говоря, были в шоке от такого заявления. И Аня, которая обычно за словом в карман не лезет, покраснела до корней волос. Было ясно: это война. Еще никто никогда не бросал ей вызов, да и Трофимова обычно была выше всяких разборок. Не знаю, что на нее вдруг нашло. Хотя машину Максима у школы я потом еще замечал, но Оля вроде его благополучно забыла и была вполне довольна жизнью.

- А что, Оль, ты уже пошла по рукам? Или Лукьянов, как лох, до сих пор во френзоне сидит, пока ты по бывшему сохнешь? А, Лёш, до сих пор не перепало? Терпишь?

Серый со Стасиком подтянулись с явным радостным предвкушением на рожах. Между собой все, конечно, давно перетерли, что Трофимову есть чем доставать, но, во-первых, она все еще была самой красивой и модной в классе, а во-вторых, Лёха бы в обиду не дал. А тут вроде как и делать ничего не надо: Лукьянов в девчачью разборку не станет лезть и нейтрализуется, а Оля против скандалистки Романовой может и не выстоять.

Оля снисходительно покачала головой:

- Аня, держи себя в руках. Если ты со своей целкой никому не нужна, это еще не трагедия. Можно же как-то решить этот вопрос... Я даже не знаю, подручными средствами...

- Как не нужна?! – Стас тут же прильнул к Романовой со спины. – Аня, я всегда готов! Решу любые проблемы... нежно.

Народ заржал, а Романова теперь побелела, с ненавистью глядя на Олю. Я всерьез думал, она лопнет от ярости! Или развернется и стукнет Стаса партой по башке – судя по её виду, она бы легко справилась. Но Романова тоже нашла, чем удивить: она медленно убрала наглые ладони Стасика со своей талии и улыбнулась ему в ответ.

- Я буду иметь в виду, Терехов.

Аня с тех пор заметно угомонилась, но ничего хорошего я всё равно не ждал.

- Что с тобой, Ильин? Почему такой кислый?

- Жизнь – боль, - многозначительно выдал я, продолжая пристально следить за секундной стрелкой..

Аню это не устроило, и она сразу перешла к делу, решительно потащив меня за предплечье.

- Белый танец. Вставай – вставай!

Я не стал с ней спорить и встал, закатив глаза, чтобы она не обольщалась на счет моего энтузиазма.

Мы танцевали медляк, и Аня уже конкретно повисла на мне, прижавшись щекой к плечу.

Татьяна, как обычно, сняла нас на видео. Потом я хотел благополучно свалить, отдав свой долг и однокласснице и классухе, но у Романовой внезапно оказались другие планы.

- Аня, - сказал я серьезно. – Я не хочу учавствовать в твоих интригах.

Ну, то есть, в мыслях это так и звучало, честное слово, но вслух я произнес только:

- Да ну нафиг! Пусть тебя твой парень провожает.

- Какой парень? – Романова невинно захлопала ресницами.

- Тебе лучше знать.

Она прижалась ко мне сбоку и встала на цыпочки, чтобы достать до уха.

- Я все придумала, Илюш. Проводи меня, пожалуйста, а то теперь так стыдно одной уходить.

- А со мной не стыдно? – Я почти поддался на внезапную искренность, но хотел услышать большее.

- Теперь нет, - продолжила шокировать откровениями Аня. – Ты так изменился. Ну, в лучшую сторону. Не знаю, почему.

Я не был уверен, что это не прикол, и все равно покраснел.

- Раньше, в принципе, тоже ничего было, но последнее время... Такой... Ммм...

- Блин, ладно, пошли.

- У тебя куртка, что ли, новая?

Пуховик у меня и правда был новый, и ботинки, и джинсы, и все было из нормальных магазинов, а не как обычно. Отцу неожиданно предложили работу в какой-то фирме, он ушел с авиазавода, и денег заметно прибавилось. Возможно, Аня это и имела в виду, или что-то другое, но я и так от избытка внимания чувствовал себя крайне неловко. Романова этим тут же воспользовалась и совершенно неожиданно зацеловала меня в подъезде под своей дверью. Сразу отталкивать я ее не стал, чтобы не обидеть, и упустил момент, когда она прижалась ко мне всем телом горячей змеей. В этот момент дверь открылась и я ошалело увидел ее суровую маму с явно не слишком довольным выражением, но в следующую секунду лицо расцвело сладкой улыбкой:

- Ой, Анечка, наконец-то пришла. Заходи, Ильин, - добавила она безапелляционным тоном.

Вот это я попал, - понял я. Романова развела как дурачка. Но делать было нечего, и я пошел на кухню, где Анина мама уже поставила печеньки и интересовалась предпочтениями чая или кофе. Аня выбрала кофе за себя и за меня, хотя я бы предпочел уйти как можно быстрее из этого логова. Ее мама, из-за которой у англичанки, по слухам, случился нервный срыв, меня тоже напрягала. Но по какому-то счастливому совпадению, ей самой срочно потребовалось уехать на ночь глядя, и она оставила меня наедине со своей озабоченной дочкой. Это уже не шло ни в какие ворота! Либо Анина мама считала ее невинным ангелом, который не допустит разврата, оставшись дома наедине с первым попавшимся одноклассником, с которым только что целовалась взасос, либо они заодно в своих странных планах! Либо она просто не видела во мне никакой угрозы, и тут еще задумаешься, что хуже.

Но пока что я сидел с Аней кухне, и она вместо сливок наливала в кофе бейлиз.

- Не понравилось? – Романова пристально наблюдала за каждым моим движением.

Звучало довольно неоднозначно, и я почему- то был точно уверен, о чем именно она спрашивает. И что игра, в которую она против воли меня втянула, грозит не только скандалом с ее мамочкой.

- Супер, - ответил я. – Хотя неожиданно.

- Еще хочешь?

Она пододвинула мне вазочку с печеньем, но когда я протянул руку, резко убрала назад.

- Или так страшно?

Романова банально разводила на слабо, и у меня не было выхода, поэтому я наклонился, чтобы забрать печенье из ее губ.

- Еще? – Блестящие губы растянулись в плотоядной улыбке.

Перед глазами всплыл другой образ и другие губы, и я подумал, что они вышли бы отличной парочкой с Зариным. По крайней мере, методы у них невероятно похожи.

С другой стороны, до Зарина ей все-таки было далеко.

Эта мысль заставила посмотреть на странную ситуевину с другой стороны.

- А тебе, Ань? Совсем не страшно?

- Все когда-то случается впервые. Да, Илюш? Здесь мы с тобой в равном положении.

Я не сдержал смешок, но не стал ее разочаровывать своим феерическим «опытом». Наверно, зря.

Потому что Аня довольно ловко соскользнула со своего стула ко мне на колени, явно наслаждаясь моим замешательством. Всё это ужасно нервировало и не было ни капли возбуждающим! Я одновременно хотел ее послать и при этом боялся обидеть. И дело было не в том, что по мне елозила главная чокнутая скандалистка, у которой такая же чокнутая скандальная мамаша могла устроить в школе ад, и это все происходило у них дома, или в том что меня пугало повторение прошлого неудачного опыта (правда, несмотря на страх, член на ее горячие движения мгновенно отозвался), нет. Мне реально жаль было давить ее эротический порыв. Наверно, для девушки это будет особенно оскорбительно. Так что я малодушно упустил несколько моментов, туго соображая, как сбежать из паутины ее рук на своей шее и коленей, которыми она сжимала бедра, сидя верхом.

- Аня, стой! Тебе не понравится! – Я уцепился за спасительную мысль. – Зачем тебе неудачный опыт? Я не тот... кто тебе нужен.

Она чуть отстранилась, чтобы лицо не расплывалось перед глазами.

- А кто мне нужен?

- Тот, кто... – я почему-то вспомнил Стасика, - оценит это... счастье.

- Что?

- Тебе же Зарин всегда нравился, - наконец, прямо сказал я.

- Зарин занят.

- Ты что веришь в эти сплетни про Татьяну Ивановну? Это чушь.

- Он занят не Татьяной. И это не сплетни. Я всё видела сама.

Я почувствовал, как щеки мгновенно охватил пожар. Романова победно усмехнулась.

- Илюш, не переживай, я знаю, что ты не при чём.. Ты – нормальный. Правда?

Она уверенно пощупала мой член через джинсы.

- Хочешь, докажу?

Осенившая меня догадка окончательно убила остатки возбуждения.

- Ты из-за этого выбрала меня, Аня? У нас ничего нет с Зариным, нечего мне доказывать. И ты ошиблась, секс у меня был, и я еще не проверялся у венеролога, так что тебе тем более не стоит так рисковать.

Судя по презрительному выражению полного разочарования, Романову я убедил и меня ждет нечто страшное. В дверях она с отвращением посмотрела на меня:

- Ну ты и пидор, Ильин. Мог бы придумать что-то поинтереснее.

Прощай, спокойная жизнь, жди теперь мести. Ну и хрен с тобой!

Впереди был новый год и каникулы, и я решил пока не париться. Ко мне как раз вернулась привычная душевная гармония. Кто-нибудь, конечно, мог бы обозвать то, что образовалось вместо прежних мучительных переживаний «пустотой», но я чувствовал только легкость и меня вполне устраивало. Зато ничего не болит.

И я даже с легким недоумением вспоминал свои метания. Смотрел на Зарина и думал, как же меня колбасило в буре эмоций. А сейчас – штиль, вот ведь бывает...

Мы пересеклись с Сашей перед самым новым годом, он не уехал, как обычно, и пришел к Стасу, где мы собрались попробовать дорогущий вискарь, чудом заныканный Стасом от предков. Я, честное слово, не собирался, но когда еще такое нальют? Как результат, мне стали чудиться слишком пристальные взгляды, я несколько раз посмотрел с вызовом в ответ, мол, чего надо-то? И в конце концов мы вышли в подъезд. Саша закурил, а я наслаждался идеальной вакуумной тишиной вместо прежних барабанных дробей на нервах.

- Как тебе Романова? – Спросил он, прожигая злым темным взглядом.

Я проморгался, не ожидая претензий.

- В смысле?

Потом заметил странную ухмылку и удивился еще сильнее.

- А тебе-то что?

Вот реально странный чувак, подумал я. Хотя раньше меня бы такой наезд обрадовал, наверно. А сейчас почувствовал только недоумение.

Он бросил окурок, сделал пол шага и нарочно выдохнул мне в лицо густое облако дыма. Я машинально прикрыл глаза на мгновенье, и отстраненно отметил, что прежнего эффекта подкашивающихся коленей больше нет.

- Ты на зло мне это делаешь? – Тихо спросил Саша.

- Нет. Блин, но...

- Я тебе слишком много рассказал тогда. И теперь ты знаешь, как сделать особенно больно, да?

Я хотел было ответить, что мне плевать, или согласиться с абсурдным и несправедливым обвинением, но меня прям разрывало на части, потому что вместо этого я едва не стал извиняться и оправдываться. Словно от его жара, дыхания, темного взгляда, по венам огнем разлилось понимание, острое, невыносимое, яркое; я выглянул вдруг из своей тихой темной землянки на свет и увидел, что сижу в эпицентре взрыва. Или на дне огромной воронки, которую сейчас затопит бешеный поток.

И не смог ответить ничего внятного. Меня ошеломило этим открытием. Еще сильнее впечатлило, как я не видел этого раньше, зацикленный только на своих несчастьях.

- Да, это не мое дело, - вдруг согласился Саша, хотя судя по его лицу, он сдерживался, чтобы не ударить меня за что-то.

- Я не собираюсь ни с кем встречаться тебе на зло, - быстро сказал я. – Тем более с Романовой. Я ей тоже не нужен был.

- Я знаю.

- Тогда зачем...

- На будущее. Вдруг ты решишься.

Он был совсем близко, наше дыхание смешивалось, и я ничего не собирался с этим делать.

- Потом пожалеешь.

Он отстранился, когда сверху открылась дверь, выпуская на лестницу еще желающих подышать дымом в подъезде.

И только тогда я выдохнул, оглушенный бешеным стуком сердца, пытаясь понять, что происходит. Стоит мне разозлиться или смеяться? Или просто пожалеть Зарина? Или попробовать сделать так еще раз, чтобы разобраться, то есть пойти и пригласить какую-нибудь девчонку погулять, а почему нет? Или с Кибишем, чтоб наверняка. Фу, блин, нет, это слишком.

И Саша не притворялся... Может, нервы сдали, выпил лишнего. В общем, меня впечатлило. Я долго еще вспоминал жар и искры невидимого, но реального напряжения, которое заставляло воздух вибрировать вокруг Зарина, и от которого у меня перехватывало дыхание.

Меня задело частью заряда, и я долго не мог уснуть, слушая быстрое биение сердца.

Но едва успокоился, тут же очнулся в полудреме от тихого стука в дверь. Родители уехали в деревню на праздники, я никого не ждал, и даже не понял, сколько было времени, когда бездумно открыл дверь и встретил Кибенкина.

Он уперся плечом о косяк, загадочно улыбаясь. Ничего хорошего в его мерзкой улыбке не было.

Я, просыпаясь, взглянул на часы, поймав красивые цифры три-ноль-три, и понял, что Кибиш бухой. Реально бухой, с трудом стоит на ногах, и лыбится у меня на пороге.

- Я пришел, - сообщил он.

- Твою мать, - прокомментировал я.

- Я всё обдумал. И решил. Ты – мой.

Он говорил довольно громко, и я подумал, как мне повезло. В смысле, что родителей нет дома. А вот соседям просыпаться от пьяных признаний тоже не стоило.

- Иди нахуй, - понизив голос, пожелал я Кибенкину, резко закрывая дверь перед его носом.

Но она отскочила от его мятого ботинка, и Кибиш ввалился в прихожую, едва не упав. Он схватил мой локоть, и меня настигло острое дежа вю.

- Я не против даже так.

Противная наглая улыбка-оскал была настолько самоуверенной, словно предложение его ничуть не унизило.

- У меня не встанет, - я выдернул локоть из его цепких пальцев. - Извини.

- Ничего, - Кибенкин улыбнулся еще шире. - Ты же только девочкой привык, да? Любишь, чтобы тебя трахали?

Нифига себе, вечер откровений!

- А знаешь, люблю! - Меня затопило злостью, но я скопировал его пошлую улыбку. - Только не с каждым. Хотя в твоем случае, наверно, проще один раз потерпеть, чтобы ты отстал.

- Потерпеть, значит? Ну, попробуй!

Я едва не задохнулся, не сразу даже поняв, почему, пока в солнечном сплетении распускалась боль от удара. Меня согнуло пополам, пока восстанавливалось дыхание. Он склонился рядом, поглаживая мою спину, его дыхание щекотало щеку. Такого от Кибенкина я не ожидал - чего угодно, но не этого. Даже от пьяного Кибенкина... Тем более, от пьяного Кибенкина. Хотя, судя по тому, что происходило дальше, он либо притворялся, либо волшебным образом протрезвел.

- Нравится так? Или, - он помог мне выпрямиться, а потом зажал локтем у горла, прижимая к стене, - так лучше?

- В секцию... записался... задрот? - Выдавил я..

Наверно, я просто опешил или растерялся, не в силах дать ему отпор. Иначе объяснить такую разницу в силе было невозможно.

- Конечно, - он держал крепко, рука на шее стала словно каменной. - Еще с того года, помнишь, когда ты был у меня дома? Я тогда понял, что если хочу тебя трахать, мне придется быть сильнее.

Я пнул его коленом, толкая изо всех сил, а Кибиш едва не смеялся. Ему даже боль была в кайф. Он застонал от удовольствия, когда я прокусил ему губу в ответ на поцелуй. От нехватки воздуха жаркая возня лишала сил, от него несло водкой и дешевыми сигаретами, во рту расползался металл. Кибиш не чувствовал ударов, втираясь в меня плотнее, снова терзая рот, и я травился им, а руки и колени слабели, словно во сне, когда кошмар лишает малейших сил сопротивляться. Я чувствовал себя жалкой восковой куклой, которую пожирает огонь. И отвечал на его остервенелые поцелуи.

- А говорил, не встанет... – Кибиш говорил с ласковым укором, - прерываясь на поцелуи. – Но не с каждым, да? Только со мной?

Да, - мысленно соглашался я. Не знаю... Я хотел, чтобы он заткнулся, исчез, но Кибенкин был повсюду: в моих легких, в моей крови, его шершавые пальцы терли нежную кожу, сжимая и разжимая член, вплавляя в меня отпечатки подушечек. Сильнее, мягче, задевая большим пальцем головку, а его язык терся с моим, он глотал мои стоны, пробираясь все дальше. Пока пьяный от жара и духоты, я не потерял себя окончательно, меня накрыло с головой. Тяжело дыша, словно после кросса, я смотрел в бесконечный серый потолок, не понимая, как оказался в своей кровати, мокрый от пота и липкой спермы.

Сизый зимний рассвет неуверенно пробирался в тусклую комнату. Я долго пялился на свою ладонь, осознавая всю степень своего падения. Может, было бы лучше, если б это произошло на самом деле? Тогда мне хотя бы не пришлось мириться с мыслью, что я только что кончил от эротического сна с Кибенкиным в главной роли.

Я прокрался в прихожую, убедившись, что дверь закрыта, и перед ней в подсохшей луже грязного снега стоят мои ботинки.

И пошел смывать с себя свой позор. Жизнь была бы куда проще, если бы вымыть кошмарные воспоминания из головы можно было так же, как вытереть следы с кожи.

К счастью, до конца каникул сон благополучно забылся. Зато я ждал пакостей злопамятной Романовой. Вряд ли она простила меня, Романова могла выжидать годы.

На счет скандалов я ошибся. Или Аня не стала жаловаться маме, или та не приняла обиду достаточным поводом, но жизнь Романова все равно испортила. И если к открытым конфликтам я морально был готов, то мощная анонимная кампания застала меня врасплох. Анин пыл не остудили даже зимние каникулы. В мужских туалетах прямо над толчками черным перманентным маркером написали «Ильин из 10Б – педик», или чего похуже с расценками услуг по отсосу и моим домашним телефоном. Впервые я это увидел на перемене после второго урока вместе с Лехой Демидовым, и пока мы тупо пялились на это яркое изречение, намертво въевшееся в побелку, туда завалились парни из А класса.

- И чё это? – Поинтересовался Леха.

Я с трудом ворочал языком, от шока во рту все пересохло. Потом прокашлялся:

- Романова.

- А чё ты ей?

- Ничего.

- А-а...

На алгебре я вышел после контрольной (контрольные в первый день после каникул – любимая фишка нашей Светланы Ивановны) и проверил сортиры на других этажах, затирая надписи в черные кляксы. Кое-где, к моему удивлению, похожие грязные следы уже были. Наверно, завхоз, матеря малолетних пидоров, убирает их следы, думал я, пока не застукал за этим занятием Кибенкина. Он чуть не навернулся с толчка, когда я вошел, и покраснел, неловко перебирая ключи, которыми расковырял стену. Ремонт наш класс школе подпортил конкретно. Жаль, не было доказательств того, что это Романова накосячила...

Кибенкин справился с испугом и понимающе улыбнулся. Перед глазами против воли промелькнули кадры эротического ужаса, и я мысленно перекрестился. Не-не, Кибиш меня заставит такое терпеть только под наркозом!

Мне даже самому неловко за него стало. Нужно было разрядить обстановку, спасибо говорить было стремно, и я спросил:

- Ты на борьбу что ли записался?

Он вытаращил на меня глаза.

- Откуда ты знаешь?!

Потом с интересом поглядел на меня::

- Так заметно?

- Нет, присни... – Я до боли прикусил язык. – Это... Показалось.

Кибенкин улыбнулся шире и, наверное, вполне мог начать светиться, но я поспешил прочь, решив обязательно постучать головой о подходящую стену по пути домой.

К концу недели моя фамилия стала появляться на партах, и это было сложнее. Гадостное ощущение липкого страха наполняло меня с каждым днем все больше. Хорошо хоть, все быстро поняли, кто за этим стоит, и вообще, всерьез никто идиотские надписи не принял. Еще и Зарин неплохо разрулил, расписав в красках, на что способны оскорбленные женщины. И парни после такого окончательно встали на мою сторону, тем более, что все себе отлично представляли, на что способна оскорбленная Романова. Можно сказать, пронесло, легко отделался, хотя осадочек остался. Еще и звонки дома ужасно нервировали, и после того, как маму какой-то урод спросил, могу ли я кроме отсоса обслужить по-полной, я стал незаметно вытаскивать телефонный провод по вечерам.

Надо было срочно спасать репутацию.

***

Начал я с простого: договорился погулять с Витой. Но тут вдруг оказалось, что она совсем не подходит. Во-первых, у нее уже была бурная личная жизнь с каким-то преподом в универе, и второй парень, хоть и фиктивный, ей был ни к чему, а во-вторых, она постриглась на лысо и покрасила брови фиолетовым. Ей-то, конечно, шло, но для роли мой первой официальной девушки это было слишком экстремально. Зато она пригласила к себе в гости подругу и представила меня братом. До того, как она постриглась, мы, кстати, правда были похожи. И не только по характеру. Так что я решительно пригласил эту Таню в кино, особенно не переживая и не стесняясь, потому что она меня совершенно не впечатлила. Еще и старше на пару лет, хотя Таню это тоже не смутило, раз она сразу охотно согласилась. Ну офигеть, как все просто оказалось! Окрыленный своей внезапной уверенностью, я притянул ее для поцелуя прямо в кинозале. Жизнь была прекрасна и удивительна! Настолько прекрасна, что я, не ожидая подвоха и чувствуя себя крутым мачо, погладил ее по груди. Фатальная ошибка, если судить по пощечине, которую Таня мне отвесила.

Но эта неудача внезапно компенсировалась интересом одноклассниц. Точнее, некоторые одноклассницы в принципе вели себя довольно странно этой зимой, кое-кто даже дрался из-за своих интриг, а я просто оказался в центре всеобщего временного помешательства. Но начиналось все вполне мило: что-то переосмыслив в своей жизни, Аня Романова захотела извиниться. В своей манере подкинув записку с просьбой встретиться после уроков в недостроенном бассейне. Конечно, у меня сразу появились подозрения, и я твердо решил послать дуру подальше, но на литературе Лена Нагаева мимоходом заметила, что Романова всю перемену ревела в туалете, и я не смог. Окончательно меня убедил еще и Саша, когда потребовал не гулять по мрачным развалинам на морозе, а сразу идти домой. Так что к бассейну я отправился из принципа, хоть и с опозданием, потому что Татьяна вдруг загрузила стенгазетой. По литературе! Чем едва не сломала мне мозг. А когда я, наконец, свалил, то застрял в гардеробе, потому что куртки на вешалке не оказалось. Там вообще висел только камуфляжный пуховик Зарина, хотя он точно должен был давно уйти, как и все остальные. Или это какая-то новая фишка, которой он решил теперь парить мне голову? После беседы с Татьяной по поводу изображения в стенгазете лирических посылов серебряного века, тайный смысл обмена куртками меня совсем не впечатлил. Если бы он хотел, чтобы я никуда не ходил, просто спер бы, не оставляя свою куртку? Или Зарин вообще не при чем? Но нет, я почему-то был уверен, что еще как при чем. Так что я надел его куртку, потому что на улице было градусов двадцать мороза, а она еще и пахла так приятно… Меня даже кольнуло легким ностальгическим ощущением, но как-то отстраненно. Подумаешь, буду еще млеть от прокуренного пуховика, нет уж, второй раз не прокатит, спасибо… С такими философскими мыслями на тему «в одну реку не войдешь дважды» я запрыгнул в проем недостроенного здания из красного кирпича, прошел по темному коридору вглубь, и слегка прифигел, споткнувшись обо что-то мягкое и мычащее. Глаза, кстати, после этого привыкли к темноте моментально, и я прифигел вдвойне, когда охватил всю картину целиком. Передо мной, зажимая под странным углом руку, полулежал чувак с окровавленным лицом, а в центре бетонной ямы, которой так и не суждено было стать лягушатником, пытался встать на четвереньки еще один побитый тип, над которым в позе палача с занесенным над головой обломком швеллера стоял Кибенкин. Причем на лице у него было самое зверское выражение, которое только можно было представить. И оно не оставляло никаких сомнений, что Кибиш пришел убивать. Это было ясно не только мне, а и типу, пытающемуся уползти на карачках, и еще двум парням позади, которые в этот самый момент ломились через забитое досками окно, и Ане Романовой, которая прижималась к Зарину у дальней стенки. Причем Зарина в сумерках я сразу не узнал, но не заметить мою собственную ярко-оранжевую куртку было сложно.

Все это я успел осознать за какие-то доли секунды, словно нырнул в прорубь с разбега, и точно знал, что кому-то в следующее мгновение переломят позвоночник. Или череп размозжат, как повезет. Но Кибенкин мельком глянул на меня исподлобья и тут же вздрогнул, узнавая. Он опустил швеллер и, растерянно оглядываясь, отступил на шаг от парня на карачках. Потом, немного ссутулившись, отбросил железяку в сторону. «Спасенный» тут же резво вскочил на ноги и побежал прочь, едва не сбив меня с ног.

Кто-то глухо выругался из дальнего угла, и я поспешил туда, бессознательно обходя Кибенкина по большой дуге. Зарин вытирал кровь со своих полных губ, черные в темноте следы испачкали кислотно яркую ткань вместе с пылью и грязью. Саша тяжело дышал, опираясь на Романову, которая все это время шепотом причитала «прости меня пожалуйста, ты же знаешь, я не хотела, прости, прости», потом она посмотрела на меня с ненавистью, и вот оно, открылось истинное лицо Ани!

- Это ты во всем виноват! Ненавижу!

- Ты как? – Я склонился к Саше.

- Да ничего. Ногу чуть ушиб…

- Прости, Саш, прости, я такая дура! Ты же видел, я пыталась их остановить…

- ... блин, вот у него башка крепкая, я кажется, мизинец на ноге сломал, - закончил Зарин.

- Об голову? – Переспросил я.

- Саша их всех почти от****ил, сам! – Воскликнула Романова, снова обращаясь ко мне. – Если бы не этот придурок шизанутый, он бы справился…

Я оглянулся, внезапно испытав острую тревогу, но в бассейне кроме нас уже никого не было.

- Да не, вряд ли сломал, - пробормотал Зарин. Потом выпрямился и, вытерев о джинсы ладони, расстегнул молнию.

- Извини за куртку, не ожидал, что так получится… Влетит от родителей?

- Отмою, - я забрал свой многострадальный пуховик и, заметив дырку на локте, мысленно добавил еще и «зашью».

- Тогда ладно.

- Только больше не надевай.

- Ага.

Заботливая Аня помогла Саше одеться, и я почувствовал себя лишним. Прямо как раньше, тысячу раз такое было рядом с Зариным – то ли он ждет, что ты свалишь поскорее, то ли это у меня в голове… И я сам себе все придумываю, а он на самом деле… ждет, что я сам приму решение?

Хорошо, что мне больше не нужно в этом разбираться, решил я, и отправился домой проводить на куртке химические опыты.

Примерно на той же неделе соседка по парте Лена Нагаева пригласила меня на день рождения, где, кроме нас были только Женек Муравьев и Катя из А класса. Не то, чтобы я рассчитывал на оголтелое веселье, но вечер грозил быть слишком томным. Я даже не пил. Только подливал девчонкам, и, кажется, немного перестарался, потому что Катя надолго заперлась в туалете. Женек мне потом до выпускного не мог простить, что я споил девушку, на которую у него в тот вечер были планы. А вместо романтики пришлось слушать за дверью туалета, как ее тошнит в унитаз. Хотя при чем тут я? Они все равно потом рассорились, и только на выпускном Женек таки закрыл гештальт. Правда, не уверен, что это была та самая Катя… Ну, не важно, зато Лену звуки из туалета нисколько не смущали, она сделала музыку погромче и мы немного потанцевали под «You see» Мадонны. Меня накрыло неловкими и неприятными воспоминаниями, мы с Леной точно также нерешительно обжимались на дискотеке в лагере, когда я решил замутить с любой девчонкой, чтобы… чтобы справиться со своими демонами. Но ничего не вышло, а стало в миллион раз хуже. И сейчас я тоже занимаюсь ерундой. Она ведь мне не нравится. С другой стороны, мне же все равно никто не нравится, а стояк иногда такой, будто член вот-вот лопнет. И что теперь, так и ждать этой дурацкой любви и дрочить? Спасибо, пока не готов. Хотя понятно, что скромная Лена здесь мне тоже вряд ли поможет, но нужно с чего-то начинать. Мы, кстати, даже поцеловались. В магнитофоне песня как раз кончилась, и Катя отчетливо что-то выплюнула за стенкой. На следующий день мы гуляли уже вдвоем, причем удачно вышли вместе со школы раньше всех, точно все видели. Я уже мысленно торжествовал над полным крахом Романовских планов, но еще через пару дней Лена, смущаясь и краснея, сообщила, что я «не такой». То есть я, конечно, ни в чем не виноват, это она себе навоображала, но сердцу не прикажешь, ей нужен кто-то другой, и зачем тогда страдать… У меня от ее оправданий в голове что-то мучительно свернулось тугим узлом и грозило переклинить, а ведь я всерьез считал, что с девушками должно быть легко и понятно! После Зарина-то. Она даже местами поменялась с Поповой, чтобы «не смущать» меня больше.

А потом все стали свидетелями как милая и обычно тихая Лена Нагаева тащит за волосы Аню, а та пытается расцарапать Лене лицо. Длилось это, правда, совсем недолго. Или я опоздал и пропустил самое интересное.

- Не ожидал от тебя, Нагаева, - сообщил я красной, как помидор Лене, когда она села на место позади.

- От меня?! Я-то тут при чем? Откуда мне было знать… - Физичка шикнула на нас, и что именно не знала Лена, так и осталось загадкой.

Момент был упущен, потом Лена успокоилась и отвечать отказывалась. Хотя мне, в принципе, это было совершенно безразлично. Тем более, позвонила Таня, с которой наши отношения кончились на моменте пощечины после того, как я потрогал ее за сиську. Оказывается, все это время Таня ждала, что я ей позвоню первым, но день влюбленных все ближе, а я, если честно, некстати успел забыть о ее существовании. И сейчас немного сомневался, стоит ли вспоминать. Или наоборот, раз сама позвонила, значит, все осознала и готова на большее?

Пока я решал эту задачку с тонким психологическим моментом, Ира Лукина огорошила меня предложением проверить одну теорию. И только после этого я понял, что я слепой идиот. Оказывается, девчонки всерьез подозревали, что в классе среди парней идет что-то вроде соревнования. Вроде мы между собой делим баллы за количество свиданий. Чушь, конечно, в самих «свиданиях» нет никакой практической пользы, смысл имеет только то, к чему эти встречи приведут. Но поскольку даже неизменному победителю наших тайных «соревнований» в конце концов ничего кроме романтики от девушек не требовалось, (что их, конечно, обескураживало) значит, счёт шел на что-то попроще. Я по этой логике проигрывал Саше, хотя с остальными было еще печальнее. Вроде как у меня хотя бы были какие-то шансы, если бы Зарин не уводил у меня девушек. Так что Ира решила мне подыграть, чтобы проверить, проявит ли он к ней теперь интерес, или нет.

- Он разве не проявлял интереса еще в лагере? – Удивился я, вспоминая их дуэт, приводивший Романову в бешенство.

- Ты что, нет, конечно! Мы просто друзья.

- Всё равно, не понимаю, зачем… Тем более, если это все правда, - на самом деле, я в это не верил – никого Саша у меня не уводил все-таки.

- Во-первых, день Святого Валентина, - улыбнулась Ира, - во-вторых, хочу посмотреть, как Сашка потом будет выкручиваться.

Я честно не хотел в этом участвовать, и даже жалел, что не перезвонил вовремя Тане. Но решил согласиться, только чтобы доказать Ире, что это чушь. И еще потому что где-то в глубине души на месте голой выжженной пустыни повеяло приятным прохладным ветерком.

Но Саша отреагировал совсем не так, как ждала Лукина. Точнее, Ира вообще никакого интереса с его стороны не дождалась, а вот я получил сполна.

Потому что до дома Саша проводил меня, а не Иру. Молча. И меня это даже не нервировало, наоборот, всё как будто так и должно быть. Саша остановился перед подъездом и стал доставать сигарету. Вот морозостойкий парень, у меня уже джинсы задубели и примерзли к коленям, и застывшие пальцы не слушались, пока искал ключ. Заметив, что стоять вместе с ним перед дверью я не собираюсь, Саша выбросил только что раскуренную сигарету и вошел в подъезд следом. И в прежнем благостном молчании мы добрались до квартиры.

- А папа, - вдруг вспомнил я в последний момент. – Ругать не будет?

- Издеваешься?

Я пожал плечами, и Саша хмуро вошел.

- Нет, серьезно, если тебе нельзя… нельзя со мной… - я покраснел, мучительно подбирая подходящее слово, чтобы обозначить, против чего именно был Сашин отец, но ничего не придумал.

- Нельзя, - согласился Саша. – Но я не могу.

- Почему?

- Ну у тебя тоже не сразу получилось.

Мне почему-то стало немного грустно. Словно я сам вырвал из своей жизни нечто прекрасное, и теперь на мне всегда будет вина. Хотя, конечно, ничего прекрасного там не было. Наверное.

- У тебя проще, - сказал я, снимая ботинки. – Как ты говорил? Любовь – это свобода, запреты унижают, или что-то такое… А теперь что не так?

- Ничего ты не понимаешь, Илья. Ты так быстро выбросил меня из головы, а теперь смеешься? Хотя давай, имеешь право.

- Да не смеюсь я! Мне жаль, что так вышло. Я не хочу делать тебе больно. Я вообще…

Слова «ничего от тебя не хочу» застряли комом в горле.

- Правда? То есть ты не ради меня пытаешься замутить с кем угодно? – Зарин понимающе улыбнулся, а я рассматривал его яркие губы в обветренных морозом трещинках.

Тяжело вот так разговаривать с человеком иной раз, когда перед глазами встают непрошенные картинки. Тем более теперь, когда во мне не осталось ни злости ни обиды, для приятных кадров прошлого не было никаких преград.

Наверно, мои мысли были слишком громкими: Саша будто бы случайно облизнулся. Тогда я посмотрел ему в глаза.

- Второй раз это не прокатит, знаешь?

- Почему? Ты стал импотентом?

- Нет, - я сделал небольшой шаг назад. – И вот именно поэтому я и пытаюсь замутить с кем угодно. Понимаешь? Так что кончай париться ерундой и дурить девчонкам головы.

- Дуришь головы ты сам. Причем себе в первую очередь. А я их потом, наоборот, на землю возвращаю…

- Ого! – Я рассмеялся, но Зарин с прежним пафосом добавил:

- Между прочим, это труднее.

- Я верю в тебя, Саш. Для тебя нет ничего невозможного! Тем более с опусканием на землю.

- Ладно, сейчас и проверю.

- Что?

Он скинул куртку и когда-то его следующий шаг выглядел бы вполне естественным, раньше нас именно так и тянуло друг другу, стоило остаться вдвоем дольше нескольких минут… Но сейчас это было как-то неуместно и слишком неожиданно. Наверно, потому что меня не тянуло совершенно. И мне это нравилось. Прям как в песне, которую Татьяна Ивановна исполнила нам на Новогоднем празднике: «мне нравится… что никогда тяжелый шар земной не уплывет под нашими ногами».

Я наслаждался своей независимостью. И не думал отстраняться, когда Зарин притянул меня к себе. Да пожалуйста. Даже забавно вот так со стороны наблюдать за собой, оставаясь в полном сознании посередине своей огромной выжженной пустыни. Интересно, а вдруг у него и правда получится? И я снова почувствую притяжение, невыносимое томление, невесомость, словно тонешь в воздушном розовом желе… Как было раньше. Я из любопытства сделал вид, что поддался, обнял в ответ, позволяя себя целовать. От Саши веяло жаром, но не привычным огнем, а мягким неуверенным теплом. Не страсть, за которой мне всегда чудился холод и отстраненность, а нежность была в его прикосновениях, это было так непривычно, я был не готов. Вместе с теплом меня наполнила тревога: это все ложь, опять непонятные игры, в которых я всегда проигрываю! Я вдруг понял, что ненавижу его всей душой. Ненависть, как защитная реакция, чтобы не потерять себя снова. Я уже оторвал от себя эти чувства и желания, вырезал его образ, и рана только успела затянуться, но теперь в то же место снова пытаются пустить корни? А я не хотел больше ничего, ни тепла ни боли, слишком высока цена. Такое нельзя простить… Но он был рядом, и восторг жидким металлом наполнял кровь, больно, остро, против воли оглушая запретным болезненным наслаждением, лишая сил сопротивляться.

- Хватит! Перестань! – Я с силой оттолкнул его и вытер горящие губы.

Зарин полез было снова, но меня накрыло неконтролируемой волной страха.

- Не трогай меня!

Зарин сомневался несколько секунд, явно не решаясь подойти снова или просто уйти.

- Прости, - выговорил он. - Извини, мне жаль… зря я пришел.

Саша тихо развернулся и ушел, закрыв за собой дверь.

Я спустился на пол вдоль стены. Блаженная пустота отступила. Вместо прекрасной пустыни внутри меня был хаос из острого песка с обломками и тревожный вой сирен.

Как же я тебя ненавижу, - цеплялся я за спасительную мысль как за обломок тонущего корабля в своей внутренней буре.

В общем, я был в полном неадеквате, когда достал блокнот и нашел телефон подруги Виты и пригласил ее в воскресенье на натуральное свидание. Тем более день влюбленных, уровень романтики для любой девчонки зашкаливает в тысячу раз. Мне тоже хотелось романтики. Как у обычных людей… Чтобы смущаться, надеяться на что-то.

Я даже написал нашим девчонкам кучу анонимных валентинок, сдержавшись, чтобы не бросить в коробку и записку для Зарина «Сука, ненавижу! »

И в понедельник у меня было самое распрекрасное настроение. За день до этого я подарил Тане коробку шоколадных конфет в форме сердца, а она сделала мне минет. Ужасно, на самом деле, сделала, я рукой закончил, но сам факт! Нормальный человеческий секс! Надеюсь, ей тоже понравилось.

В общем, я был вполне доволен жизнью, и меланхолично просматривал доставшиеся мне записки, когда мой беззаботный настрой нарушил Женек.

- Слушай, - он скосил глаза в сторону и прямо при мне стремительно покраснел. – Че за нах?

Я взял у него розовый листок, едва не поперхнувшись, когда начал читать. «…Хочу, чтобы ты был груб, ударь меня, вставь в меня свой большой член, я так давно мечтаю об этом! Но сначала я хочу пососать твои сладкие яички…» В общем, Женьку предлагали необузданный секс, я бы даже сам возбудился от такой фантазии, если бы в конце не стояло мое имя. Нихрена ж себе кто-то постарался! Даже подпись похожа на мой почерк. Но почему именно Женя?

- Это не я. Извини.

- Чего?

- Подстава, че.

- Ага. Ну смотри, - он убрал листок в папку.

От легкого позитива не осталось ни следа. Я мрачно оглядел одноклассников. Неужели опять дура Романова бесится? А я был уверен, что после неудачного эпизода в бассейне она потеряет ко мне интерес…

И тут я заметил похожую розовую записку у Лехи. Леха поднял на меня глаза, я отрицательно покачал головой и ткнул пальцем в сторону Романовой. Леха скривился и смял порнолистовку. Зарин обернулся с первой парты, ему тоже прислали.

- Ну ты даешь! – Заржал он.

- Отвали.

- Ага, Кибишу это попробуй объясни.

Я с мрачным предчувствием оглянулся на третий ряд, пунцовый Кибенкин, широко распахнув глаза, смотрел в розовый листок. Мне даже показалось, я отчетливо услышал, как он сглотнул.

- Ну это ведь надо полным дебилом быть, чтобы поверить? – С надеждой спросил я Зарина.

Он пожал плечами.

- Ну почему… Я бы не против…

Кибенкин вдруг вскочил и рванул в сторону двери, едва не сбив с ног входящую в класс химичку.

- Видишь, ему тоже понравилось.

Я не нашел в себе сил огреть его учебником, и уткнулся лбом в парту.

Кибенкин вернулся на урок через несколько минут и сел на место, не поднимая глаз от пола. С волос у лица стекала вода, а мне никогда не было так стыдно. «Хочу почувствовать в себе твою сперму, а потом вылизать член, когда ты вытащишь».

Нет, ну это же ни в какие ворота! Я уже представлял себе, как плюю Кибишу в лицо, когда он, краснея, подойдет ко мне с ответным предложением. Но вначале решил поинтересоваться у Романовой, не охренела ли она. Я уже искренне жалел, что не пошел на ее интригу. Хотя, если представить возможные последствия… Не-не-не, пусть такое счастье кому-нибудь другому достанется.

- Аня, перебор, - сказал я спокойно.

Не то, чтобы хотел нормального ответа, скорее было интересно, когда ей надоест.

- Да ладно, Илюш, - отмахнулась Романова. – Это просто давно было готово, знаешь… Тогда еще… у меня романтическое настроение было, а ты обломал. Вот… так получилось. Потом просто жалко выбрасывать было. Прикольно же получилось?

- Нет.

- А я старалась.

- Это я заметил.

- Ой, правда?

- Да, знал бы я тогда, что ты настолько романтична…

Аня рассмеялась.

- Поезд ушел, извини. Но мы можем остаться друзьями!

Я, честно говоря, выдохнул с облегчением. Тем более, Кибенкин ко мне так и не подошел. Надо же, ума хватило. Так что эта последняя выходка Романовой осталась без последствий, что не могло не радовать. Если, конечно, не считать за последствия ласковые ненавязчивые улыбки, которыми Кибенкин одаривал меня при каждом взгляде. Я все ждал, что это выльется в какое-нибудь предложение, но нет. Он просто тихо любовался, словно большего ему теперь и не требовалось. Как мало надо человеку для счастья! Спустя пару недель я, незаметно для себя, иногда улыбался ему в ответ. Но в целом, наши интересы никак не пересекались, Кибенкин пропадал в своем драм-кружке и, видимо, сбрасывал лишнюю энергию на борьбе. Впрочем, у меня и не было никаких особых интересов, кроме тусовок у парней. Таня почему-то от встреч отказывалась, Вита вообще была потеряна для общества со своим преподом, даже ушла к нему жить от родителей. Они, между прочим, переживали и всерьез считали дочь наркоманкой, а ее парня – сутенером, но универ Вита не прогуливала, зимнюю сессию сдала на отлично, так что по-моему, все у нее было хорошо.

Зато, видимо, скучал Зарин. И вот это реально напрягало. А ведь я его не провоцировал! Но это уже и не требовалось, его клинило просто так. И чем сильнее я его отталкивал, тем хуже становилось. Я давно стал его избегать, старательно взращивая в себе раздражение, на всякий случай. Это было нелегко, Зарин умел быть приятным и обаятельным, смешным, умным… Нелегко ненавидеть человека, который тебя смешит и объективно нравится. Если бы вот так Кибиш хоть раз сделал, рукой, например, провел вдоль спины, во время баскетбола на физре, или «случайно» упал бы на меня в раздевалке, прыгая на одной ноге в ненадетых джинсах, чтобы мимоходом облапать – получил бы по роже сразу. А у Саши как-то безобидно получалось, хочешь бесись и раздражайся, а все равно против воли усмехнешься. И глупо было постоянно дергаться от него, поэтому эти незаметные прикосновения я терпел, постепенно к нему привыкая. Но однажды не выдержал. Рядом с лестницей у столовки был заклеенный зеленой пленкой стеклянный тамбур, где можно было выйти и добраться под шелковицами к трансформаторной будке и без палева покурить, не выходя за пределы школы, вот мы там иногда курили с парнями. То есть, я не курил, но в этот раз тоже пошел, как обычно, и пялился на окно русички (у Татьяны Ивановны в кабинете девчонки снимали ленту с распечатанных окон и Оля как раз стояла во весь рост на подоконнике в мини-юбке, а Леха скрипел зубами, но ничего не мог поделать). Вот пока любовался окном, почувствовал, как теплая рука проникла сзади под толстовку. И замер, потому что Леха недовольно отвернулся, и мог бы заметить. Так что я аккуратно повернулся к нему лицом, и Зарин за мной тоже, продолжая меня нервировать. Еще и дышал дымом, щекоча под ребрами, поглаживая по боку и спускаясь ниже. Из кустов еще Серый заглянул, а Зарин без стеснений полез за пояс джинсов. Я уловил момент и сел на корточки, чтобы завязать шнурок, и его руке пришлось выскользнуть. Но не стал уходить вместе с остальными, а дождался, пока мы останемся вдвоем.

- Тебе чего надо, а?

Зарин пожал плечами.

- Зачем ты это делаешь?

- Извини, Илюх. Не сдержался.

- И что?

- Ничего.

Мы стояли и смотрели друг на друга, и я думал, кто сейчас больший идиот.

- Я, - я указал на себя для большей убедительности, - не хочу, чтобы ты меня трогал.

- Ага.

- Мне неприятно, - он удивленно поднял брови. Я сплюнул. – Если тебе это необходимо, иди и заведи себе подружку. Или друга. Не меня. Меня есть кому трогать. Понятно?

Зарин широко улыбнулся, словно издеваясь.

- Даже не знаю, что сделаю, если у тебя кто-то появится.

И тут меня прорвало.

- Ух-ты, правда? Тогда пора придумать! Или ты имеешь в виду постоянное что-то? Я пока что переспал только с двумя девушками. Первый раз еще у Димона, когда тебя искал, помнишь? Не знаю, как ее звали, с челкой такая.

Забавно было смотреть, как меняется лицо Зарина – от неверия и насмешки к ужасу, шоку и даже отвращению, но холодная невозмутимость убрала все лишнее:

- Если бы это произошло на самом деле и, конечно, без презика…

- Ага, именно так, - перебил я. Мне реально доставляло удовольствие видеть столько непривычных эмоций. Не переживать самому, а управлять чужими! – Произошло. Ну ничего, вылечился потом. Вторую девушку зовут Таня. И что? Что ты сделаешь, Саш? Что ты можешь сделать?

Я наслаждался каждой секундой его замешательства! Все, что когда-то мучало меня, теперь было написано на его лице: и боль, и бесполезная ярость, растерянность, надежда, и даже отчаяние. А мне хотелось хохотать ему в лицо! Пусть ударит, если хочет, я буду только сильнее смеяться, пусть распишется в своем бессилии, ему же ничего больше не остается.

- Значит, я был прав с самого начала, тебе все равно. – Спросил Саша внезапно ласковым голосом. – Все равно, с кем?

Меня смутила такая реакция, вместо ожидаемой злости он наоборот, снова улыбнулся, делая шаг ближе. Его уверенность вымораживала, но я нашел в себе силы равнодушно пожать плечами. А с чего быть по-другому? Да, все равно. Наверно.

Он мягко провел пальцами по моей щеке, и стоило огромного труда понять, что он вообще имеет в виду:

- Ну тогда и сейчас против не будешь.

Щеки мгновенно опалило огнем. Голос и выражение его лица так сильно не вязались со смыслом слов, я растерялся, пытаясь определить, наезд это или подкат.

- Не до такой степени, - я сглотнул, инстинктивно попятившись в тень к стенке, когда он приблизился. - Извини.

Я вдруг вспомнил дурацкий сон с Кибенкиным: «с тобой проще переспать разок, чтоб отстал», и понял, что во сне просто всё перемешалось. Мое раздражение, злость и досада не имели к Кибишу никакого отношения, а возбуждение – тем более, и слабость, и страх…

Саша был теперь так близко и, кажется, видел насквозь мои внутренние метания. Потому что последнюю фразу он пропустил мимо ушей. А я так и не смог его оттолкнуть. Это было в тысячу раз хуже, чем во сне; когда ноги не слушаются, и не можешь убежать – вовсе не так ужасно, чем осознанное бессилие недавно завязавшего наркомана перед предложенной дозой.

Я мог найти себе миллион оправданий. Теперь все иначе, Саша не врет, он действительно не мог раньше, да и какая разница, что было тогда, главное сейчас – я чувствую поток жара, физически ощущаю то, во что мне так хотелось верить…

На этот раз никакая сигнализация не сработала. Я не хотел останавливаться. Будь, что будет! Саша словно открыл мне все свои секреты, которые я безуспешно силился понять, паззл сошелся в красивую четкую картинку. И так будет впредь – никаких мутных предположений и двусмысленных головоломок.

В общем, я именно так все понял, и сдался. Жалеть было поздно, кайф хлынул в кровь почти сразу, прямо как в первый раз, нет, лучше, чем в первый! Мы целовались, как будто через минуту придет конец света, а не прозвучит звонок с большой перемены. Словно заново, передо мной открывался сад наслаждений, я вспомнил невероятно сладкие полные губы, вечно обветренные, и бездонный колодец, в который сливаются его глаза, когда темнеют от желания, запах в ложбинке над ключицей, вкус кожи, ощущение ее упругости под зубами, когда едва сдерживаешься, чтобы не укусить до боли, потому что сдерживаться просто невыносимо.

Голова закружилась, видимо, не только у меня, потому что звонка мы не услышали, и вообще до класса так и не дошли, продолжив в углу под лестницей. Не долго, просто очень уж трудно было оторваться. Но я очнулся, когда крышу окончательно унесло и мы уже стояли со спущенными штанами. Лучше поздно, чем никогда.

- Не хочешь? – Шепотом спросил Саша, глаза у него блестели в темноте.

- Нет… не надо. Так – не хочу. Да и вообще как-то…

Я не стал рассказывать глупые объяснения, что мне неловко, что я даже отвык и теперь не могу вот так сразу, просто подтянул джинсы.

- Ты боишься?

- А ты? – Я схватился за первую же мысль. – Что с отцом? Он больше не угрожает или ты не боишься страшных-престрашных предупреждений?

Зарин отмахнулся

- Уехал!

- А потом? Соврешь?

По лицу пробежала тень, но Саша снова улыбнулся.

- Не знаю. Придумаю что-нибудь. Я все равно не могу больше. Не думал, что так заденет… Что так хреново будет…

- Ага. Понимаю.

- Особенно, когда ты рядом и смотришь с такой ненавистью. Я что-нибудь придумаю, - повторил он. – Правда. Или уеду, совсем. Лучше уехать, чем так мучиться.

Но я был абсолютно уверен, что никуда он не уедет, и точно все как-нибудь разрулится. Может, его жуткий отец сам свалит со своим бизнесом и непонятными угрозами. И все будет как раньше.

Хотя, конечно, тень эта висела еще долго. И потом одновременно произошло много неприятностей, и непонятки с его отцом вообще стали казаться мелочью. У меня в семье были свои проблемы: отца уволили со скандалом, на завод инженером обратно устроиться уже не вышло, там были большие сокращения, да и распродали весь завод непонятно как. Родители говорили об обмене квартире на однушку, чтобы выплатить неподъемный штраф за порчу дорогого оборудования в компании.

Вита вернулась к родителям, у нее была своя трагедия, потом снова убежала обратно, когда сошел фингал на скуле, и оставила родителей переживать.

С Зариным мы пару недель не общались в школе, он обмолвился, что отец вернулся, но я был уверен, что все будет хорошо. Не могло же быть иначе. После всего, должно быть только хорошее. Весна, в конце концов, холодная мартовская грязь вот-вот растает, солнце светит все ярче, небо все голубее… Даже Кибенкин никаких отрицательных эмоций не вызывал – словно никогда ничего не было, просто улыбался мне каждый раз, иногда кивая, мол, как оно, без ожиданий во взгляде или еще чего, хотя, может, я просто не замечал. Я верил, что все остальное наладится, не может же быть у родителей внезапно таких серьезных трудностей. И Саша… Меня волновало сладкое предвкушение, чем теплее становилось на улице, тем горячее мысли. Как все-таки было круто все это переживать, снова. После ужаса зимних месяцев и самого мрачного ноября в моей жизни, я наслаждался, уверенный в прекрасном будущем. Мне даже курить захотелось, чтобы немного приглушить свой нервный оптимизм, я постоянно тусил с пацанами в «курилке» за трансформаторной будкой или на веранде в детском садике, куда мы пробирались через расшатанный прут в ограждении. Правда, сигареты все равно терпеть не мог. Просто так ходил. Пока как-то с Серегой и Стасом не запалили, как в открытом окне на втором этаже Татьяна Ивановна целуется с Сашей Зариным.

- Гы, - сказал Серый. – Красавчик.

- А я давно знал, что Санек ее пялит, - хмыкнул Стас.

Я ничего не ответил, потому что не смог ничего сказать. И вообще с трудом до дома дошел. Мне даже Балтику-девятку в киоске без проблем продали, такой вид, наверно был, отчаянный. Но девятка меня не спасла. И после водки, которую я нашёл дома под столом, тоже веселей не стало. И я с широко открытыми глазами всю ночь смотрел в потолок. Думал всякое, ничего не придумал. Ничего хорошего, в смысле. Главной мыслью было – какое же я чмо и урод. Не лучше Кибиша. Да, какой там Кибиш. Мне и до него далеко. Как он столько терпел, интересно? Ждал еще, надеялся на что-то и смотрел на нас? Или он все знал, про Татьяну, с самого начала? Или все вообще знали? Я перемывал один и тот же горький бред, и только под утро отключился ненадолго, чтобы проснуться окончательно убитым.

Занятно, как сразу изменились улицы, и погода, и небо. Меня раздражало слишком яркое солнце на совершенно неуместном небе. Хоть бы дождь что ли пошел, с грозой! Или последний заморозок. Вот град был бы в тему. Но влажная апрельская свежесть наполняла легкие тоской, и я особенно ясно чувствовал себя лишним в этом прекрасном мире.

Через пару дней, конечно, полегчало. Не сильно, но хоть перестал пары отхватывать, которые потом как-то исправлять придется. Или плюнуть уже, хрен с ними, с оценками. В общем, меня слегка колбасило, и я даже наорал на несчастного Кибенкина, который, как обычно, улыбнулся мне в коридоре и сказал «привет, Илья».

Не помню, даже, что меня так выбесило. Его радостная рожа или спокойная уверенность. Я ему за все это и высказал.

- Извини, - просто сказал Кибенкин.

Он смотрел прямо на меня и одно это обезоруживающе слово привело меня в чувство.

- Блин, это ты меня… извини… - Пробурчал я, потирая лоб. – Правда. Сам не знаю… Не важно.

Я хотел было свалить, но Кибенкин слегка прикоснулся к моему локтю. Почти дотронулся, незаметно и ни к чему не обязывающе, не удерживая, но я остановился, как вкопанный.

- Я подожду тебя после школы?

- Нет.

На Сашу я вообще боялся смотреть. Вот ведь недостижимая высота самообладания! Как можно так спокойно обсуждать с Татьяной свое собственное сочинение при всем классе? Мне даже слушать стыдно было. Ведь все знают, какие у них отношения? И пофиг! Он даже со мной по-прежнему общался. Словно ничего не произошло. Может, и правда, ничего не было? Ни у них, ни у нас? Ни недавнего поцелуя под лестницей, когда мы уже терлись членами, ни приступов ревности, после которых мне снились слишком волнующие сны, он не ждал под дверью моей квартиры, после возвращения из лагеря на осенних каникулах…

Ни беззаботных ночей у него дома с Максимом за стенкой? Когда он и писал эти бесконечные сочинения. А я мочил монстров.

Кибенкин поймал мой взгляд, и улыбнулся, отложив толстую тетрадь в черной обложке, словно только и ждал моего внимания.

«Ты бы переспал с Кибишем ради великой идеи? »

Я отрешенно улыбнулся в ответ своим воспоминаниям. Кибенкин вопросительно кивнул, показывая в сторону окна. Я, как обычно, отрицательно покачал головой. Не настолько я еще не в себе. Хотя, как я тогда прикалывался? «Ради положения в обществе»? Вот так, правда, будет справедливо. Переспать с Кибишем, интересно, это поднимет меня в своих глазах? А в глазах Саши? Или ему все равно?

Я обхватил голову руками и уткнулся носом в парту, ожидая звонок, после которого в классе опять стало слышно только Зарина, от него некуда было деться, неужели я доживу до конца учебного года?..

Я даже не слышал, как вернувшаяся в класс Татьяна Ивановна назвала мою фамилию. Только видел перед собой прозрачные глаза Кибенкина с явным вопросом и чувствовал темный взгляд Зарина. И тогда я кивнул в ответ.

Мне даже сразу полегчало. Словно только теперь всё станет так, как должно быть. Хотя вряд ли сам Кибиш подозревал о моей решимости, он кажется, хотел просто погулять и пообщаться. Я понятия не имел, о чем с ним можно было разговаривать, поэтому после уроков я взял его за руку и предложил:

- А пойдем сразу к тебе?

И мрачно улыбнулся, вспоминая его слова давным давно, еще в прошлой счастливой беззаботной жизни, про то, что сам приду. Но напоминать не стал. И вообще, чем ближе мы подходили к его пятиэтажному дому с малосемейками, тем глупее мне казалась затея. На что я иду? Может, Кибенкин, и правда, просто пообщаться хотел, а я его совращать что ли буду? Это ведь нечестно хотя бы по отношению к Кибенкину. Он же не полный кретин. С другой стороны, его все устраивает, значит знает, что делать... Ну и пофиг. Теперь я уже сомневался из-за себя. Но стоило вспомнить... Как я снова задыхался от боли и предательства. Нет, нет, все правильно. Другого я и не достоин. А так хоть кто-то будет счастлив. Все, кроме меня, получат свои призы...

Кибенкин был молчалив, наверно тоже волновался. Хотя с виду не скажешь, напротив. Выглядел он довольно спокойным и уверенным. Типа все так и должно быть. Мы молча поднялись по оплеванной лестнице, он открыл передо мной дверь. Я споткнулся на пороге, безжалостная память напомнила и эту скрипучую советскую елочку паркета, и липкий ужас, когда я впервые почувствовал, что безобидный Кибиш может быть сильнее. Но я переступил, мне было все равно. Даже ужас лучше убийственного разочарования в себе.

Мы замешкались в тесной прихожей, Кибенкин явно застеснялся и не знал, что дальше. Меня тоже страшил момент, которого он ждал. Но он медлил и ждал инициативы от меня. Ну нет уж, теперь сам. Первым я к нему не полезу! Я представил себе, как кладу руки ему на плечи, чтобы притянуть к себе и понял, что не смогу.

Пауза затянулась, я избегал его вопрошающего взгляда и решился:

- Может, угостишь чем-нибудь?

- Ой да, конечно! Сейчас.

Он засуетился на кухне, хлопая дверцами шкафчиков. Я не стал заходить следом, решив понаблюдать от двери.

- Илья, а борща не хочешь?

Аппетита у меня и так не было, а при мысли о борще так просто затошнило.

- Нет, не надо... Может, просто чай?

Кибенкин неловко рассыпал похожую на застиранные катышки заварку, и через пять мучительных минут, пока закипал чайник я уже пожалел о своем предложении. Но даже пресный чай потом кончился. Кибенкин набрался решимости и взял мою руку. Я не вздрогнул, как обычно, глубинное физическое отвращение уступило место ощущению своего полного падения. Это ему должно быть противно ко мне прикасаться, а не наоборот.

Я думал, он поведет меня в комнату, но он застыл, разглядывая мое лицо. Словно ждал какого-то знака или сигнала, и вдруг я отчетливо понял, что нужно уйти прямо сейчас. Это идиотская затея, я не готов и решился только от бредового отчаяния! Внезапная волна паники поднялась от пяток до макушки, я не выдержал его взгляда и опустил глаза.

- Давай, завтра еще... Встретимся. - Осторожно начал я, косясь на дверь.

До двери от кухни было три метра, внезапная паника нарастала, меня подташнивало все сильнее. От него, от себя, от мысли о борще; я попробовал выдернуть свою руку.

- Нет, подожди, подожди... Илья, пожалуйста...

Он сжимал мои ладони крепче, потом стал гладить по плечам, все не решаясь прикоснуться к шее или лицу, не решаясь даже обнять.

Тошнотворный ужас достиг пика, я резко поднял голову:

- Ты же хочешь? Меня?

Он сглотнул, следя за моими губами.

- И как, сильно?

Интересно, о чем он думал? Тоже вспоминал злополучную валентинку и обещание облизать сперму и пососать яички? Твою ж мать.

Кибиш перевел взгляд с губ на глаза, я видел, как от волнения раздувались его ноздри, мой вызов застал его врасплох. От его растерянности напряжение спало, и я, наконец, смог сделать шаг к выходу. Не слишком быстро, чтобы скрыть панику, хотя хотелось пуститься бегом. Но едва я прикоснулся к двери, Кибенкин очнулся, переступив свои последние границы. Теперь он целовал меня, торопливо, словно где-то включили обратный отсчет. И распалялся все сильнее, вжимаясь всем телом, ощупывая руками все наглее и откровеннее. А я вспоминал сны, и чувствовал только отвращение. Ни капли желания, ни одной искры того пожирающего огня, который преследовал меня ночами! Я позволял трогать себя и отвечал на поцелуи, но голова оставалась ясной, и я слишком остро ощущал всю мерзость происходящего. Мне был противен его язык, вкус, выдохи, которые я глотал, тепло рук, жадно пробиравшихся под одежду.

- Стой, - я попробовал оттолкнуть его, но Кибиш ничего не слышал и не замечал. – Саша! Блин, хватит!

Он, раскрасневшийся, с поплывшим взглядом, чуть отстранился, кусая губы от нетерпения продолжить. Момент безболезненно уйти я явно упустил. Но я и не хотел уже уходить. Это то, что мне нужно. Наверно. Просто очень уж неожиданно...

- Мне надо... В ванную. Можно?

- Да-да, конечно... Я не подумал. Тебе что-то нужно?.. Я могу... Принести...

Я почувствовал, как щеки неумолимо покрываются краской. Капец. Об этом я тоже не подумал. Мне просто хотелось закрыться в его унылой ванной, чтобы прийти в себя. Такой предупредительности от Кибиша я не ждал!

- У бабушки есть... – продолжил он, но я перебил:

- Не надо мне ничего! Полотенце если только.

- Конечно.

Шпингалет на старой двери висел на одном гвоздике, но в этот раз Кибенкин не подглядывал. И на том спасибо... Я умылся холодной водой. Легче не стало. Наоборот. Паника вернулась, и я вместо того, чтобы выйти, смотрел на дверь, думая, как её забаррикадировать. Тихий стук вырвал меня из мутной трясины страха, «будь мужиком, бля! » - сказал я себе и вышел.

- Всё в порядке?

За этот участливый тон Кибиша захотелось закопать. Он словно изощренно издевался. Наверняка же видел меня насквозь и жалил стыдом со всех сторон... Ну и пусть... Я же заслужил. Пусть делает, что хочет. Разве что...

- Да, спасибо, - я улыбнулся в ответ. – Слушай, а что-нибудь покрепче... ну, не чай. Есть?

- Ты уверен? – Кибенкин тоже немного остыл и теперь пристально разглядывал меня. – Может, не надо?

- Что? – Я решил не вестись на издевательскую двусмысленную заботу и улыбнулся в ответ. – Почему не надо? Тащи, что есть.

Кибенкин поставил передо мной мензурку с делениями на боку и плоской резиновой крышкой. Я не стал уточнять, что это, плеснул в стакан и выпил одним махом, пока он отвернулся к холодильнику.

И задохнулся. Вскочил, вырвал у него из рук кастрюльку с компотом из сухофруктов и стал тушить пожар в горле.

Кибиш даже отошел в сторону.

- Это же спирт, Илья, ты зачем... Бабушке для растираний...

- Да не, отлично, - не отступал я. – Просто не туда глотнул.

- А-а.

- Ты не будешь? – Он покачал головой, не сводя с меня шокированного взгляда и я налил еще полстакана, на этот раз поставив рядом чашку с компотом.

В принципе, отлично зашел бабушкин спирт для растираний, только в голове по-прежнему царила отчаянная ясность мыслей и ощущений... А я так надеялся избавить себя хотя бы от этого. Ладно, так – значит так. Я уверенно встал и в следующую секунду в голове гулко стукнуло, словно ударили в звонкий пустой колокол. И я упал обратно на табуретку, удивленно глядя на Кибиша, который так и стоял всё это время у холодильника. Интересно, подумал я, и решительно встал снова. На этот раз огромными усилиями пытаясь договориться с бессердечной гравитацией и поймать правильную ориентацию в пространстве. В голове от напряжения мгновенно затуманилось. Круто! – решил я и упал в объятия Кибенкина. Потом мы как-то оказались в комнате с задернутыми шторами, мне было жарко до изнеможения и тесно и ускользающее сознание рисовало странные картинки. «Ты – мой». «Ага». «Скажи это. Илья... »

- Я твой.

***

Очнулся я от холода. Мне снилось, что я лежу в сугробе и с бесконечного неба мягко падают снежинки. Они не тают, укутывая меня тонким пуховым узором...

- Илья. Слышишь? Вставай.

Еще и голова, туго набитая застывшей ватой, раскалывалась. И времени было непонятно сколько.

- Илья!

И тут я в ужасе распахнул глаза, боясь повернуться на голос. Прямо перед лицом был темный ворс ковра, мне казалось, что легкие полны пылью, и я сам теперь такой. Пыльный и истлевший.

Кибенкин выругался, я слышал, как под его шагами скрипят шаткие дощечки, он вышел из комнаты. Тогда я сел, ежась, как от озноба. Дверь на балкон была приоткрыта, пуская в комнату вечернюю прохладу и последние лучи солнца на розовом небе.

Я поднял с пола свои трусы. Понятия не имею, когда их снял. Я подзавис, пытаясь вспомнить, как снимал футболку, и что вообще… Но поспешил надеть трусы, когда с кухни звякнуло. Получилось не с первого раза, и от напряжения в голове снова муторно заныло, я закрыл лицо ладонями и уткнулся в колени. А ведь еще джинсы… и кроссовки…

- Тебе помочь?

Я взял у Кибенкина футболку, стараясь не встречаться с ним взглядом. Потом наклонился за джинсами, и меня едва не вывернуло.

- Одевайся быстрее, пожалуйста.

Я отстраненно заметил нетерпение у него в голосе.

- Сейчас, - хрипло ответил я.

- Бабушка со смены должна вернуться.

- Надо было раньше…

Блин, еще носки, зачем надо было их снимать?

- Раньше разбудить. – Я посмотрел ему в лицо.

И понял, что раздражение мне не послышалось. Кибиш явно был не доволен. Интересно, всё было настолько плохо? Я нихрена не помнил, кроме мутной темноты и жара. Какой удобный провал в памяти, можно забыть и представить, что ничего не было! Только бы до дома дойти…

- Я пытался.

Я вяло улыбнулся, не потому что весело, просто совсем тоскливо стало. А так можно сделать вид, что еще не совсем.

Кибенкин в ответ стал смотреть еще злее.

Значит, всё-таки, совсем плохо.

Я не решился даже воды попросить, хотя жажда огнем пульсировала в горле, молча оделся, кажется, не достаточно быстро. И вышел за дверь. По инерции спустился на пол-этажа и облокотился о подоконник. Больше сил не было. Что я сделал не так? Жалость к себе боролась с отвращением. Мне вдруг пришло в голову, что такого я не ожидал… Я думал, что меня будет тошнить от него после, особенно от его заботы или приторной доброты, да, было бы мерзко, но я бы пережил. Но сейчас неожиданно было больно. Невыносимо. Горькая жалость к себе победила: я заревел прямо там, на лестнице. Но эта ноющая боль не уходила, и я не мог ее выдержать, боясь зарыдать в голос прямо там.

Под дверью у Кибиша. Зачем я пришел, легче было бы удавиться сразу...

Сверху раздался шум, и я, тут же очнувшись, закрыл рот ладонями, надеясь себя не выдать. Хлопнула дверь, и, перепрыгивая через две ступеньки, по лестнице сбежал Кибенкин, застыв на последней. В другой раз острый стыд меня бы дотла сжег, но сейчас хуже быть уже не могло быть, и мы уставились друг на друга с одинаковым ужасом.

Кибенкин нервно сжимал свернутую в рулон тетрадь, он все еще был в домашних штанах и майке. В подъезде было довольно свежо, но холода он словно не чувствовал, тяжело дыша. Мне казалось, он был зол, и я презирал себя за то, что не ушел из этого дома сразу.

- Я ждал, когда ты выйдешь, - зачем-то оправдался Кибенкин.

Потом выговорил:

- Ты меня никогда не простишь, я знаю.

- За что? – Спросил я, голос, правда, подвел и вышло довольно невнятно. – Я сам во всем виноват.

Он вытер глаза ладонью, скривившись, словно от боли. Потом протянул мне свою несчастную тетрадь, но я был пьян, жутко тормозил, ничего не понял и не стал ее брать. Тогда Кибенкин подошел и стал засовывать ее в пакет с моими школьными вещами.

- Если ты хочешь… - начал он, стоя теперь совсем близко. – Я уеду… И ты никогда больше меня не увидишь. Хочешь?

Меня снова замутило. От него веяло жаром, душным и опаляющим, несмотря на холод в подъезде, и я не знал, что надо сказать, чтобы это всё кончилось.

- Хочу.

- Тогда ты меня простишь? Пожалуйста, Илья, я ведь не знал…

- Да.

Он поднял на меня глаза, сквозь голые ветви за окном на него падали розовые лучи, и мне показалось, что радужка стала светиться. Я мечтал, что на этом он перестанет меня мучить, и не произнесет того, что было написано у него на лице. Пусть вообще не говорит этого никогда, я все равно не поверю… Не верю ни одному слову, ни в какую любовь, он ведь в понедельник снова придет в школу и мне нужно будет как-то мириться со своей ничтожностью. К чему эта показная грусть, будто он теперь все решил и прощается навсегда? Я не мог и не хотел ему верить.

И ушел.

Вместе со всеми своими тяжелыми мыслями. Хотя это вряд ли можно назвать просто «тяжестью», по ощущениям, меня скорее погребло под могильной плитой. Даже если вылезу когда-нибудь, стану зомби. Эта мысль меня позабавила по дороге домой, я представлял себя монстром, которого все боятся и ненавидят, и это намного лучше презрения или жалости, которой я был достоин. Отвратно, в общем, было на душе, спирт все еще гулял по венам, не собираясь выветриваться, я чувствовал себя грязным и внутри и снаружи, и первым делом дома залез под душ. Мне было стыдно перед родителями, казалось, теперь все сразу поймут, как низко я пал, так что мне повезло, что их не было.

А в понедельник я не пошёл в школу, потому что мысль встретить кого-нибудь приводила меня в ужас. Хотя я понятия не имел, чего теперь ждать. Что Кибенкин нёс тогда в подъезде и за что просил прощения? Я попробовал сразу же выбросить всё произошедшее из головы, как привык делать в безвыходных ситуациях, но все перемешалось в липкий тухлый ком, который застрял намертво, и забыть ничего не получалось, и вспомнить отдельные моменты – тоже. Я знал самое главное – что сделал это, и даже без деталей, удачно стертых бабушкиным спиртом, никогда не стану прежним, потому что теперь я точно урод.

Вместо школы я уходил с утра в противоположную сторону, через парк и частный сектор, за которым был забор авиазавода и закрытая территория военного аэродрома. На холодном черноземе кое-где еще лежали тающие полоски снега, удивительно, как я тогда не отморозил себе яйца. Но мне там нравилось. Самолеты иногда взлетали прямо над головой, один за другим, оглушающий рев пробирал до печенок, словно все вокруг вибрировало одной гигантской турбиной, и я ужасно завидовал стальным птицам. С неба мои проблемы, наверно, казались бессмысленной ерундой…

За неделю у меня появился излюбленный пень, где я просиживал часами, слушая гул турбин. Даже родители не подозревали, что я забил на школу, потому что розетка нашего старого телефона сломалась окончательно, и одноклассники с классухой меня пока не беспокоили. И вообще, предкам было не до меня, хотя с работой у папы что-то все-таки наладилось. Он больше не сидел дома, горестно пялясь в телек с бутылкой, а мама мне всегда доверяла, так что о прогулах я вообще не парился. Да и страхов за несколько дней безделья поубавилось. Про Кибиша я старался не вспоминать, словно его никогда не существовало. Это отлично помогло. Я даже подумал, что хуже уже не станет, всё позади. Да, стремно, но живут же как-то другие уроды? Тоже радуются жизни, как нормальные, о чем-то мечтают, влюбляются. Вот и я… Урод, наверно, раз даже на ненависть после всего не способен. За что мне ненавидеть Сашу? Он классный. Даже слишком. Сам я дурак, что мечтал и поверил, что мечты почти сбылись. С другой стороны, хорошего тоже было много, очень, и если отмотать всё, что у нас с ним было назад… я бы не стал ничего менять.

Мне даже как-то полегчало, когда я до этого додумался. Я представил, как по волшебству возвращаюсь в прошлую весну, и прошу Зарина открыть мне великие тайны. От идиоткой картинки самому стало смешно, а Саша тогда тем более решил, что я его подкалываю. Хотя кто его знает, что он там на самом деле решил.

Я как раз об этом думал, что тайн и загадок после нашего общения всегда становилось гораздо больше, и пора уже с этим смириться и жить дальше, когда попал под ливень, пришел домой раньше обычного, и на пороге своей комнаты споткнулся от странного явления: в кресле у окна, занимавшем треть моей комнаты, сидел Зарин и слушал музыку в плейере. На какое-то мгновение я даже поверил, что меня глючит. За окном были влажные сумерки со спецэффектами вспышек молний, смотрелся он на таком фоне особенно впечатляюще. Я убрал с лица мокрую челку, развернулся и заглянул на кухню и в родительскую спальню, но кроме Зарина, в квартире никого не было.

- Меня твоя мама пустила, - объяснил он, вставая и потягиваясь. – Ушла только что. Кстати, она в курсе, что ты на школу забил?

Я сглотнул, собрался уже оправдываться, потом хотел, наоборот, возмутиться, какое ему дело вообще, но ничего не сказал. Не имел права голоса. И просто пожал плечами.

- Ты две контрольных пропустил.

Я сбежал на кухню и на автомате стал ставить чайник, чтобы согреться и занять себя чем-то привычным. Я, кажется, даже дрожал от холода, хотя до этого не замечал. Зарин встал в дверях кухни, сложив руки на груди.

- Давай так, - сказал он решительно. - В понедельник придешь на пересдачу алгебры, а то Светлана Александровна пару влепит.

Я вдруг вспомнил, как просил Зарина вернуться по просьбе его отца. В горле набухал тугой холодный ком. Интересно, его классуха прислала?..

Саша положил какой-то листок на стол, а я подумал, как круто иметь безграничные запасы самоуверенности. В любой ситуации – король. И все всегда ведутся. И на что я надеялся?

- Все думают, что ты заболел, - продолжил он. - Но смотри, справка только до двадцать пятого.

Судя по интонации, я должен был что-то ответить. Я неловко отложил ложку, которой невыносимо громко размешивал сахар, она со звоном упала на пол.

- Хорошо, - проговорил я.

Мне показалось, это достаточно нейтрально для благодарности за ненужную заботу и суету.

- Так что в понедельник иди учиться... – уже менее уверенно сказал Зарин.

Я кивнул, глядя в сторону.

- Потом самолетами полюбуешься.

Это было каким-то изощренным издевательством, и с каждой фразой меня раскатывало все больше и больше. Всмятку. Я сглотнул и снова едва заметно кивнул. Потом отвернулся, зажмуриваясь изо всех сил.

Но ему было мало.

- Илья… пожалуйста.

И я взорвался.

- Что? Что тебе от меня надо? Я не хочу никуда идти! Я не хочу никого видеть! Отвали от меня! Мне не нужно ничего, просто забудь, уже давно ведь забыл, что опять?

Я задохнулся, не высказав и десятой части, просто сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я вытер глаза, переступая через лужу кипятка с осколками чашки. Прошел мимо него в прихожую, повернул замок на входной двери и зажал ледяные пальцы под мышками.

- Уходи.

Он подошел, мрачно глядя мне в глаза. Повернул задвижку обратно и прислонился к двери спиной.

- Нет.

Я отпихнул его плечом, с трудом пытаясь открыть дверь, Зарин навалился на нее сильнее, выставив руки, чтобы поймать меня в их кольцо.

Это была самая беспомощная драка в моей жизни. Не могу это объяснить, но я не мог его ударить. Не мог сделать больно. Хотел, чтобы выместить всю злость, и обиды, чтобы хоть немного полегчало – и не мог. А оттащить просто так от двери, чтобы потом вытолкать наружу не получалось. Возня отняла все силы, я сдался, а он так и прижимал меня к себе, обжигая выдохом шею.

- Зачем? – устало спросил я. - Ты еще и следил за мной?

- Ты просто ходишь и ничего вокруг не видишь.

- Я и не хочу никого видеть.

- Я знаю, - Саша медленно опустил руки, чуть отстраняясь. – Поэтому я не… не приходил раньше.

- И сейчас не стоило.

- Нет, сейчас уже можно... Я хотел всё рассказать. Чтобы ты перестал меня ненавидеть.

- Что – всё? Впрочем, не важно. Я же не тебя ненавижу.

Гадкое ощущение мгновенно накатило снова, я был противен себе до тошноты. Зарин наверняка все видел, и ему должно было быть неприятно стоять так близко. Я именно этого и хотел, кажется, когда решил переспать с Кибишем, и сейчас ждал, когда он перестанет притворяться, и отвращение вылезет наружу.

Он осторожно провел вдоль моего плеча, потом дотронулся пальцами до шеи, поднимаясь выше.

- Еще… я хотел убедиться, что ты не с ним.

- С кем?

Я заметил, как против воли щеки теплеют. Он же всё знает, наверняка, и пришел просто поиздеваться. Посмотреть, как я буду мямлить, притворяться идиотом. От ласкового прикосновения в сочетании с ужасом меня парализовало.

- Кибенкин тоже не ходил в школу, - объяснил Зарин, перебивая мой мучительный внутренний монолог.

- Он больше не придет, - вдруг понял я. – Никогда.

Я посмотрел Саше в глаза, словно очнувшись, и рассмеялся, отталкивая от себя его горячие руки.

- Все нормально, Саш. Не надо ничего рассказывать. Я тебя не ненавижу. Ты опоздал. Хотя нет, слушай… Почему ты решил, что я могу быть с ним? Просто интересно…

- Вы держались за руки.

Меня снова начало колбасить. Временное наваждение прошло, сердце снова сковало противным холодом. Я не мог и не хотел делать ему больно, но бить для этого было не обязательно.

- И что? Что, по-твоему, могло быть потом?

- Он должен был тебе признаться, - неуверенно произнес Зарин, глядя на меня с сомнением. Потом легко закончил: - Я на это и рассчитывал. Я видел, как вы ушли… Все видели. И решил, что так будет лучше.

- Нет, - я улыбнулся. - Я с ним переспал. А потом ушел, потому что должна была прийти его бабушка.

Зарин побледнел, в его глазах мелькало недоверие, возможно он всё-таки сомневался, что я не брежу или шучу. Поэтому я добавил:

- Какой процент на то, что он меня трахнет, ты оставил в своих расчетах, Саш?

Он дернулся, сжав кулаки, и я непроизвольно подался навстречу, ожидая удара. Я даже хотел этого, хоть самому почувствовать отрезвляющую боль, может, тогда пойму его. Но он ничего не сделал, а я спустя мгновение продолжил, чтобы уж наверняка:

- Ты все предусмотрел, правда? Ты, блять, даже справку для школы мне сделал! Потому что уверен, что я приду, никуда не денусь! Не приду, понял? Меня тошнит от вас!

- Илья! - Зарин снова схватил меня за плечи. – Он не мог. Он бы не стал.

От Саши веяло теплом, знакомый запах проникал в легкие, и от этого я чувствовал себя еще отвратнее. Словно прокаженный.

- Почему, если бы захотелось? И я был не против. Я же сам к нему…

- Замолчи!

Он прижал меня крепче, пытаясь убедить в своей правоте то ли меня, то ли себя самого. Я позволил себе еще один вдох, уткнувшись ему в шею, и потом отстранился.

- Ты мне не веришь. Сейчас, подожди.

Тетрадь Кибенкина я бросил вместе с неразобранным пакетом еще неделю назад. Пакет нашелся под завалами одежды и скинутых на пол учебников.

Зарин с непонятным выражением то ли тревоги, то ли брезгливости пролистал сразу в середину, где кончались исписанные страницы. Я отвернулся к окну, почти физически ощущая, как с каждой прочитанной строчкой будет расти в нем отвращение. На ревность или боль я уже не рассчитывал, просто хотелось быть честным. Может, тогда он перестанет меня мучить? Когда увидит, что от меня осталось?

- Тебе стоило это самому прочитать, - сказал Саша. – А не показывать мне. Я теперь даже не знаю, что сказать.

Я промолчал, что тут скажешь, действительно. Но читать о своем падении я точно не собирался.

- Хотя знаешь, - протянул Зарин. – Я проникся! Я был не прав. Он оказался честнее… Я бы так не смог.

- Можешь забрать его мемуары с собой, если так понравилось, - выговорил я.

- Тебе тоже понравится. Насчет признаний я, кстати, угадал. Давай, зачитаю...

- Нет! – Я в два шага добежал до Саши, пытаясь забрать у него чертову тетрадь. – Дай сюда!

Он отвернулся, отбиваясь и пряча тетрадку под толстовку. Я толкнул его к стене коленом, полный решимости разорвать и толстовку и все, что под ней, чтобы добраться до Кибенкиных откровений и прекратить издевательства.

- Хватит, слышишь! Я не хочу этого слышать! Просто свали отсюда! Пожалуйста…

- Илья, успокойся. Ничего не было! Я же говорил – он не мог.

Он говорил, пытаясь удержать меня на расстоянии, потом перехватил ладони и потянул на себя.

- А это не имеет значения! - Бросил я ему в лицо. – Я сам к нему пришел, понимаешь? Я хотел этого! Я разделся. Сам. Я хотел, чтобы он это сделал со мной!

В горле снова распух мерзкий ком, отчего голос предательски дрогнул. Но все равно стало легче. Прямо как после рвоты.

- Ага, так сильно хотел, что напился и вырубился. Чтобы только не помнить потом ничего и не чувствовать, правда? Постель хоть не заблевал от желания?

Я не знал, что ответить, Саша был прав, и от этого ситуация стала казаться еще отвратнее. Даже потрахаться с Кибишем не смог по-нормальному…

- И ради чего? Кому ты хуже хотел сделать?

- Никому.

- Илья, - он поймал мой взгляд и затянул в свое темное гипнотизирующее озеро. – Я же говорил, что придумаю что-нибудь, помнишь?

- Не помню.

- Что лучше уеду, если ничего не получится…

- И что? Когда отваливаешь?

- Я не мог прийти раньше. Я должен был убедиться, что [i]он[/i] больше ничего вам не сделает. Ты вообще в курсе, что твоего папу в тюрьму могли посадить? Он поставил подпись на накладной с поддельными деталями для регламента… Ты, блин, слышишь, что я говорю? Это подстава была! Хозяин частного самолета – старый знакомый моего отца. У него свой ангар, свои инженеры, свой ЧОП. Ты думаешь, инженера Ильина просто так с загибающегося завода пригласили на обслуживание самолетов? Нет, специалиста, конечно, хорошего взяли, Мельников не стал бы просто так рисковать, ему и правда нужен был инженер. Он даже мог не знать о подставе, не важно. Это еще осенью началось… Я думал, что справлюсь, что все угрозы – бред, и до этого не дойдет. Я, блять, до последнего не верил, что мой отец пойдет на такое. И не мог понять еще, откуда он всегда всё знает. Я и не врал ему никогда поэтому – он и так всё знал. Но потом не выдержал… Прости, правда. Я думал, что это Романова, я даже ее домой позвал в феврале, когда отец должен был вернуться. – Зарин улыбнулся. – Досталось бедной Ане.

- Татьяне тоже досталось?

- Да ну, ты что. Отец только поржал. И пожалел бедную учительницу. Хотя я вообще не для него это устроил… Там уже поздно было, он мне не верил. Я ему соврал тогда, про нас. Под лестницей, помнишь? Я не мог не соврать! А потом думал, что он жучки где-нибудь прицепил, или шпионы везде мерещились… Мне очень жаль, что твоя семья пострадала из-за меня. Но сейчас все нормально будет.

- Нормально? Ты мне сейчас рассказал, что твой отец следит за тобой и устроил подставу после того, как мы поцеловались под лестницей. А лупить тебя не проще было, чтоб не дружил с кем ни попадя?

- Не помогало.

- Ты прикалываешься, что ли?

- Нет, серьезно. Вот поэтому я тебе ничего не рассказывал, понимаешь? Такое нельзя рассказывать.

- А сейчас за дверью тоже шпионы тусят? Блин, мне уже страшно.

- Нет, я его вычислил, хоть и поздно… Понимаешь, я думал, что кто-то за мной следит, чтобы отцу жаловаться. Ну, соседка снизу сколько всего выдумывала, помнишь? Папа к ней на чай заходил всегда, весь бред зачем-то выслушивал. Потом я думал на Макса. Дядя Саша, его отец, погиб четыре года назад, хотя покушение было на Игоря Зарина. Нас с мамой папа сразу в штаты отправил, а сам вернулся сюда к любовнице, и племянника рядом пристроил. Макс его слушается во всем, не обламывается. Я думал, а что, если он мне завидует? Бред, конечно.

- Стой, у меня башка сейчас лопнет. Кто за кем следил? Кто жаловался? Максиму тоже нельзя с девушками встречаться? И он на тебя валил?

Саша потер лоб, потом рассмеялся.

- Ладно, забей. Макс не при чем. И Оля с Аней тем более. Не нужен был я никому, всё было зря. Он только за тобой следил...

Саша вытащил многострадальную тетрадь и бросил ее на стол.

- Теперь не будет.

Саша перестал меня удерживать, когда я отшатнулся.

- Нет, - я покачал головой, не желая верить в такую жесть. – Это перебор. Даже для Кибенкина…

- Кибенкин не знал, что так выйдет.

- Всё равно. Зачем?

- Думал мне отомстить, наверно. Надеялся, что строгий папа накажет, если узнает. Это я виноват… Я думал, что если сделаю вид… Не знаю, чтобы со стороны никто не понял про тебя… притворюсь, что ты мне не нужен. Или наоборот. Свалю к друзьям, типа Димона, чтобы отцу доложили, в какой компании я развлекаюсь, и он забыл вообще о твоем существовании. Только прикол был в другом. У тебя же на лице всё написано было. Всё, что нужно было доложить.

Я не хотел ему верить, но не мог выкинуть из головы слишком яркую картинку. Как теплые лучи наполняют светом глаза Кибенкина, когда он просит прощения. Это тоже было не по-настоящему? Зачем он так со мной?!

- Кибенкин не подозревал, что у тебя из-за этого проблемы, - ответил Саша, потому что я спросил это вслух. – Он даже не представляет, с кем связался… Радовался, что ты именно по моей вине переживаешь, и ждал, когда тебе надоест. Я не знал, что делать, я не был уверен, что дело в нём, только когда до дневника добрался, всё понял. И написал ему прямо там. Как есть, что из-за него произошло. Кибенкин должен был прочесть сразу, а потом вы ушли, потому что ему, видимо, нужно было признаться.

- Всё просчитал?

- Да. Мне было его жаль. Не повезло ему.

Я даже растерялся от такого вывода, не зная, смеяться мне, или злиться. Жаль Кибенкина мне не было, и Сашино избирательное «великодушие» бесило.

Да и стратег он хреновый оказался.

- Это всё? – Поинтересовался я мрачно. – Или есть еще сюрпризы? Ты только за этим пришёл?

Он почему-то заржал.

- Вообще-то нет. Но без предисловия ты бы сопротивлялся. А я так не люблю.

- Не сопротивлялся бы, - я пожал плечами. – Сил особо не было.

- Еще лучше. Некрофилия даже Кибиша не вдохновила. Кстати, не понимаю, - сказал он, - как ты вообще додумался с ним пойти. Зачем?

Я промолчал и Зарин продолжил рассуждать:

- Интересно, может мне тоже стоит попробовать? Чтобы понять тебя, наконец. Точно. Лягу под Кибиша. Чем отвратительнее, тем ярче потом просветление, да?

- Не выйдет. Он же уехал. И вообще он с тобой… не стал бы.

- А ты?

Я, конечно, понимал, что он прикалывается, но сравнение задело.

- Ну, если ты уверен, что со мной будет так же ужасно, как с Кибенкиным, то можно попробовать.

- Отлично.

- Но сейчас не получится. - Я даже попятился от него, не зная, чего ждать. – Есть проблема… Я после… откровений и… экспериментов с… просветлением как-то не хочу ничего.

- Захочешь.

Я уперся в кресло, отступать больше было некуда. Сложил руки на груди, копируя его жест.

- Придется сильно стараться… - Предупредил я. - Дохлый номер. Оно того не стоит.

Не то, чтобы я ждал, что Зарин отступит, но надежда была. Я и так был слишком раздавлен, и не хотел терять себя окончательно. А это было неизбежно: стоит только немного поддаться, крышу снесет, как обычно. А потом будет такой же неотвратимый отходняк, и новое дно, только вот ниже уже некуда.

Ни за что!

- Илюш, ты боишься меня?

Зарин улыбнулся темной предвкушающей улыбкой, а я сжал губы, не имея никакой возможности остановить это. Такое обращение с именем я только от мамы спокойно воспринимал, в далеком детстве! Саша прильнул ко мне, лизнул, потом, не дождавшись ответа, потянул джинсы вниз.

- Не все так плохо, - сообщил он и, не отпуская взглядом, опустился на колени.

Я вот этот его взгляд никогда, наверно, не забуду. Как будто он меня сожрать решил и загипнотизировал, как Каа бандерлогов, так, что я не видел и не слышал больше ничего вокруг. Только его темные, словно черная вода в болоте, глаза. Он насадился ртом на мой член, после чего перед глазами все начало расплываться, но этот кадр отпечатался на сетчатке ожогом. Он знал, что делает, что еще немного, и от крышесносных ощущений я забуду обо всем на свете. Мне даже самому уже хотелось поддаться, пусть делает, что хочет, только бы не останавливался. Пусть съест, проглотит или выплюнет, но сейчас я чувствовал себя не просто снова живым, а прежним. Видел себя его жадными глазами, чувствовал себя его рецепторами, он точно так же кайфовал, притягивая меня к себе за ягодицы, чтобы засосать глубже и слаще. Я зарылся пальцами в его жесткие волосы, чуть подтолкнул, едва устояв на ногах, но рука, словно чужая, потянула голову назад. Ударная доза персонального наркотика снесла все мысли. Остался только голод, мне было его мало, хотелось ощутить больше: руками, губами, на вкус и впитать кожей, чтобы открыть заново. Мы дышали одним воздухом, и каждый вдох пьянил все сильнее. И где-то в глубине раззадоривал страх и неловкость, не знаю чей – его или мой, чувства смешались и резонировали, я перестал сдерживаться и прятать этот голод. Я хотел его. Давно, долго, безнадежно, и больше не мог остановиться. Ни за что.

Когда-то много раз представлял себе… напряженную спину, которая плавилась бы под ладонями, низкие стоны, невесомое сопротивление, и первобытное древнее желание захватить как можно больше, проникнуть дальше… Но сам растворялся в ощущениях, теряя себя в охватившем нас обоих мареве и ослепительной вспышке ядерного взрыва. Просветление, ага. То самое.

Меня вынесло прибоем на ковер рядом с Сашей.

Было так круто, словно я первый раз вышел на свежий воздух из затхлого погреба. И ничего другого не имело значения: что было раньше, или будет потом. Совершенно ни о чем не парился.

Разве что...

- Все продумал заранее, да? И это тоже по плану? – Вдруг спросил я, улыбаясь про себя.

Он приподнялся надо мной на локте. Зрачки в его глазах словно закрывали всю радужку, в их блеске я мог различить свое отражение.

- Вообще-то, этот план был прошлогодним.

- Не верю.

Саша рассмеялся.

- Ну, я всегда готов… к вариантам, - сказал он, хотя голос и интонация никаких вариантов явно не оставляли.

Волна дрожи поднялась по позвоночнику. Мне было кайфово и не хотелось шевелиться, но я тоже приподнялся. Потом посмотрел вниз и мне мгновенно поплохело, и несколько секунд я боялся отвести взгляд, сгорая со стыда и ужаса мысленно проклиная себя за то, что мог причинить ему боль. Пока Саша не проследил за моим взглядом и не спросил про зеленку. Меня даже в холодный пот бросило.

- Какой ты нежный, - заметил он со странным выражением.

- Я? Это у меня?..

- Это уздечка. До свадьбы заживёт... Если не будешь напрягаться.

- До какой свадьбы? – Тупо переспросил я.

Он выматерился и заржал в кулак.

Я упал обратно на ковер, в шоке уставившись на люстру. Шутник, блин.

- А ты как?.. – Спросил я, сгорая от смущения.

- Думал, будет хуже. Шучу, офигенно. Повторим? Ну потом, как-нибудь… Когда заживет.

Потом я еще успел перепачкать зеленкой всю простынь и подушку с обеих сторон, пока не раздался шум ключа в замочной скважине, и пришлось наспех приводить себя в порядок, сдерживая нервный смех. Родители ничего, конечно, не заподозрили и даже уговорили Зарина поужинать. Это был самый неловкий ужин в моей жизни, я боялся поднять глаза от тарелки, кусок не лез в горло, мне казалось, у меня на лбу все написано. И все только делают вид, что не замечают, потому что слишком стрёмно такое обсуждать. Но Саша совсем не переживал, был на своей привычной волне и так искренне интересовался всем подряд, что я очередной раз поразился, как у него так легко получается.

Наверно, если бы я знал, что вижу его последний раз, я бы не сидел унылым поленом, а не сводил бы с него взгляда, ловя и запоминая каждый жест и выражение лица. Но мне снова казалось, что впереди еще целая вечность, а не несколько мучительных мгновений, которые пришлось разделить с родителями. Если не считать еще неловкого поцелуя в подъезде под мерцающей голубой лампочкой, когда я обтер спиной побелку и услышал то, что всегда знал и без слов.

***

Эпилог

Я пришел раньше всех. Не только потому, что благодаря рабочей привычке никогда не опаздываю, и даже не совсем из-за любопытства поскорее увидеть бывших одноклассников… Просто когда приходишь позже – привлекаешь слишком много внимания. Мне этого не хотелось. Я не был на предыдущих встречах, ни разу не удавалось приехать, но сейчас все совпало – и рабочий график, и все-таки юбилей классной руководительницы, и даже ностальгия появилась. Должны были собраться все, даже те, кто до выпускного не дотянул. Некоторые решили приехать из других городов и даже стран ради этой исторической встречи, не только я. Татьяне Ивановне все-таки удалось сдружить наш класс, раз народ так резво решил собраться. Очень странное чувство – видеть всех взрослыми. Даже не верится, что сам такой же. Только сама Татьяна Ивановна не изменилась, я бы даже сказал, наоборот – похорошела. Она так и не вышла замуж, но в сорок три родила сына (сказала – сделала себе подарок прямо на день рождения) и теперь выглядела лучше, чем я ее помню со школы.

А вот Кибенкина я бы ни за что не узнал. Только взгляд прозрачно-серых глаз остался такой же пронизывающий, как рентген. Больше ничего общего с тем, что я помню. Такой серьезный собранный дядя, не знал бы, что ровесник, дал бы еще лет на десять больше. Жесткая осанка, строгий костюм (единственный, кстати, кто пришел в костюме), очки, и при этом вместо прежней зажатости – такой милый и предусмотрительный, шутит с девчонками и с интересом расспрашивает Татьяну. Правда, о себе ни слова не рассказал даже на прямые вопросы, как-то незаметно вместо него отвечали про себя другие, только уклончиво отмахнулся, что он обычный офисный планктон.

Я был рад его видеть, и рад, что с ним все в порядке.

И подумал, а ведь он сдержал обещание. Что я никогда больше его не увижу. Это ведь реально другой человек. Впрочем, я тоже. Я тогда как-то пытался представить, каково это – вот так все бросить – и уехать? И куда? Народ с подачи Романовой еще ржал про мальчика, который очень хотел в Тамбов, но куда именно он свалил, никто точно не знал. Ко мне даже подходила Юля из А-шек, интересуясь судьбой третьего Пушкина, а потом и руководитель драм-кружка подловил в школьном коридоре, но я худруку ничем помочь не мог. А Трофимова однажды поинтересовалась, не я ли виной Сашиного отъезда. Я бездумно спросил «какого? », потому что припарился в тот момент мыслями о Кибенкине, и Оля подозрительно призадумалась. В общем, я даже сходил к его бабушке, чтобы убедиться, что все в порядке. Это было тяжелое испытание, мне пришлось выслушать историю всей нелегкой судьбы бедного Сашеньки, которого непутевая мамаша принесла в подоле лет в шестнадцать, бросила и сбежала с другим женихом, по словам бабушки, старым козлом, даром что потом стал полковником. Я так и не понял, куда он уехал, но когда ушел, переживал уже не за судьбу Кибенкина, а за его одинокую бабушку, которую мне стало ужасно жаль. Я зачем-то обещал иногда приходить в гости, потом пару раз зашел с Витой, а потом более совестливая Вита заходила без меня (видимо, бабушка увидела в ней сходство со своей непутевой дочкой – но это уже другая история).

И еще я записался в драмкружок в одиннадцатом классе. К юбилею Пушкина в июне постановка понравилась, даже без трагического героя. На следующий год ставили к юбилею Великой победы, но я участвовал, конечно, не из-за Кибенкина, про которого вообще забыл к тому времени.

- Илья, а Сашка-то когда придет?

Я обернулся к Лене Нагаевой, которая сидела за Олей, Трофимова даже отклонилась назад для удобства.

- Что? – Переспросил я.

- Саша Зарин.

- Я должен знать? – Я глупо улыбнулся.

- Почему бы и нет? – Мило оскалилась она в ответ. - Я, кстати, подписана на твой инстаграм. И на Сашин фейсбук. У вас так много общего…

- У тебя есть инстаграм? – Удивилась Оля.

- Я тоже на тебя подписалась, - с укором сказала мне Попова с другого конца стола. – А ты в ответ – нет.

- Да он просто не заметил, наверно, - ответила Поповой Лена. – Такой популярный, офигеть. Сколько у тебя подписчиков, до сотни тысяч уже дошло? Завидую твоей работе.

Я вытаращил на них глаза, еще несколько человек уткнулись в телефоны, чтобы проверить. До сотни не дошло, кстати.

- Таксист – он и в Африке таксист, - буркнул я, надеясь отвлечь народ от изучения моей жизни по фотоблогу.

На самом деле я так не считал, конечно, это были слова тетеньки из медкомиссии перед поступлением, которые до сих пор веселили.

Никто все равно не обратил внимания.

- Вот поэтому меня нет в соцсетях, - тихо заметил Кибенкин.

Я встретился с ним взглядом, чувствуя, как щеки начинают гореть все ярче. Он смотрел в ответ немного смущенно и с сочувствием.

К счастью, в этот неловкий момент появился долгожданный Зарин, и шпионские находки бывшей тихони Лены пока остались без внимания. Сначала он обнимался с Татьяной и девчонками, потом мы поздравили бывшую руководительницу с юбилеем, и, урвав минутку, я незаметно вышел из-за стола. Ненадолго, хотя бы подышать влажным ноябрьским воздухом. Тяжело вообще вот так не курить и не пить, на самом деле, не знаешь, куда приткнуться в непонятной ситуации. Я достал телефон и нашел на фейсбуке профиль Зарина. Посмотрел несколько фотографий с заграничными пейзажами… Точно такими же, как выкладывал в фотоблог я сам. Хотелось ругаться матом.

Последний раз я заходил к нему на страницу лет пять назад, прямо перед нашей встречей. На всякий случай, вдруг не узнаю. Он тогда хотел сделать сюрприз, но Вита его сдала, и сюрприза не получилось. Вообще, глупо с его стороны было думать, что Вита мне ничего не расскажет, но другого способа меня увидеть у него не было. Желание было сильным и неожиданным: десять лет до этого Саша спокойно жил далеко и возвращаться не собирался, тем более уехал с таким трудом. Пришлось порвать все связи с отцом и его семьей, отказаться от благополучного обеспеченного будущего, чтобы свалить за океан к самостоятельной жизни. Свобода от родительского контроля не привела ни к чему хорошему, пока мама устраивала личную жизнь в Америке с новым мужем, Саша окончательно забил на учебу и развлекался за счет богатых друзей или страдающих от безделья тусовочных подружек. В принципе, у него отлично получалось жить в свое удовольствие, в него влюблялись богатые девочки, мамы богатых девочек, он был не против любых вариантов, даже пробовал переключиться на богатых дяденек, потому что это был самый простой способ получить максимум и ни в чем себе не отказывать. Благодаря одной любовнице у него появились связи с нью-йоркским журналом, куда он отправлял циничные заметки о светских нравах гламурной тусовки, параллельно ведя русско-язычный блог для души. Но все внезапно кончилось, когда какой-то престарелый извращенец увез его в особняк в зеленых горах Вермонта, и Сашин пофигизм дал сбой даже сквозь кокаиновый кайф. Иногда извращенца навещала дочка, и после гадких вещей, которые он делал для старого любовника, юная дурочка казалась просто глотком свежего воздуха. В общем, мужик застукал Зарина с дочкой, и Саше чудом удалось сбежать. Он потом догадался, что дочка не такая уж дура, потому что подстроила это специально, но он не расстроился: трахать эксцентричного миллионера ему надоело, на подаренной тачке он успел добрался до аэропорта Бостона, где вылетел первым же европейским рейсом. Без денег на заблокированных картах, без вещей, только несколько купюр на билет. Прямых в Россию не было, он взял с пересадкой в Австрию, из Инсбрука вылетел в Москву, и тогда только смог расслабиться, потому что до России руки его последнего любовника точно не дотянулись бы. И пока Саша вспоминал, кто из знакомых сейчас может ему помочь, и не пора ли ответить папе, который уже несколько раз просил с ним связаться, он услышал мой голос. Конечно, я не лично к нему обращался, просто стандартное приветствие пассажиров на двух языках и информация о высоте полета, температуре и времени прибытия. На случай, если бы Зарин засомневался, я и представился в начале обращения. Отлично помню тот полет: первый раз довелось садиться и взлетать с зажатой между альпийских гор полосы не на тренажере.

- А правда, если я назову контейнер с едой касалеткой, меня пустят в кабину к пилотам? – Поинтересовался Саша у бортпроводницы Катерины, когда она разливала томатный сок.

Катя обворожительно улыбнулась, но Саша, к счастью, передумал. Наверно, вспомнил про жену и троих детей, которыми меня заочно наградила Олеся Попова, когда рассказывала ему о судьбе бывших одноклассников. Не представляю, как в это можно было поверить! Но Зарин, похоже, ждал от меня чего угодно и тогда не удивился.

Второй раз я вышел на связь уже на подлете к Внуково и рассказал про возможные пробки на полосе, которые могут задержать посадку. Мало кто из пассажиров прислушивается к словам пилота, но Саша, наверно, первый раз в жизни, внимательно ловил каждое слово. Голос, интонации и шутка про высокий трафик в аэропорту (кстати, это была не шутка, во Внуково всегда проблемы) заставила его сомневаться, что я давно стал примерным семьянином.

Он все-таки решил приехать в родной город после этого, все выяснить, и потом, если получится, сделать мне «сюрприз». Но сюрприз ждал его самого, когда он встретил Виту, которая сменила фамилию Тяпкина на Ильину и наконец-то стала нормально воспринимать свое полное имя Виолетта, которое с предыдущей фамилией звучало издёвкой.

Еще давно, летом после десятого класса, когда я страдал от своего разбитого сердца, представляя, что Саша никуда не уехал, а просто заболел и скоро обязательно вернется, а Вита переживала из-за своей несчастной любви к пьющему преподу, мы снова сошлись, как товарищи по несчастью. Вита больше не стриглась налысо, не красила волосы в зеленый и розовый, но и без этого выглядела довольно уныло. Потому что к преподу за новыми синяками возвращаться не хотела, а из дома скоро могли выгнать. Родители у нее считали, что муж должен быть один – нагуляла, вот и живи теперь, как знаешь. Сами они, оказывается, тоже давно имели вторые семьи, но перед друзьями и знакомыми представлялись идеальной парой. Поэтому залетела Вита конкретно. Во всех смыслах. И ситуация была безвыходная.

- Слушай, - предложил я «гениальную идею». – Так выйди замуж за кого-нибудь еще! Скажешь, что это отец. И предки довольны, отдашь им потом внучка, а сама разведешься.

- Ага. Нужен им этот внучек… И развестись не дадут. Ищи идиота!

Я промолчал, потому что за идиотом далеко ходить не надо было. Она выразительно посмотрела в ответ и, не веря, покачала головой.

Вот таким нехитрым образом я исправил свою неудачную репутацию в школе, спас Виту и даже обеспечил своим родителям кучу забот, чтобы не скучали, когда после школы я сразу уехал в Ульяновск. Все были в шоке: и в школе, и дома, да и я сам. Вита оставила ребенка моим родителям, даже академ не брала, а потом вообще нашла новую страстную любовь, на этот раз

в лице то ли мента, то ли следователя. Я его ни разу не видел, но Вита рассказывала, что он совершенно чокнутый, и она в восторге. С «внучкой» Аленкой мои родители расставаться не хотели, Вита была не против. В принципе, все были счастливы, а мне никто не задавал неудобных вопросов, и ни разу не пришлось оправдываться про «первым делом самолеты», когда все парни с курса нашли невест и поголовно переженились.

Развестись за десять лет мы так и не удосужились. Виткин мент почему-то был совсем не против, что она официально замужем за другим, и у их детей моя фамилия, а как ее родители реагируют на наш долгоиграющий «брак», я даже не знаю. По идее, должны радоваться. Ну а я вообще приезжал домой на неделю раз в год, и мне было не до этого.

Зарин узнал у Виты, где меня можно найти в выходные дни, но только после того, как об этом ей сказал я. Сюрприза не вышло. Но он об этом пока не знал, да и приезжал в родной город все равно не зря. Заодно Саша помирился с отцом, даже больше того – помог ему с криминальными конкурентами, анонимно написав в городской портал разгромную статью-расследование. Саша умудрился найти знакомых в прокуратуре и благодаря наводкам Зарина-старшего вскрылись интересные подробности предпринимательства одного важного должностного лица. Он держал бизнес эскорт-услуг, помимо прочего, а громкое дело в местной прессе помогло прикрыть эту лавочку и систему вымогательства заодно, что пошло на пользу делу его отца. Татьяна Ивановна могла бы гордиться бывшим учеником, хотя вряд ли она ожидала такого эффекта от бесконечных Сашиных сочинений про любовь в десятом классе. А вот папа перестал считать Зарина конченным наркоманом и альфонсом, это дорогого стоит. Тем более, что Саша больше никогда не был ни тем, ни другим.

Подходящие выходные, чтобы несколько дней подряд, выдались не сразу. Я даже успел поволноваться и передумать, но не встретиться не мог. Чтобы всю жизнь потом жалеть? Ну нет, один раз хотя бы нужно было это пережить. Я поехал кататься на горных лыжах, как собирался сделать и без него, и, борясь со стыдом, отправил Витке даты и название отеля. Мне было смешно от самого себя. И любопытно. Но веселье слегка подугасло, когда, укатавшись в первый день, я вернулся в отель вечером и увидел в лобби Сашу Зарина… И понял, что мне ничего не светит. На него оглядывались все женщины и не только, дело было даже не во внешности, он просто притягивал к себе внимание, как намагниченный. Самоуверенность, довольно заметная в школе, стала еще ярче, теперь к ней добавилось что-то порочное во взгляде, хотя к чему оговорки – взгляд был ****ским. Он был центром, знал это и явно наслаждался. Я почувствовал себя бледным мотыльком. И, не сопротивляясь мотыльковой судьбе, пошел на пламя. Он был удивлен «неожиданной» встрече, не знаю, насколько искренне, и позвал поужинать тут же. Я до этого тоже рассчитывал на ужин; я был голоден, устал, а перед рестораном стоило еще переодеть влажное от пота термобелье, но вместо этого я просто предложил сразу подняться ко мне.

- К черту ужин. – Сказал я, и на этот раз он действительно удивился.

Впрочем, сам Саша утверждает, что все было не так. Он незаметно сидел в углу у бара, разгребая на ноутбуке рабочую почту. Хотя меня заметил сразу и ждал, пока я пристрою лыжи к стойке. Он представлял себе приятный вечер, если, конечно, я согласился бы вообще пообщаться с ним. Вечер воспоминаний, наверно. Очень мило с его стороны… Поэтому он был не удивлен моим неожиданным предложением, он был им шокирован. И понял сразу, что Вита его сдала, что я сам хотел его увидеть, и что приехал только ради секса. На один раз, вряд ли больше. Вот такой вечер воспоминаний. Хотя что вспоминать, кроме этого? Да, за этим я и приехал. У меня в личном плане было довольно тухло, разве что пару раз знакомился с парнями на сайтах – первый из них сразу выставил счет за встречу, второй унес мой бумажник и телефон. И был еще Никита, бортпроводник, с которым мы работали. Мне кажется, он запал на меня только из-за формы. Встречались мы редко, а потом он выцепил богатого еврея из первого класса и уволился.

И я ни разу ни с кем не был снизу.

Поэтому сейчас был совершенно не против «воспоминаний» в любом виде, в этом Зарин не ошибся. Не то, чтобы на один раз, но я не верил, что он сам захочет повторить. Слишком разные миры, он ведь даже не знал, где и с кем окажется завтра, а я летаю по маршрутам…

Он говорит, что все было наоборот. Оглядывались тогда не на него, а на меня (из-за кислотного лыжного костюма, разве что), а он сразу решил, что никуда меня не отпустит. Все равно я тоже не представляю, какое расписание ждет меня даже на следующей неделе и куда придется лететь. Саша ведь сначала и сам не знал, зачем хотел этой встречи – просто не мог выкинуть из головы голос, услышанный на высоте в несколько тысяч метров, потом вдруг вспомнил. Когда-то даже сочинения писал на эту тему. А потом решил, что все равно умеет только влюбляться, и этого достаточно. В принципе, если люди сами по себе нравятся, то любить их не обязательно, жить и так довольно приятно. Этого хватает для удовольствий, не обязательно самому испытывать «свободу» и «чувство полета» про которые когда-то писал Татьяне Ивановне. Ему постоянно кто-то нравился, он влюблялся во всех, с кем спал, и в него влюблялись в ответ. Одни, чтобы оправдать неожиданное влечение с похотью. Другие – чтобы оправдать суммы, которые переводили на его счет. В такую любовь он не верил, а «влюбленностью» сознательно пользовался. И не ждал другого. Но пока мы поднимались на лифте, а потом я застрял перед дверью, потому что от спешки и заметного волнения не так и не туда прикладывал магнитный ключ, он начал что-то вспоминать. Саша забрал у меня карточку и, прежде чем открыть дверь, притянул за воротник куртки и поцеловал. Это подействовало как лошадиная доза транквилизаторов – меня, кажется, вырубило из сознания, и мы ввалились в номер, больше не отлипая друг от друга. Меня повело, как разогретый воск на огне. Почти как в школе, только еще хуже. В пятнадцать лет впадать в транс от одного прикосновения казалось вполне естественным. А сейчас я даже не заметил, как поддавался его движениям и хотел, чтобы он меня трахнул. Плевать, что я ничего о нем не знал, это был совершенно чужой и незнакомый человек, но зато я знал, что такого больше ни с кем не будет. А еще – это было слишком круто, чтобы рискнуть повторить. Так что я решил позорно сбежать прямо утром. Хрен с ними, с лыжами и отдыхом. И с лучшим сексом в жизни.

Зарин наблюдал на моими сборами с кровати. Потом понял, что я не шучу и сел на постели.

- Вроде всё не было настолько плохо.

- Нет, - я нервно усмехнулся.

- Срочные дела нашлись?

- Нет. – Меня бы тоже взбесила такая ситуация, я его прекрасно понимал. Поэтому сказал все, как есть. – Никаких дел до вторника. Прости, Саш. Просто всё было лучше, чем я себе представлял.

- Ага... Логично.

- Мне лучше уехать.

- А мне что теперь делать?

- А что ты хочешь?

Глупый был вопрос, конечно.

Саша до сих пор считает, что всегда любил меня больше. Просто я слишком эгоистичен, чтобы понять, что он чувствовал, и кроме секса никогда ничего от него не хотел. Он с этим смирился, а я смирился с ним, и уехали мы потом вместе, после нескольких солнечных дней на горных склонах и темных невыносимо жарких ночей после. На этот раз я летел из Инсбрука пассажиром, и Саша сидел рядом. В голове тогда была полная каша, но как-то к ней нужно было привыкать, потому что деваться от Зарина было некуда.

- Вот тебе и «чувство полета», - он смотрел в иллюминатор и, кажется, говорил сам с собой. А я смотрел на него. - Стоило встретить пилота ради этого.

Я тоже был вполне доволен своей профессией.

Кучу снимков из кабины во время полетов выкладывал в инстаграм, который просила завести Алёна. Она мечтала стать летчицей, когда вырастет. Профиль вдруг стал популярным последние года полтора, и я даже втянулся: писал под фотографиями небольшие комментарии про грозы, турбулентность, аэродинамику, и многие благодарили за то, что стали меньше бояться полетов.

Саша иногда летал моими рейсами, если мой обратный вылет был не сразу. Писал обзоры мест, с фото пейзажей. Я даже не знаю, сколько у него блогов. Мне казалось, там в основном про политику, а не достопримечательности.

- Не парься, всем пофигу.

Я убрал телефон, оборачиваясь. Зарин ослепительно улыбался, как обычно.

- Все в курсе? – Мрачно поинтересовался я.

- О чем ты? Илья, да никто не поверит. Там половина девчонок твои виртуальные фанатки. – Он показал в сторону входной двери из темного стекла. - Посмотри на себя. Потом на меня…

- Да, нужно быть слепым, чтобы не заметить, - я поправил воротник джемпера, пряча вчерашний засос.

- И за фотографии не переживай. Я сказал, что много езжу, это правда. У меня же бонусы в твоей авиакомпании, просто совпадение. Даже Ленка убедилась. Пойдем обратно, там весело.

И не обманул: на площадке перед баром Татьяна танцевала с Женей. Он и раньше был огромным, а сейчас отрастил пузо и Татьяна Ивановна казалась на его фоне дюймовочкой. Оля Трофимова, смеясь, не поддавалась на уговоры Леши Лукьянова. Он явно был навеселе и вспомнил первую любовь, а Оля давно была замужем за хирургом из детской больницы. Ленка с Ирой умудрились развести Кибенкина на семейные фотки, и я тогда только заметил у него обручальное кольцо. Три небольшие фотографии он носил с собой в бумажнике, было в этом что-то очень трогательное. Мне неловко было смотреть, зато Лена тщательно проверила даже подписи с обратных сторон.

- Саш, у тебя что… сына зовут Илья Ильин?

- Это фамилия жены, - без напряга ответил Кибенкин. – И имя она выбирала. По-моему, прикольно.

- Эмм, ну да. Прикольно. А от тебя там что?

- Отчество, - засмеялся он. – Разве мало?

Потом Кибенкин поднял на меня глаза и пожал плечами, словно извиняясь за совпадение. А я смотрел на него в ответ и не мог поверить.

- Пойдешь курить? – Спросил он чуть позже. – Я объясню.

Я молча пошел к лестнице.

- Офисный планктон, значит? До прокурора еще не дослужился?

Он улыбнулся.

- Ну вот, ты и так в курсе.

- И Вита!.. Ничего мне не говорила!

- По моей просьбе.

- Но Саш, зачем?! Ты пятнадцать лет прятался от меня?

- Я… Сначала – потому, что обещал. Потом встретил Виолетту у бабушкиного дома, мы как-то быстро… не важно. Когда узнал, кто она, боялся, что ты будешь против. Потом вроде не к чему было говорить, у тебя – своя жизнь, какая разница, где я? Сегодня мне просто хотелось прийти. Ну и… уговорили они меня.

Меня вдруг осенило новой догадкой.

- А ты лет пять назад не участвовал в раскрытии дела о депутате-сутенере? – Я в общем, уже и не сомневался и отрешенно заметил. – Ясно. Мои самые близкие люди – предатели.

- Просто Вита любит меня больше.

- Зарин, видимо, тоже.

- Я его шантажировал.

Я не выдержал и рассмеялся. Это была самая невероятная версия, к счастью, Кибенкин тоже это понял. И объяснил иначе:

- Просто он никогда не лезет не в свое дело.

- Ты его статьи не читал?

- Черт, ладно, - сдался Кибенкин, вздыхая. - Ты меня убедил. Зарин тоже любит меня больше.

Вот с Сашей Зариным всегда так: ему никогда не нужны были оправдания. Потому что обижаться на него было совершенно невозможно, да и бессмысленно. Иногда он рушит все мои планы, но делает это так, что претензии предъявлять все равно некому.

Например, Саша никогда не встает утром, когда я собираюсь: душ, бритва, глаженая рубашка, кофе. Обычно все рассчитано до минуты, даже если рейс в девять, а будильник на пять. Два с половиной часа в аэропорту, сорок минут на дорогу, и остальное на сборы. Почти столько нужно на тот случай, если перед выходом я зайду в темную спальню, где сквозь плотные шторы скользит рассветный луч, несмело прогоняя жаркие утренние сны. Он позвал поцеловать его на прощание, хотя в мыслях я уже далеко, в другом мире, где пахнет шампунем, бальзамом после бритья и кофе, а впереди – свежее утро и свободная трасса до аэропорта. Я быстро наклоняюсь, чтобы легко коснуться губ, в одной руке планшет, в другой – объектив, но встать не успеваю, потому что он ловит меня горячими руками и тянет обратно, в ночь и сонный жар. Он задирает и мнет рубашку, стаскивает брюки до колен, наваливаясь сверху всем телом. Постель похожа на сковородку, на лбу сразу выступает испарина, и от меня весь день будет пахнуть сексом, потому что времени после этого не хватит ни на что. Вместо аккуратной прически – расчесанные пятерней волосы, а вместо соответствующей форме осанки слабость в коленях.

Зато он круто готовит, оправдывал я потом свое малодушие. А что может быть лучше гастрономического оргазма в три часа ночи после рейса? Разве только найти его уже спящим (хотя, может, и притворяется, если судить по возбужденному члену и едва заметно прерывистому дыханию), бесшумно раздеться, залезть под одеяло и вплотную прижаться сзади. Спросонья он мягкий и податливый до головокружения, но быстро проснется, если я буду слишком медлить.

Иногда, впрочем, он всю ночь занят своими бесконечными статьями, и даже откладывает их не сразу… Но я еще со школы помню, как отвлечь его от сочинений.

Конец второй серии