Джей

Подарок для Лизы Готфрик

Поудаляв на хрен из закладок ублюдочных говножуев из Живого Журнала, самого поганого местообитания свиней, подобных нацисту Носику, я несколько успокоился и запланировал окончательно вернуть в первобытное состояние сестричку, а учитывая, что она сделана из говна, вылезла из говна, сидит в говне, то, по всем раскладам, мне тоже придется лезть туда. В говно.

- Не хочу, - бормотал я под нос, скачивая порно с жиропузыми беременными, - я ведь реально задолбался шарахаться по рунету в говнодавах и костюме химзащиты, бля, мечтал увидеть человеческое лицо, во дурень. Суки. Твари. Свиньи. Крысы.

- Это ты кого так ?

Я посмотрел в сторону вопроса и увидел одно огромное, просто - таки здоровенное местоимение, оно стояло незыблемо, точно пуговица Аркадия Райкина, мощное такое, практически конское. Заметив тень на лбу местоимения, я поспешил поправиться :

- В смысле, не ты лошадь, а мы так в детстве говорили, если чё ништяково, то : по - конски. Хер знает, отчего. Но так было заведено.

- Кем заведено ?

Местоимение гудело, задавая вопросы, почти как трансформатор. Помнится, тоже в детстве, играя в прятки я спрятался в трансформаторной будке, а потом туда зашел мужик с какой - то бабой, из горла они выхлебали пузырь бормоты, то ли " Агдам ", то ли " Арпачай", не суть, и стали трахаться. Это был первый половой акт, увиденный мною. Было мне лет шесть. Я чихнул, потому, что было лето, а в будке пахло пылью и машинным маслом. Тетка охнула, а мужик заржал, вытащил меня из угла и объяснил, что я тоже мужик, только маленький, но очень скоро вырасту и так же буду пить портвейн в трансформаторных будках и трахать стремных бабищ. Его подруга, все это время стоявшая, покачиваясь, с задранной юбкой, заорала :

- Если я стремная, то больше не дам !

Мужик подскочил к ней и с маху вдарил кулаком прямо в нос. Брызнула кровь, сначала розовая, потом темная, она темнела на глазах, капая на блузку тетки, занывшей и завсхлипывавшей. Мужик выругался и снова пристроился сзади нее. А я убежал. Кстати, меня тогда так и не нашли, значит, я выиграл.

- Ты, типа, Гришковца, - сказало местоимение, - тот тоже гонит всякую хрень.

- Гришковец - говно. Но я еще хуже. - Я закурил и выпустил дым в лицо местоимению. - Он бабло зарабатывает, а я, демонстрируя не меньший талант, чисто бесплатно. Они меня из - за этого ненавидят, все эти свиньи, - утвердительно предположил я, - но мне по х... й.

- Я тебя люблю, - гуднуло местоимение, насмешив меня.

- Так ты и не свинья. Я тебя Эльзой наименовал, - усаживая девчонку рядом на кровать суетился я, - хотел поначалу Ниной - два окрестить, но испугался гнева Витухновской, она когда злится, так смешно щелкает зубами. Ужас. А ты на хрена местоимением прикинулась ?

- Это, вообще - то, частица.

- Ламца - дрица, - вспомнил я песенку НОМа, - ты это, чай будешь ?

- Да.

- Это хорошо.

Жужжа гироскопами, потрескивая оплеткой медяшки, надраенной штрафными матросами Дамбаса, под потолком проплыл Лимонов, только что вернувшийся из тяжкого предрассветного бреда, в котором он лицезрел свою бабушку - красавицу, ходил перед ней в валенках, козырял французским и ругался по - казахски, размышляя о кастратах и ампутированных конечностях. Он вылетел в окно, оставив запах цитрусовых и воспоминание о предательствах.

- Это Лимонов был ? - Спросила она, вытаскивая мой набрякший член из узких джинсов. Сжала, сильно. Ништяк.

- Угу. Полетел за справедливостью. Прилетит к Гиркину, возьмет того за грудки и скажет.

Я специально замолчал, ожидая подсказки.

- Не, не скажет, - двигая рукой убежденно подсказала она, - и возьмет не за грудки. Да и не Гиркина.

- А чё тебя Гиркин так интересует ? - Насторожился я. - Влюблена, что ль ?

- В кого, в Лимонова ?

- А ты знаешь их настоящие фамилии ? - Ерзая в теплой руке туда и сюда счел нужным я уточнить.

- Гиркин - Шерешевский, а Лимонов - Лимонов, только не такой, как сейчас, а другой.

- Аааааа, - закричал я, чувствуя как из меня что - то брызнуло. - Знаешь, это ведь разврат. Прикинь, - зашептал я ей, - я сначала порнуху смотрел с беременными, потом с фетишистками, а сейчас с тобой пью чай и кончаю на разговоры о Гиркине и Лимонове. Нездоровая херня получается. - Я задумался над превратностями половой жизни, приведшими меня в пучину мракобесия, беспонтового калоедства и митинговых страстей, заканчивающихся всегда одинаково : люди качали головами и уходили пить вино, возмущенно кипя негодованием. - Ну их на х... й, козлов.

- Точно. Хошь я тебе стишок расскажу ?

- Ты ? Мне ? - Я попытался сказать это как можно более высокомерно, пренебрежительно растягивая гласные, кривя нижнюю губу, дергая веком, короче, показывая свое явное превосходство перед какими - то хохляцкими поэтессами. - Да я сам щас тебе нарисую стихозу.

Я встал, убирая хозяйство жикнул молнией джинсов, поправил рубашку, отставил правую ногу, взмахнул рукой и продекламировал :

- На черной стене плащ - палатки,

Укрывшей диктатуру и п... дец,

Сидели пчела - матка

И ваш опасный горобец.

Чирики - чики, все дела,

Усы, штаны, ширинка,

" Бук ", рация, " Стрела "

И проходящий мимо Минкин.

Лохматый, жуткий, с бородой,

Опасный и чутка тревожный.

Эх, революция, пой.

- А тебя за сиську тронуть можно ? - Спросил я ее неожиданно.

- Для тебя все возможно, - разрешила она, закидывая ногу на подушку.

- Я тоже так думаю, - подтвердил я, зарываясь лицом между сочных маркоташек. Спускаясь ниже я размышлял о еврейках и хохлушках, оказавшихся людьми, сумевшими вытерпеть все мои бзики и закидоны. Я лег на ее живот, напевая симбиотическую хрень из Маймонида и Шевченко, причем, я не знал, что или кто это - Маймонид, а Шевченку, козла, видел по телевизору и слышал по радио, давно. Гад конченый. Пидарас.

- Ты чё там, заснул ?

- Почти, - пробормотал я, пригревшись на круглом животе. - Шевченко мешает, сука. - Я плюнул и заснул. Во сне я видел голого Лимонова и Шевченко, голосующих друг за друга.