Авантаж и сиськи (Тещины сиськи)

- Ну ты и кровопийца, - размазывая слезы по симпатичной мордочке всхлипывала сестренка, обжигая меня гневными взглядами, украденными у Брынковяну, великого человека, в пятьдесят седьмом сыгравшего самого Грибова в спектакле Сызранского ТЮЗа, ушедшего в запой на четыреста лет и триумфально вернувшегося на подмостки " Ла Скала", где его партнершей была еще более великая Монсеррат Кабалье, толстая и бздящая, как лошадь, бабища, неуловимо схожая с Лизой Готфрик, глупой и упертой Лизой, понимающей за всю х... ню в говноколесах, таких, как " Лирика", " Залдиар" и " Нурофен", но не ведающей о наличие в мире реальных вещей по типу " Трамадола". - Столько кровушки выпил.

Она протянула ко мне тоненькие руки, тоненькие ножки и, вся такая несчастная, упала на мою мужественную грудь потайного патриота России, ждущего часа, когда все, как один, и никаких, и в - натуре, и я рот е... л и пахал в поддувало по полной, понимаешь. Я уложил ее рядом, быстренько раздел и задохнулся от восхищения, узрев красоты, без капли жира, хитрые красоты, сберегаемые для таких уродов, как я, видящих скрытое там, где все нараспашку. Наверное, мне надо было учиться не на юриста, а на гинеколога.

- Прикинь, - пришло мне в голову, - я - гинеколог, седастый, с бородкой. Лезу бабе между ляжек и вижу черную дыру. И звезды. И корабли пришельцев. Схожу с ума. Основываю партию. И становлюсь профессором Зубовым.

- И чо ?

Она немножко успокоилась, перестала горестно всхлипывать и, судя по всему, заинтересовалась моими недостоверными историями, раз так насторожила острые ушки, они выпрямились, подрагивая, розовыми раковинами, в цвет соскам и вагине, гладенькой, маленькой, ааайййй, ништяковой, развернулись в мою сторону, точно радары.

- И иду на х... й, - закончил я фантазию. - Рву волосню и обличаю предрассудок Явлинского и народную тьму, густую, вязкую, дикую.

- Если на х... й, - она выхватила у меня сигарету, затянулась, - то это уже пидарас, а не гинеколог.

- Не хочу, - испугался я и полез ей подмышку.

Выглядывая оттуда пожаловался :

- И кто из нас кровь пьет ? Ты меня всю дорогу шугаешь рожами какими - то, Путиным, а сейчас вот гинекологами и пидарасами. Сволочь ты, сестренка.

- Мы в этом похожи, - отрезала она, залезая на меня и направляя все, куда надо.

Через два часа бешеной скачки мы отвалились друг от друга, не просто вспотевшие, сырые, на хрен, я вонял козлом, а она затопила постель сладко пахнущей влагой, снесшей головенку моей кошке, выскочившей в окно и вцепившейся какой - то птице в гузку. П... дец, по - ходу, кошка стала лесбиянкой. Ну, да х... й с ней, лишь бы к Ренате Литвиновой не убежала, там, вообще, по тяжелой. Снимает хрень и думает, что лесбиянка.  

- На хрен, - бормотал я, отдыхая на ее груди, - нигров только не хватает, поперли какие - то меньшинства, с таким образом мыслей я через пять минут попру на баррикады.

- Не ходи, - посоветовала она, прижимая меня еще крепче.

- Не пойду, - послушно решил я, заинтересовавшись гладеньким местом дислокации моей бедовой головушки.

Еще через пару часов она отползла от меня, потягиваясь, как довольная кошка, мурлыча свернулась клубочком и мечтательно уставилась в потолок.

- И у вас с Машкой так постоянно ?

- Ты уже спрашивала, - сытым голосом довольного человека попробовал рыкнуть я, но вместо рычания глупая нежность выплеснулась из груди, бурным потоком пронеслась по глотке и затопила все вокруг. Бляяяя, а ведь это уже было. Снова дежа вю.

- Даже не раз, - она тоже заметила повтор, - и не два. Чую, - прикрывая глаза прошептала сестренка, - что щас попрет сказка.

- Короче, - я сел на скомканных простынях и закурил, - я опять о Красной Шапочке. Она девица ответственная, не может бросить бабушку, навещает время от времени, то нож воткнет старой под ребро, то пирожками с цианидом накормит, а в крайний раз, вообще, расчленила суку. Ну, расчленила и расчленила и х... й с ней, как говорится. Но Красная Шапочка не таковская, чтоб бросать дело на полдороги. Пошла проверить. Приходит и видит : лежат. Как оставила куски, так и лежат. Вытащила Красная Шапочка из лукошка канистру с напалмом, облила скорбные останки бабушки и спалила на хер. Собаке - собачья смерть.

- А я люблю собак.

Я посмотрел на нее.

- А кого больше любишь : собак, меня или бабушку ?

- Путина, - выкрикнула она, крестясь и зигуя.

Я полез искать горб, памятуя о неисправимых, и надолго отключился от печальной действительности, вместо горба найдя нечто совсем иное, тоже гладкое и вкусное, кругленькое и упругое. Ништяк. Просто вуматину.