Эротическая сага - 26. Глава Эротические рассказы

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 26

ИНСТИНКТЫ СЛАДОСТРАСТИЯ

Человек предполагает, а Судьба располагает. Мысль, что существуют вещи, от нас независящие, может послужить в утешение, но никак не в помощь. Догадываются об этом не все и не сразу, и даже те, кто прошёл огонь, воду и медные трубы, попадаются в ловушку, подстроенную обстоятельствами, ничуть не реже неофитов. Расценивается такой прокол в подсознании теми и другими по-разному. Закалённые сексуальные бойцы осознают неизбежность случившегося, видя в нём руку Проведения, тогда, как неофит, с усердием, достойным лучшего применения, честит себя за глупость и клянётся не допускать подобных промахов впредь.

Но, прежде, чем осознать, надобно побывать в аду. А он так привлекателен, что теряешь голову именно тогда, когда в ней ощущается острая сердечная недостаточность. Мелодичный и звонкий, как фортепианная россыпь, девичий смех, слегка прикрытые чресла, не столько по необходимости, сколько в угождение моде, изобличающие готовность не только к предварительной игре смыслами, но и к решительным действиям, пьянят почище полного бокала. Легка походка, идущего по проторенному пути, ибо результат для него предопределён уже на старте. А финиш лишь подтверждает общеизвестное: женщина, как беговая дорожка, на которой смелому достается всё. Столь приятные совпадения в намерениях обычно хрупки и часто оборачиваются своей противоположностью, а потому, во избежание конфуза, требуются особая ловкость и деликатность, дабы не выпустить из рук то, что редко достаётся в качестве дара.

Мужчины осознавали это и были настороже. Девушки, не задумываясь, плыли по течению, словно, лежащая у их ног река, влекла неизвестно куда, хотя известно зачем. Казалось, заинтересованные стороны должны торопить события, понимая, что искомое не залёживаются на полках чувственности. А потому странная замедленность тех, от кого следовало ожидать решимости и напора, обрушивала задуманное перед очевидным приступом мужского эгоизма.

И девушки были не правы, стараясь догадкой, а не логикой постигнуть истину. Хитроумная опытность всегда предусмотрительна, а потому предпочитает повысить градус нетерпения по чисто утилитарной причине: минимизировать, хотя бы на короткое время, последствия возможного поражения, ибо, в подобных случаях, бессмысленно надеяться на женское великодушие. А добиться этого, рассудили они, возможно лишь в горячке долго ожидаемого совокупления.

Но была ещё одна тонкость, опять же, присущая опытности. Идя напролом, лишаешься промежуточных острых ощущений, без которых не обойтись тем, для кого цена наслаждений возрастает в той мере, в какой уменьшаются возможности их получения. А потому предчувствие победы иногда ценнее самой победы. Итак, на пути к цели, все козыри оказались в привыкших рулить руках, что, в сочетании с изощрённым сладострастием, придавало уверенность, если не заменяющую, то восполняющую ненадёжность возможностей.

Но разве этого ждут от совратителей их добровольные жертвы? Нетерпение принимает знаковые формы, поскольку, в отличие от мужчин, предварительная игра не является для них чем-то безусловным, хотя, в зависимости от обстоятельств, навязывают её сами, находя в невинном, на первый взгляд, флирте выгоду, сообразно с собственными намерениями и репутацией. Но в принципе, охотно прощают победителям некоторые купюры в «Книге страстей», лишь бы прочтение завершилось в полном соответствии с желаемым.

Подойдя к реке, не сговариваясь, расположились на уже знакомом обрывистом склоне, что избавляло от необходимости мельтешиться, присматриваясь и пристраиваясь. Свежий ветерок с реки касался волос девушек с джентльменской предупредительностью, стараясь не нарушать тщательно обдуманную композицию, что позволяло беспечно отдаваться солнцу, в предвкушении других, более желанных объятий. Неожиданно приятным терпким запахом привлекли их внимание ряды свежескошенных трав, беспомощно склонивших головы перед неумолимостью косы. Они как бы прощались с жизнью перед неизбежным превращением в сено. Случайное доказательство покорности судьбе, намекало на что-то, остро прочувствованное, но так и не понятое.

– Почему мы всё время молчим? – мягко растягивая слова, произнесла Агнесс. По опыту, собиравшемуся по крупицам, но щедро используемым, коль скоро к тому располагали обстоятельства, знала, как магически действует на возбуждённых мужчин эта, невесть откуда взявшаяся, но, кстати пришедшаяся, манера разговора. – Не съели же мы свои языки. А если съели, давайте обмениваться мычанием.

– Му-у-у! – откликнулся на её предложение синьор Бульони.

Хохот был ему ответом, и Агнесс, повернувшись, поцеловала его в щеку.

– За что другим такие привилегии? – деланно возмутился Руди Лаурини. – При раздаче пряников принято соблюдать справедливость: или всем, или никому.

Агнесс обернулась к нему. Он тоже придвинулся. Она прижалась грудью к его груди, на мгновение дольше, чем допускали приличия, а на требование повторить, откликнулась, не пытаясь разыгрывать смущение.  

– Наглость — второе счастье, – на сей раз неудовольствие изобразил синьор Бульони, и, выждав, когда утихнет смех, обратился к девушкам: – Мы открыты для любой, интересующей вас темы.

Девушки переглянулись, и Агнесс снова взяла на себя инициативу.

– Так уж для любой?

– Именно так, однако с оглядкой на слушателей. Дабы не смутить их чистые сердца нечистыми мыслями. Уверен, синьор Лаурини полностью разделяет моё мнение.  

– Не только разделяю, но и прослежу за точным его исполнением.

– Нас смутить не просто, правда, Женни? – отпарировала Агнесс. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Мы случайно подслушали признания одного из вас о том, как, когда и где утратил свою невинность. Мы не собираемся притворяться незнайками, но были поражены необычностью и новизной услышанного. И даже признались друг дружке, конечно, в шутку, что не прочь, хотя бы для эксперимента, оказаться на месте учительницы. Откровенность …

– Аппетит приходит, когда едят другие, – перебил её синьор Бульони. –  С несовершеннолетними мы не ведём разговоры такого рода.

– Уверяю тебя, бывший мой папочка, мы с Женни вполне совершенно летние, причём в любое время года. Так что откладывать на зиму, когда, по твоим предположениям, повзрослеем, не имеет смысла.

–  Такие откровения принуждают к особой доверительности,– нахмурился синьор Бульони, избавивший себя от бремени отцовства, но окончательно не исцелившийся от, присущих этому званию, привычек. Как не сумел отрешиться от восхищения каждой женщиной, будь даже падчерицей, в качестве потенциальной любовницы.   А потому видимая строгость к требованиям морали, не прикрывала откровенных позывов к аморальности.    

–  Ты уклоняешься от самого малого из того, что хотим, –  лукаво произнесла Агнесс, держа под прицелом реакцию мужчин на столь откровенный намёк.– Что будет, если наши желания возрастут?

– Когда возрастут, тогда и решим, – подал голос Руди Лаурини.

–  Устройте нам экзамен? Чем бы он для нас ни закончился, вы, по крайней мере, не будете действовать вслепую.

Женни, восхищённая дерзостью и смелостью Агнесс, молчаливо изображала полное с ней согласие. Флюиды решительно настроенной подруги передавались и ей, обусловливая синхронность поведения. В устремлённых на себя взглядах, испещрённых привычными знаками любовной рукописи, они прочли то, что хотели прочесть. Но Агнесс глядела глубже. Она и прежде видела такие глаза рядом с собой, над собой и под собой, однако, повторяемость увиденного, ничуть не уменьшала их чарующего воздействия. И не могла понять, как можно, при полной обусловленности желаний и намерений, отнюдь ею не скрываемых, постоянно уклоняться от их осуществления теми, кому предназначались.

Она привыкла быть взятой с налёта, а не подбираются к её прелестям церемониальными движениями старинных танцев. Какой смысл отказываться от преподносимого с такой щедростью?   Неужели удовольствуются возможностью оставить их «с носом»? А как, при этом, будут выглядеть сами? Но Агнесс, будучи на стороже, не позволяла эмоциям пересекать границы дозволенного, сдерживая, щекочущую самолюбие возможность, показать и доказать, что не из тех, кто слепо попадается в хитро расставленную ловушку, а если позволяет себя заманить, единственно в результате личного выбора. Но слишком долгим было ожидание, непривычное к продолжительным паузам, особенно после прокола с Сильвано, некстати подвернувшегося, как бы для того, чтобы усугубить её всегдашнее беспокойство, вызванного неудовлетворённой неудовлетворённостью.   Если такое объяснение покажется кому-то слишком сложным для понимания, пусть оставят его на совести той, кому волнение помешало выражаться яснее.

А что же мужчины? Синьор Бульони всё ещё не решался преступить черту, отделяющую прошлое от настоящего, тогда как блюститель нравственности Лаурини, постоянно сталкиваясь по роду службы с неожиданными позывами проституток изображать из себя скорбно жаждущих любви женщин, легко угадал нетерпение Агнесс, вынужденной приспосабливаться к обстоятельствам, не ею заданным. Но, в тоже время, осознавая кратковременность достигнутого превосходства, решил подвигнуть напарника к более решительным действиям.

– Ничего не остается, друг мой Бульони, как только подчиниться обстоятельствам.

– Что я и делаю. Не в моих правилах оставаться в меньшинстве. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями.

– Только не долго, –  в унисон заявили Агнесс и Лаурини, что снова стало причиной общего веселья.

– Как хорошо, – вдруг напомнила о себе молчаливая Женни, явно обиженная общим вниманием, обращённым исключительно на Агнесс. – Лучше не бывает.

– Ошибаешься, девочка, – менторским тоном поправил её Лаурини, – никогда не бывает так хорошо, чтобы не стало ещё хуже. И, во избежание этого предсказания, синьор адвокат просто обязан поспешить со своей исповедью. Когда чего-то ждёшь с нетерпением, топтание на месте крадёт у нас то, о чем больше всего мечтаем. И, по сияющему взгляду Агнесс понял, как велика её благодарность за избавление произносить слова, нелёгким грузом повисшие на губах.

– При условии, – оставляя за собой последнее слово, заявил синьор Бульони, – что дамы последуют моему примеру.

– Мы так не договаривались,   – откликнулась Агнесс без особой, впрочем, решительности.

– Надеюсь, договоримся, – подвёл итог Лаурини.

– Это зависит, – тихо произнесла Агнесс, сама удивившись неуверенности, ею овладевшей.

Видимо, привычка обнажать тело, не всегда соотносится с обнажением души. Но всем нам не чуждо актёрство, а для женщин, особенно тех, кто не видит себя в качестве безвольного объекта страсти, его наличие, едва ли не главная составляющая успеха.

– Зависит от чего?  

– От нашей девичьей скромности, – удачно изобразив мамину дочку, ответила Агнесс.

Возможно, не будь усталости от долгой пикировки, незамедлительно последовал бы новый приступ веселья, поскольку реплика Агнесс,   в данном контексте, оказалась более, чем двусмысленной.

Позволю себе ненадолго отвлечься от сюжета в пользу, скажем так, квазифилософского его осмысления. Кант, конечно, здесь не причём. Но ведь не Канты горшки лепят, они только употребляют их содержимое. Не станем и мы канТоваться по пустякам, ради предоставления желающим, ненужной им, пищи для размышлений. Зато без Фрейда не обойтись, как не обходятся без ножа, ложки и вилки, жаждущие насыщения.  

Я  к тому, что автор осознаёт неординарность ситуации, в которой оказались персонажи. Тут попахивает, сами знаете, чем. Но разве запах этот не разлит повсеместно? То и дело узнаёшь вещи, доступные разуму, но не морали. Мужья изменяют жёнам, а оскорблённые отвечают им тем же. Начальники и начальницы принуждают к интимной связи подчинённых. Учителя укладывают рядом с собой тех, кого доверили их присмотру, вменяя себе в обязанность ознакомить подопечных с правилами сексуального поведения, в предвидении возможных сложностей на пути взросления. Тогда, как университетские профессора ставят нужную цифру в зачётках ленивых студенток, после обещания, данного ими в постели, удвоить старания в овладении знаниями, предусмотренными учебным процессом.

Согласитесь, чёрт голову сломит в этих сексуальных дебрях. Поневоле возникает мысль, пусть всё идёт так, как идёт, а те, кому не нравится, должны лечиться от импотенции. Легко предвидеть вопли святош, втихомолку обучающих жён минету, чтобы напоминали проституток,   а проституток ставящих раком, чтобы напоминали жён. Потому и решил предоставить своим персонажам свободу действий, о чём в подробностях терпеливые узнают в следующей главе.    

Борис Иоселевич

/ продолжение следует /