Джон и Нэнси

Джон быстро сбегал в подземное убежище. Это заняло от силы минут пять. Сняв с себя спаунский доспех и оставшись только в слабой майке, мститель вкусил всем телом благодатную прохладцу пещеры, ощущение, не передающееся никакими фразеологизмами, продержалось всего три минуты. Но даже этого хватило, чтобы забыть о плохом длинном дне и отстабилизировать внутреннее равновесие.

Вернувшись в особняк, богач, необоснованно уверенный и страдающий неадекватно завышенной самооценкой, подготовился к лечению. Он несколько раз крикнул Нэнси, пропадавшую где-то на первом этаже, но в ответ вторило лишь эхо. Как оказалось, совершенно напрасно, потому что прошло еще ровно две минуты, и девушка сама к нему поднялась, нашла его в бильярдной, завещанной картинами и рыцарскими доспехами, сидящим в дальнем углу в удобном кресле.

Джон положил руки на колени. Призадумался. По телу разлилось приятное тепло, которое чуть позже полностью опустилось к ногам и обогрело ступни. Нэнси очень извинительно, хотя ей не за что было извиняться, в силу своей скромности не досконально поглядела на него. Медаптечка тряслась, потому что тряслись руки помощницы.

- Итак, я принесла то, что вы просили. Не работала по специальности, сразу предупреждаю, но когда-то ходила на практику и вообще имею лишь поверхностные знания в данной отрасли, так что… – разнервничавшись до крайней степени, она говорила довольно негладко, постоянно останавливалась и испытывала серьезное затруднение в выборе слов. Её ножки сгибались в коленях. Думалось, еще чуть-чуть и она упадет.

Не имея в планах и дальше испытывать доброжелание жилицы, Спаун понимающе и одновременно благодарно вздохнул. Поднявшись из глубокого кресла, борец с беззаконием старался не дышать носом, только ртом, чтобы четче выражать восхищение. Вопрошающий уклон заинтересованных глаз беспощадно обрушился на маленькую Нэнси, вознесся над ней, словно гребень исполинской волны. Джон был выше ростом, на двадцать пять см - метр девяносто против шестидесяти пяти! И такая разница была далека от идеала, впрочем, как и разница в возрасте - двадцать пять против сорока шести!

- Это не понадобится. Я ведь просто вас проверял… - Джон взял, точнее, вырвал из её рук аптечку и, недолго думая, отшвырнул прочь, - Никаких ранений и травм, опасных для жизни, я не получал. По крайней мере, сегодня. Мне было необходимо убедиться, что вы не отступите в трудную минуту, что окажетесь рядом, когда сильно понадобитесь.

Сгорая от поступающего к мозгу стеснения, чувствуя чрезмерное тепло прикосновений, крошечных и ни к чему не обязывающих по первому, наверняка ложному впечатлению, Нэнси прямо-таки вся напряглась, будто её сызнова скрутила смерть. Но нет. Это было чем-то другим, напоминающим агонию лишь вирулентностью. И как результат, очередное предложение вылетело из неё шумной птицей.

- Знаете, вы не в меру циничен!

Джон, который меньше всего любил признавать свои недостатки, ожидаемо не согласился с озвученным тезисом.

- Ой, прошу, бросьте! Где вы, интересно, углядели цинизм?

Манящие грубые губы придвинулись к дамскому чуткому уху достаточно близко, чтобы произвести первое генеральное лобзание, приложились к шее, а после копотливо отстранились. Будучи прижатой к стенке, причем в самом что ни на есть буквальном смысле, прижатой не кем-нибудь, а самым настоящим мужчиной, Нэнси заерзала с непредсказуемой стохастической аффектацией. Душа разрывалась от разноречья сантиментов: ей было и плохо, и хорошо, и по-всякому.

Красавица спросила каким-то стонущим, ослабшим голосочком:

- Скажите, мистер Вэйн, вы сделали это из-за инстинкта или по любви?

Не доходя до пошло-игривого тона, который ни за что бы не вписался в традиционно-романтичный шарм особняка, мужчина ответил и попутно удовлетворил любопытство. Уложился в три коротких слова!

- Из-за всего сразу…

Перед тем как его губы боязливо сплотились вокруг её рта, мир вокруг них остановился, так как время резко замедлилось. Нэнси втянула побольше воздуха в легкие, дабы успокоить нервы. Не помогло. Тогда хозяин еще крепче прижал её к стене, подавляя волю и не давая высвободиться, а затем повторил недавнее наглое действие.

Ей хотелось постичь его мысли всё с большим и большим азартом, чтобы только узнать, что он собирается с ней делать, когда поцелуев покажется мало:

затащит в постель, где засунет свой черствый язык в её глотку и кое-что еще в кое-какое место, о котором неприлично говорить, или в качестве прелюдии покажет пещеру и потом все равно затащит. «Вариантов – тьма».

…Во время своего крестового похода, в моменты, когда не приходилось наряжаться, Джон не особенно заботился о чувствах, не просыхая на банкетах и предаваясь случайным связям, а также хвастаясь “победами” над слабохарактерными дочерьми давнишних отцовских коллег.

Но ни одна из интрижек не произвела эффекта разорвавшейся бомбы, бабничество пресытилось и со временем утратило интенсивность блеска и яркость окраски, а через несколько лет утомило совсем…

И вот его проворные пальцы спешно приступили к расстегиванию. Нэнси сглотнула. Белые винтажные платья с застежками на спине, наводящие на мысли о горничных и о кельнершах, были её слабостью по части одежды, а снимать их - одно удовольствие. Правда, это сложно сделать в одиночку, куда сподручнее, если рядышком бродит энергичная рука раздевателя.

Хозяин поместья долго комкал в руках снятое платье, совершенно не зная, куда его девать. Наконец-то, отбросив его за ненужностью, как и свою скромность, он прошелся ладонями по оголенной спине и позволил себе несколько больше, чем планировал в отношении юного воплощения нежности и воспитания. Но “воплощение”, вроде, не сопротивлялось, а значит, не было совершено никакого очевидного проступка. Оно стояло с приоткрытым ротиком и часто-часто моргало, предвкушая развернутое продолжение интима, изредка проглатывая слюну, как бы съедая свой страх перед сексом.

…Уже в постели. Идеальное, худенькое тело дакотчицы ластилось и стонало от славного предшествия пика, и каждая её единица пела песнь о великой любви. Джон, прежде не слывший осторожливым, всегда стяжавший венец первенства ретивого похотника, старался быть податливым и мягким, старался обходиться с ней особенно аккуратно, бережно и с лаской, вынужденно нейтрализуя в себе зверя, удовлетворяя голод капля за каплей, хоть и лишаясь трети заработанных чувств. Но, видя, как ей хорошо, наблюдая тенденцию сотен улучшений, микроскопических штришков, незримых человеческому глазу, ему самому с каждым прожитым вздохом становилось все лучше.

И вот её хрупкая оболочка содрогнулась! Каждый миллиметр тонкого, обтягивающего слоя, именуемого кожей, взревел от непередаваемого счастья, и женские пальцы судорожно вцепились в простыню. Перед глазами запестрели, завертелись разноцветные кружки и квадратики. Этот сладко-лакомый период, не сам оргазм, а его затяжное прибытие, продлился достаточно долго, чтобы воссоздать пейзаж утраченного рая и помочь заново обрести веру в чудеса, которым никогда не найдется места в суровой реальности.