Такое красивое имя. 18. Шура. Из книги Красивый эротический рассказ

Провинциальная история

Начало:

18. ШУРА

Мать сидела на кухне и тупо смотрела перед собой. За день она устала и хотела спать, но сон к ней не шёл, несмотря на двойную дозу валерьянки. Она не ожидала от сына такой несусветной глупости, хотя понимала, что он уже не маленький и хочет не только дружить с девчонками, но и спать с ними, а это всегда чревато последствиями.

Она ведь предупреждала его, чтобы он обнимался с девицами поосторожнее, но какой толк от её советов, если у него не только усы выросли! И на женщин давно уже поглядывает, как взрослый. А у самого ни ума, ни хитрости – вот и попал, как кур в ощип.

Не нравилась Шуре эта семейка – и всё тут. Они жили на одной улице, только Казаковы повыше, а у Шуры дом внизу, через два квартала. Поскольку она ходила здесь каждый день, то многих знала в лицо, а некоторых и по фамилии. Ну и, конечно, словоохотливые соседки, с которыми было по пути, рассказывали ей о местных жителях всё, что слышали сами, как это обычно бывает в маленьких городах. Бывает, что люди вроде бы незнакомы и даже не здороваются, а знают друг о друге почти всё.

Мать этой девицы уже много лет работала директором промтоварного магазина, её туда бывший любовник пристроил. Говорят, он и есть Любкин отец. А директора – они народ ушлый. Там, в торговле, все должны уметь приспосабливаться и лавировать. Блат, дефицит из-под прилавка, спекуляция – это всё из-за них.

Если бы Паша просто так дружил с девчонкой – это ещё ничего. Ему ведь надо как-то время проводить, не всё же с ребятами болтаться, да и те уже обзавелись подружками. Он и до Любки с кем-то дружил, и кто его знает, до чего там дело дошло. Но жениться ему ещё рано, это точно. Даже пусть спал бы со своей девицей, если ему невтерпёж, но только с умом. Да что с него взять! Хоть бы отец догадался объяснить, что надо предохраняться.

Допустим, была бы какая-нибудь необыкновенная красавица из приличной семьи – это ещё можно понять. Павлик-то у неё парень видный, на него и более взрослые девушки заглядываются. Загорелый, стройный, симпатичный – такие всем нравятся, на него посмотреть – и то приятно. А эта Любка ничего собой не представляет – лицо круглое, глаза как у совы, да ещё и беременная...

Сына Шуре было жалко, а Любу – ничуть: она была чужая. Она угрожала их спокойствию, если жизнь с алкоголиком можно считать спокойной. Но к мужу Шура уже привыкла и он ей ничем не угрожал. Не пить Николай не мог, и с этим она давно смирилась. Денег он пропивал ровно столько, сколько она могла ему позволить, чтобы семья не нуждалась и, главное, чтобы он сам не отбросил коньки. В конце концов, стакан водки – это не так опасно для жизни, а больше он по будням не пьёт, потому что страсть как боится вытрезвителя. Уж очень ему там не понравилось.

И отец его тоже выпивал регулярно – впрочем, как и все здешние работяги. Когда можно выпить, пьют все, кроме язвенников, – такое окружение, что уговорят и заставят. Рабочие традиции, так сказать. Даже в бригадах коммунистического труда – и то пьют.

У Пашки, выходит, плохая наследственность. Этого ещё не хватало! А ведь он уже выпивает с ребятами – когда праздник или день рождения, а знакомых у него хватает, чтобы время от времени оказаться в компании. Начнёт закладывать, как отец, и кто же тогда будет заботиться о матери в старости? Уж не эта ли девица?

Шура знала Любу в лицо ещё с тех пор, когда она была маленькой девчонкой. Вечно сидит на лавочке возле дома – то с подружками, то со взрослыми соседками, как будто ей совсем нечего делать. Может, она и книг не читала – а когда ей было читать?

Павлик, правда, тоже не любитель серьёзной литературы. Если отец купит журнал «Крокодил», они его оба прочитают – вот и всё их чтение. Но девочка, будущая мать, должна к чему-то стремиться, развиваться. Как же она станет собственных детей воспитывать, что она знает, если ничем не интересуется?

Сама Шура окончила бухгалтерские курсы и работала на швейной фабрике. Это, конечно, не самое лучшее место, но для женщины из деревни очень даже неплохо. Всё-таки не завод, не вредное производство, и от дома недалеко. Надо пройти чуть больше километра по своей улице, потом свернуть налево – а там и её фабрика. И так каждый день. И всё бы ничего, жить можно, но что же теперь с Пашкой-то делать?

«Надо попробовать поговорить с ним по-хорошему, по-доброму. Вдруг он одумается, прислушается к матери, пожалеет меня и себя, свою единственную молодость. Пускай девчонка сделает аборт, а потом, может, и сама от него отстанет. Не все же так привязываются к парням, чтобы дождаться из армии и не разлюбить за два года. Или мать её надоумит, что к чему. Хотя матери, конечно, выгоднее её замуж выдать, чтобы не было никаких проблем. Она ведь не захочет, чтобы девка по рукам пошла. Стоит только начать! Ей теперь нечего бояться – какая разница, всё равно уже не девушка. И на аборт сходит ещё не раз. Если она такая смелая, придётся привыкать», – думала Шура.

Сама она ужас как боялась делать аборт, и всё-таки пришлось, даже два раза. Она знала, что через это проходят все замужние женщины, кроме бесплодных, потому что каждый раз уберечься невозможно, но ей было совершенно непонятно, за что надо так страдать. Почему она должна расплачиваться такой ценой за минутное удовольствие мужа? Ей это было давно безразлично, тем более что мужа она только терпела, но отказывать ему не решалась – у них всё-таки семья, не ходить же ему по бабам.

Неужели за то, что она родилась женщиной, нужно полжизни бояться беременности, потому что рожать детей от пьющего человека не имеет смысла? Да хоть бы и от непьющего – какой смысл растить детей в бедности, для такой же бедной жизни, для этих легкомысленных девчонок, которые, оказывается, сыновьям дороже, чем родная мать...

Шура устала думать о своих несчастьях. Она положила голову на руки и задремала...

Ей снилось, что Павлик пришёл из школы и она жарит ему картошку. Он любит с луком, и Шура пошла в огород за луковицей. Лук уже высох, и она выдернула из земли одну луковицу, вторую, и дальше, всю грядку. Потом разложила лук под навесом, чтобы подсушить его, и только тут вспомнила, что у неё жарится картошка. Может, Павлик догадался сдвинуть её с огня?

Но сына дома не было, а картошка сгорела – одни угольки...

Утром она шла на фабрику и размышляла: «И что же значит этот сон? Картошка сгорела, в доме дым коромыслом, Павлик ушёл без спроса – всё это плохо. Во сне он ещё маленький – наверное, классе в четвёртом. У нас тогда бабушка жила, она его кормила обедом. А почему я была дома? Наверное, Павлик учится во вторую смену, а я уже вернулась с работы. Или я в этом сне вообще не работаю, а только готовлю еду и смотрю за Павликом, чтобы он делал уроки. Я-то ведь думала, что он выучится, поступит в институт, станет уважаемым человеком... »

Почти все матери мечтают, чтобы дети получили высшее образование, и Шура не была исключением. Но Павлик оказался не слишком прилежным учеником и не оправдал её надежд. Даже поступить в здешний пединститут у него не было никаких шансов: в свидетельстве о восьмилетнем образовании стояли тройки по всем предметам, кроме пения, труда и физкультуры. Дальше сидеть в школе не имело смысла, и Пашу устроили на завод учеником токаря.

Продолжение:

_____________________________________

Фото из интернета