Такое красивое имя. 26. Мать и дочь. 1. Из книги Мать проститутка

Провинциальная история

Начало:

26. МАТЬ  И  ДОЧЬ. 1.

Мать говорила Нине, когда она уезжала учиться:

– Смотри, не балуй там! Если что – домой не возвращайся, даже на порог не пущу! Здесь тебе не город, никто потом не женится, а если и женится по незнанию, свекровь потом ославит на всю деревню. Ты что, наших баб не знаешь? Вон Зойка Амполитова: погуляла в молодости, а потом просидела в девках всю жизнь. Теперь даже просто так мужики к ней не ходят.

– А им-то что не нравится, какая им разница? – недоумевала Нина. – Они там, на ферме, уже переженились на всех по очереди!

– Значит, есть разница! Те бабы порядочные, замужние, к ним у мужиков другое отношение, да на них и жениться не надо. А Зойка после каждого случая, как её бросали, скандалила и норовила окна бить – думала, что её потом замуж возьмут.

– Дура-то какая! – искренне удивлялась Нина. – Кто же от семьи к ней пойдёт! У неё ни коровы, ни поросёнка – только куры тощие! И на огороде всё сохнет, хоть бы поливала когда. И сама уже какая-то засохшая, старая.

– Ты, дочка, её не критикуй! Судьба так повернулась. Она молодая была работящая, домовитая, матери во всём помогала, а вот не повезло в жизни – и руки опустились. А ведь такая красивая была, фигуристая, ребята за ней гурьбой ходили.

– Ну уж и гурьбой! – усомнилась Нина. – Откуда у нас столько женихов? А что ж она замуж не вышла за них?

– Да вот летом, на уборочной, влюбилась в одного заезжего парня – так, что мать родную забыла и всякий стыд потеряла. А он поработал в нашем колхозе на машине – в командировку, что ли, приезжал – да и уехал. Она ему и стирала, и готовила – прямо как жена. Люди же всё видели! Ну и разговоры всякие по деревне пошли. А он уехал – и с концами. А ведь какой добрый был: и обнимал, и танцевал с ней на матане, и провожал до самой постели! И как она ещё не забеременела!

Лена сочувствовала незадачливой подруге, но старалась держаться подальше от неё: несчастливая судьба казалась ей заразной, как болезнь, да и за мужа своего боялась. Отчаявшаяся Зойка теперь уже никого не жалела – ни себя, ни подруг, ни их семьи.

– На какой ещё матане? – спросила Нина. – У нас вообще никто не танцует, только в школе на праздник поставят пластинку – и то хорошо.

– Да у нас так раньше говорили, когда молодёжь собиралась танцевать под гармонь на берегу, на Острове. Там ведь раньше настоящий остров был, я ещё помню, а потом с обрыва земля осыпалась, а может, специально край обрушили, да и разровняли, чтобы места больше стало. Туда все наши приходили и из соседних деревень, и те, кто из города приезжал к своей родне. Раньше много народу было, а теперь вот вся молодёжь хочет в городе жить, как ты.

Лене было жаль, что дочка от неё отдаляется, и в то же время она мечтала, чтобы жизнь у Нины сложилась счастливее, веселее, легче. Что ей самой-то выпало, кроме изнурительного колхозного труда, бесконечных домашних забот, беспокойства за детей, предоставленных самим себе, и усталого мужа, выпивавшего, как все, после тяжёлого рабочего дня…

Нина училась в своём ПТУ уже второй год, домой приезжала нечасто, и Лена, узнав, что сосед-шофёр едет в город, собралась навестить дочь и отвезти ей мешок картошки, яблоки и варенье. Хорошо, что хозяйка разрешает пользоваться подвалом и у Нины всегда есть какой-никакой запас. Мать была за неё спокойна: девочка она хозяйственная, не ленивая, голодать не будет.

Погода в конце сентября стояла тёплая – настоящее бабье лето. Лена сидела на скамейке возле дома и ждала, когда Нина придёт с занятий. На живописной окраине было тихо и уютно, как в деревне, только здесь домашний скот не держат, и воздух, конечно, другой, почище, и дома стоят повыше.

У них в деревне встречаются совсем низенькие развалюшки, крытые соломой, в которых живут одинокие старухи, а здесь на улице такой старый дом всего один – с облупленной штукатуркой, открывающей рассохшиеся брёвна, с крышей из латаного рубероида. Стёкла в маленьких окнах мутные, гардины серые. Наверное, там тоже обитает какая-нибудь старушка, а может, вообще никто не живёт.

Лена видела в городе и другие запущенные дома – с закрытыми ставнями, с покосившимися воротами и калитками, перед которыми росла высокая трава, – сразу видно, что никто там не ходит. Куда же подевались все жильцы? Умерли или уехали? Неужели эти дома совсем никому не нужны?

А многие люди живут в тесноте, в коммунальных квартирах, как её золовка. Пять человек в одной комнате, и никакой надежды на квартиру – очередь почти не движется. Надо им было ехать из деревни, чтобы мучиться здесь на пятнадцати метрах? Да ещё и парализованную бабку пришлось к себе забрать. Правда, и в деревне ничего хорошего, одна работа с рассвета до заката. Может, хоть дети будут жить по-человечески.

Перед хозяйкиным домом в палисаднике росли георгины – высокие, с гордыми крупными цветами. Вот бы развести такие у себя в деревне! Особенно хороши ярко-красные и нежно-розовые, с аккуратно расправленными лепестками. Нина говорила, что розовые георгины называются «Анна Каренина» – у писателя Льва Толстого есть такая книга. А здесь неподалеку – то ли город, то ли посёлок Лев Толстой; говорят, назвали так, потому что он там умер. Уехал от жены и никуда не доехал – старый уже был, наверное.

Клён возле дома тихо шевелил разноцветными листьями – ярко-красными, жёлтыми, зелёными. Дерево было похоже на большой букет. А потом все листья станут золотыми – тоже очень красиво.

Лена любила осень. После летних трудов у неё наконец появлялось время, чтобы вот так спокойно посидеть, посмотреть вокруг, поднять голову и увидеть небо. Оно было чистое, светло-голубое, с едва заметными лёгкими облаками и расплывшимися следом от самолёта, пролетевшего высоко над городом. Люди куда-то летают, ездят на поездах, а она всю жизнь прожила в своей деревне, ничего хорошего не видела...

Продолжение:

__________________________________

Фото из интернета