Записки сумасшедшего физика. глава четвертая. Записки шлюхи

Выйдя из офиса в сопровождении Анюты, я споткнулся взглядом о чудо. Оно стояло на противоположной стороне улицы, в чем-то белом, а ноги его струились и струились, и не было им конца. На подбородке я увидел татуировку племени Маори.

- Не смотри на неё так! Она этого не любит! – Прошипела моя маленькая спутница. Пухленькая губка её была закушена от ревности.

Но было уже поздно. Ангел , почувствовав на себе мой взгляд, медленно развернулся в нашу сторону сразу как-то всем корпусом. Глаз её не было видно за стеклами солнечных очков, но то что смотрит она на меня, как удав на неожиданный завтрак, я почувствовал незамедлительно. Меня это, конечно, только раззадорило.

Подойдя к ней залихватским шагом, я протянул руку:

- Каретин. Физик.

- Хартлей Дженнингз. Журналист. – Помедлив, ответила она, не « заметив» моей руки. – Я, кажется, ваше имя слышала от Грубера. – Не вы ли тот самый человек, который подкинул ему идею о создании прибора считки человеческого мозга. – Профессионально потеплел её голос.

-  Ну, это несколько преувеличено. , хотя.. Было дело, в Одессе, - кивнул я, опуская руку.

- Вы, конечно, мне все об этом расскажете? – Произнесла она медленно, подчеркнув голосом слово» конечно», и для пущей убедительности, дотронулась до моей руки.

Дамочка, явно, привыкла к тому, что все её желания выполняются безоговорочно.

« А что ты мне за это дашь? » - вспомнилась фраза из детства, но вслух я сказал:

- Несомненно. Очч-чень приятно познакомиться. К сожелению, мне пора.

Равернувшись на каблуках и засунув руки в карманы брюк,   намерянно непринужденной походкой, я отправился гулять по городу. Сердитая Анюта поспешила следом.

- На душе у меня было лето, и я мурлыкал себе под нос блатную песенку:

«.. На Деребасовской открылася пивная,

Там собиралася компания блатная,

Там были девочки, Маруся, Роза, Рая,

А вместе с ними – Васька Шмаровоз…»

******************************

Всколыхнула она таки во мне воспоминания, что и говорить.

Конференцию по томогафии мозга в Одессе открывал Профессор местного Университета. Грубер был вторым лектором, но прилетел он из США сюда больше, чтобы других посмотреть, а себя – не показать. После прочтения лекции, как водится, задавали ему вопросы. И вот тут-то он и замялся, смутился, и потерялся. Даже я, который находился в состоянии эйфории от обилия красивых женщин, я и то заметил, что с ним происходит что-то не то.

Мы подружились с ним на почве пива. Он был ирландских кровей, и благородный напиток сей чтил от души. А я, не первый раз в Одессе, знал все злачные места. Там-то мы и отрывались.

Только вот, однажды утром, почти уже в конце конференции, увидел я его за столиком уличного кафе, глотающего какие-то таблетки. И вид у него был самый неважнецкий.

- Все в порядке? – Осведомился я, подсаживаясь за столик.

- Все абсолютно не в порядке! – Горячо воскликнул он – Лабораторию мою сворачивают, субсидии обрезали, потому что тему признали неперспективной.

Я-то догадывался, что кто-то на него пытается давить, да разве он скажет!

Мне и самому приходилось дело иметь с некоторыми структурами, которых очень интересовала тема, как он  работает, этот головной мозг. Пытались, конечно, в нем поковыряться и раньше, и с помощью гипноза, и всякими психотропами, которые язык развязывают. Меня и самого колебали эти этические проблемы, но я пытался о них не думать, чтобы не остаться без работы.

- И что ты обо все этом думаешь? – поинтересовался я.

- Хулиж думать, прыгать надо, как говорите вы, русские! Буду работать над другой темой. Я и сам понимаю, что не в том направлении двигаюсь…

« Ах ты ж, Сусанин ты мой! »- Подумал я. – Не один ты такой! Скольких ученых я знаю, которым приходилось начинать с нуля, и не однажды.

- Давай ка мы с тобой врежем по пивку! День-то какой! – попытался я утешить коллегу. – Это у тебя гипотоламус разболтался, вон как ты салфетку терзаешь агрессивно! Может быть такое, что это на тебя не её феромоны действуют? – подмигнул я ему, указывая взглядом на соседний столик.

Там сидела красивая евреечка с ярко выраженными бровями и чувственными губами. Кто-то, явно, не явился на свидание, и на щеках её горел лихорадочный румянец, в глазах стояли слезы. Знать бы, о чем она сейчас думает! А хороша, очень хороша!

Вот она встала и направилась в сторону трамвайной остановки.

- А как же сумочку? Сумочку забыли! – крикнул я ей вслед, но она меня не услышала.

Дребезжа разбитными вагонами, подлетал залихватский одесский трамвайчик, и она внезапно ступила на рельсы.

Скрежет металла, чьи-то вопли, раззявленный в ужасе рот Грубера..

Её не зарезало, но отшвырнуло в сторону с такой силой, что она ударилась о круглую афишную тумбу, и, обмякнув, сползла вниз.

- Ну вот.. Ну видишь, какое дело.. – Бормотал я, опасаясь за мертвенно-бледного Грубера. Ты о своей лаборатории, а тут... Вот если бы ты изобрел приборчик, да чтобы мы могли прочесть, что там в её глупой головке творится, представляешь, сколько самоубийств мы смогли бы предотвратить!

Он, казалось, меня не слышит, уставившись на незамытое пятно крови, абстрактно растекшееся возле тумбы. Кашица от мозгов девушки попала на одну из афиш, на которой с трудом было можно прочесть название детской оперы» Сказка о потерянном времени».

Цвели Каштаны.