Колобочком на бочок

Подарок для моей любимой ведьмы Нади Толокно

- Прикатился ? - Сумрачно спросила глазастая ведьма, затягивая меня под какую - то накидку с пи... тыми нерусскими буквицами. Под ней было душно и темно, будто действительно ты родился обратно и теперь сидишь такой в п... де, куришь " Бонд ", плаваешь без ботинок в жидкости питательной, думаешь о парадигмах и не хочешь вылезать, как Пряников - пидарас.

Я хихикнул и зашептал ей на ухо, тут же с готовностью удлинившееся в сторону моей ротовой полости, ощеренной накануне дня победы великолепной и щирой ухмылочкой настоящего бандеровца :

- Тебе надо не буквы, а цифры. Три девятки, к примеру, как у герыча конского.

- Три семерки был портвейн, - закивала она, тукая мне по лбу остреньким ноготком. - Мне об этом на митинге Макаревич рассказывал, точнее, пел.

Она закашлялась и неожиданно захохотала, видимо, вспомнив тяжелую судьбу неуклонного оппортуниста, кудреватого парха, гастронома и пидора, как напарник Ургант, отжавший под шершавый зад и передачу, и блондинистых тварей, летящих сквозь ночь и зиму, и даже гитару бабушки, почетно пригвожденной собачьим жетоном Потупчик на вселенскую доску позора, где красовались поганые рожи всех упырей и свиней, вложивших хоть лепту в усиление режима, причем, страдающий Олешка висел в натуральном виде и на первом месте, демонстрируя всю правоту екклезиасистых Елабуг, некогда возгласивших об альфах и омегах, жаль, что еврейские продюсеры снова все переделали на свой хохряк : альфа стала бричкой Бонда, Джеймса Бонда, а омега - часами на запястье стремнорожего Рурка, бросившегося на старости лет в разврат и жополизство чухонского фюрера, чье неоспоримое большинство так ловко было разоблачено на " Эхе Москвы " сестричкой автора этой сказочки, она прямо сказала, мол, тыр - пыр, е... ся в сраку и никаких.

- Ты не смейся, - ущипнул я ее за торчащий сосочек, хватая его губами. Она замурлыкала, донельзя довольная, а я, изредка отпуская ягодку - вкусняшку, задышливым голосом рассказывал своими словами то, что не дал ей поведать. О Макаревиче.

- И вышел весь люд православный всей Москвы на площадь, алевшую стягами в светлый день декабря, когда гуси стали утками, пройдя принудительную модернизацию в притонах Тины Канделаки, лошади конями, сменив ленинградскую прописку на питерскую регистрацию, а евреи так и остались жидами, потому как не могут иначе. Встали люди и зашатались в едином могучем порыве, бросившим отдельных на кронштадтский лед, других в кроншлотские буераки, а третьих, самых опасных - под кронверкскую куртину, где болтались на стылом ветру окоченевшие ноги пятерых повешенных Леонидом Андреевым, напугавшим Толстого до смерти, тот даже пол сменил и трудоустроился в Думу, принимать позы и направлять глыбже, шаловливо подмахивая крупным задом, поросшим диким волосом Алины Витухновской, уже короновавшей своего кота тюбетейкой Готфрик подмышкой сального Блога во славу лошадя Епифанцева. Все разбежались, но остался один, как Горец, стоять гордо и независимо, свысока глядя зрачком Глеба Самойлова на обосравшийся мир.

Я замолчал, закуривая, из вредности для паузу, как сам Грибов в сорок седьмом. Помнится, он тогда вышел на сцену Джезказганского ТЮЗа в гребаном Экибастузе и засох, держа станиславскую паузу по Немировичу, год сох, пока собака Потупчик не обоссала его чахлые ноги. Их, кстати, отпилили пилой " Дружба ". И отдали Маресьеву. На рассаду. Так что теперь он летает с четырьмя ногами.

- И чо ? - Мяукнула моя глазастая, теребя маленькую штучку, которая есть у всякой настоящей пуськи, особенно такой, любимой и давнишней, как сама жизнь. - Чо дальше - то было ?

- Ты ждешь про тетю Таню Толстую, - утвердительно сказал я, высокомудро качая головой, - но этого дежа вю не будет, любовь моя. После тети Тани идет " сволочь ", а я не хочу. Будет стишок.

Поерзав, устроившись поудобнее между двух прекрасных грудей и постепенно засыпая, я бормотал стих, усыпляя и ее, и себя.

- На белом фоне войны и мостохера

Скачут хохлы и еврейки,

А Машкина мера

Оборотилась садовою лейкой,

Лично твоей, как я был всегда.

Кальмары. Горец. Кусумда.