Тело

В один из первых дней перестройки мне позвонил на работу Станислав. В нашей компании его звали именно так – не Стас, Стасик или Славик. Он был лет на десять нас старше, занимал руководящий пост, а по образованности мы ему в подметки не годились – он, например, написал диссертацию по старофранцузской грамматике.

Мне показался его голос необычайно взволнованным:

– Как тебе объяснить? – говорил он таким тоном, будто ему грозила смертельная опасность. – Я потерял голову из-за тела.

– Ничего не могу понять, Станислав. Из-за какого тела?

– В общем... я влюбился в тело.

– Было бы странным, если бы ты влюбился в интеллект, – попытался не слишком удачно сострить я. – Надеюсь, речь идет о женщине?

– Без сомнения, – он даже не заметил моей иронии и усталым мрачным голосом добавил: – Боюсь, что это тело доведет меня до могилы.

– Брось ерундой заниматься. Неужели ты всерьез? – усомнился я. – Любой самый утонченный разврат приедается через пару суток. Потом разбежитесь. Ты не пьешь?

– Не пью. Но здесь – другое, – запротестовал он, – это даже не похоть, а безостановочное влечение, постоянное желание, я ничем заниматься не могу, я гибну... Я все время только и думаю о ней, то есть не о ней, а о ее теле – об изгибах и выпуклостях. Даже лица порой вспомнить не могу. В башке – одна постель. Силы на исходе...

– Может быть, у тебя психическое расстройство?

– Этого исключить нельзя! Ну, куда же я пойду в моем положении? Я даже не знаю, занимается ли кто-нибудь этой проблемой?

– Я тоже не в курсе, Станислав. Попытаюсь что-нибудь разузнать...

Но я ничего не успел попытаться – события развивались стремительно. Станислав развелся с женой. Отдалился от нашей компании. Интимные вопросы мы больше с ним не обсуждали. Давал знать о себе редко. Сведения поступали отрывочные.

Старшая его дочь была замужем за известным советским функционером. Поэтому раздел имущества произошел безболезненно. Она забрала мать и младшую сестру в Ленинград, который уже в те времена чаще именовали Питером, а Станислав уволился из журнала «Проблемы коммунистического движения», где являлся первым замом главного, продал квартиру в центре Москвы и уехал с молодой супругой в Штаты.

Поселились они в скромном жилище в одном из эмигрантских домов Нью-Йорка, вскоре у них родилась дочь Женя. Он пытался заниматься переводами, но без успеха, да и времени у него свободного всегда оставалось немного. Года через три деньги стали панически заканчиваться. Станислав пытался устроиться в университет, но европейская литература Средних веков мало кого волновала, антикоммунистической политологией ему было заниматься стыдно, а творчеством Солженицына – тем более.

«Тело» занималось немного ребенком после того, как пришлось отказаться от нянечки, разгадывало кроссворды, отвечало на рекламные проспекты-угадайки сетевых магазинов, позднее увлекалось компьютерными играми. Мы время от времени обменивались письмами со Станиславом, он заказывал для супруги поэтов Серебряного века (!), сетовал на безденежье, на то, что уже было согласился пойти в диссиденты, но они вышли из моды, опустился даже до того, что берет взаймы у старшей дочери.

Станислав превратился в мешок, набитый костями, как он сам о себе отзывался, ему помогали эмигрантское сообщество и местные научные круги, он наконец-то получил пособие, однако средств катастрофически не хватало. Кто-то посоветовал ему попробовать себя на «Голосе Америке». На десятый год пребывания в США он прошел собеседование, но срезался на тестировании, оказавшемся слишком примитивным.

Через год он повторил попытку, но уже понимая, что сложных вопросов или вопросов с подвохом американцы не признают. Прошел испытания блестяще и с сентября должен был приступить к работе в вашингтонском бюро «рупора американской демократии». Понадобились новые расходы, дали кредит под предстоящую высокооплачиваемую службу на государственной радиостанции. Он прислал мне приглашение.

Пока я совершал перелет в Америку с подарками и незначительными суммами от знакомых и близких, Станислав скоропостижно скончался от обширного и запущенного рака. «Тело» меня встретило в аэропорту с трагическим известием. Было вдове лет сорок: она имела осиную талию и все прочее, казавшееся упругим и соразмерным. Однако в тех обстоятельствах обращать на это внимание было некогда и непристойно.

На похоронах народу собралось немало – почти никто ни с кем не был знаком. В зале прощания русским разрешили курить и произносить длинные речи. Я впервые тогда увидел двустворчатый гроб с ручками. По нашему обычаю поминали дня три.

Перед моим отлетом я, «тело» и Женя подъедали остатки, допивали вино и играли во французского дурака. Я поинтересовался, как они собираются жить и на что?

– Я занимаюсь рукоделием, – вдова странным взглядом окинула меня, глаза у нее были рыбьи. – Женя будет помогать мне. Ведь ей скоро исполнится двенадцать...

В Москве я изредка получал послания из США с незначительными просьбами и поручениями. Последнее – пришло в самом начале нынешнего века. В нем сообщалось, что жизнь налаживается, так как Жене предложили приличную работу. Она училась на водителя уборочных машин, но случайно попала на кастинг для участия в «короткометражных фильмах фривольного содержания». Подписала контракт. Впоследствии, как я узнал, в «дело» приняли и мамашу на роли престарелых соблазнительниц.

Недавно обе случайно сгорели в собственном доме неподалеку от Лос-Анжелеса.

Когда при архиепископе Шанхайском и Сан-Францисском Иоанне произносили слово «случайно», он обязательно поправлял: «неожиданно».

15–17. 07.2017