Миниатюрные трусики Елены Ландер. Серия: Фетиш трусики

Я очень часто задаюсь себе вопросом о своей интернет - деятельности, не в силах найти аналогий или провести параллели с могильным юморком Петросяна, плоскими шуточками Кадырова или жеваловым для тех, что почище - с, Гришковца, даже примеряю иногда, пугаясь и озираясь - во избежание - халат ходжи Насреддина, тюбетейку Мономаха, сныченную с аккуратной головенки сестрички, да даже сапоги Чойболсана, матово блестящие в мышином углу пропахшего кошками замкнутого помещения джедаев, куда я переместился из Гугл - плюс, торжествуя над цензурными хохлами и помойными вздорными птицами Твиттера, я надевал на свои ноги, торопливо и судорожно поджимая пальцы, высокомерно топыримые в моих кроссовках, я раскидывал их в стороны, словно та же сестрица, куда - то запропавшая, ругая эволюционное развитие Дарвина маленьким язычком, сука, бородатый Дарвин, нет бы изобрел строение пальцев на ногах как у лягушек, чтоб перепонки. Прыгаешь такой в пруд и херачишь по диагонали, пересекая мутные воды, путая берега и держа курс прямо на солнце, как космонавты, ничего не боясь и напевая из Вагнера, приплываешь и видишь, отфыркиваясь, что солнце - это всего лишь человек, носастый и беленький, женского пола и с глазами, схожими цветом с моими, лыбится довольно, хули, заждалось ненаглядное, хватает оно тебя руками и запихивает в свой карман, сидишь ты у приятной на ощупь выпуклости, маленькой и упругой, и понимаешь, что больше ничего и не надо. И примерять на себя чужие придумки и байду, высосанную из носоглотки Щедрина, тоже не стоит, все это херня полная, анализ, исследования, пусть у будущих объясняющих господ, что будут разбирать твои сказки и истории по суставам, головы ноют и пухнут, не в силах объять грандиозность игры, списывая совпадения на магию, а  гуманные результаты на вывих толерантного сознания человека двадцать первого века, две ноги - два уха, по хер, чо они там набуровят и к каким выводам придут, главное : я реально прусь, радуя любимых. Вот и сегодня, проснувшись после двенадцатичасового сна, я почему - то выловил в голове отдаленную фантазию, в которой трусики носастой девки, сушимые на столе Тарантино, обернулись лифчиком Ленки Ландер, рыжей и ништяковой, украденным Тедом портье у Марисы Томей, упрятанным за пазухой, откуда накануне были вышвырнуты в степь, на мороз и Бузова, и обе ведьмы, и поднесенным забавным вихлястым мужиком когда - то лучшей поэтессе лихих девяностых под сурдинку перешептываний о грядущем пиз... це, что не может не произойти при таком характере и неуемности автора, живостью души переплюнувшего самого Грибова, банкетившего на теплоходе с Ильинским и Кагановичем, бросая за борт голых пионерок и трахая тощую Мамлакат прямо в зад, раздирая ее тоненькие бедра железными руками некрофильного педофила, чей антисемитизм был наименьшим из зол, не говоря о снисходительном отношении к коррумпированным чиновникам и подбитоглазым опойкам, свивших удушливые кольца поклонничества вокруг махонького мужичка с топором, Паука Троицкого, тупого и глупого настолько, что я удивленно качаю головой, думая о живых людях, слушающих эту ахинею в реальности. Вот сидят они за столом, выпивают, закусывают, папиросок не заказывают, гонят всякие байки, называемые старорежимно телегами, и тут - х... як ! - Паук, сука, отрывает от души за тетю Юлю Тимошенку, за героев былых времен, со словами - паразитами, конечно, со смехуечками ублюдочными, несмешно и стремно. Послушают, послушают да и сойдут с ума, благо его, ума, там отродясь не наблюдалось. Значит, и сходить не с чего. То есть, говоря проще, остаются они в первобытном состоянии, как Санкт - Петербург или кусочек буженины, остаются на своих местах, куда накануне ( см. выше, курсив мой ) влетел я, от скуки решив развлечь отечественного производителя некачественных нолей и единиц, ознакомить чутка убогих с блеском лакового прудика Диты фон Тиз, может, с Рамзан Ахматычем задружиться, выбрав умышленно одиозную фигуру руссиянской политики для наглядной демонстрации своих слов, что пока русские искренне не станут считать его братом, как считаю я, хотя и одновременно чую его врагом - когнитивный диссонанс, однако - и гадом с бородой, то не будет у нас никаких перемен, устал повторять, что пока мы не станем нацией - так и будем шарахаться по революциям, мятежам, тухлым междусобойчикам, грызне по чепухе всякой, короче, останемся в первобытном состоянии никчемушного народца, сильного духом, но слабого умом, причем, градус духа измеряется не стойкостью отдельных, а вкупе, ин масс, когда галлюцинации становятся уделом возбужденных потных толп, крутящихся в зикре, сбившихся на маевке, толпящихся на передовой, поющих хором, голосующих пять раз, несущихся на амбразуру, откуда поблескивают коварные очки очередного немца, уже изготовившегося соответствовать нежданным чаяниям истомившегося по подвигу человека, не умеющего навести чистоту у себя в доме, что юродски высмеиваю я, снося свои псевдоаккаунты и очищая от фоточек папки Пикассы с периодичностью раз в пару суток.

Странная все же хрень - эти мои сказочки. То ли литературный дневник академика Павлова, со всем тщанием фиксирующего затянувшийся процесс умирания, то ли времяпровождение, то ли дизайн такой. Да и какая, на хер, разница : как обозвать мешанинину и поток слов, в которых каждый увидит что - то свое, кто издевку, а кто и никогда не унывающую ухмылку влюбленного в жизнь человека, подмигивающего всему миру из постели, ставшей к сорока годам местом обитания и огромным лебенсрау пур лайф. И - навсегда, конечно, моя милая Маша, муза и любовь, единственная и неповторимая, кого я хочу попросить лишь о малой милости : не пропадай даже на день, ибо ( шикарное словечко ! ) плохо без тебя и одиноко. Так, что нет слов, а одни эмоции.