Могучикучи, мэн или Говна Онлифанс за деньги

Подарок для моей возлюбленной принцессы Изабеллы Кларк

Величайшие по своей грандиозности новости из самой шикарной страны на свете - России заставили меня встать с колен, я ж молился, колотясь башкой в пол перед портретом тотального ахуя, переполняющего меня гордостью и патриотством, зачесать волосы назад и попереть буром в Твиттер губастенькой принцессы. Я уже давно лелеял потайную мыслишку силой своей магии сделать из нее преемницу ублюдочного хорька, пользуясь влиянием на разум Суркова, уж ежели я сумел ему втереть суть новой России и Ким Кардашьян, то о необходимости перемен в глубочайшем направлении побед на всех фронтах нечего и говорить, всем все ясно, не обязательно смотреть телевизор, чтоб пузыриться счастьем развития родины, можно просто смотреть не телевизор, а на свой пупок, погружаясь в созерцание и размышляя о вреде любой революции. На хер революции, дай Бог Путлеру здоровьица, вот он оглядится чутка и лет через пятнадцать наведет порядок, тогда уже не к Изабелле надо будет бежать, а сразу в аккаунт Рагозина, вербоваться на Луну. Ништяк. Парадигм гудит, аж вибрирует.

Жаль, что у меня нет доступа к новейшим разработкам отеческих производителей, к принцессе надо на летающем моцике ломиться, оседлать хрень эту, пожать руку Кириенке, атомному таксисту новой эры Скорсезе, и с размаху внедриться в пышное тело ... Бля, а как ее уменьшительно - ласкательно именовать, может, Изя ?

- Изя, кисочка, это я, Жорж.

Залетаю такой и прямо в печень, задалбливаю ее по совету одного из Самойловых, того, что поумнее, тычусь летающим мотоциклом в остаточные клетки  " Эссенциале форте ", машу руками и пою во всю глотку михалковский гимн, торжествую и ликую, е... ся в сраку, фюреру пса подогнал какой - то чурка, народ против перемен, губеры не оправдали, рынки горят, а поганые америкосы злоумышлют ДАИШ, суки имперские. Нет бы по простому, мол, тыр - пыр, граждане, поздравляем вас всех с невероятным наплывом страждущих в посольства и консульства Марии Захаровой, люди колотятся животами о лежащего изможденно у порога Павлика Дурова, нашедшего ни одной причины продолжать строить глазки Аньке Курниковой, еще той, настоящей, бабе Ане, сто сорок лет ей, проживает в Коломне. Ходит боком, жирует по трамваям, в подъезде своего коммунального рая организовала ячейку  " Народ за ", прокляла Ларри Флинта, о котором ей рассказал патриарх, услышавший утреннее пение Рабиновича из Шуберта и по достоинству оценивший вокальные упражнения. Он сразу Нину Ургант позвал, если кто еще не знает, и организовал космический десант в каждый мозг россиянина, каждого, любого, даже мертвого, по х... й, осмотрелись десантники изнутри голов и поняли, что да ну его на хер. Загребись вся эта херня. С тех пор на Руси только волки воют, мухи спят, тараканы беспокоются, людей, конечно, тут отродясь не наблюдалось, но были кони, а сейчас и лошадей нету, убыли, бля, все парнокопытные, по следам Ленки Ландер свалили, в манду революции миллион, пришли, точнее, прискакали, они ж кони, залезли внутрь и решили больше никогда не рождаться. На хрен такое счастье, родиться в великой России. Уж лучше киргизом.

- Але, гараж, - булькнул выдержанный  " бурбон ", следом за мной влетая в печень принцессы, - ты чево тута ?

- Пришел навеки поселиться, - объясняю я бухлу, - вот моцик, вот хвост, а вот, - и достаю из широких штанин бумагу с орлом, - дубликат бесценного груза.

И тут вискарь сходит с ума, бурлит и шипит, становится отеческим самогоном, пенится романеей и рассказывает мне историю.

- Однажды, - говорит он, - в осеннюю прохладную пору вышел из лесу казак молодой, анисемит, с лампасами, но без коня, а Бэтр его казацкий застрял по необходимости развития коммуникаций третьего тысячелетия до нашей эры. Чубчик кучерявый, конечно, вьется на ветру, но въется с твердым знаком, потому как реформа новая : переименовать в твердое из газообразного, присяга, все дела, клятва, выборы, навсегда. А ветер - он не знал о реформах, ему по хер, ветру - то, - поясняет мне самогон, видя некоторое недоверие на моих ногах, - стукается о твердость и кричит : " Ты зачем ? " А твердый знак молчит, ничего не отвечает, лыбится и знает внутри себя, что не твердый он, а ять. Это, как язь, - снова разжевывает мне бухло, заметив мое недоумение со стороны спины и моцика летающего, - но пока еще непойманный, не живущий здесь, а если честно, - шепчет самогон, - то персонаж вымышленный. В общем, - закуривает он папиросу, дымя в печень принцессы, - улетел ветер, то ли в Финляндию, то ли в Польшу, то ли в Ужгород, во всяком случае, тута теперь тишь да гладь. А Божьей благодати тута всегда было завались, - добавляет весомо квас, разлагаясь на составляющие.

- Ну ты и мудак, - слышу я голос Изабеллы, обращенный внутрь, для личного, как моя эрекция, пользования, - мало того, что по своей любознательности лезешь узнать о событиях в великой стране России, так еще и реагируешь непосредственно.

А я молчу, пригрелся, уютно и думаю, что никогда не буду теперь вылезать отсюда, пропишусь по жизни, и никогда никогда никогда больше даже не поинтересуюсь происходящим от Днепра и до Амура, хрена тут интересоваться, и так все понятно, ясно, как день до обеда. И вечер с ночи.