Убить Гертруду. Глава первая. Тематика: Моя первая секс училка

Александр Фирсов

Литературная запись Тины Шанаевой

На ровном месте. Глава первая.

Дождавшись выходного дня, наш герой  отправился в одно широко известное место, в котором, впрочем, сам он никогда и не был. В подмосковный городок устремлялись паломники со всего белого света, настолько притягивал их монастырь, возведённый в раскольничьи времена как обитель покаяния и спасения. Антон постарался заранее собрать информацию: родители, педагоги, даже и друзья по очереди рассказывали ему, какой красоты там подземная церковь и хоровая ротонда в главном храме. Сокурсники вспоминали, как  ездили туда петь и уверяли, что никогда прежде не слышали такого чистого классического звучания. Городок находился в часе езды от Москвы на электричке по N-n-ой дороге. Утренняя дремота побуждала соскальзывать в сон, но не мешала  замечать за окном живые, стройно заполнявшие это направление леса, манившие безлюдной глубиной.

Пристанционная вокзальная площадь была усеяна разноцветными утюжками такси, и парень быстро сговорил машину. Благо, цены были вполне демократичные, а таксисты, в большинстве своём местные жители этого же самого городка,   на первый взгляд проворны и скоры. К подходу электропоезда они уже дежурили на выходе с платформы, крутили ключами и зазывали клиентов

- Эй, дембелёк, тебе куда? - Окликнул Антона крепкий парень в песочном прикиде защитной куртки, которую обычно надевают в деревнях на рыбалку, и таких же штанах,   позаметней истрепанных, с вздутыми коленками, но все-таки годными для  извоза!

- Мне… да тут недалеко… в Дом культуры, местный,   он где-то в километре от станции, как мне объяснили. - Антон не хотел, чтобы ему накрутили двойной тариф.

- Садись – приветливо кивнул ему парень и двинул к машине, - Он у нас один в городе, а если надо в какой-то другой Дом культуры, то за тридцать вёрст найдёшь  поселковый рассадник ночных дискотек. Так тебе какой? - Он с полоборота раскусил пассажира, догадался, что тот прибыл первый раз в их городок, и что можно слупить теперь втрое.- Нехорошо подумалось Антону, но он покорно  поплёлся к зеленой шестерке. Водила уже щёлкал ключами зажигания, вдетыми в брелок - рубиновую капельку сердечком. Открыл водительскую дверь, сел в салон авто и воткнул ключи в замок зажигания. Парень  ещё раз взглянул на этот брелок, раздумывая, ехать ли с этим местным героем гонок за хорошей жизнью. И подивился  манящей странности брелка, что его даже слегка развеселило, - в набегавшей на него нерешительности капелька сердца все сомнения устранила и уговорила. Человек, можно сказать, доверился магии сердечного огонька в новой обстановке и новых обстоятельствах с новыми людьми.

В зеленой шестёрке замок зажигания, в отличие от всех современных машин, находился слева. Это так удивило и поразило Антона, что он помялся ещё с какое-то время возле водительской двери, взирая непонимающим взглядом на водителя, вальяжно выжидавшего в защитном камуфляже - он придерживал добротным полевым ботинком нараспашку открытую дверь, так что она выгибалась даже немного к левому крылу машины. Петли двери были обильно смазаны родным дедовским способом - пуж-салом, с застывшими в веках клочьями черно-мутной мазутной смеси.

- Тебя как зовут, братан?

- Антон.

- Ты что, вчера слез с бронепоезда? Ну и тормозной. А меня Серега зови. Мы же не банк едем грабить. Садись!

- Да, в электричке, видно, укачало…- И Антон скорёхонько вместил себя в сиденье рядом с Серегой.

За пять минут крутых виражей по разбитой дороге Серега успел рассказать о жарких разборках местных Монтекки и Капулетти, - но не подумай чего, - до первой крови! О своем заветном слогане – Эй, прокачу! – лишивших не одну подросшую блондинку девичьей скромности, о коварстве соперников таксистов, так что пассажир не успел зевнуть, как таксист развернулся возле широких ступеней искомого Дома культуры.

Архаичный  махровый купеческий стиль начала прошлого века,   прилизанный бело-розовой известью,   предъявлял претензии  на дворянское гнездо, призванное облагораживать здешнее население. Возле ступенек расчерченная стоянка для подъезжающих машин, как в аэропорту,   более-менее дисциплинировала господ владельцев автомобильных кредитов. Серега  в два счета высадил Антона и мгновенно  вильнул задком своего жигуленка. А наш герой, задрав голову  на  монументальные колонны,   так и казалось, готовые обрушиться  на доверчивого искателя культурных ценностей, пытался разобрать на фронтоне надпись, по которой можно было определить,   что это все-таки тот самый дом культуры.   Взглянул на часы: запаса времени до назначенной встречи оказалось ещё около часа.   Куда деваться? Посчитал ступени парадной лестницы и открыл тяжелую дубовую дверь ДК.   Просторное холодное фойе подмигнуло  тусклым софитом.   Огляделся и заметил вахтершу, сидевшую за внушительным столом эпохи пленумов и съездов. Просверлившая вошедшего насквозь взором профессиональной гадалки, она жеманно произнесла:    - Новенький что ли? В оркестр?   Тебе назначено?

Антон  поспешно с поклоном ответил: - Да, - с какой-то ни с того, ни с сего всплывшей на поверхность бронхитной хрипотцой. Самозваная гадалка дружелюбно взмахом руки очертила направо: - Поднимайся, там  уже один из ваших сидит, беспрерывно занимается, один!   Он решился  подняться по лестнице, схожей с подъездной, не спеша, считая ступени, прошёл первый пролёт, увидел перед вторым пролетом площадку, откуда просматривался  скромный  зал с зеркалами  для юных танцовщиц. Не заглядывая, поднялся выше и через пару схожих пролетов уже входил на самый верхний этаж, кстати, темный и тревожный, без признаков освещения. Почему в таких заведениях на самом верху повсеместно  не горит свет, это никому непонятно. На площадке прорисована одна дверца, будто из сказки Буратино, и ведет она в  кабинет администратора,   а дальше уже идёт деревянная лесенка, мансардная - на дополнительный этаж,   похоже,   достроенный для персонажей Карабаса Барабаса.   Деревянная лесенка одним шажком упирается в  дверь, за которой упрятан  настоящий   зал для репетиций духового оркестра. Репетиторий!   Антон остановился возле этой двери и невольно стал прислушиваться к звукам, которые доносились сквозь её тщедушную фанеру Собственно, дальше  нужно  было бы войти, но некоторое время он пребывал в странном оцепенении, будто следующий решительный шаг выкинет его  в некое неведомое и опасное инобытиё.

-Стою… Почему стою? Что мне мешает войти? – Спрашивал Антона  его неуверенный ум и сам отвечал:   - Слушаю  звуки… - Не прибегай к отговорке. – А ты не толкайся, успеем! – и беседа с самим собой вызывала у него облегченную улыбку.

- На чем, на чем там играют, за дверью, гобое или английском рожке? У них тембр очень похожий…

- Да что со мной?.. – Всего лишь потянуть дверь за ручку и войти.

Неужели я не отгадаю? Нет, надо приложить ухо к двери, надо ещё раз хорошенько прислушаться.

Предчувствие, томящее своим немеряным колодцем, куда улетали, слабея, и  возвращались навстречу мысли и звуки, зацепило  где-то в области диафрагмы.   Антон не раз мысленно нырял в этот колодец, заведомо зная, что нет у него ни  конца, ни начала, нет чистого защитного пространства, подсказки, с которой можно и нужно было продвигаться вперед. Вот и здесь он  стоит и судорожно ищет причины, которые могли бы его оправдать за робость на ровном месте...

Он так бы и держался один в полутьме коридора, сгорбившись на деревянной лесенке с низким потолком для марионеток. Но  всё-таки попытался чуть  продвинуться вперед и ещё сильней согнулся. Зато удалось приложить ухо к двери, послужившей наушником, и  напряжённо вслушиваться.

Долетал звук неровный, не в меру колеблющийся. Низкие ноты постоянно срывались, было понятно, что музыкант не дотягивает длинную ноту и рассыпает звучание. Выдох обрывался придавленным визгом, а он берет и берет инструмент в зубы и продолжает играть, уже в другой октаве, повыше - в надежде исправить положение, но и там звук долго не тянется, нота срывается в более высоком тембре. Слышно как воздух колеблет звуковой невроз, - кто-то одиноко  закипает от неудач. Если бы ещё кто  там находился рядом, то исполнитель вёл бы себя сдержанней, спокойней, а теперь - просто распыляет себя по пустяшным своим оплошностям!

Прошёл уже десяток минут, а Антон все так же стоял и слушал, слушал, слушал, пытаясь мысленно подсказать и исправить звук…

-Эй - вдруг неожиданно полушёпотом донеслось из-за спины, в  него вонзился молниеносный вопрос: - кто там, кто это?

От неожиданности и страха он резко обернулся:

- Ой…

- Ай, больно!

Столкнулись нос к носу. Она вздрогнула, всмотревшись в визави тем неподготовленным взглядом, какой вылетает в редкие минуты откровения наедине с собой.

Но они тут же отстранились, отпрянули друг от друга, каждый быстро нащупав  своё личное защитное поле.

У Антона влетело в извилины: - я где-то уже видел это лицо… эти глаза… глаза очень знакомы…. Откуда они мне знакомы? Видимся первый раз в жизни, а кажется, будто только что вынырнули из прошлой забытой судьбы - Такое бывает, - последние два слова он проговаривает вслух…

- Что, простите? - Она услышала фразу, вернее, прочитала по губам.

- Я к вам на… пару репетиций. Буду участвовать в концерте.

"Запинаюсь? Я? Откуда такой неуверенный тон?"…

- Новогодний?- она спрашивает с лёгкой улыбкой

- Да… откуда узнала?.. – Черт, черт, черт,   как всегда невпопад!

Смеётся...

Очарование её улыбки и желание удержать этот смех подбодрили его  в этот миг. Рассказать бы все-все про себя, и даже больше: что играет на кларнете; что приехал в их дом культуры из Москвы на электричке; что только летом пришёл из армии, а теперь ищет работу – что все ему в этой встрече по нраву!

Тут он услышал шорох барабанных палочек. Знакомство прервали с десяток башмаков, россыпью стирающих по ступенькам пыль с подошв.

Антон стоял спиной к двери и первым увидел,   как толпа музыкантов поднималась по детской лесенке. Бойко и весело на ходу они приветствовали девушку, и он успел пожалеть, что ему не хватило пяти минут закрепить знакомство, притопали так не вовремя. А она отвлеклась и  больше его не слушала. Он неловко посторонился, вжался в перильца и пропустил всех, склонявших головы перед низкой дверью.

Наконец, пришел и его черед поклониться перед входом  в зал. Первое, что  хотелось рассмотреть – инструмент, который звучал за дверью.

Гобоист – первое, что пришло на ум. Точно! Усердно занимается... На разложенном металлическом пульте стоит стеклянный пузырёк, наполненный водой и тростями – он то и дело касается раструбом края пульта, и от покачиваний пузырёк должен вот-вот упасть, разбиться; но этого не происходит,   а  на его колебания неприятно смотреть.

Антон отвёл от него взгляд, нашёл глазами свое рабочее место и поспешно  к нему прошмыгнул как опоздавший школьник,   положил пока что зачехленный инструмент на стульчик, рядом с которым стоял пульт, где уже ждала его папка первого кларнета.

Повесил куртку на крючок самодельной вешалки и уже смело стал осматривать репетиторий.

Это была не такая уж большая комнатка, тем не менее, вмещавшая  тридцать человек духового оркестра. По периметру громоздились распахнутые шкафы, как в армейской казарме, но  висела в них сценическая форма. Сверху, над каждой из комплектов форм, лежала фуражка, с синей ленточкой и с бронзового цвета кокардой. Ещё выше, над формой висели шкафчики с плохо закрученными петлями, дверки не держались, были расшатаны, а кое-где их и вовсе не было. Все нижние полки  были забиты нотами.

Никакого особого знакомства с музыкантами и тем более с девушкой-гобоисткой  не произошло,    первая мимолётная встреча на лестничной клетке была скомкана.   Волнение улеглось, спряталось куда-то вглубь запомнившихся впечатлений. Музыканты  кивнули друг другу формально как принято в начале занятий.

Репетиция длилась два часа, разделённая двадцатиминутным перерывом, воспринималась вполне себе плодотворной. Молодой, но сразу видно,   амбициозный дирижёр уверенными взмахами  обеих рук направлял за собой оркестр.

Сидя в первом ряду, напротив дирижерского пульта, вгрызаясь в нотный текст, краснея за допущенные ошибки, - Антон играл на кларнете,   таком родном и до боли знакомом ему инструменте! Но в этот раз что-то мешало: не давал сосредоточиться неизъяснимый подъем в груди, рождённый непривычным смущением, поднимавшимся из глубин позвоночных нервов, он обрастал и вырывался наружу неровным звуком.

Дирижёр посмотрел на новичка ещё раз,   не останавливая оркестр; это помогло, Антон овладел собой.

- В чем причина?.. Со школьных уроков сложившаяся  привычка задавать себе вопросы подбрасывала Антону  камней. Может быть, из-за классической посадки оркестра?.. Нет, это вздор!

Впереди по правилам сидели кларнеты, по левую руку валторны, по правую флейта и многострадальный гобой.   Ну, а за спиной, в самом последнем ряду бас, ударные и трубы.   А  кто в середочке,   смотрит сквозь первый ряд на дирижера и сигналит  новичку?   Как бы с намеком подводил он сам себя к ответу. Конечно же, это могла быть только она  - на саксофоне.

Воображение  обжигало!   "Я уже на что-то рассчитываю? Я уже начал играть в свои фантазии?   Приехал в  оркестр всего на две репетиции, чтобы сыграть единственный  концерт; а уже нацелился на некое интимное знакомство с той, к которой, похоже все липнут. Может быть,   поэтому она так поспешно  складывает саксофон и убегает вниз?"

«Наплевать и забыть; отыграть один концерт, уехать, убежать без оглядки, » - думал Антон, стараясь не оборачиваться в её сторону.

«Уеду обратно, постараюсь не вспоминать, забуду!   Но почему, почему так маниакально восстает перед глазами её улыбчивое лицо? А если она так же взволнованно думает о том  же, что и я? Влечение в плену  моих иллюзий  занимает меня настолько, что почти непобедимо, я не могу с ними бороться.   Случай, известный всем, ищущим свои половинки.   Нечаянный  испытующий взгляд,   обращённый к тебе,   как островок  сердечной надежды, записывает в  память полунамёки: что вот она... она непременно!

Взгляд её синеющих глаз - образ, прорвавшийся наружу из далекого детства, я его помнил  в реальной жизни, в движении детских полузабытых ласковых впечатлений.   Взгляд,   думающий и побуждающий думать.

Боюсь его и вожделею. Ощутимо пережитая  мечта, которую оставляю потаённой, загадочной, кроткой, интимной... »

Антон уехал, отказавшись от  банкета в честь уходящего года, которому по традиции был посвящён отчетный концерт. Быстренько сложил инструмент, переоделся, и, получив у дирижера причитавшийся  за две репетиции и один концерт  гонорар,   благополучно сбежал!   Сбежал со всех ног, унося с собой лёгкое сожаление от одержанной над собой победы.   Чтобы потом себя не раз упрекать за это.

И уже без всяких такси успел  на последнюю московскую электричку...