Любовь на стипендию. Из сборника Рассказ про любовь

Наступил вечер, теплый и мягкий. Солнце, оранжевое, яркое, только-только медленно утонуло за неровной стеной высоких зданий, чтобы вскоре появиться через короткую летнюю ночь с другой стороны неровной стены большого города.

Сережа, нарядно одевшись и гордо держа в руке букет ярко-красных роз, шел на свое первое взрослое и желанное свидание. Он шел по улице с высокими фонарями, светившими неоновым, бледно-синим, холодным светом, но желтый и сочный свет от больших стеклянных витрин делал теплее улицу. Рекламные разноцветные вывески, где неподвижные, а где и мигающие, назойливо звали к себе. Сережа очень волновался, руки слегка  потели, и он думал, как же все пройдет. Очень хотелось, конечно, чтобы все было красиво и хорошо, как в фильмах. А еще, чтобы была страстная любовь и романтика.

Сережа рос обыкновенным мальчиком, ничем особенным не выделявшимся среди других мальчишек. Но только рос он без матери, умершей, когда ему было семь лет. Это приучило к самостоятельности, и с детства он понял, что надеяться надо на себя, и только на себя. Конечно, его, как сироту, жалели соседки по дому, гладили по головке, прощая некоторые шалости, которые, возможно, не простили бы другим детям, его жалели учителя в школе - и если он где-то в чем-то не дотягивал на уроках, то всегда ставили положительную отметку.

Отношения с отцом у него были неважные. В том, что они так живут - не имеют достаточно денег, у них нет собственной машины, нет нормального житья – он винил отца. И даже в трагической смерти матери, умершей при родах, он считал виноватым его. Отец пил часто и помногу за магарычи, которые ему отваливали за ремонт машин и сварочные работы. А когда напивался, бил мальчишку, ругая матерными словами и его, и покойную супругу. Наутро отец болел с похмелья, снова напивался, и так было бесконечно. Любил ли он сына, жалел ли его? Наверно, да. Когда был трезвый, извинялся за свое поведение и побои, покупал игрушки, сладости. Но это было недолго - потом все начиналось снова, и ничего не менялось. Может быть, поэтому Сереже и приходилось барахтаться и выплывать самому в этой жизни.

С двенадцати годов в нем стали происходить перемены - он стал превращаться из мальчика в мужчину. В четырнадцать лет у него стали расширяться плечи, стали появляться мускулы, он даже стал ходить в спортзал, у него огрубел голос; а в пятнадцать он стал симпатичным юношей - впрочем, как все в этом возрасте. Вместе с этим, Сережа стал ненавидеть всех взрослых, и в его характере появились резкость, хамовитость, необоснованная гордость, и, как следствие, недоверие ко всем и ко всему. Он уже не позволял отцу бить себя и даже мог уже постоять за себя.

С девушками у него никак не складывались отношения. В восьмом классе ему очень нравилась одноклассница. Он писал ей письма, постоянно смотрел на нее с любовью. Но она не замечала его чувств или делала вид, что не замечает. Конечно, они общались, разговаривали, но так же она разговаривала и с другими мальчиками. Сережа безумно ревновал, а по ночам представлял, как он целует и обнимает девушку. Однажды, на перемене, он случайно услышал, как она читала подружкам его откровенные письма, и все смеялись. Ему стало очень больно, и он плакал ночью, накрывшись подушкой, чтоб никто не слышал. После этого он больше не писал и даже не смотрел на нее.

Конечно, можно было бы встречаться и с другими девчонками. Но он не мог угостить их мороженным или сходить в кино – у него не было денег, никто не давал ему.

Когда Сережа окончил девять классов, выбор о дальнейшей судьбе не стоял: учиться дальше в школе или идти в училище. В училище давали стипендию и бесплатно кормили, стало легче жить, появились карманные деньги. Стипендия была не такая, как у всех, а повышенная – за хорошую учебу; не то чтобы он был ботаник, но обучение давалась ему легко - он не напрягался. Со стипендии уже можно было что-то сэкономить. На эти деньги ему хотелось купить и шлем для мотоцикла, и сам мотоцикл, такой как у байкеров, хотелось хорошую куртку, кроссовки, погулять с пацанами, попить пива или чего покрепче; ему хотелось уже иметь девушку, с которой можно было бы быть в компании, обнимать и целовать ее при всех, быть наедине, говорить обо всем, водить в кафешку, покупать цветы и мороженое, а потом заняться любовью.

Он решил, что уже пора иметь свою девушку. Но где ее найти? В его  студенческой группе девушек не было. Он уже было даже хотел позвонить той девушке, с которой учился и которая его отвергла, но черная обида поднялась откуда-то из живота и затмила мозг - нет, он не смог простить! А так хотелось любви и ласки, какой он часто видел в американских фильмах, где все девушки такие милые, красивые и такие доступные! В свои семнадцать лет Сережа еще не знал женской любви и никогда не целовался по-настоящему, не говоря о большем. Он стеснялся общаться с девушками, и если кто-то даже хотел с ним знакомиться, он замыкался, не знал о чем говорить, становился грубым, что, конечно же, отталкивало. Потом, в ночной темноте, лежа в постели, он обыгрывал ситуацию и достойно и гордо выходил из нее героем. От таких мыслей, приятных и тягучих, которые частенько бывали, он улыбался и счастливо вздыхал. Было, конечно же, то, что бывает у всех мальчиков отроческого, а затем юношеского возраста. Но это была тайна.

Однажды Сережа случайно увидел в рекламной дешевой газете объявление о знакомствах. Он с интересом стал просматривать их. Объявления были разные: женщины искали мужчин - таких объявлений было большинство, - мужчины искали женщин, а также были объявление и другого характера. В некоторых была указана цель знакомства: «Молодая красивая девушка желала познакомиться с мужчиной любого возраста для романтических отношений и приятного времяпровождения. Недорого». Внимательно просматривая объявления, он соотносил указанную сумму с той, что имелась у него. «Это дорого… это подходит… это совсем мало... » Возраст был разный – чем выше, тем меньше цена.

«Глупость», - подумал с неприязнью, немного отстраняясь от всего этого. Но ночью, лежа в постели с закрытыми глазами и укрывшись до подбородка одеялом, мечтая опять о любви, красивой, доступной и приятной, он вдруг вспомнил объявления.

«Когда-то же надо начинать, - подумал он. – Что я не мужик? В жизни надо все испробовать».

И опять ночные сладкие фантазии унесли его в блаженство.

Прошло какое-то время, и Сережа все чаще стал думать об объявлениях. Конечно, было трусовато и боязно – а вдруг ничего не получится, да и как начать это дело? Был мандраж.

И, наконец, он решился. Еще раз просмотрев объявления, он решил какую сумму из своего бюджета сможет выделить. Достаточной суммы пока не было, но вскоре должны были выдать стипендию, и тогда бы точно хватило на задуманное мероприятие.

Кассирша, пожилая, полная, в позолоченных очках с толстыми стеклами, выдававшая деньги, тоже жалела всегда бедную сиротинушку и после того, как он расписался привязанной к окошку ручке в большой ведомости и она аккуратно, не спеша, дважды проверяя купюры, отсчитала ему необходимую сумму, еще раз сверившись с ведомостью, протянула деньги и по-доброму улыбнувшись своим некрасивым, слегка накрашенным морковного цвета помадой, ртом сказала:

- Ну вот, купишь себе что-нибудь вкусненькое.

«Бедный ребенок», - возможно, подумала она, еще раз проверяя подпись в ведомости.

- Да, - сказал Сережа, честно и ясно глядя в ее очкатые глаза, но без какого-либо выражения на лице, - обязательно куплю себе что-нибудь вкусненькое. И сладенькое, - добавил он, чуть подумав. - Спасибо.

Не будешь же ей рассказывать, что эти деньги, конечно же, пойдут на вкусненькое и сладенькое, но совсем даже не то, на что она подумала.

Теперь деньги у него были - вот они, живые, настоящие, потерто-бумажные покойно лежат в кармане. Он опустил руку и еще раз потрогал их. Теперь нужно только позвонить по номеру в газете и договориться. А, может быть, действительно, потратить на что-нибудь вкусненькое и сладенькое? Сережа так заколебался, что даже остановился и почему-то осмотрелся по сторонам. «Уф! » - выдохнул он глубоко. Но желание любви пересилили желание еды.

В руке были алые розы, купленные только что на цветочном рынке - там все-таки дешевле, чем в магазинах, да и поторговаться можно, - а в кармане брюк аккуратно сложенные купюры, пересчитанные уже несколько раз.

Комната находилась в большом, слегка обшарпанном общежитии без балконов и длинными полутемными коридорами с блестящими линолеумными полами. В комнатенке стоял чуть продавленный складной диван, покрытый слегка протертым темно-клетчатым пледом. Над диваном на мелких гвоздиках висел небольшой дешевый коврик, ярко-цветастый и блестящий. На находящемся почти рядом с диваном столе в стеклянную вазу с водой были опущены его красные розы.

Девушка была старше его - нельзя сказать, что красавица, но и не страшненькая - и совсем не та принцесса, хрупкая, светлая и нежная, какую он нафантазировал. На лице был макияж и сладкий, немного приторный, запах духов витал в воздухе. Отступать было поздно.

Сережа достал из карманов брюк аккуратно сложенные купюры.

- Вот, - протянул он, почувствовав, как волнение заставило нервничать и слегка сушило во рту.

Девушка взяла деньги, пересчитала так, как толстая кассирша, быстро и внимательно. Затем слегка вздохнула, так, по-женски, улыбнулась, спрятала деньги.

- У тебя есть…

- Да, - смущаясь и краснея, сказал он чуть охрипшим голосом, чувствуя в висках давление. Конечно, он пользовался этой штукой, и не раз, но это было без партнерши.

Вся эта ситуация показалась ему надуманной, стеснительной, даже какой-то позорной, которая вот-вот должна была окончиться. Казалось, что он уже не участник всего этого действия, а со стороны с любопытством наблюдает за происходящим. Он внутренне зажался и все, что происходило дальше, делал машинально, без особого желания, почти ничего не чувствуя, закрыв глаза. Все было совсем не так, как виделось ему в ночных фантазиях и желаниях.

Открыл глаза Сережа только тогда, когда все окончилось. И некоторое время лежал в тишине.

- Понравилось? – спросила она.

- Да, - ответил он, почему-то снова покраснев.

Понравилось ли ему на самом деле? Он еще не разобрался. Для него это был шок, который должен был сначала пройти. Была опустошенная удовлетворенность и стыдливость, как в военкомате, когда равнодушно и профессионально осматривают твое голое тело.

Вот и все. Свидетели всего происходящего - алые цветы - равнодушно и спокойно стояли в вазе.

- Еще встретимся? – почему-то спросил он уже перед самым выходом.

- Если захочешь, встретимся, - ответила девушка и, улыбнувшись, добавила, - готовь деньги.

Денег на другой раз в ближайшем будущем не предвиделось, да и было жалко уже тратить их на любовь – ночные фантазии, все-таки, были дешевле.

«Лучше купить что-нибудь вкусненькое. И сладенькое», - подумал Сережа, вспомнив пожилую улыбающуюся кассиршу в позолоченных очках.