Памяти Янки Дягилевой посвящается

Подарок для Бритни Спирс

- И вот встаёт ён с пенька - то, а он весь чорный, - рассказывал Лизке Готфрик вконец одичавший оуновец, найденный грибом осенью и оттаявший к мистической дате двадцать шестое января, что тайное и обсуждению не подлежит.

- Кто ? - с надрывом вскричала великолепная русская, чуть картавя гласными звуками кириллицы. - Кто чорный ?

- Икона, - шепнул неустановленный волосатик, расчесывая бороду, - а волосы у Бонни - дыбом. Как кони, - закончил оуновец, окукливаясь вновь.

Лиза долго сидела на стуле, размышляя о полученной информации и отчего - то представляя себе умственно Навального. В ее мечтах он ходил гаком, цитировал Пастернака, курил папиросы и коварно злоумышлял вырвать бразды правления над тайной организацией Лимонова, андеграундной хеврой славного города Харькова, населенного, как известно, сыроедами и проигравшимися в пух и прах теннисистками, так и засохшими возле окна, из которого видна была даль, в поле рос молочай, а Новый год стал всегда, как президенты соседних крайне демократических стран. Наконец она встала и подошла к окну. Закурила, негромко барабаня острыми ноготками по стеклу и подумала в самом конце, что напоминает Штирлица.

- Да ты окончательно обезумела, мать.

Лизка нехотя оглянулась на дребезжащий старческий голос и, не удивившись нисколько, обнаружила в подвале наличие старого, как мир с запятыми, а не в качестве кого, Тараса Шевченко, перевязанного по диагонали гитарой, с впалыми от недоедания усами, печальными обвисшими гужеедами склонившимися перед величием киевской поэтессы. Скорбные глаза Тараса неотрывно буровили вместилище праны великолепной докторицы, струны звякали под яростным дыханием кобзаря и домриста, в руке колыхал абзацы кратко сжатых строк новехонький том мудрости отцов, поведанных бабушкой автору, Алине Витухновской. Готфрик передернула плечами, выражая и вообще от эдакого дубового слога сказочки, но увидев адресат, довольно хмыкнула и плюнула Шевченке в рожу.

- На, сука !

- И вот так каждый день, - резюмировал Семен Фарада, закидывая ногу на ногу, - это не так, то не сяк. Как фамилия ? - неожиданно спросил он новоприбывшую.

- Сенчина, - ответила толстая бабища, осматривая стены дворницкой. - Певица и член - корр.

- А это по х... й, - отмахнулся Фарада, раскрывая здоровенную книгу свежеумерших. - Так, так, певица. Советская. Вам в сотый круг ада, - выяснил он дислокацию, захлопывая книгу, - между Иудой и Фадеевым.

- Да я ее вообще не пущу, - возмутился Бегемот, влетая в дверь. - Те хоть что - то выдумывали своё и стрёмное, а эти, - он хлопал ушами, бегая по дворницкой, - по жизни выли чужие слова, лизали жопы и скакали на междусобойчиках постоянно меняющихся калейдоскопов начальственных рыл. К Зое Федоровой её, - решил демон, выпроваживая Сенчину вон, - в советский научный рай.

В советском научном раю тогда неспокойно было. Смеркалось. И больше ни х... я не было. Всегда смеркалось и всё. А я пожал плечами и подумал, что в рот еть всех этих ублюдков, великих после смерти и ничтожных ранее, облизываемых корешами и поклонниками на бесчисленных ток - шоу, не стоящих и ноты Долорес О* Риордан, бесталанных и гнусных порождений долбанного совка, железястым покоробившимся занавесом перешедшим трансформационно в кромешность дичи и ахуя современной великой России с неисчислимыми звездами, вечными фюрерами и холопствующими уродами, подносящими хрустальные короны с патриотично выпученными рачьими зенками, как у всех них.

Зная априори, что Бритни ни хера не поймет, я решил нахлобучить хорошенькую блондиночку сверху Бексинским и продемонстрировать лишний раз мастерство свиней, разукрасивших первый в мире сериал, где эсэсманы шикарны и вызывают зависть у невнятного племени сраных победителей, живших и живущих в говне в мириады раз хуже своего капитулировавшего врага ради мира на земле и наследственного благополучия выродков Нарусовой и прочих Гершензон, не выдумавших новой грамоты, не переведших иероглифы Шлимана, не написавших новых стихов или картин, не сделавших ни хера, но великих, как сам Грибов.