Закон и правоприменительная практика

— Жидо-масон чертов, теперь тебя точно посадят! Ну и что я без тебя буду делать? Антон еще школьник, мама все время болеет, профессии у меня нет. Ну и что мне без тебя — по вечерам в трембиту дуть?

Я же тебе каких только разносолов не готовлю, в постели тебе не в чем отказа нет, лекарства по коробочкам на весь день я тебе, диабетику, аккуратно раскладываю. Езжу с ним в командировки на Крайний Север, там он притаскивается с работы в валенках, грязный. А я бегаю вокруг него как заводная, полная надежд и облаченная в розовые очки — а он хотя бы меня значком ГТО наградил посмертно, жидо-либераст! Ну чего тебе не хватает, христопродавец? Ну зачем ты это сделал?

Нашел себе бабу, у которой мама-дура, а отец давно спился — и издевается как хочет. Вопрос тебе навскидку — а ты знаешь, христопродавец, что в тюрьме нет ни спиртного, ни простых баб из-под Рузы с большими сиськами? Хоть бы об этом подумал, если тебе меня не жалко.

— Сделал я это, кукла Лена, чтобы заработать денег. А почему ты решила, что меня за это посадят?

— Но ведь ты закон преступил, мировая ты закулиса заполярная. За это тебя и посадят!

— Кукла Лена, ты у меня полногрудый чистейшей прелести чистейший образец, плюс к тому чиста и наивна как дитя. Закон, конечно, я нарушил. Но, с точки зрения правоприменительной практики, ничего предосудительного я не совершил. Поэтому и сажать меня никто не будет. И этот постулат справедлив везде, вне зависимости от гражданства и юрисдикции.

— Роняет таинственные фразы, сионист, а я понять ничего не могу. Как это «не посадят»? Ты что, думаешь, что нашел себе тут узколобую дуру со стёсанным затылком? А ну быстро объяснил — что это за «правоприменительная практика» такая?

— Правоприменительная практика, кукла Лена – это общепринятое истолкование законов и других нормативно-правовых норм судьями и другими правоприменителями. И с буквой законов она может вступать в прямое противоречие. Приведу пример:

Примерно сотня голливудских звезд первой величины обвиняет Харли Вайнштейна в сексуальных домогательствах. Их рассказы похожи между собой как две капли спермы. Просто титанический труд по переводу на современный английский полного собрания сочинений Достоевского какой-то:

— Мы сидели в номере гостиницы 15-20 лет назад. Он предложил мне переспать с ним, а за это он обещал дать роль в фильме. Я ему отказала, но роль в фильме получила…

Что в этом случае молвит закон? Ты должна доказать, что он тебя домогался. Но доказать этого ты не можешь: 20 лет назад вы сидели вдвоем в номере. Кто там кому чего сказал и что положил на колено — дело темное. А любое сомнение — в пользу подозреваемого. Поэтому твое обвинение ничего не стоит. Ступай, дочь моя. Тем более, что с кем ты спала или не спала четверть века назад — ты и сама не помнишь.

Но это закон. А правоприменительная практика в сегодняшних США такова, что для вынесения приговора такого оговора вполне достаточно. Что прямо противоречит букве закона, но судебные инстанции, естественно, принимают решения согласно правоприменительной практике, а не букве закона.

Случай в истории это юриспруденции это, кстати, не новый:   Во времена инквизиции при обвинении в колдовстве приговор выносился при отсутствии доказательств, просто по факту наличия обвинения. При Сталине такая же правоприменительная практика существовала в случае обвинения в измене Родине.   А теперь в случае сексуальных посягательств.

Вот если бы здесь действовала буква закона, то Вайнштейн вчинил всем этим голливудским тургеневским девушкам иск на нанесение ущерба деловой репутации. Чем бы и озолотился.

— А в чем тут утрата деловой репутации?

— Ну как же! Он говорит, что роль будет предоставлена только при условии успешного осуществления полового акта, причем не одного. А, если верить рассказам этих комиссаржевских, то роли они получили, а в кровати Харли так и не побывали. Значит — слово Харли Вайнштейна ничего не значит. То есть, его деловая репутация подорвана.

В обществе, где правит закон, кукла Лена, дамам велено ходить по струнке. Особенно милым. В противном же случае — это царство произвола.

— Значат, тебя, христопродавец, не посадят? «Опять синагога жирует», — как сказала бы старая коммунистка?

— Ах, эта старая коммунистка с ее рассказами о детстве, о конвульсиях, о видениях. Ее способность видеть вещи, недоступные для взглядов других — везде враги, надо сомкнуть ряды, затянуть пояса… Присниться она может только в кошмарном сне. И ее внешность здесь совсем не главное... Не могу по этому поводу не уронить скупую, но такую прочувствованную слезу

Но сейчас речь идет совсем не об этом, поэтому вынужден взять себя в руки. Так вот. Меня опять уложат, хочу на это особо обратить твое внимание, кукла Лена. В постель, в качестве красавца-мужчины на фоне романтического замка (см. картинку над текстом). И я знаю, кто это сделает.   Причем прямо сейчас. А надрывающие глотку пусть выключат плиту и угомонятся. А теперь о главном — на тебе кружевное, я надеюсь, бельё, кукла Лена? Еще Иван Тургенев писал…

—  Опять ручища распустил… А осмысливать наследие классиков обязательно нужно голой? Да иду я в постель, о господи, иду! Небось уже лелеешь планы, обормот? Воплотить в жизнь эротические мечты обрезанных предков.

Да у меня не кружевного белья вообще и нету, кстати. Как будто я ему хоть раз гордым отказом ответила. Просто переживаю я за тебя, волнуюсь…