Коврижка

Мне совсем не нравился тот маркиз, что подошел вплотную, и, чуть встряхнув своей даже уже с виду липкой кистью руки, дотронулся до тыльной стороны моего запястья, и, склонив по этикету голову, посмотрел мне в глаза и произнес: "Вам будет лучше появиться у меня в замке сегодня вечером ровно в восемь, дорогая Беатрикс. Вы сейчас отнесите всё домой, и собирайтесь, а чай с булочкой, - он посмотрел в мою корзинку с багетами и коврижкой, что подарила улыбчивая продавщица Анн-Мари, - чай Вы у меня попьете". Маркиз щелкнул шпорами сапог, развернулся и скрылся в малоосвещенном переулке.

Я стояла, не шелохнувшись. Он не нравился мне никак, его длинные коричневые глаза, этот нос, желтоватое лицо. Он был мне противен, и в зАмок к нему мне совсем не хотелось. Оттуда никто еще не выходил, из приглашенных девушек. Родители получали от них письма, что они приняты на прекрасную работу, и довольны жизнью, а девушек-то и не видел никто. Но отказать маркизу? Который имеет самые огромные угодья во всем Провансе и приближен к Кардиналу? И тогда я решила, что точно и не пойду.

Я вернулась домой, вся трясущаяся от тревожного волнения, часы показывали шесть вечера, мне было страшно, в семь я металась по всем комнатам, но было уже со всех сторон поздно, чтоб добраться до замка требовался почти час, а собраться? Ровно в восемь заперла дверь и решила сделать себе сладкий чай. Мама гостила у тетушки, отец охотился, всего-то три дня и надо было провести одной, да и выбралась я только в ближайшую кондитерскую, воздухом подышать. Там-то на выходе меня и подкараулил Де Буалазье. Как знал, или же случайно? Здесь уже история никогда не даст ответы на эти вопросы. Хотя, очень странная владелица этой булочной, всегда приветливо-услужливая, заболтала меня в тот день, может она донесла?

И вот, заварив себе крепкого чаю с травами, чтобы не волноваться и всё-таки уснуть, как раз со сладкой коврижкой «назло ему», и выпив его, я закрыла входную дверь ещё и на щеколду и поднялась к себе на верхний этаж нашего городского дома. Дверь в спальню плотно намеренно не закрыла, страшно одной, думала, что услышу, если что. И провалилась в тяжелый сон. Может, что было в булке этой? Положила голову на подушку, и сразу как одеялом меня накрыло.

Дальше помню только вдруг шаги по комнате раздались, твердые, быстрые, как-то они открыли дверь нашего дома, эти люди, кто-то схватил меня крепко за волосы, оторвал голову от подушки,   приложил к лицу какую-то материю, со странным запахом, и я провалилась снова в тяжелый мутный сон, и сколько он длился, я не знаю.

Очнулась я от того, что кто-то тормошил моё лицо. Я открыла глаза и встретилась напрямую с прямым взглядом красивого человека, который на вроде как незнакомом, но отдаленно понятном мне  языке, что-то спрашивал, пытаясь меня разбудить. Помещение было похоже на трюм корабля. И плавно покачивалось. В помещении были бочки, на полу лежали люди, они все были связаны. И я тоже, связана и в грязной уже только ночной моей сорочке. Лежать было неудобно, рот мой был завязан, волосы спутаны. Жуткое наверное, зрелище, а мужчина смотрел на меня долго, и как-то странно, потом сделал знак чтобы молчала, развязал рот, быстро дал попить мне воды и засунул снова кляп. Потянулись еще долгие часы, и, наверное, даже дни, каждый день приходили охранники, осматривали трюм. Но ко мне подходили уже по двое, один держал, другой быстро поил , и потом они уходили, переговариваясь между собой на этом странном наречии.

Через какое-то время корабль пристал к берегу. И нас стали тоже выводить на воздух, на землю. Но это была уже совсем другая земля. Солнце нещадно палило, берег был песчаный, с корабля скатывали бочки с грузами, моряки громко переговаривались, язык был странный, и даже витьеватый, какая-то непонятная смесь, сил стоять не было совсем, а смотреть тоже – после многих дней в этом темном трюме и глаза не видели, тем более, что солнце в них сильно светило, и цвет его был ослепительно желтым, как и песок. Нас было несколько девушек и двое мужчин, чернокожих, которых сначала привязали к нам, в цепочку, а потом отвязали, и их забрал какой-то полный господин, что подъехал на двух верблюдах. Мужчин привязали сзади к верблюдам, очевидно, за них заплатили заранее, и они небольшим караваном скрылись вдали.

Глаза постепенно привыкли к яркому свету, и я стала осматриваться, и разглядывать окружение. Девушки все были растрепанные, кто в чём, руки связаны, лица уставшие, грязные, но видно, что красивые. Нас было человек семь, мы стояли переминаясь с ноги на ногу, одна решила сесть на землю, к ней сразу подскочил какой-то страшный человек, и, размахивая кривым мечом, что-то заорал, девушка испуганно встала, и тут он её сильно хлестнул чем-то, что держал во второй руке. Девушка заплакала, и все мы очень испугались. Месть маркиза Де Буалазье была жестокой. Он продал меня в рабство.

Дальше потянулись дни, которые я даже и нарисовать себе в фантазиях не могла, что такое бывает, в самых страшных сказках про ведьм и Булонские леса. Нас долго вели по берегу до другого корабля, и потом ещё перевезли куда-то. Мы шли так же, как те самые двое черных мужчин, привязанные цепочкой, друг за другом, понурив голову, под лучами совсем другого солнца, ноги утопали в песке, идти было неудобно, но как только одна из нас запиналась, к ней подлетал тот самый страшный человек с кривым мечом и кричал, а кого-то даже ударил. Одна девушка упала после такого, и не могла встать. Вся цепочка остановилась, она лежала неподвижно,   но я видела, как она плачет, слезы стекали на песок. Её отвязали и куда-то понесли. Куда? Никто не знает, я не видела её больше. А нас сцепили снова, и мы шли и шли, потом опять плыли. Повязки с лица сняли, разговаривать запретили, при малейшем каком-то жесте проявления желания, сразу же появлялся тот охранник. Пить нам давали иногда, а на корабле развязали, и дали немного поесть из каких-то железных мисок, руками пришлось есть, и даже вылизать, как будто собаки мы или кошки. Потом вот тот новый корабль пристал уже  к берегу, и нас опять вывели на воздух.

Здесь нам открылся совсем другой вид. Гавань была ухожена, подмостки деревянные. Мы встали в ряд. Подошли люди, осмотрели нас, наши лица, и вдруг посрывали с нас остатки нашей грязной и изорванной одежды и стали осматривать тело, трогать, неприятно и грубо гладить. Девушки заплакали, и я заплакала. Потом нас повели в какое-то место и привязали руками вверх к специальной стойке. На нас написали номера по порядку и устроили аукцион. К нам подходили разные мужчины и снова трогали, мяли, это было невыносимо, это были темные кожей, некрасивые мужчины в белых чалмах и одеждах, и от них неприятно пахло. Одну девушку отвязали, и её забрал какой-то человек, весь в черном, потом еще одну, ещё.. а я осталась последняя, может быть не нравилось, что я от рождения рыжая ? Может быть, что совсем светлая кожа, которая сильно покраснела тогда от солнца, и выглядела я совсем некрасиво. В итоге осталась я совсем одна, и меня потом отвязали, кто-то смеялся, а потом они заковали меня в цепи, и так я очутилась на работах у местного феодала.

Там уже было довольно много девушек у него, самых разных. Наверное, тоже всех за бесценок скупал. Мы спали в ангаре, всё время в цепях, быт был простым и отупляющим этой своей простотой, вода, какая-то похлебка, прямо из мисок, туалет на улице все вместе в отведенных местах и очень редко, по команде, а чтобы выйти ночью из ангара, надо было просить, а как?   На каком языке? Мы не просили и терпели, но пили мало, в общем-то можно было потерпеть.   Утром выходили на поля, иногда таскали камни. Я так и не поняла, почему девушки, на таких  грязных и тяжелых работах. Может быть потому что мы слабые и не можем убежать ? Но одна девушка всё-таки попробовала, она не выдержала, и вдруг бросила всё, страшно закричала и побежала, прямо в цепях, просто через поле… Наверное, у неё была истерика.

И тогда они решили поставить на всех нас клеймо со знаком хозяина. Чтобы, если убежим, знали чьи мы. И кому обратно отдавать. Для этого приготовили специальную железную палку с фигурным оконечником, палку раскаляли докрасна  и на какое-то время сильно прижимали к телу рабыни. Я смотрела как привязывали девушек к специальной скамейке, как медленно подходит исполнитель, как заносит палку, как кричит девушка… Многие теряли сознание, их относили и складывали спиной вверх, на живот, чтобы не было явного заражения.

Наступила моя очередь. Меня тоже подвели к этой скамье, и, несмотря на цепи, ещё и привязали. Я приготовилась к дикой боли, и стала считать, раз-два-три… и вдруг, боль, она такая страшная была, что дыхание перехватило, и я даже закричать не смогла. Ко мне быстро подбежал кто-то, схватил за волосы, чтобы проверить, жива ли я, и посмотрел мне в глаза. И тут я встретилась с тем же взглядом, что тогда, в трюме корабля, когда ко мне подошел красивый охранник и отдельно дал попить.

***

- Это был дедушка ? - затянувшуюся  паузу нарушил тонкий детский голосок.

Беатрикс повернулась к внучке, которая вот уже какой раз просила рассказать ей эту историю на ночь. Сладкое создание своей непосредственной радостью выдернуло пожилую женщину из бездны глубоких воспоминаний.

- Да дорогая, это был снова твой дедушка, - заулыбалась она, - Дедушка потом выкупил меня и отвез сюда.

Беатрикс посмотрела в окно на высокие горы и снежные вершины, окружавшие долину, где они с мужем прожили тридцать счастливых лет, и воспитали красавицу-дочь, а теперь вот есть и внучка.

- Завтра мы пойдем снова к нему, испечем коврижку и отнесем цветы. А дедушка посмотрит на тебя с неба и порадуется твоим золотым как солнце волосам. ©