Леди-Титан идёт на дело

(из цикла «Агентство "Остров Невезения"»)

Я загодя начинаю прикидывать, в чем пойду на диверсию, когда стемнеет.

От возможной опасности быть пойманной по позвоночнику бегут мурашки, и подозрительно часто тянет в туалет, хотя я и убеждаю себя, что риск сведен к минимуму. За весь день к даче Старкова-Старого не подошла ни единая живая душа. Сколько я ни прохаживалась мимо, из-за трехметрового сплошного забора не доносилось ни звука.

Может, дача сегодня пустует, а я зря себя накручиваю?

Приняв прохладный душ, чтобы успокоиться, тщательно вытираюсь и подбираю себе костюм разведчицы. Лезть через железный забор в юбке, чулках и туфлях было бы глупо. В Лизкином шкафу я раскапываю черные китайские лосины из эластомера. С трудом втискиваю в них свои восемьдесят пять килограммов жопы. Лосины обтягивают меня соблазнительно и плотно, будто ноги остались голыми, только окрасились в радикальный черный цвет. Эластомер гладкий и эротично поблескивает на солнышке. Надеюсь, он не демаскирует меня в темноте?

Встала к зеркалу спиной, скосила глаза. Ох и убойный зад у вас, барышня! Ни дать ни взять – бегемота в перчатку засунули. Тугие лосины досконально копируют очертания моих полосатых трусиков, хрустят на швах, ощутимо жмут в паху.

- Отныне величайте меня леди-Титан! – я нарциссично поглаживаю абрис трусиков на попе. – То есть, леди с необъятными титьками. Обратили внимание, какая я … тугоплавкая? Или правильнее - тугоплавочная?

Зато облегающий гимнастический спандекс не зацепится за препятствие в самый ответственный момент. Тем я и утешаюсь. Натягиваю лифчик и свободную фиолетовую футболку, сверху накидываю джинсовую жилетку с накладными карманами. В карманы бросаю мобильный телефон, сигареты и зажигалку. Вряд ли я осмелюсь курить на чужой даче, но перед вылазкой и после сигаретка не повредит.

Волосы убираю под бейсболку с козырьком, выпускаю сзади хвостик поверх застежки. Обуваю высокие мягкие кроссовки, в кладовой беру тонкие резиновые перчатки. Отражение в трельяже мне нравится – этакая сдобная отважная женщина-ниндзя в тылу коварного императора! Я делаю выпад в зеркало воображаемым мечом. Груди подпрыгивают огромными поплавками. Соберусь ли я все-таки похудеть?

Как отреагирует Данилыч на мою наглую выходку? Ответ очевиден. Узнав, к чему я готовлюсь, шеф нашего детективного агентства запер бы меня в багажнике машины и выбросил ключи в водохранилище. Врываться без санкции прокурора на охраняемую территорию потенциального подозреваемого в высшей степени непрофессионально, скажет он. И что? Прикажете день-деньской сидеть за офисным компьютером и отвечать на звонки?

Я не раз обдумала авантюрность своей идеи, но ведь победителей не судят? Мне всего-то нужно найти на даче Старого следы Зубарева. Спорим, они есть! Например, я уверена: синий «БМВ» экс-депутата спрятан где-нибудь там. Мне бы лишь заснять машину на телефон – и Зубарев уже не сможет отрицать знакомство с хозяином дачи. Пусть Данилыч потом кроет его дедукцией как хочет.

Преисполненная боевых планов, в сумерках я неслышно скольжу в мягких кошачьих кроссовках через рощу к владениям Старого. На плече я несу складную лесенку из кладовки. Легкая дюралевая стремянка-трансформер в сложенном виде - всего метр длиной, но при желании вырастает втрое длиннее.

Тропинок я сознательно избегаю, хотя шансы встретить кого-нибудь в половине двенадцатого ночи – нулевые. Поселок элитный, полночные алкаши тут не слоняются. Подлесок пьяняще пахнет донником и душицей. Подошвы моих кроссовок хрустят прошлогодними шишками. Наверное, тут белочки есть?

Вы не думайте, я не дурочка и все заранее разведала. Я знаю, что забор вокруг старковской дачи отхватывает изрядный кус березовой рощи. Значит, на территории частного владения найдется где спрятаться даже толстой детективной агентессе типа меня, которая предпочитает вместо выхолощенных злаков лопать жирную картошку фри.

Лосины приятно жмут между ног, и сердце тоже боязливо сжимается, но до забора я добираюсь без приключений. Стена из мощного тускло-серого листового железа возвышается прямо передо мной. Сигнальных и электрических проводов, колючей проволоки на заборе нет, камер видеонаблюдения с этой стороны периметра я тоже не вижу. С фасадной стороны участка на поселковую улицу с раздвижных ворот и угловых опор смотрят электронные глазки. Если там они висят на виду, то какой смысл делать их скрытыми на задах?

Примем за рабочую гипотезу, что Старый сэкономил на видеообзоре с тыла. Да и чего тут смотреть? Как детективный агент Элла Масленникова в бейсболке, надвинутой на глаза, с сопением карабкается на забор по легкой складной лесенке? Увы, тысячи лайков это зрелище в ютубе не наберет. Хотя - кто знает, бодрые толстушки в облипающем спандексе и полосатых трусиках тоже иногда становятся мемами.

К счастью, дюралевая конструкция выдерживает мою бомбовозную тушу, в противном случае грохота и мата было бы на весь поселок. Ступеньки прогибаются, но держат. Стремянки хватает точь-в-точь до верхней кромки стальной ограды.

Выставив голову над забором, я окидываю местность шпионским взором. Какие-то ночные мошки летят мне в уши и в нос, стремянка жалобно скрипит. Ничего, кроме берез и звона цикад на дачном участке не наблюдается. Фазенда Старого занимает около гектара, отсюда даже дом за деревьями не разглядишь. Жаль! Один хороший снимок с этой позиции – и задача была бы успешно выполнена.

Вздохнув, вытираю влажное лицо подолом футболки. От страха и азарта тело выделяет пот в безумном количестве. Нижняя часть лифчика подмокла, твердые вставки-косточки врезались под разбухшую грудь. Я провожу рукой по заднице, нащупываю сквозь лосины сбившуюся резинку трусиков и оттягиваю ее на прежнее место. Поднимаюсь на предпоследнюю ступеньку, перегибаюсь и изучаю изнанку забора-крепости.

Стоит мне перебраться на ту сторону – и я окажусь вне закона, нарушу право частной собственности. В меня можно стрелять, травить собаками, сдавать с потрохами в полицию или пороть розгами. Я отдаю себе полный отчет. Но какой козырь окажется у нас на руках, если предприятие удастся? Я выложу перед Данилычем неопровержимые доказательства дружбы толстосума Зубарева со Старковым, приближенным к криминальным кругам! Да мне сразу все оптом простится!

Надо решаться, а не торчать в потемках на скрипучей лесенке. Китайские лосины из спандекса, безусловно, подтягивают и стройнят женскую фигуру, но совсем не защищают от комаров завидные икры и ляжки Эллы Вениаминовны Масленниковой. Меня уже несколько раз подло ужалили в мягкие места. Собачьего лая на даче я не слышу, видеокамер поблизости нет. Спуститься и затеряться в деревьях, а там посмотрим!

Запомнив, где за сплошной оградой стоит забетонированная труба-опора, я слезаю и переношу лестницу на метр влево. Снова поднимаюсь, прислушиваюсь. Тишина,   только цикады и гудение мошек. Затаив дыхание, встаю на торчащую трубу одной ногой. Другую ногу в кроссовке пристраиваю на пролетную балку и присаживаюсь на острый краешек забора - сидеть поневоле приходится самым важным и влажным дамским местом. Слава Богу, ограда у Старого капитальная! Если бы она пошатнулась, я бы шмякнулась в трехметровую пропасть.

Пока я перетягиваю лесенку на внутреннюю сторону участка, с меня сходит семь потов. Она вдруг кажется невероятно тяжелой. Стальные листы, на которых я сижу, шильями впиваются в ягодицы. Неудобный шов лосин промеж ляжек противно и возбуждающе натирает через сырые трусики. Я молюсь, чтобы ноги и поясница меня не подвели.

Наконец стремянка с шорохом погружается в траву - уже на участке Старого, я выравниваю конструкцию и спускаюсь спиной вперед. Руки в перчатках дрожат. Чтобы нащупать подошвами кроссовок одну за другой несколько ступенек, у меня уходит больше времени, чем на всю предшествующую возню. Ступеньки поют и резонируют, кроме того, мне постоянно мерещится, что на меня кто-то тайно смотрит, а стремянка заваливается набок.

С горем пополам очутившись на земле, я кладу стремянку в траву, сажусь на нее и быстро оглядываюсь. Нет, не с моими нервами и гипертоническим давлением лазать по дачам криминальных авторитетов.

Отбросив предосторожности, отворачиваюсь к забору и запаливаю сигарету. Мне это жизненно необходимо. Почесала в недрах мокрых трусиков, поправила бретельки тесного бюстгальтера. В облегающих лосинах заниматься акробатикой куда удобнее, чем в брюках или юбке, которые цепляются за каждый выступ. Хоть и жарко в спандексе до одурения.

Найду ли я лестницу в траве на обратном пути? А вдруг придется быстро удирать? Однако оставлять ее у забора во весь рост тоже неблагоразумно. Иду на компромисс: кладу стремянку на ребро. Так она не бросается в глаза, зато и мимо не пробежишь.

Ни пуха, ни пера, Элла Вениаминовна! Перекинув окурок через забор наружу, я отряхиваюсь, привожу в порядок нижнее белье, льнущее к потному телу, как пьяный таксист. Пригнувшись и держа перед собой выключенный телефон, словно кинокамеру, устремляюсь вглубь вражеского стана. Комары не отстают, приходится отдувать их от лица и смахивать из выреза фиолетовой футболки.

Искусанные бедра под лосинами обещают завтра расчесаться до коросты. Надо будет смягчающим бальзамом намазать... Ага! Ты сначала с дачи выберись живой и невредимой! Я снова останавливаюсь, чтобы поддеть ногтями сзади резинку вредных полосатых трусиков. Видимо, они вообразили себя стрингами или тоже пытаются спрятаться, потому что упрямо сползают под лосинами в не предназначенное для них интимное пространство и мешают идти.

Через сорок шагов между березами и осинами брезжит рассеянный электрический свет. У меня не было оказии предварительно ознакомиться с планом усадьбы за глухим забором, поэтому за каждым кустом я останавливаюсь на рекогносцировку. Страшно хочется опять закурить и выпить холодной колы. Почему я не догадалась взять маленькую бутылочку – губы смочить?

Опасаясь выдвигаться на освещенное место, постепенно забираю к югу, пока не утыкаюсь в глухую заднюю стену какой-то постройки. Она выступает из-за раскидистой сирени, будто сгусток темноты. С облегчением устраиваюсь под стеной на корточках и жадно закуриваю - вопреки данному обещанию ни секунды не задерживаться вблизи враждебной дачи. Выдуваю клуб дыма в трепещущую листву над головой, утираю футболкой лоб и виски. В хвостик волос набился лесной мусор, я задумчиво вытеребливаю его.

Какой-то подлый комар тяпает меня в обтянутую ягодицу. Не рассчитав силы, я машинально прихлопываю укушенное место. Дура! Разве можно бить себя ладошкой, если жопа до отказа обтянута тугим эластомером? Шлепок открытой ладонью звучит резко и громко, словно выстрел из помпового ружья.

Обмирая от страха, прислушиваюсь к неумолчному звону цикад. Посторонних звуков вроде бы не добавилось, но злосчастный шлепок долго отдается у меня в перепонках.

- Главное правило разведчика в засаде – не бить на ляжках комаров, а тихо-мирно растирать, - шепчу я сама себе.

С сожалением затушив сигарету и сунув окурок обратно в пачку, чтоб не оставлять улик, вприсядку иду вдоль стены и высовываю нос из-за угла. Передо мной лужайка с искусственным озерцом, облицованным керамзитовой плиткой. На дальней стороне понуро стоит огромный гриб-зонт, шезлонги и печка для барбекю.

Вилла у Старого оказывается трехэтажной. На лужайку выходят стеклянная веранда и балкон. Первый фонарь висит над черным ходом, освещая полянку и озерцо. Второй фонарь покачивается в противоположном от меня углу площадки, под ним грудятся надворные флигельки. Судя по дымовой трубе, там размещаются сауна или баня, возможно, ещё дровяник или гараж.

Черт побери, там стоит какая-то иномарка! Непроизвольно сжимаю телефон в кулаке. Почему, почему до нее так далеко? Со своей близорукостью я не вижу ни модель, ни номер. А если мне неслыханно повезло и это «бэха» самого Зубарева?

Комары эскадрильями пикируют из ночной темноты, выбирая наиболее вкусные места на моём теле. Наученная горьким опытом, аккуратно вожу по бедрам тыльной стороной кисти, но мне мерещится, что обливающий спандекс все равно скрипит слишком громко. Это уже паранойя, Элла Вениаминовна. Придется сдавать назад в тень и огибать лужайку с озерцом.

Кстати, какого лешего у них ночью на заднем дворе горит свет, целых два фонаря? Просто так, для душевного спокойствия, или денег на электричество куры не клюют?

Я не успеваю додумать, когда на вилле отчетливо стукает дверь. Кто-то вышел на веранду или вошел в дом? Неужели мой смачный шлепок по заднице был услышан?

В панике отшатываюсь в свое временное убежище, за стену из рифленой жести. Наверное, внутри нечто вроде мастерской. Пахнет опилками, машинным маслом и мебельным лаком. От самой меня давно вовсю разит потом и мокрым капроном. Вычислить меня по запаху проще пареной репы. Лосины и лифчик приклеились к коже. Куда бежать, если вдруг появится сторож?

Смотрю на ближайшую березу. С моей отвратительной спортивной формой и жирным задом на нее даже в страшном сне не взлететь. Замедленными движениями я пячусь в рощицу от спасительной стены, уповая, что не встану на сухую ветку. Мне чудится, что трущийся между влажными бедрами спандекс гремит почище колокольного набата, а сердце грохает как ритм-секция группы «Раммштайн».

Отойдя на внушительное расстояние, настораживаю уши и минут десять безропотно кормлю прожорливых комаров своей переспелой плотью. Порой хочется, чтобы раздался новый звук, крик, щелчок затвора – что угодно, - только бы понять, есть ли рядом охотник и откуда его ждать?

Окрестности будто вымерли. Я еще колеблюсь, но по памяти движусь через заросли в направлении увиденной за лужайкой машины. Надо доводить дерзкий план до конца. Уточнить марку и номер. Если это действительно зубаревский рыдван, мне не требуется иных доказательств. Один снимок «БМВ» на фоне дачи Старого – и пусть экс-слуга народа доказывает Данилычу, что не верблюд.

Едкая сырость в трусиках и впивающиеся в кожу резинки просто измучивают меня. Вся моя обильная тыльная часть, стянутая синтетикой ниже пояса, ноет и зудит. За воротник жилетки скатываются сережки с берез. Подол футболки отяжелел, потому что я беспрестанно промокаю им лицо. Зато губы пересохли и горят – только успевай облизывай.

Положив ладошку между ног, с чувством скоблю себя в паху. Там царит неуместное возбуждение. Интимные дамские складочки напряглись и отвердели, бесстыже выпирая сквозь натянутые лосины.

- Тихо вы… - шепчу я, осознавая трагикомичность ситуации. – Не время поддаваться низменным инстинктам.

Когда-то Денис психанул и бросил меня, заявив, что я фригидная. Я и правда часто оставалась с ним невозбужденной. Видел бы он сейчас Эллу Масленникову в тесном и потном спандексе! Адреналин, опасность и узкие трусы раскочегарили мое женское либидо. Сексуальные соки текут из меня, будто из водопроводного крана.

Вот и долгожданная сауна. Лужайка теперь лежит от меня по левую руку. Никакого движения возле дома не заметно. Вон и мой сарай, за которым я недавно пряталась. Отсюда он кажется вовсе не огромным. На нем укреплено баскетбольное кольцо. К стене прислонена пара удочек. В искусственном озере, что ли, рыбачат?

Ведя пальцами по обшивке из лакированной евровагонки, тихо трогаюсь за кучно скиданными постройками, пытаясь определить, где будет гараж. В просвете среди флигелей мелькает та самая машина. До нее каких-то пять метров. Включив телефон, приближаю картинку и щурюсь. Так и есть – синий «БМВ Х 5»! Поздравляю, младший детективный агент Масленникова, вы не зря скакали с лесенкой по чужим заборам и тряслись осиновым листом по закоулкам.

Остается навести фокус, чтобы в кадр поместились номер машины и трехэтажная вилла. Попались, гражданин Зубарев! Щелк!

***

Утробное злое рычание возле моих колен ясно дает понять, что я попалась тоже. Я нервно вздрагиваю, и снимок в телефоне безбожно смазывается, но это уже не важно.

Позади меня сидит коротколапый брыластый ротвейлер с мордой пса-каннибала. Сжатая пружина из мускулов и грубой короткой шерсти. Рядом задумчиво стоит длинноногая моложавая дама в светлых джинсах и толстовке. Она обеими руками держится за натянутый кожаный поводок.

- На колени, сучка, - командует дама в толстовке.

Я ощущаю себя бездарной кретинкой, продолжая держать в руке светящийся телефон.

- Извините за вторжение, - бормочу я. – Я частный детектив Элла Масленникова, а не преступница…

Если до этого я была мокрая, хоть выжимай, то теперь лифчик, трусики и кроссовки прямо переполнились влагой. Откуда во мне берется столько пота?

- Брось на землю телефон и вставай на колени, - повторяет дама. – Или я спущу Грэма. Он раздерет твои жирные ляжки в клочья вместе с китайскими лосинами. Умница Грэм.

Бессильно опускаясь в указанное положение, я соображаю, что все это время они тенью крались за мной по пятам, а дрессированный пёс помалкивал, ожидая команды. Когда я слышала стук дверей, хозяйка с собакой вышли из дома и взяли курс на мастерскую. Там ротвейлер напал на мой след. Они знали, где меня искать! Выходит, на заборе я все-таки попала в поле зрения видеокамер. Пожалуйте на торжественный прием, Эллочка. Гадство, как я опарафинилась!...

Ротвейлер Грэм исподлобья смотрит на меня, коленопреклоненную. С колен мы оказываемся почти одного роста. Этот бойцовый теленок явно весит не меньше моего. Надбровные дуги – как у неандертальца, больного гидроцефалией.

- Охранять! – велит дама и отсоединяет поводок от ошейника. Подняв мой телефон, она небрежно сует в карман толстовки. Грэм не шевелится, но пожирает меня глазами, словно сочную свиную отбивную. Я уже перетрусила до мандража в поджилках.

- Я вам все объясню, - предпринимаю я еще одну попытку, хотя понятия не имею, чем оправдать вояж по чужому двору. – Я частный детективный агент, Масленникова Элла Вениаминовна, и веду секретное расследование…

Обойдя сзади, дама крепко выворачивает мне за спину руки. В следующий миг я ощущаю, что мои запястья связывают кожаным поводком, будто ребенка пеленают. Поводок теплый, хватка женщины – ледяная.

- Мне кажется, что ты обыкновенная дачная воровка, - почти добродушно произносит она, ловко набрасывая петли. – Стой на коленях и не шевелись, пока не разрешу. Всем вороватым девочкам надо связывать ручонки веревочкой. Чтобы они чего не украли, верно, Грэм?

В компьютерных играх в подобных случаях пишут: «Миссия провалена! Game over». Разоблаченная, я стою на коленях под присмотром лютого пса, мне вяжут за спину руки, у меня наверняка подскочило кровяное давление и что-то гулко брякает в висках. С ресниц срываются гроздья соленых капель. Вытереть их нечем. Руки скручены назад, как две половых тряпки. Чешутся увеличенные соски, задница и искусанные ноги. Финиш. Плен. Перезагрузка. Главный герой умер.

Мне, тупорылой детективщице Элле Масленниковой, - двадцати восьми лет от роду, образование высшее, не замужем, объем бедер сто восемнадцать, объем груди сто девять, - перезагружаться некуда. Я позорно погорела. Дама в толстовке связывает меня проворно и надежно. Мои руки в перчатках она загнула под прямым углом и сложила параллельно друг другу, чтобы я касалась пальцами локтей. Смотав предплечья поводком, просунула между запястьями контрольную петлю и делает неизвестный мне узел. Потом дергает кверху так, что я едва не падаю носом на Грэма.

- Поднимайся и пойдем, девочка-воровочка, - мурлычет дама с собачкой. – Узнаем, что ты за Элла Вениаминовна, и что у тебя за секретное расследование. Не думаю, что ты сможешь долго хранить секреты, если мы с Грэмом возьмемся за тебя всерьез, согласна?

Она обыскивает карманы моей жилетки, но не находит ничего, кроме сигарет и зажигалки. Удивленно поднимает тонкие татуажные бровки. Других карманов у меня на одежде нет. Дама с пристрастием обшаривает мои бедра и талию с прилегающим пояском лосин, мнет за груди в лифчике и разочарованно хмыкает. Интересно, что я могла утаить от обыска под тугой пленкой спандекса? Пулемет? Ракету класса «земля-воздух»? Конверт с сибирской язвой? В моем нижнем белье еле-еле хватает места тому, чем щедро наградила меня матушка-природа, куда там складывать посторонние предметы?

С явным удовольствием дама щупает сквозь лосины мои выделяющиеся полосатые трусики. В бесцеремонных прикосновениях сквозит что-то запретное и развратное.

- Ты либо воровка, либо круглая идиотка, а не детективный агент, - подытоживает пленительница. – Полезла на чужую дачу с пачкой сигарет и телефоном! Но зачем ты фотографировала машину? Ты воровская наводчица? А ну, бегом в мастерскую! Будешь отвечать на вопросы.

Разбитая и беспомощная, плетусь под конвоем через лужайку с искусственным озером. Вариант с бегством отпадает напрочь, даже если бы меня не караулил крокодил-ротвейлер. Со скрученными руками и тяжелым задом по лесу много не набегаешь. А кто мне поставит лестницу к забору? Кто меня на нее подсадит?

Положение хуже губернаторского. Я совсем раскисаю.

***

С помощью верного Грэма хозяйка вталкивает меня в мастерскую и включает яркий свет. В лицо ударяет аромат свежей стружки, вонь скипидара и лака – все, что я учуяла, пока отсиживалась за этим сараем. Кто-то из владельцев, вероятно, балуется резьбой по дереву. На верстаках стоят станки, похожие на швейные машинки, на крючьях висят пилы, стамески, топорики с хищными клювами. В крайнем станке покоится недоточенная цилиндрическая деталь.

Дама выдергивает из угла новенький стул с ажурной спинкой и шумно ставит посреди столярного цеха. Я понимаю, что «трон» предназначается мне. Буду торчать, как шишка на ровном месте.

- Садись, Элла Вениаминовна или как там тебя, - дама достает из ящика моток розовой полистироловой веревки. - Не серди Грэма, пока он не откусил тебе ползадницы.

Безропотно сажусь, и меня привязывают к новому сосновому стулу. Дама снимает с моих кистей в перчатках собачий поводок, но сразу же стягивает их розовой веревкой.

Я на все корки кляну собственную блажь и самонадеянность. Мисс Марпл из вас не получилась, сыщица задрипанная! Женщина-ниндзя в тылу императора – тоже. Что теперь будет, что меня ждет? Меня скормят Грэму? Утопят в искусственной луже? Сдадут полицейскому наряду? Ведь еще стоя под забором я знала, что при поимке мне несдобровать. Я вне закона. Хоть собаками лазутчицу трави, хоть руки выкручивай. Накаркала!

Представляю, как стремно я выгляжу. Морально раздавленная квашня в бейсболке с нелепым хвостиком, отвисшей сырой футболке и гимнастических лизкиных лосинах на три размера теснее, чем нужно. Великая лохушка Масленникова бесформенной массой сгорбилась под недремлющим оком мрачного ротвейлера, а хозяйка и госпожа скручивает ей руки розовым полистироловым шнуром.

Блондинистая захватчица связывает меня с практичным изяществом. Наверное, у нее имеется опыт по этой части. Спутав мне запястья и предплечья, негостеприимная леди сооружает скользящий узел на лопатках, укладывает мне три витка поверх бюста и три – под грудью, а затем продергивает поперечные петли под мышками и между грудей, собирая витки в пучок. В результате я оказываюсь бесповоротно притороченной к ажурной спинке стула, а веревки болезненно сжимают мне груди по окружности. Соски встрепенулись от напряжения и до отказа натягивают чашечки лифчика.

Дама обвязала мне живот и вознамерилась перейти к ногам. Я выпячиваю нижнюю губу и сдуваю пот с кончика носа. Жидкость брызжет в глаза, нестерпимо щиплет под веками. Локти занемели.

- Пожалуйста, не делайте этого! – униженно молю я. – Если хотите, возьмите в уплату за беспокойство мой телефон, больше у меня ничего нет, только отпустите. Не надо меня связывать!

- Заткни хайло и раздвинь ноги пошире! – рычит дама в толстовке.

Сотворив на моем животе дополнительный узел, она просовывает полистироловую веревку мне в пах. Уходит назад, упирается в стул ботинком и всем весом тащит узду на себя, будто лошадь запрягает.

Режущий шнур буравит мои женские прелести в лосинах, как атомный ледокол кромсает тонкий осенний лед. От боли я айкаю и закусываю воспаленные губы. Веревка обжигает мои натертые спандексом гениталии сквозь веселые полосатые трусики и бумажную ежедневную прокладку с ароматом белой орхидеи. Она почти рассекла половые губы и расплющила возбужденный лепесток клитора.

- Зачем вы так?! – с обидой пищу я. В ушах звенит и пульсирует. – Прямо между ног! Ослабьте немедленно!

Дама деловито фиксирует паховую веревку вокруг моих стянутых рук и переходит к распластанным по сиденью бедрам.

- За тем, дорогуша, чтобы ты не вошкалась на стуле, когда с тобой разговаривают. Одним неосторожным движением ты издерешь в лапшу свою милую промежность, и еще долго не сможешь спать с мужиками, шалава вороватая.

Сумасшедший дом продолжается. Хозяйка обвязывает мне расставленные ноги ниже и выше колен и оттягивает их веревками в направлении задних ножек, а напоследок плотно приматывает к стулу за голени. Конец шнура она присовокупляет к узлу на лопатках, закольцевав таким образом мои путы, словно ленту Мебиуса.

Чувствую себя сосиской, зажатой в решетке гриля. Совершенно не владею связанными руками и не в состоянии сдвинуть сверкающие лосиновые ноги, будто распята на акушерском кресле в осмотровом кабинете! Дьявольская система узлов не оставила мне ни малейшей свободы. Любой шорох причиняет невыносимую боль. Едва я качаю запястьями за спиной, по веревке словно пробегает электроток. Недовольно гудят вздутые груди, ломит плечи, дернулись распятые колени, а веревка между ляжек уходит еще глубже, чем раньше.

Ощущение ужасное! Я чуть не плачу.

За двадцать восемь лет меня связывали всего один раз, да и то не по-настоящему. Бывший друг и любовник, имя которого вспоминать уже не хочется, принес в постель кусок толстой веревки и предложил разнообразить нашу физиологическую жизнь. Ради красоты я надела узкие капроновые чулки, и мы связали мне руки за спиной. Далее последовал кляп из юбки и повязка из полотенца на глаза – чтобы я не подглядывала, как меня будут ласкать в следующий момент.

Эксперимент кончился заурядно. Моему партнеру не хватило терпения дразнить и истязать связанную женщину до изнеможения, до отключки. Я еще толком не вжилась в роль жертвы сексуального маньяка, не успела «поплыть» и запросить пощады, а псевдо-насильник уже примитивно отодрал меня и протрубил отбой. Так дела не делаются. Мужики всегда заботятся только о своем удовольствии.

Мастерица веревочного рукоделья осматривает меня, привязанную к сосновому стулу, словно оценивает произведение искусства, и чешет Грэму квадратную макушку.

- Отлично выглядишь, девочка, - ухмыляется она, созерцая мои беспомощно разваленные ляжки в черном спандексе и крепко упакованный бюст. Я наконец-то замечаю, что ей под сорок, тыльные стороны кистей сухие и в комковатых венах, а впалые щеки слегка шелушатся от злоупотребления косметикой.

Кто она? Домработница? Любовница Старого? Жена? Я не знаю, а дама явно не собирается объяснять. Я только понимаю, что если сдвинусь хоть на миллиметр, сторожевая веревка в паху изнасилует меня не хуже циркулярной пилы.

- Вопрос первый, - говорит жена-любовница-домработница. – Каким манером ты влезла на чужую территорию?

Скрывать нечего. Я не сомневаюсь, что по глупости и близорукости не разглядела камеру и стала телезвездой, оседлавшей забор.

- Перелезла по стремянке на задах, - честно шепчу я. – Слушайте, давайте будем цивилизованными людьми? Меня совсем необязательно было привязывать к этому стулу.

- Вламывается по ночам на мирные дачи да еще рассуждает о цивилизации! – восклицает хозяйка со впалыми щеками. – Полюбуйтесь, какова нахалка? Хорошо, идем дальше. Где осталась твоя стремянка?

Я с трудом перевожу дыхание. Приходится постоянно напрягать живот. Если я его расслабляю, веревка в промежности автоматически натягивается и ухудшает мое и без того паршивое физическое самочувствие. Дышать полной грудью я боюсь – по той же причине.

- Стремянка лежит в траве у забора, могу показать! - через силу молвлю я. – Женщина, может, все-таки развяжете мне руки и жопу? У вас есть собака, чего вы боитесь?

Моложавая блондинка скрещивает руки на плосковатой груди и наваливается бедром на верстак.

- Не так быстро, девочка-воровочка. Как ты понимаешь, это был проверочный вопрос. Хочу узнать, насколько ты откровенна. Я видела запись с монитора, где ты сидишь как курица на насесте и перетаскиваешь стремянку через забор. Собственно, потому мы с Грэмом и задержались. Если бы я отпустила его одного, он бы за пять секунд настиг тебя в роще и порвал, как резиновую грелку… Следующие вопросы будут сложнее, циркачка.

Она замолкает, с усмешкой глядя, как я кряхчу и потею, покраснев от жары, натуги и боли.

- Уютный уголок, правда? – дама вкруговую машет сухой ладошкой. – Времени у нас навалом, и мы найдем, чем разболтать твой розовый язычок. Какие тут инструменты, какие тут приспособления! Лучше, чем в гестапо.

С замиранием сердца я понимаю, что меня собираются пытать.

В прейскуранте моих желаний пытки сегодня не значились. Я многого хочу. Я жажду очутиться дома в кровати с ноутбуком и клюквенным маффином. Хочу избавиться от клейких душных лосин и лифчика. Умыться. Закурить. Почесаться одновременно в тридцати тысячах мест…

Но вместо этого я могу лишь хлопать ресницами и елозить веревками в мокром паху. Сдается мне, от него скоро ничего не останется. Узел в сокровенной части тела вызывает в моем организме смесь оглушительной боли, злости и удовольствия. Только веревки и тесные лосины не дают мне растечься по сиденью, как желе.

Стоит еще чуточку повозиться – я лопну или кончу. Похоже, дама в молодости увлекалась жесткой техникой БДСМ, где рабыне-боттому ради обострения кайфа связывают ремнями бюст и половые органы, хлещут плеткой вдоль и поперек, а на соски нанизывают металлические прищепки.

- Чтобы беседа носила непринужденный характер, мы тебя взбодрим, - внезапно заявляет мерзкая хозяйка.

Подняв с верстака огромную дрель, она нажимает на клавишу. Дрель ревет страшным голосом, сверло раскручивается и превращается в зыбкую серую струйку, сотрясающую воздух.

Я дергаюсь на сосновом стуле, туго повиснув на веревках, и тоже реву страшным голосом. Моложавая сучка отпускает клавишу, дрель стихает. Стихаю и я. Грэм безучастно таращится на мои аппетитно разведенные коленки.

- Впечатляет? – моя мучительница холодно улыбается. – Твое счастье, шлюха, что Олега Ивановича нет дома. Он бы нашел тебе должное применение. Натопил бы сауну, надел тебе наручники, замотал твою головку капюшоном…

Я как-то сама догадываюсь, что Олег Иванович – это Старый.

- Но я и без него что-нибудь придумаю, - блондинка прогуливается у стеллажей. – Давай, Элла Вениаминовна, приколотим к стулу твои мясистые ляжки?... – она выхватывает из ящика гвоздь длиной с Останкинскую башню. – Ляжки у тебя толстые, но гвоздь на двести миллиметров подойдет. Предупреждаю: забивать буду медленно. С чувством, с толком, с расстановкой. Тюк-тюк… А? Я доставлю тебе невероятное наслаждение, - женщина закатывает глаза и облизывается.

В моем животе, стянутом розовой веревкой, зарождается тошнотворная изжога и начинает подниматься по пищеводу. Во рту становится кисло.

«Она только пугает, - полуобморочно увещеваю я себя. – Она же не дура. Если забить мне в ляжку этот штырь, я через десять минут скончаюсь от кровопотери! »

Похоже, наши мысли совпадают. Блондинка со звоном бросает гвоздь в ящик.

- Из тебя натечёт ведро мочи и кровищи, Эллочка-воровочка, хоть полы потом закрашивай. Предпочитаю тонкую эстетичную работу, - она берется за другой предмет. - Вот пассатижи. Отличная штука. Можно снять с тебя кроссовки и ногти вырвать. Или сперва под них стамеску позагонять, потом уже вырвать? Что молчишь? Я с тобой консультируюсь.

***

Крепко связанная, я боюсь открыть рот: наружу наперегонки рвутся икота и отрыжка. Тьфу, самой противно. Неудачливая, жирная и вдобавок рыгающая выдра – вот кто я такая! Мои трусики намокли, словно губка. Нестерпимо чешется под носом. Плечом до него не достать, плечи заломлены назад – лопаткой к лопатке. Я вращаю губами, делаю из них букву «О» и кривлю щёки.

- Видела бы ты свою рожу, Элла Вениаминовна! – осклабляется жена-домработница-любовница. – Сюда смотреть, кому сказала? Сколько тут всего! Глаза разбегаются. Хочешь, вскипятим мебельный лак и нальем тебе в трусики? У него температура плавления – ахнешь. А деревянной киянкой по коленным чашечкам постучать слабо? Или сиськи твои коровьи в тиски закрутим?

Сиськи, допустим, у меня не коровьи. Для двадцати восьми лет бюст у меня вполне пристойный, я еще не рожала. Но кому от этого легче? В голливудских боевиках главные героини висят на дыбе в камере пыток и беспечно хихикают над палачами, пока их не выручит подоспевший суровый Джеймс Бонд. И лохмотья у них дизайнерские, и кровоподтеки стилист кетчупом нарисовал… Мне же не до смеха. На явление брутального спасителя - никакой надежды.

Дама в упор смотрит на мои ляжки в черных лосинах. Прежде чем приступать к пыткам, она не прочь поболтать по душам с собеседницей, которая никуда не денется и ничего не возразит.

- Подозреваю, что ты не замужем, Эллочка, иначе не играла бы в ковбоев, а варила дома борщ. У тебя есть парень? Отвечай. Это тоже простой вопрос.

- Я свободна. Лучший парень – это диван, - выдавливаю я с извиняющейся улыбкой, пытаясь проглотить изжогу, затолкнуть ее обратно в себя. Черт с ними, ноутбуками и клюквенными маффинами. Все, о чем я сейчас мечтаю, – таблетка «Мезима» или хотя бы щепотка соды.

Блондинка недовольно сверкает глазками цвета асфальта, словно я не оправдала ее надежд. Она опять опирается плоским бедром о верстак и ворошит носком ноги стружки на полу.

- Но ведь был когда-то парень, наверняка даже не один? – капризно произносит она. - У тебя неплохая мордашка, хоть ты и жирная. Расскажи о нём, Элла Вениаминовна. Расскажи, как вы с ним спали? Что он делал с тобой, прежде чем вдуть?

Я не в том настроении, чтобы предаваться воспоминаниям о парнях. Это разные вещи – мыть мужикам кости на девичнике за коктейлем, или сидя потной и связанной на даче уголовника под охраной собаки Баскервилей. Страшно тянет поерзать сопревшей попой по стулу, только реакция веревки в паху окажется еще страшнее. Так вопьется, что я взвою! Интересно, может ли тугое связывание нанести непоправимый вред здоровью женщины, в частности – ее пикантным местечкам?

- Спали как все, - неохотно говорю я. – Встречались, расставались. Ничего серьезного.

Пинок в коленку заставляет меня подскочить. Деревянный трон подскакивает вместе со мной, поскольку мы составляем единое целое. Удавка из розовой веревки того и ждала: она с треском рвет меня за приподнятую задницу. Это равносильно тому, если бы мне проехали между ног на шипованной зимней резине. Боль прокатывается от паха до позвоночника. Заверещав, я не сдерживаюсь и рыгаю.

- Ты еще не уразумела, пацанка? – моложавая жена-любовница-домработница упирает руки в боки. – На все вопросы ты должна отвечать подробно! Развлеки меня, пока я не взяла дрель и не поиграла в злого стоматолога! Хочешь, зубки посверлю?

- Не хочу! – затравленно сиплю я. Где мой чудесный звонкий голос?

Мой лоб под бейсболкой покрывает холодная испарина, поджилки трясутся от перенесенной боли. Изжога опустилась и застряла где-то в районе ключиц. Что я сегодня съела испорченного? Последним перекусом был бутерброд с ветчиной и стакан воды без газа. Наверное, ветчина попалась несвежая.

- Чем дольше ты говоришь, тем целее остаются твои зубы, - предупреждает блондинка, поглаживая рукой дрель. – Обожаю чужие постельные подробности! Расскажи, как ты спишь с парнями? Назови любимые позы, Эллочка? Возьмем твоего последнего бой-френда – что вы с ним вытворяли? Он тебя связывал?

- Нет, - я решаю умолчать про бесславный эксперимент с веревкой и чулками. – Честное слово, мне абсолютно нечем вас удивить. Мы не были сторонниками извращений. Ложились, обнимались – и делали … как обычные люди.

Дама с грохотом придвигает по верстаку жестяную коробку с болтами, чиркает дорогой зажигалкой и закуривает. Мне тоже очень хочется закурить, а еще развязаться и почесать себя с макушки до пят.

- «Обычные люди»… Или ты включаешь дурочку, Элла Вениаминовна, или ты по жизни скучная тупорылая овца, - резюмирует хозяйка, стряхнув пепел в болты. – Токсичные вырожденцы! Ни ума, ни фантазии. Неужели друг ни разу не нагнул тебя раком, не надел за спиной наручники? Не забил кляпом рот?

- Не люблю наручники и кляпы, - вздыхаю я. – Предпочитаю иметь свободный язык и руки. Причем не только при половом акте, но и сейчас.

Блондинка нервно пыхает дымом и нагибается поближе.

- А зря, Элла Вениаминовна. Скажу по секрету: ты очень соблазнительна в связанном виде. И эти лосины в обтяжку – обалденный фетиш. Лично я тащусь.

Следует игривый, но чувствительный щипок за ляжку. Я втягиваю голову в плечи, больше у меня ничего не двигается.

- Они Лизкины и мне малы. В них тесно.

- Ну хотя бы колготками твой дружок тебя заматывал? - настаивает дама в толстовке. – Неужели твои пухлые ручонки ни разу не сматывали назад сладкими, тугими лайкровыми колготками? Расскажи, не бойся. Может, Эллу Вениаминовну распинали, как Иисуса, нагишом у батареи или дрочили ей между матерых сисек?... Тоже нет?

- Нет.

- И ремнем по заднице ты, конечно, отродясь не получала? – куражится хозяйка. - Позорище! Скорбная умом целочка Элла Масленникова ни разу не нюхала улетного секса. А что ты скажешь о флагеллации и спаркинге? Есть они в твоем колхозном лексиконе?

Допрос на скользкие темы начинает меня бесить. Под угрозой дрели я готовилась выложить все о Зубареве и Старкове, но блондинку заинтересовало мое половое воспитание. Кого оно касается, кроме меня?

Грэм понимает, что в коконе из розовой веревки я не представляю опасности, зевает и ложится. Хвост и уши у него по-бойцовски купированы, на маслянистых гудроновых боках рыжеют подпалины.

- Флагеллация – это вроде порки? – скучно уточняю я. – Увы, я не поклонница такой гадости.

Хозяйка притворно закатывает глаза при слове «гадость».

- Элла, я тебя умоляю! Ржу не могу. Твоя пятитонная жопа в лосинах сама напрашивается на хороший кожаный бич! Она пока прижата к стулу, но это поправимо. Скоро мы с Грэмом перевяжем тебя поудобнее.

Последнее замечание мне не нравится. Если уж сидеть в плену связанной, то спокойнее всего - на пятой точке, как сейчас. Мало ли что взбредет полоумной блондинке, когда я буду распластана перед нею кверху задницей? Я дорожу своей жопой, она у меня одна.

«Дорожила бы жопой – не лезла бы к Старому на дачу! » - напоминает вредный внутренний голос.

- Дай угадаю: о клизмах, фистинге, вагинальных расширителях и качественном бондаже ты тоже читала лишь в копеечных пиратских газетках? – расходится моложавая сучка. - Запершись в туалете во время месячных в восьмом классе, ха-ха-ха?

Ее ужасно смешит, что постельные партнеры не заковывали меня в наручники, не затыкали рот кляпом, не пороли плетьми. Я не вижу ничего комичного. Кроме того, меня снова одолевает приступ изжоги. В паху под розовой веревкой мозжит боль и хлюпает гнусная сырость.

- Чем же ты заводила своего парня, Элла Вениаминовна? – не унимается хозяйка, переглядываясь с флегматичным ротвейлером. – Может, изображала штурмбанфюрера гестапо в черных колготках? Играла с ним в пони-плей? Танцевала стриптиз на каблуках? Или здорово сосала ему член?

- Нет, - стону я, чувствуя, как заливаюсь пунцовой краской.

Нутром я чую, что не следует злить эту психованную бабу. Надо соглашаться, поддакивать, лгать, нести околесицу о своих любовниках, оттягивать момент, когда она вспомнит про коловорот, киянку или дрель. Чую! К двадцати восьми годам в постели я совсем не пуританка, кой-чего умею. Но на все интимные вопросы блондинки я автоматически талдычу свое дурацкое «нет».

Добив сигарету в две затяжки, моложавая бестия сует бычок в банку с болтами. Я с завистью принюхиваюсь к вкусному дымку «Честерфилда», долетевшему до стула. Скрученные локти ноют и черствеют под розовой веревкой.

- Я уже не спрашиваю о сексе втроем? – блондинка колет меня неприязненным взглядом. – Монашка ты сельская, если ничего не пробовала! А тебя не тянуло когда-нибудь заняться любовью с женщиной? Подчиниться ей, выполнить самое гадкое и постыдное желание грубой госпожи?

Я с отвращением соображаю, к чему ведет хозяйка старковской дачи. Это как дважды два. Мнимая молодая воровка - то есть я - арестована, связана, водворена под охрану ротвейлера. Отныне с пленницей дозволено творить любые безобразия, Женевская конвенция вам не указ. Все располагает к чудесному ночному приключению. А коль скоро Элла Вениаминовна грудаста, сексапильна и обтянута блестящими лосинами (я от скромности не умру?), то и мысли тюремщице навевает соответствующие. Я связана и не могу защитить свою честь. Берите кто хотите.

Пока я прокручиваю в мозгу неутешительный сценарий, дамочка в джинсах опять облизывается и проводит жемчужным ногтем по моим эластомеровым лосинам. Спандекс издает нечто среднее между мышиным писком и кошачьим мурлыканьем. Скрип синтетики звучит крайне эротично.

- Надо было сперва раздеть тебя догола, а потом уже скручивать, девочка-воровочка, - сетует надсмотрщица с вожделением. – Мы бы проверили твои девичьи секреты в трусиках, дали Грэму попробовать их на зуб…

У самой хозяйки неестественно ровные и белые зубы. Наверное, немалых денег стоят.

- Мужики – глупые животные, - заявляет она. – Никто не сумеет правильно доставить удовольствие женщине, кроме … другой женщины!

Выбросив руку, она резко сгребает меня цепкой сухощавой клешней за низ живота, стянутый спандексом и веревкой. Я ахаю и трясусь от брезгливости, боли и непроизвольного сексуального выплеска. Вся обстановка – ночь, чужая дача, плен, связанные руки, мокрое бельё и упивающаяся властью хозяйка – отдают каким-то грязным порнофильмом, которые все тайком смотрят, но никогда не признаются.

- Вы просто патологическая  садистка, - мяукаю я, теряя остатки достоинства. Изжога распирает мне горло. – Повторяю: я веду расследование. Мне поручили разыскать машину Зубарева. Была информация, что ее видели на даче Старкова, более известного под кличкой Старый. Наше детективное агентство…

- Клиент созрел! – констатирует леди с собачкой. Она торжествующе дышит мне в лицо, продолжая выкручивать и оттягивать мою возбужденную интимную плоть. – Не тараторь так быстро, Элла Вениаминовна. У нас вся ночь впереди, правда? Мы запишем твою речь на видео.

- Мне больно! – перебиваю я, безуспешно сопротивляясь наползающему половому желанию. – Отпустите мою… одежду!

- Одежду? – блондинка хохочет, будто я удачно пошутила, и подносит пальцы к фарфоровому носику. – О, божественный нектар!... Этот запах я ни с чем не спутаю. У девочки натекли полные лосины смазки! Ты напугана, вспотела, хочешь писать и … трахаться.

***

Что я могу ответить? Дама права - я уже завелась. Поставьте себя на место бедной девушки, спутанной розовой веревкой, которой безжалостно трут и щиплют половые органы! Я не индийский йог, чтобы повелевать своими рефлексами. К великому стыду, мне действительно хочется совокупляться как бешеной крольчихе.

Жена-любовница-домработница оборачивается к насторожившемуся ротвейлеру, потом касается моей вкусной и крупной левой ноги.

- Грэм! Держать!

Пёс-неандерталец подскакивает, разевает пасть на 180 градусов и цапает меня в указанном месте - за ляжку, закатанную в черный спандекс. Бедренной мышцей я ощущаю каждый клык бойцового ротвейлера, икаю и едва не пускаю лужу под сосновый стул. Где-то я читала, что сила челюстей ротвейлера составляет сто пятьдесят кило на квадратный сантиметр. С лихвой хватит перегрызть человеческую ногу пополам.

Но Грэм пока лишь обозначил укус. Он сжимает челюсти в четверть силы, будто играет резиновым мячиком, а не упругой ляжкой напуганной женщины. Мерзкая блондинка забавляется. Она вздернула меня за подбородок и хлопает по щеке.

- Поделись впечатлениями, Эллочка. Чувствуешь, какой у Грэма нежный ротик? Он знает команду «Держать! » и может взять зубами электрическую лампочку, не раздавив колбу.

Тут хозяйка дачи снова крепко хватает меня между ног и заговорщически подмигивает. Я обреченно понимаю, что психически она не совсем в порядке.

- Думаешь, тебе будет сладко, Элла Вениаминовна, когда я укажу Грэму вот сюда и подам команду «Фас»? Если он поймается за твое истекающее дамское достоинство, небо с овчинку покажется.

Уцелевшие крохи здравого смысла подсказывают, что бойцовой псине при всем желании не отведать моего паха, упрятанного глубоко под животом и привязанными к стулу ляжками. Даже музыкальные пальцы настырной блондинки достигают его с трудом… ой!... Вот опять достигли и сжали…

Зато Грэм в припадке служебного рвения за здорово живешь прокусит мне брюшную стенку и вытащит кишки, а это ничем не привлекательнее отгрызенных половых губ. Я категорически против такой концовки.

Как вырваться из этого комшара? Как улететь из жуткой столярной мастерской, прочь от розовых веревок, чокнутой блондинки и ротвейлера с «нежным ротиком»?

Пару лет назад я без особого успеха штудировала азы медитации, листала Видьямалу Берч и Энди Паддикомба. Вот бы сейчас отделить свое метафизическое тело от бренной связанной оболочки в мокрой футболке и лосинах, и благополучно смыться в ту отдушину под потолком! Пускай моложавая сучка прыгает над бесчувственным телом агентессы Эллы Масленниковой.

Но есть одно «но». Для погружения в транс надо как минимум обрести состояние покоя и сконцентрироваться. А оставлять Эллу Масленникову в покое никто не торопится… Мамочки!

Хозяйка с впалыми щеками снова крутит и мнет мои несчастные гениталии, нагнетая сексуальное напряжение. Против воли я часто-часто дышу в нос и даже пытаюсь податься навстречу терзающей руке, но розовая веревка меня не пускает.

Жена-домработница не отрывает взгляда от моего лица. Грэм безучастно сжимает в акульей пасти привязанную к стулу ляжку. Я тщетно скрежещу пока еще не просверленными зубами и ненавижу всех – блондинку, собаку, изжогу, прочные веревки, Зубарева со Старковым, свою дурацкую идею с вылазкой, промокшие трусики и вспыхивающее ниже пояса плотское удовольствие.

- П-п-рекратите, пожалуйста! – скулю я, и предметы в мастерской расплываются перед глазами. – Все рассказала, с-сознаюсь, не мучьте! О-о-ох... Ай! М-м…

- Грэм, фу! – кидает блондинка через плечо.

Пёс снимает зубы с моего бедра и отходит. На эластичном спандексе остаются потеки собачьей слюны. Небрежно поддернув джинсы, красотка со впалыми щеками оседлывает мои раздвинутые колени. Сосновый стул еле слышно прогибается под удвоенным весом.

- Мне кажется, ты не до конца откровенна, Элла Вениаминовна, - доносится мне в заплаканное лицо. – Ты специально темнишь в надежде, что тебя по-настоящему накажут и вздрючат? Жирная мазохистка в мокрых лосинах!

- Нет! – обморочно протестую я.

Сжимая меня между бедер, хозяйка свободной рукой сбрасывает с меня бейсболку с мешающим козырьком, сгребает за груди и целует в губы. Ее рот обветренный и жесткий, как солдатское сукно. Язык яростно обшаривает мне десны. Одна рука блондинки через бюстгальтер и фиолетовую футболку дерет и выжимает мои вздыбленные соски. Другая рука доит мое обтянутое эластиком женское устье, словно вымя.

- Ты вкусная и классная, Эллочка, - змеей шипит блондинка. – Ты моя игрушка, моя куколка! Готовься, я превращу тебя в бабочку….

От кипучего, насильственного массажа эрогенных зон у меня в висках тукают серебряные молоточки, а в трусиках разливается обжигающий малиновый звон. Блондинка азартно и со знанием дела изнуряет меня лаской и болью. Сосет рот, играет связанными грудями, массирует мой пах и скользкую внутренность ляжек. При этом не забывает рьяно тереться о мои полированные лосины.

Бац!... Я уже начинаю ловить оргазм, когда жена-любовница-домработница резко обрывает сеанс мастурбации, вскакивает и отвешивает мне оплеуху.

- Будем считать, конфетку ты получила, Элла Вениаминовна, - слышу я издалека.

Зубы мои лязгают, голова мотается. Контраст неожиданный и неприятный. Тело возмущенно вопит, требуя сексуальной добавки. По животной инерции я содрогаюсь еще раз-другой, но между ног остались только трусики и веревка. До райских кущ мне не хватило совсем чуть-чуть – может, десятка энергичных движений в связанном паху. Эндорфины переполняют кровь.

- Нет! – глупо бормочу я.

На собственном опыте я знаю, что онанизм, брошенный на полдороге, вскоре аукнется тяжестью и болями в животе и неудовлетворенной промежности. Это жестоко. Я за вечер без того настрадалась от изжоги, веревок, от жмущих лосин. Господи, доживу ли я до рассвета?

Моложавая ведьма, несомненно, ждала, что я буду умолять довести стимуляцию до завершения. Но я демонстративно насупилась на стуле, хотя организм ноет и протестует. Розовая веревка из полистирола по-прежнему режет мне лоно, а остывающий малиновый звон капает из трусиков на сиденье.

Мучительница раскрывает в моем телефоне адресную книгу и сияет:

- Душечка, меня осенила идея! Вижу, тут записана прорва мужчин. Давай наберем кого-нибудь. Кто из них твои «бывшие»? Я позвоню, поднесу тебе трубку, и ты произнесешь следующее…

Кудахча от восторга, сучка-блондинка обнимает меня за плечи и смотрит в потолок, сочиняя текст.

- Ты произнесешь: «Здравствуй, Вася или Гена! Это твоя шлюха Элла Масленникова. Не сердись, если разбудила. Хочу сказать одну важную вещь. Я сижу мокрая, возбужденная и связанная в плену самой чудесной женщины. Я люблю ее, а ты никогда меня не удовлетворял, лох вонючий»…

Хозяйка визгливо смеется мне в ухо, следя за выражением моего лица.

- Я включу громкую связь. Хочу услышать, как наш приятель брякнется с кровати после нашего сообщения. А если именно сейчас он лежит на другой бабе – будет просто фейерверк!

Несмотря на боль, безнадегу и страх, я понимаю, что это единственный крохотный шанс на избавление. Упустить его нельзя.

- Да, там есть мой бывший любовник, - мямлю я, прикинувшись сомнамбулой. – Записан, как «Данилыч». Фамилия у него Данилов.

Внутренне я напрягаюсь до барабанного звона. Поверит экономка-домработница или нет?

- Плохо, Эллочка, - блондинка в наказание опять щиплет меня за ляжку. - Какой-то банальный «Данилыч». Почему не записала его «рыбонька» или «тигрище»? Впрочем, раз он трахал тебя без наручников, кляпа и пыток, тигр из него херовый…

Я не слушаю ее. Я с замиранием сердца слежу, как жена-домработница-любовница готовится набрать «вызов» на номер Данилыча. Хозяйка уже направляет на кнопку сухощавый палец, но вдруг поворачивается и берет с верстака дрель.

Держа строительный прибор словно пистолет, она вставляет мне сверло между ляжек. Зазубренные кромки больно колют меня через ластовицу лосин. Я перестаю дышать. Легкое нажатие на клавишу - и дрель намотает на сверло все мои женские атрибуты!

- Еще раз озвучиваю текст, - дружески воркует моложавая стерва, дирижируя телефоном на отлете. – «Здравствуй, Данилыч! Это твоя шлюха Элла Масленникова. Не сердись, если разбудила. Хочу сказать одну важную вещь. Я, возбужденная и связанная, сижу в плену у самой чудесной женщины. Я люблю ее, а ты никогда меня не удовлетворял, лох вонючий». Повтори, девочка-воровочка. Четко и ясно.

Заходясь от ужаса и не сводя глаз с дрели, я со второй попытки наизусть декламирую идиотский спич блондинки. Оказывается, у меня феноменальная память, когда припрет. Стихи в школе я почему-то запоминала гораздо хуже, поскольку учительница литературы не совала мне дрель во влагалище и не связывала розовыми веревками на ночной даче. Даже туповатый Грэм тенью отступает в угол, чтобы не видеть моего унижения.

Жена-домработница хвалит меня за понятливость.

- Итак, Элла Вениаминовна, я включаю наружную связь, а ты дожидаешься ответа рыбоньки-Данилыча и произносишь в трубку ровно столько слов, сколько приказано. Стоит мне услышать любое отступление от темы, крик о помощи или упоминание об этой даче, – и я без колебаний запускаю дрель. Вжжжж-жжж!... Будет много крови, я тебе не завидую. Ферштейн?

Глотаю колючий шар с изжогой и конвульсивно киваю. Мне подносят к уху телефон.

Данилыч отвечает почти моментально. По-моему, наш патрон вообще не спит как нормальные люди. Он всегда выбрит, свеж и при галстуке.

- Доброй ночи, Эллочка, - отзывается его добродушный бас из динамика. – Ты еще не ложилась? К отчету готовишься?

От знакомого, заботливого голоса мне хочется провалиться сквозь землю. Блондинка делает страшное лицо и одними губами спрашивает: «Ну? »

- Здравствуй, Данилыч, - бормочу я, сидя в луже собственного пота и с острием дрели в промежности. – Это твоя шлюха Элла Масленникова…

Блондинка ухмыляется и поощрительно чмокает воздух перед моим лицом. Она жадно ждет реакции на том конце.

- … а ты меня никогда не удовлетворял, лох вонючий! – я залпом выпаливаю всю заготовку и бессильно откидываю голову назад.

Мы замираем все – я, моложавая сучка и безмерно удивленный далекий Данилыч. Статические помехи громкой связи плывут по мастерской. Грэм настораживает обрезанные уши.

Данилыч прочищает горло.

- Мне очень жаль, Эллочка, - наконец осторожно говорит он. – Давай обсудим это завтра, если есть возможность? Кстати, как зовут твою чудесную женщину?

Он еще что-то говорит, но фашистка-блондинка разрывает соединение, выключает телефон и швыряет об пол. Вежливый ответ Данилыча ее разочаровал.

- Интеллигенты слюнявые! – рявкает она, бросая дрель на верстак. – «Мне очень жаль, давай обсудим завтра», бл@дь!... Конечно, такому беспозвоночному в голову не придет подвесить жирную Эллочку в шкафу за руки и сиськи, и отходить ее плеткой, сунув кляп из лосин! Даже если она сама будет умолять взять ее в оборот.

Возмущению дамы с собачкой нет предела, зато я чуть оживляюсь. Мой босс – гений и умница. Услышав сексуальный бред агентессы Эллы Масленниковой, Данилыч с полуслова должен понять, что я в беде. Я очень на это надеюсь.

Блондинка-домработница психует, Грэм снова дремлет в уголке. Изредка под гладкой шкурой дергаются мышцы. Наверное, бойцовый цербер не понимает, зачем хозяйка связала чужую тетку розовой веревкой, но не велит кусать ее за сдобные ляжки в полную силу, а только хватается за инструменты, вопит и паясничает? Для его квадратной башки это чересчур сложно.

Робко повожу стянутыми плечами. Узел между ягодиц предупреждающе толкается в анальное отверстие сквозь полосатые трусики - крайне неприятно. Отрыжка клубится в грудной клетке, елозит по пищеводу. Бедра в спандексе нещадно чешутся от пота, плоть упруго вспучилась в местах, где их не прижимает веревка. По груди в фиолетовой футболке ползет зеленый жучок. Я до того напряжена, что кажется, ощущаю прикосновение крохотных лапок к околососковому кружку.

Вынув из кармана толстовки смартфон, хозяйка включает режим видеозаписи и прислоняет гаджет к банке-пепельнице так, чтобы я попадала в кадр вместе с сосновым стулом.

- Итак, приступим! – блещут дорогие ровные зубы. – Смотрим в камеру. Как нас зовут? Год рождения, род занятий?... Четко и внятно!

И на меня опрокидывается ад….

***

Когда я очнулась, то поняла, что зря это сделала. У меня чудовищно болит все, даже больше, чем все, словно вместо крови в каждом капилляре циркулируют осколки битого стекла. Блондинка порезвилась от души и лишь спустя тысячу лет перетащила меня из столярного цеха в туалет, чтобы я в беспамятстве не наделала на пол. Это было бы не эстетично.

Совершенно голая, я сижу на унитазе, завалившись в угол, раздетая до последней нитки. Судя по дешевым сэндвич-панелям с лилиями и отсутствию биде, это скромная уборная для дачной прислуги. Каморка метр на полтора. Кроме унитаза и квадратного светильника на потолке, здесь раковина умывальника, держак с бумажным полотенцем, у порога стоят какие-то ведра и высокая упаковка стирального порошка.

Меня в данную минуту интересует исключительно раковина. Вода! Пусть в кране окажется вода! На автопилоте, икая и содрогаясь от мышечной боли, я пытаюсь сползти с унитаза и напиться. Ничего не выходит. Далеко высунуться из своего угла мне не позволяет стальная цепь с ошейником. Мои руки и горло плотно обернуты многослойными ремнями с пряжками, запертыми на замки. Серебристая цепь соединяет ремни на запястьях и позволяет развести их не больше чем на ширину плеч.

От середины цепи мне между обнаженных ног уходит вторая цепь, которая оборачивается сзади вокруг сливной трубы и крепится к ошейнику. Едва я подаюсь корпусом вперед, как мои скованные руки едут в пах, а скользящие сегменты бороздят воспаленные слизистые в интимном месте. Я мычу от боли. Моим гениталиям сегодня ночью без того досталось и от тесных лосин, и от розовой веревки, но больше всего - от пыток моложавой дамы в толстовке. Не хочу вспоминать подробностей, просто поверьте, что надо мной фанатично поиздевались.

Ерзая ягодицами по нагретому фаянсу, я потираю ладонями ноющие глазные яблоки. Моя верхняя губа украшена язвочкой ожога – это я, дойдя до ручки, попросила одну затяжку у дымящей «Честерфилдом» мучительницы. Блондинка подозрительно быстро поднесла мне, связанной, сигарету фильтром к губам. Но прежде чем я коснулась ртом рыжего бумажного мундштука, сучка перевернула окурок тлеющим концом вперед. Пепел зашипел от слюны и прилип к коже. Чувство было такое, будто губу схватили раскаленными щипцами. Я скакала на сосновом стуле и орала от боли.

- Курить вредно, - сказала жена-домработница-любовница и сняла с моей ноги кроссовку.

Теперь два пальца на моей левой босой ноге обмотаны тряпицей. Блондинка подобрала в мастерской тонкую стружку и тыкала мне под ногти, пока оттуда не выступила кровь. Повалила меня спиной на доски вместе со стулом, сняла джинсы и с удовольствием уселась на мое лицо. Вспоминать тошно! Я столько раз удовлетворила свою сумасшедшую тюремщицу ртом и связанными руками, сколько меня саму за всю жизнь никто не удовлетворял. Без порки ремнем тоже не обошлось.

Все наши утехи исправно записывались на смартфон. А позже хозяйка под присмотром Грэма развязала меня, раздела и связала снова. И принялась за совсем уж неприличные вещи, после чего пытки перешли сугубо в сексуальную плоскость.

Боже мой, до чего теперь все болит!

Бряцая серебристыми оковами, неловко перекидываю одну ногу через цепь, чтобы садомазохистские кандалы хотя бы не терли измученный пах. Встаю с унитаза вполоборота, натягивая два ряда серебристых звеньев. Та-ак… До умывальника мне все равно не дотянуться. Цепь продолжает удерживать мои запястья и шею на небольшом расстоянии от сливной трубы, а сдернуть ее не дает эмалированный бачок наверху.

Из инструментов у меня имеются только голый зад да полуобломанные ногти. Впрочем, сначала надо напиться, потом соображать, не получится ли снять с трубы бачок. За дверью  туалета стоит гробовая тишина, хотя если там лежит Грэм, мне вряд ли дадут далеко убежать.

Я не держала во рту ни глотка с тех пор, как вышла с дюралевой лестницей из Лизкиного дома. От жажды, помноженной на кучу стрессов, в моем обессилевшем организме не наберется и чайной ложки жидкости. С сожалением я поглядываю на недосягаемую раковину. Потом опускаю глаза к пожелтевшему отверстию в унитазе у своих избитых колен. Там пузырится отвратительная мутная водица, но выбора у меня нет. Надо несколько раз хорошо пропустить смыв, чтоб ополоснуть стенки в известковом налете, и подставить пригоршню под струю. После ночного содома мне ли бояться кишечной инфекции?

Я уже тянусь к рычагу смыва, как дверь туалета отворяется и на меня падает тень. Нет сомнения, что по мою душу явилась блондинка с собачкой.

Голая, в блестящих цепях, я резко поворачиваюсь, готовая пнуть вошедшего в живот со всей силы. Хватит! Мучили Эллу Масленникову всю ночь – и даже из унитаза попить не дадут?

Но я тут же утрачиваю героический порыв и кулем оседаю на фаянсовое сиденье. В проеме стоит мой шеф Данилыч – побритый, свежий, при галстуке. Только круги под глазами выдают, каких трудов ему стоило отыскать меня после дурацкого ночного звонка.

- Шеф!... – всхлипнув, я рвусь к патрону в испуге, что он окажется фантомом и растает. – Миленький! У нее оказалась видеокамера… и злая собака Грэм… Шеф… Какая я дура!

Данилыч сочувственно смотрит на меня, свою непутевую, замурзанную, толстую подчиненную, на которой лишь кандалы, синяки, ожоги да тряпица на пальцах босой ноги. И не тает, зато кладет на раковину мою одежду – жилетку, футболку, черные лосины, полосатые трусики. Бейсболка, очевидно, потерялась безвозвратно. Плевать, она тоже Лизкина и мне совсем не идет.

Я протягиваю к нему руки, поднимаю подбородок… О, чудо! У Данилыча есть ключи! Он отмыкает мне ремни на запястьях и ошейник под челюстью, и я повисаю на своем спасителе, обильно поливая слезами дорогой офисный пиджак.

- Все хорошо, девочка, - он поглаживает меня по растрепанной голове. – Переломов нет? Идти можешь?

- Я только попью! – жалобно блею я. – Не исчезайте без меня никуда!

Пустив струю из крана, я торопливо хлебаю хлорированную воду, смачиваю больную голову, виски и влезаю в принесенную одежду. Меня шатает от усталости и бессонницы. Данилыч тактично отводит взгляд в сторону, но я почти не стесняюсь своей наготы. Я на седьмом небе от радости. Оказывается, я ощутимо хромаю из-за перевязанных пальцев, и боль в промежности тоже не способствует быстрой ходьбе, однако через минуту мы уже покидаем место моего заточения.

Занимается раннее утро. Выходит, в плену я пробыла не меньше четырех-пяти часов, включая краткий сон на унитазе. Мы выходим с Данилычем из дверей сауны и попадаем на лужайку с мангалом и зонтом. Удочки, баскетбольное кольцо… Вон за тем сараем блондинка вчера скрутила мне руки. Именно оттуда начались мои злоключения.

По совести сказать, злоключения начались еще раньше - когда я влезла в шпионские лосины и пошла через лес со стремянкой на плече. Отважная женщина-ниндзя в тылу коварного императора, бл-лин… Леди-Титан тугоплавкая. И пустоголовая.

***

Сумасшедшая жена-любовница-домработница с угрюмым Грэмом нас нигде не подстерегают, но у края бассейна хмурится наголо обритый мужик в сером спортивном костюме. Золотой крест висит у него прямо поверх джемпера, в духе бандитов девяностых годов. Я догадываюсь, что это и есть хозяин дачи, Олег Иванович Старков, он же Старый. Верчу головой, но синего «БМВ» не вижу. По-моему вчера он был припаркован вон у того куста пахучей новомексиканской акации. Зубарев его забрал?

На меня Старый взглядывает только мельком, о чем-то скупо перебрасывается с Данилычем, пожимает ему руку и выпроваживает нас за ворота, будто мы случайные гости, уходящими на первую электричку.

В машине Данилыча я смущенно прошу закурить. Шеф протягивает мне пачку. Я цапаю сигарету, задеваю болячку на губе и опять даю выход эмоциям. Минут пятнадцать я рыдаю на мужественной груди молчаливого начальника детективного агентства.

- Как вы меня нашли? – спрашиваю я. – Это благодаря моему звонку? Я несла такой бред, она меня заставила. Угрожала пытками, а потом все равно стала мучить!

- Ты все правильно сделала, Эллочка, - мягко говорит Данилыч, осторожно включая передачу, чтобы не потревожить меня. – Едва мне удалось установить твои координаты, я вышел на Старкова и убедил его срочно ехать на дачу. Эта женщина, Ольга, - его дальняя родственница. Он держит ее в качестве сторожихи и … и не только.

- Она чокнутая? – шмыгаю я, все-таки умудрившись закурить, не раздражая подпалину на губе.

Машина Данилыча споро удаляется от элитного поселка. В окне рябят столбики отбойников, полосатые как мои трусики.

- Есть немножко, - подтверждает Данилыч. – В молодости ее изнасиловали, и с тех пор у Ольги некоторые проблемы с психикой.

- Насчет проблем – в точку, - выдавливаю я, вспомнив дрель и стружки под ногтями. – Нимфоманка чертова.

- …Поэтому даже Старков понял, что дело серьезное. Ему на даче вовсе не нужен замученный труп Эллы Масленниковой. Сейчас Ольга лежит под кайфом, заперта и неопасна. Считай, мы смываемся вовремя.

- Вы будете меня ругать, - вздыхаю я, с наслаждением вытягиваясь на сиденье. – Но «БМВ» Зубарева там все-таки стоял. Только уже пропал куда-то… - я машинально шарю по карманам жилетки. – Блин, снимок «бэхи» остался в телефоне, а телефон эта сучка разбила об пол в столярной мастерской.

Данилыч мигает поворотником и мы выскакиваем на пустынную утреннюю трассу.

- Не было никакого «БМВ», - говорит он. – Забудь.

Я понимаю, почему бандюга Старков отдал меня начальнику живой и здоровой. Данилыч выкупил провалившуюся агентессу в обмен на материалы расследования по делу Старого/Зубарева. Баш на баш. Кропотливая работа нашего агентства в течение полутора месяцев рухнула. Вся моя ночная авантюра ни к чему не привела. На месте Данилыча я бы повесила свою горе-помощницу Эллу на розовой веревке из полистирола.

Мало мне, курице, ночью хвост накрутили! Ей-богу, мало.

- Там Лизкина лестница-трансформер у забора осталась, спрятанная, - грустно добавляю я в пространство. – Надежная такая, даже мою жопу выдержала…

- Предлагаешь вернуться, подсадить тебя на забор? Мухой слазишь, заберешь? – косится из-за руля Данилыч.

Я в шоке вскидываюсь, но тут же понимаю, что босс шутит, и мы хохочем до самого города.

Дорогие читатели, на секунду выведите из комнаты детей. Вывели?...

Я, неумеха-детектив Элла Масленникова, напоследок вынуждена открыть вам страшную тайну. Моложавая блондинка Ольга против воли и желания заставила-таки меня сегодня кончить энное количество раз. Вот так. Думайте про меня что хотите, я не виновата. Оно само получилось.

Заметьте, несколько раз! Да уж, куда там моим бывшим любовникам. Они действительно сущие агнцы.

От них одного-то оргазма не допросишься – и тот с рассрочкой в месяц.

(использована иллюстрация из открытого доступа)