Спартак

Подарок для любимого доктора и музы Лизы Готфрик

Новое матное слово оборотилось целой фразой и краеугольным основополагающим принципом существования русского человека две ноги - два уха придавило выползшего из - под сваи Чойболсана, заплывшими зенками зекающего по сторонам, будто проворовавшийся лакей в ажидации барина среди вздорных мерзотных жидюг, жующих говно по завету маленького пионера Суркова, приобщившего вечных нашисток к проглоту за гланды, так, что по прошествии времени и в течение реки эти твари только и бродили бродами Бродского в поисках халявного начальственного хера, который можно было бы заглотить, лишний раз демонстрируя собачью преданность водрузившим здоровенный болт на все и вся чухонцам, сноровистым людишкам, обувающим Бальзаминовыми всякого Якова и Шумурдякова, не говоря о медведях. Впрочем, медведи были такими же Бальзаминовыми и противостоящие им заложенные черти, погань ублюдочная из братьев Навального и прочей ботвы тоже были все теми же Бальзаминовыми, отъезд во Флориду оставлял их в том же состоянии первобытности и было совсем по х... й, что и где, достаточно одной фразы, в которую и выродилось новое матное слово. Хватай мешки - вокзал отходит.

- Эвон чугунка - ту, - указывал корявой культей безногий матрос утратившему нос сифилитику - конногвардейцу, высящемуся ловко подбитой соболями шинелью над прибазарным людом, суетливо топотящим в этот предрассветный час всеобщей ажидации схождения Годохмы по Хитрову рынку, раскинувшему унавоженные гектары и акры от Калининграда и до Благовещенска, где уже перли из пролубей моржи и пиявки, учуяв вздымающийся со дна жар неистовости двуногого племени, уже готового проголосовать за одного из восьми. Осталось лишь уяснить : за кого именно и в этом был весь ужас ситуации для Верховного Правителя Сибири, стоящего эшелоном среди Иркутска. - На ей избы с колесиками, в избах адмирал, кортик на дне, все в говне.

- Ты не говори так - ту, - вмешался в дискуссию общественный хронический режиссер оскароносец, жадно мацая за пазухой петлю, камень и прорезиненную копию берлинской еловой ветви Терезы Орловски, - сам не понимаешь, чего говоришь - то. Чугунка вон, а мы пошто ?

- Действительно, товарищи, - начал нервничать затесавшийся с берегов Каспия сюда ( это тута, то есть ) строгий мужчина в синем габардиновом пальто, - не осознавая всеобщности усов Верещагина, как - то преждевременно впадать. Вы не находите ? - обратился он к проходящему мимо бульдозеру.

- Я просто роблю, - с достоинством ответил бульдозер, отдуваясь простуженными пазухами носоглотки. Неуловимый акцент бульдозера неприятно резанул по чуткому уху матроса, вскинувшему бескозырку из алюминиевой фольги.

- Хохол, сука, - страшно захрипел матрос, хватая культями бульдозер за ковш.

- Ложись, - присоединил возмущение конногвардеец, срывая винтовку с искореженного погоном плеча.

Бульдозер послушно лег, развратно откинув ковш набок. Матрос закряхтел и расстегнул свои клеши, подползая и пристраиваясь сзади, там еще какой - то жестяной ящик с непонятными буквицами был у бульдозера, то ли аптечка, то ли запасный бак для топлива, х... й знает, да и по хер.

- Е... ся, - раздался звучный голос сверху.

- Годохма ! - охнул мужчина в пальто, опасливо трогая вышибленный глаз. Это был Трамп, конечно.

- Не, не Годохма, - отказался здоровяк в спортивном костюме, - это братаны. Из любого русского кина.

- Да ну на х... й, - решила искусственная ветвь Терезы Орловски, вылетая со свистом из кармана хронического гениальностью режиссера. - Е... сь конем весь ваш народ с его производными.

Приближаясь к финской границе ветвь напевала из Доротеи Пеш и в очередной раз давала себе страшный зарок. Забыть, бля, и никогда даже не вспоминать.