Барби на верёвочке

(из цикла «Госпожа Журавлёва»)

От автора

Мой уважаемый читатель, сразу оговорюсь: этот отрывок вряд ли целиком  соответствует духу эротического жанра. Тем не менее он является частью цикла о госпоже Журавлёвой и хронологически является продолжением ранее опубликованной главы «Филин лупоглазый».

А стало быть, из песни слова не выкинешь…

Б А Р Б И    Н А   В Е Р Ё В О Ч К Е

Говорят, первая супружеская измена почти всегда прокатывает благополучно. Подозрения обходят стороной начинающего греховодника, поскольку проникновение в сад запретных удовольствий даже для него явилось полной неожиданностью. Он еще в силах честно смотреть в глаза законной супруге, а супруга еще не обзавелась милым хобби перетряхивать мужу карманы, список звонков и историю браузера.

Губит не первый адюльтер, а последующие, когда «леваки» превращаются в отлаженную систему и падший ангел начинает наглеть.

Моя нечаянная измена жене Ленке с ее мамочкой Любовью Петровной в апрельскую пятницу тоже прошла незамеченной. Когда Ленка вернулась с работы, я споласкивал в кухонной раковине бокал из-под пива, а теща, одетая в халат и колготки, лежала там, где Ленка ее оставила: прикованная наручниками к постели.

Чмокнув меня в щечку, супруга прошла к мамочке. Было слышно, как Любовь Петровна недовольно бурчит, жалуясь на усталость и затекшие руки.

- Сама виновата! Не пей самогон! Не скандаль! Не кури в туалете, не бей тарелки! – громко отчитывает Ленка, расцепляя запястья наказанной похмельной матери.

Она не может знать, каким образом я наказывал тещу ровно десять минут назад.

Освобождённая Любовь Петровна надолго ретируется в уборную, распространяя по коридору шлейф крепкого пота, лесной фиалки и черной вишни. Я ставлю стакан на полку и накрываю на стол. Мне ужасно стыдно перед Ленкой. С другой стороны, жена тоже сваляла дурака. Чревато бросать в одной квартире с молодым мужем свою полную, миловидную матушку в наручниках, эротичных колготках и задранном халатике. Нельзя искушать судьбу.

Елене и в голову не приходит, что в ее отсутствие мы с пленной Любовью Петровной способны дойти до секса. Супруга считает меня слишком принципиальным, а вздорную деревенскую мамочку слишком несерьезной и упрямой, чтобы наставить рога дочери. По Ленкиной логике, мы с Любовью Петровной - самая неподходящая пара, которую можно представить.

Плохо она знает мужа и мамочку. Вот так и разбиваются легенды.

Сегодня Любовь Петровна выходит из душа не топ-лесс, а тщательно завернутой в белый пушистый балахон, смахивая на уютного грудастого снеговика. Меня она не удостаивает ни единым взглядом. Отказавшись от ужина и стибрив из холодильника две бутылки пива, удаляется в свою опочивальню – возлечь на «вдовий топчанчик» уже без наручников и приставучего зятя.

Весь вечер я слегка рассеян и пребываю в миноре, но Ленка списывает это на пятничный релакс перед выходными. Мелькает циничная мыслишка, что в супружеской измене с собственной тещей есть неоспоримые плюсы. Отпадает необходимость оправдывать наличие ее белокурых волос на моих брюках и аромат духов с лесной фиалкой и черной вишней, насквозь пропитавший мои руки и майку. Запах любой другой женщины Ленка учуяла бы сразу.

Даже когда Ленка оставляет в нашей спальне включенным только маленький светильник, изображающий арабский небоскреб, и усаживается мне на грудь в красных чулочках и черной маске, я продолжаю думать о Любови Петровне, лежащей в пяти метрах от нас, всего за двумя тонкими стенками.

Наверное, аппетитная теща давно посапывает, развалившись на спине, раскинув ноги и груди-курганы. Душа Любови Петровны чиста как у ребенка. Сегодня она отведала после работы брусничного самогону в честь условного Дня настройщика пианино или Дня святого Исидора – ей, русской женщине, эти тонкости до фени. Полаялась с дочерью, расколотила три тарелки, утихомирилась в наручниках на пару часов. Потом пришел зять-наглец, напоил беспомощную тещу пивом, стащил с нее влажные колготки и брутально изнасиловал. Если верить теще, в последний раз она была с мужчиной больше года назад. Значит, день прожит не зря.

Интересно, в трусиках она спит или нет? Я вспоминаю, как скользили под моими руками колготки цвета коричневой яшмы, как бултыхались под локтями тяжелые ляжки, а в нос мне бил букет пивного перегара, лесной фиалки и истомленной в капроне женской микрофлоры. Завитушки в паху Любови Петровны слиплись от сока и пота, приклеились к лобку, похожие на спиральные росчерки авторучки с капризной черной пастой. На банковских стойках лежат бумажные листочки с такими же автографами.

Вижу голубые глаза с поволокой, расплывшийся в бездумной улыбке полыхающий рот с кубиком золотых зубов в левом углу. По подбородку тянется слюна, белые руки с пахучими подмышками заломлены кверху и прикованы к спинке кровати. Стоны, толчки, скрежет проседающего матраца. Беспорядочные женские выкрики:

«Матрешками» своих шлюх называй, а меня – будь добр – только по имени... ах! »

«Не дай Бог, забл@дуешь от Ленки с кем-то, кроме меня… ах! Резче, лодырь! »

Одно высказывание бредящей Любови Петровны особенно пришлось по вкусу моему мужскому эго:

«Каждую ночь тебя в постели жду, филина лупоглазого… ах! Да разве я дала бы тебе без наручников? У меня характер!…»

Тут мне приходится отвлечься, потому что жена Ленка в красных чулках тоже ведёт любовную игру и сейчас скручивает мне локти за спиной, шепотом объясняя мою скромную роль:

- Пора, малыш! Убеди свою повелительницу без помощи рук и слов, что ты ее любишь. Покажи, что ты ее хочешь. Немедленно. Без рук! Без слов! Иначе королева сделает нам бо-бо… Очень бо-бо… Просто ужасно. Уже делаю бо-бо!... Получай!

***

…Спустя долгое время светильник-небоскреб все-таки гаснет, я обретаю свободу, и счастливая повелительница Ленка, насытившись ласками, засыпает у меня под боком. А я снова размышляю о голой Любови Петровне в пяти метрах от нас.

Что я знаю о своей драгоценной теще? Любовь Петровна Журавлёва росла в деревне безотцовщиной как трын-трава. Потеряла невинность в стогу сена чуть ли не раньше школьного выпускного вечера. Была замужем за Ленкиным папашей Степаном, который ее безумно ревновал, колотил и связывал. После Степкиной гибели (разбился пьяным на мотоцикле) приехала в город и пережила еще один неудачный брак с алкашом Гришей. Овдовела во второй раз.

Обожает мини-юбки, тесные трусики, мыльные сериалы и сладкие пирожки. Трезвая блюдет себя строго. Пьяная – то заигрывает со всеми мужиками подряд, то вдруг бросается крушить их наглые морды. Рассказывает, что когда-то играла в любительском спектакле главную роль пленной партизанки. Режиссер лично привязывал ее полуобнаженной к фашистским пыточным станкам и однажды покушался оставить примадонну висеть на дыбе после репетиции. Любовь Петровна взбунтовалась и сбежала из сверхурочного плена. Тоже мне, режиссер Хичкок. Фетишист чертов.

Обо всех сексуальных приключениях бесшабашной мамочки не знает даже родная дочь Ленка. Но кое-чего насмотрелась, в частности, ее шокировал прецедент, когда лет пять назад Любовь Петровна притащила домой с вечеринки сразу двух незнакомых мужиков!

Судя по распахнутой куртке, расхристанной желтой блузке и затяжкам на колготках мамочки, мужики начали лапать игривую Любовь Петровну еще в подъезде. Джентльмены были пьяны в хлам, однако галантно придерживали хозяйку под сдобные бока и волками смотрели друг на друга. Вероятно, готовились бросить жребий, кому первому вести хохочущую красавицу в спальню. Вошедшую Любовь Петровну целовали взасос, лезли ей под юбку в четыре руки, хватали за бретельки лифчика в расстегнутом вороте.

Навстречу чудной троице вышла шестнадцатилетняя Ленка. Ее появление привело чужаков в обезьяний восторг. Супер, у безотказной пышной блондинки Любы имеется симпатичная блондинка-дочь! К Ленке тоже потянулись жадные руки, но симпатичная блондинка-дочь пнула под яйца наиболее настойчивому гостю, решительно вырвала у джентльменов полураздетую мамочку, впихнула ее в туалет и заперла, а сама позвонила отцу одноклассника Игоря Шевелева.

Отец Игоря был местным светилом автобизнеса с темным прошлым. Он быстро сориентировался в ситуации и попросил передать трубку кому-нибудь из возмущенных спутников Любови Петровны.

- Если не возьмут трубку, займи их пару минут, я подъеду с ребятами, - хмуро сказал Шевелев.

После краткого диалога джентльмены (один из которых продолжал держаться за ушибленные яйца) с поклоном вернули телефон Ленке, извинились и аннигилировались, не забыв прикрыть за собой дверь. Похоже, они знали Шевелева-старшего и не желали его огорчать.

Моя суровая будущая жена извлекла из туалета разобиженную мамочку, подержала ей голову под струей холодной воды и уложила спать со связанными руками и кляпом во рту, после чего села доделывать домашнее задание по английскому языку.

Великодушный отец Игоря Шевелева никакой уплаты «за беспокойство» не потребовал, впрочем, позже Ленка сходила с долговязым Игорем на концерт заезжей поп-звезды и выпила с ним три коктейля. Черт его знает, возможно, она и перепихнулась с одноклассником где-нибудь в машине, в подробности меня не посвящали. Так или иначе, Ленка умела действовать нестандартно и в тот вечер храбро отстояла мамину честь.

Сейчас я обнимаю спящую супругу за мускулистое, чуть костлявое плечо, но перед глазами стоят упругие рамена Любови Петровны и полновесные груди, прыгающие подо мной, словно два глобуса, брошенных на батут. У Ленки никогда не будет безграничного материного бюста. Она пошла конституцией в покойного отца, которого почти не помнит.

Как мне вести себя дальше? Я женат на Ленке, и наш брак заключен по любви, но не далее чем сегодня изменил ей с подвыпившей вертихвосткой-тещей. Целесообразно ли заводить шашни с Ленкиной мамочкой и усложнять семейную жизнь «треугольником»? Вдруг в ближайшую пьянку болтливая Любовь Петровна раззвонит подругам об адюльтере с милым зятем, и вскоре новость дойдет до Ленки? Это будет конец. Это будет хуже, чем конец.

Или Любовь Петровна, знаменитая неуемной тягой к амурным похождениям, подцепит на стороне «гусарский насморк» и вручит его мне, а я передам по инстанции молодой жене? В коробочке с праздничным бантиком. Счастья новобрачным! Будем вечерами глотать трихопол вместо «Старого мельника», если обманутая Ленка мне горло раньше не перекусит.

Кстати, о «Старом мельнике». За ужином я пропустил его изрядно, пора идти в санузел, чтобы не вскакивать ночью.

Вынырнув из кольца Ленкиных рук, надеваю домашние бермуды, подаренные опять же веселой тещей: спереди на ширинке у них красуется принт с торчащей Статуей Свободы. Шортики с намеком. Но бродить нагишом по тещиной квартире мне претят останки моральных устоев и культурного воспитания.

Длинным коридором иду мимо гостиной и комнаты Любови Петровны с плотно прикрытой дверью. Под босыми ступнями поскрипывает линолеум цвета обожженного кирпича с белыми вставками. Любовь Петровна сама выбирала его и помогала мне стелить – в неизменных лосинах в обтяжку и моей клетчатой рубашке, завязанной узлом на животе. Мы смеялись, переругивались, теряли то ножницы, то рулетку, а я норовил невзначай коснуться лайкровой ляжки крупногабаритной помощницы.

Путь к туалету освещают точечные лампочки под настенными выключателями. Возле тещиной спальни я замираю и прислушиваюсь. Ни звука. Грузная теща иногда храпит как целая казачья станица, даже стекла дребезжат.

Сделав необходимые дела в уборной, я на цыпочках возвращаюсь обратно, как вдруг дверь Любови Петровны бесшумно отворяется. В проеме маячит сгусток тени: могучий снеговик в белом плюшевом халате с капюшоном. В нервном мерцании настенных лампочек отчетливо виднеются изгиб тещиного локтя, двойной подбородок и темные овалы припухших глаз.

Мы стоим, молча глядя друг на друга. Я неловко поддергиваю шорты. Статуя Свободы на ширинке дерзко выпрямляется.

- Ленуська… спит? – шелестит из проема.

Я киваю.

Любовь Петровна прислоняет к косяку красиво посаженную голову с султаном белоснежных волос. Минувшим вечером эти волосы рассыпались восхитительными лучами по бирюзовой наволочке. Дочь Ленка носит джинсы и банальный «конский хвост», но ее мать заботится о модных прическах и своем блестящем внешнем виде. Ни за что не наденет рваные колготки или дырявый выгоревший халат. Успевает закупать продукты, стряпать горячие сытные кушанья, прибирать всю квартиру и стелить вместе с зятем линолеум. Любовь Петровна умеет и успевает все на свете.

В эту минуту я совсем не думаю, что бравая Любовь Петровна притаскивала к себе в дом двух пьяных мужиков, и способна растрепать тайну моей измены, и даже принести домой «гусарский насморк» для всей семьи. Сейчас она не играет роль стервозной гуляй-бабы в наручниках, которую я угощал пивом, трогал за капроновые колени и «разводил» на животную похоть. Мать моей законной супруги всего лишь призрак тихой женщины, застывшей на пороге вдовьей спальни.

- Извини, что в тебя сегодня плюнула, - вздыхают во мраке виноватые губы. – Я когда напьюсь – такая мразь… 

Позади меня в ванной булькают сливные трубы, будто в недрах городской водоотводной системы сонно ворочается царь-рыба. Большая и теплая как женщина в дверях.

- Ерунда, за дело плюнула, - шепотом возражаю я. – Заслужил, дурак.

- И знай, зятек: твоя теща не проститутка, хоть и зажигает в коротких юбках со стрингами, - задумчиво добавляют из темноты. – Просто я была пьяна и злилась. Потому что… - смешок и глубокий вздох. - Потому что хотела тебя. Давно. С самой вашей свадьбы… даже раньше.

При последних словах Любовь Петровна запоздало прикрывает ладонью рот. На ногтях искрится свежий алмазный лак: моя неотразимая теща даже на ночь соорудила себе маникюр.

Я переступаю с ноги на ногу на скрипящем линолеуме. Помню, прекрасные липкие колготки Любови Петровны тоже сладко скрипели, пока я снимал их с подставленного ладного бедра перед хаотичным соитием. Как мы, грешники, спешили уложиться до прихода Ленки!

- Я тоже очень тебя хочу, - честно бормочу я. – Любовь… моя.

Ее волшебное имя в этом контексте может иметь сразу два смысла. И мне нравятся оба. Отняв от лица руку с алмазными ногтями, Любовь Петровна улыбается из потемок спальни. На округлой щеке блестит капелька. Возможно, след от свежего лака. Теща быстро смахивает ее прочь.

- Иди, маньячок, к Ленуське под бочок. Береги ее… зятюшко.

- Спокойной ночи, Любовь, - отвечаю я в проем.

Всколыхнув своим великим телесным достоянием, Любовь Петровна поворачивается боком, выставив в коридор упругое плечо. Банный халат чуть сползает. Свет выхватывает полоску обнаженной кожи от ключицы до впадинки за ухом. В мочке уха дрожит цыганская сережка-обруч.

- Иди-иди с Богом, - негромко повторяет Любовь Петровна. – Ленка проснется, а мужа нет. Прости меня, дуру сельскую…

От ее отчужденного тона у меня ноет в виске. Что с нею сделать? Упасть в ноги? Сгрести? Обнять? Расцеловать? А если непредсказуемая теща поднимет крик на всю квартиру? Не слишком уверенно я шагаю в направлении нашей с Ленкой спальни, будто Наполеон, уползающий с битвы при Ватерлоо.

- Нет, постой секунду! – тихо приказывают вслед, и я послушно встаю на прежнее место, согретое моими босыми подошвами.

Любовь Петровна опять вытирает щеку, резко отворачивается в черноту комнаты, пряча глаза, и не очень разборчиво говорит сквозь зубы:

- Слышишь, зять? Давай - как будто ничего сегодня не было? Пошутили и проехали. Ась? Нам еще вместе жить.

В ее приглушенном голосе, обычно грудном, сильном, язвительном, слышатся истерично-насмешливые нотки. И легкая грустинка с предательской слезой. Я дотягиваюсь до открытой шеи Любови Петровны, провожу пальцем по дразнящей полоске кожи и качаю сережку-обруч. Теща чуть заметно напрягается.

- Не пойдет. Было, Любушка, - шепотом говорю я. - Сегодня вечером я занимался любовью с Любовью… и делал это с любовью. Ты роскошная, сексуальная и соблазнительная женщина. Ты моя принцесса. Я хотел, хочу и буду хотеть обладать тобой.

Теща сокрушенно качает султаном белокурой прически, отстраняется, поправляет плюшевый халат, драпируя голое плечо. Моя рука повисает в воздухе. Любовь Петровна берётся за дверную ручку из ПВХ, окрашенную «под медь». Я смотрю, как сужается проем, заслоняя пышную фигуру этой загадочной женщины.

Все прежние полгода я знал ее лишь как заправскую матершинницу в облегающих «мини», как прижимистую хозяйку и бухгалтершу, как глупую пожирательницу чипсов, тортов и мыльных опер.

Знал Любовь Петровну как отвратительную дебоширку, которую после стакана водки приходится стягивать в железные наручники и сажать под замок, чтоб никого не убила… Нет, видимо, до сих пор я изучал тещу слишком предвзято. Не зря она украдкой плачет.

Женщина уже почти затворила дверь, но внезапно рывком снова высовывается в коридор. Голубые глаза сверкают двумя карельскими озерами в обрамлении густых ресниц-камышинок.

- Спокойной ночи, - невысокая ростом, она требовательно кладёт мне ладонь на затылок, пригибает за шею. Заглядывает снизу вверх, усмехается и влажно целует меня в губы. – До завтра, зятюшко.

Ласково оттолкнув, заканчивает на одном дыхании:

- Я люблю тебя, заср@нец!... И тоже хочу – еще!

Дверь захлопывается. Выразительно щелкает внутренняя задвижка, словно Любовь Петровна боится ночной погони в лице маньяка-зятя, которая завершится во вдовьей постели.

«Я люблю тебя! И тоже хочу еще! » Укладываясь возле безмятежно спящей Ленки, я ловлю себя на том, что улыбаюсь как слабоумный чеширский кот.

***

Субботу и воскресенье мы проводим с Ленкой. Любовь Петровна избегает попасться мне наедине. Составляет нам компанию за обеденным столом, периодически что-то готовит, но в остальные часы торчит у себя в апартаментах, сославшись на срочный бухгалтерский отчет. Это в порядке вещей. Все члены нашей маленькой семьи (или любовного треугольника?) постоянно таскают работу на дом.

Вечером в субботу я застаю Любовь Петровну в кухне тет-а-тет, пока она переворачивает на сковороде кусочки жирного цыпленка. Предварительно я убеждаюсь, что жена Ленка удобно лежит в нашей комнате и треплется по вайберу с подругой Катькой из Адлера.

Любовь Петровна монументально высится у плиты, расставив толстые ноги в облегающих «дольчиках» - серых сзади и ярко-розовых спереди. Торс и громадный бюст тещи утрамбованы в тенниску цвета мокрого асфальта с алым драконом на груди. И «дольчики» и тенниска бесстыдно просвечивают, очерчивая конфигурацию нижнего белья Любови Петровны. Узкие трусики натянуты тетивой спортивного лука, едва справляясь с напором женских ягодиц. Кружевной бюстгальтер сухо потрескивает и напоминает переполненную плотину ГЭС, где дежурный техник позабыл вовремя сбросить воду.

Подкрадываюсь к Любови Петровне, пользуясь тем, что она увлеченно ковыряется в скворчащей сковороде. Обнимаю за гладкую попу в эластике, невинно лижу в ушко. Реакция тещи молниеносна. Любовь Петровна отшатывается и замахивается на меня пластиковой лопаткой, которой вертела цыпленка.

- Ленка дома – при ней не сметь! – выплевывает она почти с ненавистью. – Пошел! Пошел отсель!

С лопатки падают колечки обжаренного лука, но теща не нагибается за тряпкой, пока я с позором не убираюсь из помещения.

После ужина мы с женой отправляемся в 3-D кинотеатр неподалеку. Идет фильм Мела Гибсона «По соображениям совести». Вредная Любовь Петровна отвергает наше приглашение и вновь демонстративно садится за компьютер с открытыми бухгалтерскими файлами. Вдогонку нам теща многозначительно бурчит, что ей и дома артистов хватает. Причем бесплатных.

Я утешаю себя, что в душе Любови Петровны бушует слепая ревность ко мне и собственной дочери. Возможно, она испугалась, что я начну трогать ее за ляжки в темном зале (а я, конечно, начал бы!)

Усаживаясь на свой зрительский ряд, я вдруг вижу в толпе мелькнувшую тещу. Та же высокая копна волос, цыганские серьги-обручи, внушительный зад, облитый черными блестящими брючками. Сквозь брючки выпукло продавливаются трусики-маломерки, будто шмат теста пытаются удержать под почтовым штемпелем.

Затем обладательница копны волос и маломерных трусиков сама пробивается к нам и оказывается совершенно чужой теткой. Вблизи выясняется, что ее светлая прическа подкрашена розовым алазарином, а грудь куда скромнее тещиной. Зато кресло тетки соседствует с моим, и ее бедра в брючках из бифлекса точь-в-точь совпадают с объемными бедрами оставленной дома Любови Петровны.

Весь фильм, на протяжении которого главный актер Гарфилд таскает раненых солдат из-под японского огня, я кошу глазом на расставленные коленки алазариновой соседки и наблюдаю за игрой света на плотно натянутой материи. Мои пальцы горят от желания потереть обильную ляжку этой пахнущей ванилью тетки и ощутить кошачье шипение черного капрона, от которого в рот любого мужчины набегает слюна.

По другому борту от меня сидит Ленка в юбке с разрезом и в колготках телесного цвета. Уж там-то я без стеснения даю волю рукам. В общем, фильм мне понравился. Но с тещей понравился бы больше.

***

В воскресенье Любовь Петровна по-прежнему корпит (или дремлет) над отчетом, Ленка перетряхивает шкафы, выбирая весенний гардероб и упаковывая зимний. Я отогнал на станцию ТО свою «аудюшку» и в кои-то веки настроил барахлящий принтер.

Управившись с гардеробом, Ленка влезает в купальник и занимается на коврике йогой. Похоже, сегодня супруга никуда не планирует идти.

Я стараюсь унять раздражение. Надо взять себя в руки. В конце концов, я не юноша в пубертатном возрасте. Полгода жил в Ленкиной квартире, сидел в разных комнатах с тещей и не рефлексировал. Ну… почти не рефлексировал. А сейчас – прямо вынь да положь мне Любовь Петровну в горячих «дольчиках» и с полуобнаженной грудью? Правда, теща за эти полгода ни разу и не говорила, что хочет и любит меня. Но вчера...

От безделья и досады я скачиваю с «Механиков» старенькую игрушку «Saints row 2». «Ряды Святых». В этой франшизе о приключениях группировки Святых имеется редактор персонажа. Участник вправе сам нарисовать протагонисту лицо, выбрать пол, расу, цвет кожи и роговицы глаз.

Хихикнув, я принимаюсь за дело. С фигурой, глазами и кожей персонажа проблем не возникает. Высокая прическа в богатом арсенале редактора тоже отыскалась, но вот с лицом я копошусь довольно долго. Скулы, носовая перегородка, форма губ, складки век… Методом проб и ошибок я все-таки получаю отдаленно похожую копию любезной тещи.

Для пущей красоты одеваю кругленькую героиню в шоколадные чулки с кружевными резинками, туфли, топик и сексуальные белые стринги. Также на выбор персонажу предлагаются походка, жесты и боевые приемы. Я учу виртуальную Любовь Петровну вертеть при ходьбе попой, показывать «мазафаку» и с разворота бить врага толстой ножкой в шоколадном чулочке. Прием эффектный, в десанте он называется «вертушкой».

Повинуясь клавишам со стрелками, пухленькая женщина с белоснежным султаном волос скачет по машинам на проспекте, стреляет в полицейских и даже бросается на прохожих нагишом – эта миссия называется «хулиганство». Качественно срисовать разрез глаз с оригинала я не могу, поскольку теща прячется в дальней комнате. Поэтому для сокрытия художественных недостатков на лице у развратной героини сидят солнцезащитные очки.

В целом сходство ошеломляющее. Оторвавшись от йоги, Ленка встает у меня за спиной и заливается смехом.

- Прикольно! Сейчас я над ней подшучу!

Она кричит в коридор:

- Мама! Мамуля? Тебя в интернете показывают! В стрингах и без юбки! Ты опять пьяная!

Легковерная Любовь Петровна принимает Ленкину выходку за чистую монету, забывает об отчете и ураганом врывается в нашу комнату. В ходе буйных пьянок с рукоприкладством теще действительно случалось уезжать с банкетов в разодранной юбочке, с разбитым носом, да еще под конвоем сержантов патрульно-постовой службы и в наручниках за спиной.

- Где? Кто? Да я в суд на них подам! – рявкает перетрусившая близорукая теща.

Она оттесняет меня и обрушивает на клавиатуру танковую грудь, высматривая своего двойника на экране. Я незаметно щелкаю клавишами. Нарисованная блондинка в белых стрингах подскакивает к какому-то бедолаге, яростно тычет ему в нос «мазафаку», и, крутанувшись на шпильке, бьет ему сексуальной ногой по башке.

Бедняга картинно отлетает в угол монитора. Ленка трясется от хохота, глядя  на отвисшую мамину челюсть.

Любовь Петровна подозрительно смотрит на свою девяностокилограммовую тушу в тенниске и розовых «дольчиках», поводит массивными бедрами и резюмирует:

- Да ну на хер? Мне столько не выпить, чтоб так драться.

Чумовая блондинка под моим управлением запрыгивает на крышу едущего джипа и приседает на корточки, далеко отставив упитанную задницу в ниточке стрингов. На черных солнцезащитных очках перемигиваются сполохи придорожных реклам. Вслед героине свистят полицейские и верещит сирена.

- Похожа, но не я! Барби какая-то, – выносит вердикт Любовь Петровна и горделиво обводит ладонями хрустящие ляжки. – Я бы машине сразу крышу пробила! По пояс!... - для верности она опять роняет грудь на клавиатуру и сует нос в монитор. - Тьфу, да это же мультик!

Давясь смехом, Ленка объясняет мамочке, что перед ней всего лишь компьютерная игра и мой дружеский розыгрыш. Консервативная Любовь Петровна понятия не имеет о сериях «GTA» или «Saints row». Вершина ее нехитрого досуга - искусство раскладывать электронные пасьянсы и баловство с лягушенцией «Zuma», которую теща не одолевает дальше восьмого уровня. Прочие забавы ее не интересуют.

Выслушав Ленку, теща даже не ругает нас за то, что мы оттащили ее от важнейших документов. Но окатывает меня пристальным холодным взором и внятно чеканит:

- Сидит, лыбу давит!… Любовь Петровна – не игрушка. И не Барби на веревочке.

После чего удаляется торжественной тяжелой поступью, виляя блестящим задом ничуть не хуже прыгучей блондинки из клана «Святых». Правда, трусики на теще - другого фасона, не стринги. Складки плоти, прорезанные наискосок под тесными «дольчиками», это ясно подтверждают.

«Saints row 2» моментально мне наскучивает. Ночью мы с Ленкой в порыве брачной страсти снова терзаем друг дружку в ремнях и латексе, а я не перестаю думать о Любови Петровне и пяти метрах между нами. Несколько раз я хожу в ванну и туалет, косясь на заветную дверь в тещину комнату. Чего я жду? Что оттуда снова выступит пышная тень в халате и тайно чмокнет меня в губы?

Сладкий храп за дверью с ручкой «под медь» мстительно сообщает, что я шляюсь мимо абсолютно зря.

***

Но вот и понедельник. Ленка заявляет, что сегодня ей к одиннадцати, и остается нежиться в постели после моего будильника. В глубине сознания я подленько радуюсь. Как правило, если Ленка уходит в свой рекламный вертеп в середине дня, то вечером обязательно задержится.

Супруга нежится, а мы с Любовью Петровной наводим марафет и чопорно пьем кофе на противоположных углах стола. Догадываюсь, что злопамятная теща до сих пор не простила мне нарисованную «Барби на веревочке». На фига я показал ей игру «Saints row», что за блажь на меня нашла?

Теща блистает в переливчатой блузке броской оранжевой расцветки и «деловой» черной юбке чуть выше полных колен, запрессованных в классические темные колготки. Ее суровое лицо хранит абсолютное презрение к зятю.

Про себя я бессильно думаю, что в оранжевой блузке и с черным низом пышная теща похожа на перевернутую клизму. Но это ложь. Любовь Петровна выглядит великолепно. Ее трусики отпечатываются соблазнительным «конвертиком» сквозь деловую юбку, а пузатые икры лоснятся от глянцующего капрона. Я ее хочу, и Любовь Петровна об этом знает.

Моя «аудюшка» вернется с обслуживания вечером, на весь день я остался безлошадным. Времени впритык. Ждать Любовь Петровну, чтобы вместе покинуть квартиру, я не могу. Приходится улетучиваться раньше тещи, заказывать такси и гнать в пригородную промышленную зону. Там я, собственно, и зарабатываю на хлеб насущный в службе безопасности продовольственного холдинга.

Честно говорю: я не знаю, как скоротать унылый офисный день до вожделенного вечера. Все думы вращаются вокруг единственной особы с капризным ртом и розовыми «дольчиками». Вокруг цыганской серьги-обруча и ночного коридорного шепота.

С работы я смываюсь раньше, чем следует. В пять часов я уже на станции ТО и забираю с эстакады помытую, помолодевшую машину. Домой! Домой!

Подбегает знакомый механик Радик Бадаханов.

- Ты же на Космонавтов живешь? Подбрось?

- Залезай.

За два перекрестка от дома мы вязнем в пробке на бульваре. Я нервно барабаню ногтями по рулю. Бадаханов жизнерадостно вертит лысеющей башкой и комментирует достоинства идущих по тротуару женщин.

- У! О! Смотри-смотри, братан! Вон батоны пошли! Я бы вдул!... У! О! Сиськи пошли! Смотри, братан! Я бы вдул!

Сколько я помню Радика, он постоянно рассуждает, кому бы вдуть, хотя уже который год живет гражданским браком со школьной методисткой и в других порочащих связях не замечен.

- Смотри, братан! – в очередной раз закатывается механик, тыча пальцем вперед. – Вот это корма плывет! Дивное творение природы! Я бы вдул!

Бросив взгляд в указанном направлении, я вижу спину идущей к дому Любови Петровны. Ее оранжевая блузка прикрыта ярко-белой курткой, пузатые икры в лайкровых колготках заманчиво перекатывают мышечную мякоть от колен до середины щиколоток. Как ни странно, у моей крупной тещи очень изящные лодыжки.

Султан блондинистых волос и попа-монгольфьер в обтягивающей юбке с линиями трусиков – это точно Любовь Петровна. Сам поражаюсь, как умудрился позавчера в кинотеатре спутать неповторимую тещу с убогой алазариновой бабой в черном бифлексе? И уж тем более тщился скопировать ее потрясающие черты на мордочке «Барби» в детской компьютерной игре.

Во рту у меня пересыхает. Прекрасная Любовь Петровна приближается к дому, а нас угораздило застрять в двухстах метрах от поворота. С досады я сплевываю в окошко и закуриваю. К огорчению Радика, Любовь Петровна уже свернула во двор, унося с собой расчудесную попу, стиснутую деловой юбкой.

- Это была моя теща, - неожиданно хвастаюсь я, в надежде повергнуть и добить Бадаханова.

Полуплешивый механик прямо взвивается над сиденьем.

- Серьезно? Офигеть! Она не замужем? Давай ты нас познакомишь, базар-вокзал?

Азиатские очи Бадаханова становятся до того маслянистыми, что я ощущаю вспышку ревности. Чтобы я своими руками с кем-то свел Любовь Петровну? Да пошел ты, Радик. Но темпераментный Бадаханов натурально рвется в бой. Он суетливо достает из-под свитера борсетку.

- Нет, кроме шуток, - познакомь? Видишь, «Пятерочка» напротив? Сейчас я - конфетки, цветы, коньячок!... Отрекомендуешь меня, типа специалист по автоинжинирингу, мастер на все руки, давний друг, вся фигня? Сойдемся с ней характерами, Настюху-методичку отошью, надоела… Заберу твою тещу к себе, сам мне потом спасибо скажешь, гы-гы-гы! Это ж такая жопа! Я бы вдул!

- У нас дома ремонт, - зло отрезаю я. – Едим на подоконнике, полы покрашены. Не до гостей.

- Дык, а ресторанчики в городе зачем? – Радик самодовольно потрясает борсеткой. – Угощаю всех! Бабла - вагон! Вчера одному чуваку «мазерати» люксами обвешивали, не жадный попался перец…

Пьяную Любовь Петровну он не видел, лошара. Она ему покажет «ресторанчик» после третьей рюмки!

Пробка наконец-то рассосалась. Я сворачиваю в проезд и торможу.

- И не мечтай. У моей тещи любовник – не чета тебе, липовый специалист  по автоинжинирингу, - втайне я имею в виду, естественно, свою скромную персону. – Надо уточнить, возможно, ты вчера как раз ему «мазерати» люксами обвешивал? У него их несколько… Короче, до скорого. Прячь бабло, иди вдувай своей Насте-методичке.

***

Распрощавшись с обиженным Радиком, я паркую во дворе «аудюшку» и стрелой взлетаю по лестнице. Лакированные ботинки дорогой тещи сверкают на коврике в прихожей, на вешалке висят ее белая куртка и сумка-хобо. Ленкиной обуви нет. Значит, из агентства жена не вернулась. Мне повезло.

Я лихорадочно тяну «молнию» ветровки, торопливо скидываю в угол пыльные туфли. Любовь Петровна в своей комнате громко разговаривает по телефону:

- Что у тебя сегодня вечером?... Да? Да, свободна!... Во сколько?... Ага!... Надо что-нибудь? Да? Куда?... Давай!... Ага!... Ха-ха-ха!... Ладно, сейчас!...

Интересно девки пляшут!... Она что, на свидание намылилась?

Сжав кулаки, я почему-то чувствую себя нелепым и обманутым. Перед глазами вихрем проносятся белая тень в коридоре, беззащитная полоска кожи, алмазная капля на щеке. Тихое бормотание, виноватая улыбка в темноте…

Пусть только попробует уйти! Ишь, заливается в телефон. Не выпущу. Лично закую ее в наручники и сяду сверху, пока Ленка не придет. Не разбирая дороги, не снимая куртки, я мчусь по линолеуму с белыми вставками и горой встаю в дверях тещиной комнаты, загораживая проход. Вид у меня совершенно кретинский.

Окно Любови Петровны смотрит на запад. Сейчас в него бьет вечернее солнышко. В этом нестерпимом сиянии фигура женщины в оранжевой блузке напоминает раскаленный шар. По-моему, в облике огненного шара в «Волшебнике Изумрудного города» Гудвин являлся Трусливому Льву. Теща обожает сочные цвета. Но глаза у нее не изумрудные, а голубые-голубые.

Любовь Петровна как раз закончила телефонный разговор, обернулась ко мне. Медленно, эффектно поправляет белокурые волосы за ухом, демонстрируя безупречное сахарное запястье.

- Привет, - говорит с затаенной улыбкой. – Что такой… бешеный? Уезжаешь куда-то, что ли?

- Н-нет, - бормочу я, держась за дверную ручку из ПВХ, окрашенную «под медь». – А ты?...

- Только что домой зашла, - удивленно отвечает Любовь Петровна. – Куда мне ехать? Есть хочу, каблуки неудобные, устала как собака.

Чуть-чуть красуясь и покачивая бедрами в узкой юбке, она идет по спальне, обдав меня запахом здоровой полной женщины, влажного шелка, пряных духов и дезодоранта «Lady Speed Stick». Темные колготки еле слышно шепчутся на трущихся упругих икрах.

- Люба… - говорю я и тут же напрочь забыл, что хотел сказать. – А… кто тебе  звонил?

Теща смотрит на меня так, будто я спросил, какая сейчас температура на планете Юпитер. На ее румяных щеках дрожат красивые ямочки – нежные следы двух детских пальчиков, выдавленных в свежей булочке. Вопросительно глянув на экран телефона, словно проверяя последний звонок, Любовь Петровна пожимает пышными раменами и со стуком кладет свой «Самсунг» на столик.

- Ленка звонила, кто же еще? Говорит, задержится сегодня часов до девяти. Просила спаржу ей на ужин сготовить и кисель клубничный сварить… Ау-у?... Зять, с тобой точно все нормально? В «Барби на верёвочке» переиграл?

Отпускаюсь от дверей, закатываю рукав и смотрю на циферблат. На часах мигает пять сорок восемь.

Голова у меня кружится, я наконец-то обмякаю. У нас впереди три с лишним часа, и Любовь Петровна не собирается ни на какое свидание! Три часа - это вселенская бесконечность. Разделите число 10 на тройку. В результате получите тройки, тройки, тройки до самого горизонта…

Руку дам на отсечение, Любовь Петровна отлично понимает, что происходит со мной. По-прежнему насмешливо щуря голубые глаза, она без нужды перекладывает бирюзовую подушку на кровати, одергивает складку покрывала. Выпрямляется и смотрит на меня в упор.

- Может, куртку уже снимешь? – отдувает с капризных губ в золотистой помаде упавшую со лба прядь.

Я даже не шевелюсь. Меня настигает почти такой же ступор, как в пятницу, когда Любовь Петровна пыхтела, пристегнутая к кровати, и кричала, чтобы я бегом снимал с нее колготки, пока Ленка не пришла.

Любовь Петровна делает маленький шажок мне навстречу.

– Ну?... – язык женщины плавно обегает контур золотистого рта. - Чего ждем? Сегодня я трезвая и без наручников, хоть обниму… по-настоящему. Эх ты, филинушко лупоглазый!... Горе мое.

Последняя фраза женщины падает почти беззвучно:

- Люблю я тебя, гад… 

И я понимаю, что весь день ждал этих слов.