Цена чувства

Чувство само по себе слабо и заблуждается…

Ф. Бэкон

Грош цена тому чувству, у которого есть цена.

Н. Шамфор

Их встреча, скорее всего, была предрешена там, на небесах. По крайней мере, Геннадий так считал.

Как и их расставание…

В отпуске он решил совершить круиз по Волге. Он плохо знал Россию, так как родился в Польше, а детство и юность его прошли в Латвии. Особенно привлекала его Волга, о которой много читал и смотрел, да и многие коллеги рассказывали.

Геннадий работал старшим менеджером в банке. Он хорошо помнил то время, когда банковская система была в зачаточном состоянии. Тогда он только начинал работать в ней простым клерком. Теперь же, на солидном посту, он представлял собой мужчину в цвете лет – ему было тридцать девять – выше среднего роста, атлетического телосложения (спортом он занимался постоянно), и не лишённого некоего мужского шарма, что так нравилось в нём женщинам.

В банке было немало красивых сотрудниц, девушек и женщин. Его шеф проводил своего рода негласный набор по красоте. «Только красивые женщины могут стать визитной карточкой банка, привлекая клиентов», - неустанно провозглашал он. Профессионализм красоток его как-то мало интересовал: есть же курсы, более опытные сотрудники и начальники. Его интересовало одно: пополнение клиентуры, а с ней - и капитала.

Геннадия же, помимо профессиональных обязанностей – а он был успешным менеджером – прекрасная половина человечества волновала. Человек он был чувственный, до слабого пола охочий, но ему, тем не менее, не везло в любви. Так, по крайней мере, считала его мама, начинающая стареть шестидесятипятилетняя женщина со следами былой красоты на лице и особой, свойственной немногим в эти годы статью (так считало и ближайшее окружение Геннадия, подпитываемое этой мыслью, хотя он сам так и не считал).

Геннадий полагал, что до сих пор ни одна из женщин не вызвала в нём того самого высокого чувства, о котором пишут поэты и прозаики. Вначале приходило озарение и всё, что с ним связано. А затем – раздражение и разочарование на предмет того, как это он, немолодой и опытный человек, мог так заблуждаться по поводу истинных чувств к нему той или иной подруги.

Он не знал, что чувству, как таковому, вообще свойственно заблуждение. Каждое разочарование приводило его к лёгкой депрессии, и тогда многоопытная светская дама, его мама, бросала в ход все свои связи, чтобы вырвать его из лап хандры. И надо сказать, ей это с блеском удавалось: её «мальчик» снова был в форме, снова «на коне».

***

И вот, наконец, осуществилась его мечта. На день рождения всё та же сердобольная мама подарила ему тур по Волге, превратила его мечту в явь.

Так комфортно, как на прекрасном теплоходе «Иван Бунин», на борт которого он взошёл в Твери, Геннадий, пожалуй, не чувствовал себя нигде. Бескрайние волжские просторы, необычайная их красота, вкусная русская кухня, которая ему, хоть и русскому, но живущему не в России, была почти незнакома, настолько расслабляли, что он пребывал в состоянии, схожем с эйфорией. Для полноты счастья не хватало только одного – прекрасной незнакомки. И она вскоре явилась, как deus ex machina,   в образе обворожительной женщины с чисто славянскими чертами лица и толстой косой, в которую была вплетена нитка жемчуга,    севшей на лайнер в Ярославле. Это был типаж, какой ещё не встречался в женской «коллекции» нашего героя: пышногрудая, чувственная женщина лет тридцати двух, она являла собой тот тип истинно русской стати и красоты, который приглашал неискушённого новичка попробовать ещё и русских «сливок».

Выйдя на палубу под вечер в красных сапожках из тонкой кожи и наряде, стилизованном под лучшие образцы старинного русского платья, она моментально приковала к себе взоры представителей сильного пола. Но когда она прошла, словно пава, чуть ли не плывя по воздуху, у Геннадия, потягивающего в этот момент коктейль, говоря языком классика, «в зобу дыханье спёрло». Отставив бокал, он с какой-то удивлённой радостью смотрел на это совершенное создание природы.

«Вот где чистота и красота – настоящие, всамделишные, без тени притворства! » - подумалось ему. Все его прежние подружки не шли с ней ни в какое сравнение. «Мне б такую! » - подумал он словами популярного шансона. «А, может, занята уже? » - пронеслась ещё одна мысль.

И пока он думал, неожиданно услышал рядом с собой чей-то бархатно-певучий голос. Геннадий повернулся на звук этого голоса и от неожиданности закашлялся: рядом стояла Она и, опершись рукой о кресло, вопрошала:

- Молодой человек, это место свободно?

- Да-да, конечно! – от радости лицезреть рядом с собой такую красоту он засуетился, задёргался, что в обычном состоянии духа ему было несвойственно. И, сделав жест официантке, моментально подлетевшей к столику, оформил заказ, состоящий из дорогостоящих напитков и фруктов в расчёте на двоих.

- Серафима, - представилась дама.

Геннадий представился тоже. Подвигая к ней поближе вазочку с фруктами, глянул на руку – обручального кольца не было.

Праздник жизни на матушке-Волге для него начался…

***

… и только тогда, когда они остались наедине в каюте, он вдруг впервые в жизни ощутил, что робеет перед этой красивой женщиной в соку.

Примерно так же он робел и заливался краской, когда приобретал свой первый сексуальный опыт. А было это много лет назад.

После выпускного вечера пары составились как-то сами собой. Он пошёл провожать домой Эвию, девочку из параллельного латышского класса. Эвия была пухленькой девушкой, непосредственной и обаятельной. Вся её ладно скроенная фигурка у него, долговязого юноши, вызывала ещё не вполне осознанное желание. Эвия была коммуникабельной, начитанной. С ней можно быдл разговаривать обо всём на свете, включая и собственные мечты.

В этот раз они доразговаривались до того, что не заметили, как очутились в заброшенном парке, в котором было много замшелых деревьев, покосившаяся от старости беседка и большой пруд с квакающими лягушками. Они устали: всё-таки длительная церемония выпускного акта, бал и затянувшаяся их прогулка дали знать о себе. Гудели ноги и мучительно хотелось спать. А тут ещё дождик стал накрапывать. Им стало зябко. Заметив беседку, они с радостью побежали к ней. Он снял с себя пиджак и набросил Эвии на плечи, так как она была в одном лёгком платье.

Присев на скамейку, он попытался продолжить разговор, но не смог: что-то мешало. Мешали её близость, тепло её тела, её горячая рука, невесть как оказавшаяся в его.

- Эвия, - спросил он робко, - я нравлюсь тебе хоть немного?

- Да,   - бесхитростно ответила она. - Ты, Гена, просто не замечал меня, а мне ты нравишься с седьмого класса.

«Вот это постоянство! Она влюблена в меня почти пять лет. А я и вправду этого даже не заметил! » И тогда он решительно, краснея при этом, хотя краска на лице и не могла быть заметна, привлёк её к себе ещё ближе и стал целовать.

- Что ты делаешь? – она перешла на родной язык, - ты же не любишь меня, я тебя прошу, не надо…

Но остановить распалившегося молодого человека  было уже невозможно. Геннадий медленно увлёк её на скамейку, а дальше всё было, как у всех…

После случившегося они, не говоря ни слова друг другу,   буквально разбежались в разные стороны. Им было стыдно за содеянное и неловко смотреть в глаза друг друга.

Он прибежал домой, лёг в постель. Он понимал, что это нервное. Только что он стал мужчиной, но как вести себя дальше, он не знал. Эвию с того самого дня он не видел. Говорили, что она с родителями переехала из Риги в Лиепаю.

***

А вот теперь всё было иначе. Они стояли напротив друг друга – мужчина и женщина, которым было что вспомнить. Геннадия неудержимо влекло к ней, в то же время он почему-то испытывал робость. Серафима же, напротив, была сама раскрепощённость.   Она заигрывала с ним, завораживала своей ослепительной улыбкой. Взгляд её чёрных глаз, казалось, проникал ему в душу и выворачивал её наизнанку. Она была готова к сексуальному поединку и всем своим видом показывала это.

Поочерёдно они посетили душ. Пока Серафима плескалась, Геннадий для храбрости пропустил стаканчик виски. Потом, подумав, повторил. Шотландский напиток придал должный, по его мнению, тонус. Когда она вышла в коротком халатике, обнажив свои длинные, безупречной формы ноги, Геннадий, не выдержав, подошёл к ней и, мягко коснувшись губ, резким движением дёрнул за пояс халатика.

Много женских тел он повидал на своём веку, но сегодня он имел возможность созерцать тело безукоризненное, восхитительное. Чёткие пропорции, безупречная кожа, высокие полные груди явно нерожавшей, очень сексапильной женщины…

- Геночка! – позвала она его уже из постели. Как, в какое мгновение она там очутилась – Геннадий не видел. Видно, он забылся на мгновение, витал в облаках от снизошедшей на него благодати и, подстёгнутый этим зовом, он ринулся в бой, сбрасывая на ходу банный халат. Он думал, что его знание женщин и опыт выручат его и в этот раз и он завоюет Серафиму без проблем: натиск – и победа! Но не тут-то было. Инициативу в постели Серафима взяла в свои руки. Мерцали в темноте её глаза, изгибалось красивое тело, мелькали перед его взором налитые груди с твёрдыми сосками.

Серафима затеяла какую-то изнуряющую Геннадия игру. Она становилась то расслабленной и покорной, приводя его в заблуждение, что вот сейчас, вот сейчас она отдастся ему телом и душой, то выскальзывала из-под него ужом, и он, разочарованный, исторгал крики в пустоту, то ловила его губы и, найдя удобную позу, стонала от наслаждения и накатывающих на неё волн желания.

«Чего хочет от меня эта непостижимая женщина? » - думал Геннадий. И в тот момент, когда её рука потянулась к стакану, чтобы смочить запёкшиеся губы, он, заломив ей руки за спину, изловчился и вошёл в неё. И как же вовремя он это сделал – потому что в следующую секунду она готова была вновь захватить инициативу. Но он держал её крепко и не отпускал от себя.

Своим упорством, ласками и разгоревшимся огнём желания он, похоже, вызвал ответную реакцию её тела, которое уже не повиновалось сознанию. Оно существовало отдельно, само по себе, стараясь справиться с тем, что происходило в его недрах. А там разгорелся пожар, который ему надо бы было немедленно потушить, оросив его живительной влагой.

«Ага, допрыгалась, красавица! » - торжествовал он, доводя её до экстаза.  

Наконец она взмолилась:

- Геночка, сделайте что-нибудь, я больше не могу.

Мольба о пощаде, смешанная с радостным криком, разорвало тишину. Тела добились своего. Теперь им нужен был отдых. Они расслабились и отпрянули друг от друга. Только тихий стон женщины, ещё не могущей до конца вырваться из нирваны, нарушал их покой.

***

На несколько минут они провалились в сон, но были разбужены стуком в дверь. Какой-то мужчина громовым голосом звал Серафиму.

- Откройте, в вашей каюте моя жена! – кричал он.

Серафима встала и оделась

- Сейчас, дорогой! – крикнула она сквозь дверь,   а потом тихо добавила: - Одевайтесь быстрее. Там мой муж и братья.

Через пять минут дверь распахнулась, и в каюту вошли трое.

- Познакомься, соколик, это мой муж и братья.

Геннадий пригляделся. Сомнений быть не могло – перед ним стояли либо цыгане, либо чеченцы (он их не очень-то различал). Он взглянул на Серафиму и всё понял: этот маскарад под русскую красавицу был ими блестяще разыгран. «Кто-то, видимо, следил за мной ещё с Твери».

Теперь, в растрепанном виде Серафима уже не казалась ему красавицей. На миг ему даже показалось, что он видел её где-то раньше – не такую, какой она была на палубе, а такую, как сейчас, когда макияж сошёл, а волосы были растрёпаны. «К тому же она устала за ночь – видно, не ожидала такого натиска с моей стороны, не девочка уже».

- Послушайте, - обратился он к её мужу, - ваша жена не сказала мне, что она замужем, кольца на пальце тоже нет, а в мою каюту она пришла добровольно.

- Складно говоришь, соколик, - сказала Серафима, - но ты же не станешь отрицать, что воспылал ко мне чувством? Это чувство – я не ожидала такого – заставило заговорить моё тело. Я потратила силы, а они мне ох как нужны.

- Да, не скрою, я испытал сильное чувство, как и каждый, будь он  на моём месте.

- А ты разве не знаешь, что за всё надо платить, а за чувства, дорогой, тем более? – И импозантный цыган (кавказец?) театральным жестом протянул шляпу.

Не глядя, Геннадий вытащил из кармана пачку денег и кинул её туда.

Все повернулись и поспешили к выходу.

- Грош цена такому чувству, за которое надо платить. А вы – проходимцы и воры.

Никакой реакции на эту реплику не последовало.

Позже Геннадию рассказали, что один матрос, стоявший на предутренней вахте, видел, как трое мужчин и женщина спустились по верёвочному трапу в лодку, которая, очевидно, подрулила незаметно к борту теплохода в тумане, а судно шло в это время самым малым ходом. Потом взревел мотор лодки, и она в момент снова скрылась.

«Вот так, - рассказывал позднее Геннадий своим друзьям в Риге, - моё и без того увлекательное и приятнейшее путешествие по великой русской реке стало ещё и романтическим и в некоторой степени опасным. Ведь если цыгане, или кем там была эта шайка, не так торопились обратно в свой катер и просто взглянули на ту пачку рублей, которую я наспех извлёк из кармана, всё для меня могло бы закончиться плачевно. Я и сам не знал, сколько я им сунул, и лишь когда пришёл в себя, вспомнил, что это была всего лишь сдача, полученная от официантки судового ресторана. Но всё же это была достойная плата за покупную любовь  незабываемой женщины, за остроту ощущений, что сделало мой круиз одним из самых захватывающих событий в жизни».

А спустя год после возвращения из России Геннадий женился на Эвии, которая вернулась в родной город с десятилетней дочкой. Со своим гражданским мужем она разошлась ещё раньше, а с Геннадием встретилась случайно, когда оформляла небольшой кредит в его банке. Судьба достойно вознаградила обоих за потерянное по собственной глупости и неопытности время.

Так в сорок лет оба стали семейными людьми.

- А о своём ребёнке подумать не хочешь? - спросила Геннадия его мать в ответ на его неумеренные восторги по поводу удочерённой девочки.

- Как Эвия. Слово за ней. Я же только «за».

26.1.13