Песня про зайцев

Подарок для королевы Датской марки Каролин Возняцки

Справив тризну по языческому обряду ваффен СС, как обычно, по - стахановски, с опережением графика на десять календарных суток четырехлетнего плана возрождения Космической Империи Зачухонских Коловоротов и приданных в усиление Дерипасок Затонских по безвременно и скоропостижно покинувшей нам и завидувавшей нас всеядной свинье, неприостановленной ни оглоблей, ни позором на весь мир, ни явной своей негодяйственностью, демонстрирующей всему жадному до нюансов миру суть начинки русского человека две ноги - два уха, я зачесал волосы назад и попер к своей королеве, подхалимством и гнусностью превосходя любого эксперта из извилистых и нечистых, как задница грузина Кушанашвили, коридоров Останкино, пресмыкаясь своеобразным скользким гадом приблизился к мускулистым ножкам и удушающими объятиями питона обвил их, наслаждаясь невнятными звуками ломаемых костей. Я схватил ее хвостом за голову и е... ул башкой о Берлинскую стену, расшибая в манду всех революций расписанные хиппарями кирпичи ; гадские волосатики, хиппари, сначала они играли джаз, а потом втюхивали мне, спустив поганые окуляры на кончик еврейского носа, как надо любить родину, сваливая каждые две недели то в Германию, то в Израиль, оставляя меня барахтаться среди айсбергов и ублюдков, отвеку населявших безграничные заснеженные пространства сраной страны, слепленной из крови, говна и слез, омытой клубами вонючего ладана, исторгнутого неугасаемым Помпеем, ибо Везувиев тута отродясь не наблюдалось, разве какой горный пик Коммунизмы нарисовывался время от времени, ввергая Чилингарова в оппортунизм и рощение бороды по рецептам Отца Опасного, шершавого Марата Гельминта, того кошмарного солитера, что сожрал - таки изнутри Хенесси не коньяк.

- На, сука !

Остатки останков я швырнул в небритую рожу баскетболлера, стырившего наименование у веселого мокродела, и огляделся, выискивая новую жертву. Может, Бэйли ухойдакать, дуру херастую, не желающую показать мне писю ? Или еще какую, столь же на хрен ненужную единицу с ноликом и шариком прикончить, включить тиви и полюбить Катю Стриженову навсегда ? У ей ведь сиськи. Их можно пилить лобзиком.

- Я лобзик кровавой излучины Дона, - бормотал я, выползая на Курфюрстпотсдамменштрассе, - рассветным туманцем укрыты опята, я дамбасский свинорыл Джихадиджона, наливайте и пейте, ребята. Мы ребята ежики, у нас в карманах ведьмины сны, мы яростью атак наполним бложики во имя моей умершей жены.

- От говна померла она, - торопливо рассказывала сваха Бальзаминову, восседая горделиво и независимо на Замоскворечье, - пришла к жидку и обожралась. Кряхтит, сипит, кал уж из носа лезет, а все жрет, давится. Так и издохла.

Она сплюнула и, перекрестившись, выпила залпом угодливо поднесенную рюмку одеколона, охнула, задерживая воздух в прокуренных бронхах, откашлялась и вдарила рюмкой о кирпичную стену Берлинской стены, окружавшую Китай - город со времен фельдмаршала Жукова :

- На сторофья !

- Ай люли, караул, батюшки мои, разбой, - присоединил присовокупляя хриплый с перепою голос Потанин, первогильдейный купец, свисая вниз головой с Клары Петаччи, - кончилась правда на земле - бабушке. Таперича предприятиев гудки гудеть будут не так уж.

- Глохни, - посоветовал ему Бальзаминов, вприщур рассматривая кружащих в сизом от вони небе стаи голубей. - Мы, бля, на х... ю мотали все несправедливости, лишь бы ...

Он задумался и неожиданно захохотал.

- Да ну на х... й, - вытирая слезы смеялся Бальзаминов, - сравнивать эту гниду с фюрером - оскорблять Третий Рейх.

- Истинно, - взвыла сваха, - истинно и благоразумно. Быть ему отныне просто всеми любимым президентом России.

Я полз под Бранденбургскими воротами и знал по запаху, что Отто Скорцени не умер.