МГЛА. Роман. Глава 12. Читать онлайн бесплатно короткие любовные романы

12

Разлогов проснулся от того, что в ванной шумела вода. Ромашка уже встала. Он открыл глаза. Спальня была наполнена интимным полумраком, шторы опущены. Вошла Ромашка и включила телевизор. Было приятно смотреть на ее утреннюю красоту, укутанную в махровый халат. Она села на край кровати и стала собирать волосы к затылку, двигая круглыми локтями, сделала хвост и заколола. Края халата распахнулись, оголив свежее блестящее тело.

Ему захотелось. Ромашка нагнулась, разглядывая свои ноги. Разлогов схватил ее и повалил на себя.

- Пусти!

- Я хочу тебя...

Ромашка поправила халат и посмотрела на него. Разлогов взял ее руку, которая показалась безвольной.

- Я боюсь, – сказала она.

- Чего?

- Что ты изменился ко мне.

- С чего ты взяла?

- Из-за нее.

- В смысле?

- Мы же…

- Стой, – он откинул с себя одеяло, сел и, положив локти на колени, сцепил пальцы. - Она что-то для тебя значит?

- Ничего. Абсолютно. Это было просто…

Он закрыл ей ладонью рот.

- Просто эксперимент. Она игрушка. Как вибратор.

- Да, - она легла ему на плечо, обняла.

- Есть только ты и я. А остальное, это как приспособление. Без чувств. Понимаешь? Если у нас есть какая-нибудь фантазия, почему бы это не попробовать? Я хочу, чтобы ты была счастлива.

- Да, - прошептала она, прижимаясь к нему.

Ни одна из женщин, которые были у Разлогова, не дала ему подобных эмоций. С Ромашкой он будто проваливался во времени. Начинали с нежности, с прикосновений и поцелуев. Разлогов и Ромашка не думали, что они два совершенных творения, а просто знали, что красивы и верили в красоту того, чем занимались. Ее прекрасные глаза затуманивались, а его – распространяли свой холодный свет по ее лицу. Их поцелуй был таким, словно они пили друг из друга, припав устами к устам, утоляли жажду, лобзая горлышко сосуда. Ее лицо розовело, она снимала трусы и раздвигала бедра, словно крылья разводного моста. Прежде чем взять ее, Разлогов несколько секунд наслаждался видом ее совершенного тела.

Она ложилась на постель как рельефный мазок на загрунтованный холст. Он блуждал по ней руками, мучил прикосновениями, перебирая ее чуткие струны. Матово-розовые соски собирались в бутон, кровь бурлила и неслась к стремнине. Разлогов так ее распалял, что она не контролировала себя, двигала бедрами, подчиняясь инстинкту, который руководил телом, ставил в позу, наиболее удобную, чтобы принять самца. Она раскрывалась, сочась тяжелой влагой, и они соединялись и дергались в конвульсиях, превратившись в два простейших спаривающихся организма.

Он вторгался в нее, наполняя и растягивая, яростными толчками отвоевывая еще больше места, ставил на грань боли и наслаждения. Она обхватывала его своими прекрасными конечностями, вонзаясь ногтями в напряженную спину. Он погружал ее в наслаждение, едва позволив вынырнуть, утягивал снова на дно, и она тонула, задыхалась и захлебывалась, чувствуя, как по ней прокатывается волна за волной.

Потом они остывали, скользкие, еще летающие где-то высоко-высоко и постепенно приземляющиеся, он быстрее, она медленнее. Когда их дыхание выравнивалось, он шептал ей в ушко, щекоча губами. Ромашка блаженно улыбалась и потягивалась, выползая из-под него.

Они лежали в дымке тающих ощущений, потом Разлогов дотрагивался до нее, и все начиналось снова. Они истязали друг друга, не думая о завтрашнем дне и вообще ни о чем, пока не обретали ощущение пустоты. Потратив последние силы, лежали в измятой постели, уставив глаза в наполненный вселенским покоем потолок.

Разлогов не испытывал угрызений совести. Ведь не он погнал ее пастись на луг с блудливой травой. Сама пошла. Он просто не остановил. Но и в стороне не остался, пошел с ней. Больше не хотелось ее выгуливать, хотелось смотреть, как она отдается разврату, красивая, здоровая, молодая удовлетворяет себя при помощи какого-нибудь дикого извращения, которое не совместимо с красотой, а идет наперекор ей, как смерть – жизни. Ведь порок – это и есть умерщвление себя, только с удовольствием, как вскрытие вен в горячей ванне.

Стоило Ромашке округлить губы и ему тут же хотелось засунуть ей в рот по самую глотку, как во влагалище; чтобы она сосала, двигая головой и зажмуриваясь от удовольствия. А потом кончить, пуляя ей в горло жирными каплями, и видеть, как они стекают на язык с белых зубов. При этом он хватал ее за голову и финишировал куцыми кроличьими движениями, добирая последние самые вкусные мгновения.

Почему это медленное самоубивание так возбуждает? Почему вместо любви к Красоте, выкроенной по идеальным лекалам, нуждающейся в последней эмоциональной точке, хочется похоти – долгого изнурения, которое лишь манит удовольствием, а на самом деле только истощает, истощает, истощает, бросая как кость короткие передышки… Свежего мяса нам мало, нужна приправа.

Он сравнивал ее с Ольгой. Они стоили друг друга, но между ними была огромная разница. Одну он окрасил в белое, другую в красное. Он взял уже свое от Ромашки и должен был оставить ее. Оставить… Выбросить, как пустую бутылку, из которой пил не один он, но никто не напился, а только узнал жажду. Но выбросить было жалко. Хотелось спрятать ее и хранить, красивую недопитую бутыль, и держать под рукой, чтобы доставать и любоваться, вертеть в руках, нюхать и по глотку отпивать.

Ромашка открыла глаза и села. Утро казалось волшебным. Чистый как хрусталь свет лился в окно. С улицы доносились звуки проснувшегося города. Она сбросила одеяло, опустила ноги на пол и потянулась. Разлогов пошевелился, почмокал во сне губами. Она оглядела длинное мускулистое тело, круглые, покрытые пушком ягодицы, и накрыла, как укрывала ее мать, с головой, оставив одно лицо, и засмеялась, таким смешным он показался.

Ее съемная квартира со старой безвкусной обстановкой и вконец разбитым диваном, была для нее как эдем. Весь мир, который смотрел на нее в окно, казался рожденным только что, вместе с весенним утром, появившимся на свет для нее с Разлоговым. Она посмотрела на скомканное кулем одеяло и поняла, как это хорошо – любить, как хорошо быть женщиной, самой счастливой женщиной на свете.

Она чистила зубы и смотрела в зеркало. Даже такая, еще неумытая, непричесанная, немного опухшая со сна, она была безумно хороша. Круглые груди с пухлыми сосками были свежими как у девушки-подростка, талия и плоский живот безупречны. Ей пришла мысль, что неплохо бы им с Романом пофоткаться. Нет, лучше видео. Тогда надо пригласить профессионала. А почему нет? Если есть что показать? Снимают же видео подружки. А ей, как говорится, сам Бог велел.

Она оделась, расчесала и заплела в косу волосы. Коса была не длинной, но толстой. Потом отправилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Но первым делом надо было выпить кофе. Она включила чайник, надела резиновые перчатки и принялась мыть оставленную с вечера посуду. Когда чайник закипел, она сделала кофе и выпила его, глядя в окно и шлепая тапком в такт с доносившейся с улицы музыкой.

Она стояла у стола и резала помидоры для салата, когда вдруг почувствовала, что грудь оказалась в мягких тисках. Она испугалась, но только на миг. Это были привычные тиски его рук. Разлогов обнял ее собой как ладонью, прижался к щеке небритой щекой. Ромашка выронила нож и съежилась от удовольствия. Он целовал лицо, ухо, шею, а она ощущала, как тяжелеет низ и слабеют колени. Он взял ее между ног и сжал, как будто хотел нащупать пульс. Кровь хлынула в низ живота.

Ромашка оперлась на стол и выставила зад с влажным пятном на трусах. Он стянул их, и, едва коснулись друг друга оголенные провода, как она провалилась в волшебную коловерть, и полетела по разрастающимся кругам, сотканным из самых душистых цветов, в брызгах звенящей родниковой воды, умчалась в бездну.

Разлогов гасил ее пылающий факел, когда Ромашка обессилела, угли еще алели. Он смел со стола порезанные овощи, и положил ее на спину, задрал ноги – две прекрасные мачты, - опустился перед ней и стал целовать. Ромашка думала, что ее нет, что она – это тело, созданное для наслаждения. Тело живет своей жизнью, само руководит собой, сводит и разводит ноги, сжимается и разжимается, естественно и бесстыже…

Он глядел ей между ног как в лицо. Перед взором была совершенная по форме телесность, объемная, наполненная нервами, приготовившимися ощущать. И врата этой телесности: пухлые розовые губы влагалища и смуглое пятнышко под ним. Он потрогал вокруг, поперебирал, массируя пальцами. Приблизился и подул. Нежно и тепло, как будто пустил пар из чайника. Она издала возглас, приподнялась и увидела поверх своих дрожащих грудей его сосредоточенное лицо. Ноги не слушались, она держала их под коленями.

- Приятно?

- Безумно…

Ей хотелось остывать, хотелось успокаивающих прикосновений, а они были такими же, какими он измучил ее. Она приходила в себя, но не вся, там все продолжалось. Может, страшно подумать, начиналось? «Как приятно, приятно, приятно, приятно…» - звучало в мозгу.

Он запустил в нее пальцы, вынул и дотронулся ниже, смазал, мягко надавил подушечками пальцев. Погладил. Надавил посильней. Она ждала. Он ввел палец. Вынул. Снова ввел. Поводил им.

- Еще?

- Да, – пробормотала она одними губами, потому что голоса не было.

Он поднялся и поменял палец. Медленно и чуть-чуть. И одновременно ласкал выше. Она будто вся схлопнулась до этих мест, вывернутого и сжавшегося, генерирующих наслаждение. Чувствовала только там. Ее трясло, она не могла себя контролировать.

Ромашка и раньше иногда глядела Дом-2, а теперь стала смотреть постоянно, особенно когда оставалась одна. Ей ужасно хотелось, чтоб на Доме все были счастливы, чтобы парни и девушки, пришедшие на Дом, нашли там свою любовь. И переживала, если у кого-то не получалось или кто-то ссорился. Теперь, когда у нее был Роман, она поняла, что сделать друг друга счастливыми совсем нетрудно. Надо просто любить.

- Ты не сосала никогда? – спросила Гозиас Кальметову. - Зачем ты живешь?

Кальметова растерялась, стала оправдываться, но даже не пыталась возражать. Кристина Дерябина хохотала.

Ромашка вдруг все поняла. Слова Гозиас резали слух, но только потому, что прозвучали в эфире. Также выглядел бы и секс в эфире. Но в жизни – это самое прекрасное, что связывает людей. Это любовь. Гозиас сказала предельно откровенно, грубо. Но в ее словах было признание. Да! Да! Тысячу раз да! Люди живут для того, чтобы любить, ведь только любовью можно сделать человека счастливым. Она поцеловала бы сейчас Гозиас за то, что она так просто открыла ей вселенскую истину. Она расцеловала бы всех девчонок на Доме, потому что ей ужасно хотелось, чтобы все были счастливы как она.

Разлогов лежал, по-богатырски раскинувшись на постели и смотрел, как Ромашка расчесывает волосы. Она сидела на краю кровати и водила рукой по золотисто-пшеничному потоку волос, выставив круглый локоть. Большая и совершенная, будто выбитая из мрамора рукой Микеланджело. Она почувствовала его взгляд и обернулась, не прерывая работы.

- Знаешь, с тобой я чувствую себя счастливой и свободной, - тихо сказала она.

- Я рад.

- Я переживала из-за той поездки в клуб. Но теперь вижу, что напрасно, - она улыбнулась. - Яну было бы неправильно считать моей фантазией, это экспромт. Все получилось неожиданно, поначалу я даже избегала ее, если помнишь. Сама я никогда о таком не мечтала.

- Но потом тебе понравилось.

Она улыбнулась и покраснела.

- Я просто приобрела опыт. Ты был прав, это, действительно, как попробовать новую позу.

- Ну и как новая поза?

Она медленно кивнула.

- Здорово?

Она ответила глазами и покраснела еще гуще.

- Но я не собираюсь иметь такие встречи на постоянной основе. Она доставила мне удовольствие, но больше я не хочу ее видеть. Допускаю что-то подобное в будущем, но только эпизодически. И если ты будешь не против.

Она говорила так, словно речь шла о том, как провести выходные. Он улыбался.

- Мне не нужна женщина, мне нужен мужчина. Такой, как ты. Я поняла это с тобой.

Ее лицо изменилось. Неожиданно Ромашка пробудила в себе желание. Она встала на четвереньки и, глядя ему в глаза, подобралась ближе, легла, положив голову ему на живот, и потрогала его двумя пальчиками, помяла, погоняла кожу, побуждая к активности, словно потрясла спящего за плечо, и тот разлепил один глаз и приподнялся. Она накрыла его ладонью.

- Ты разбудил мою женственность, - она загадочно посмотрела ему в глаза. – Мне с тобой очень хорошо. Волшебно. Знаешь, у меня есть одна маленькая фантазия.

Он поднял бровь.

- Иногда мне хочется, чтобы ты раздвоился…

- Извини, но я не в силах воплотить в жизнь эту фантазию, - улыбнулся Разлогов.

- Я хочу попробовать с двумя мужчинами, – произнесла она в лоб, словно выхватила пистолет; сказала это тем же тоном, что и все предыдущее, и этим обезоружила его.

Она почувствовала ладонью, которая лежала на нем: яд подействовал. Это было ответом с его стороны. Он улыбнулся в первый раз для нее капельку смущенно. Она покраснела.

- Тебя это возбудило.

- Да, - прошептал он.

- Это так классно, - сказала она изменившимся голосом.

Ромашка так возбудилась, что тронь ее, и она бы взорвалась. Убрав из-под щеки ладонь, она повернулась лицом вниз и открыла рот.

Разлогов был не в состоянии заниматься делами, не хотел и не мог думать о фирме, вообще ни о чем, кроме женщин. На работе жаловался, что болит голова. Но сотрудники видели, в каком месте засела его болезнь. Это раздражало, было стыдно. Но только перед ними, не перед собой. Похоть поставила ногу ему на грудь, он поднял белый флаг.