Луна над Сохо

[Из сборника "Pleasures: Women write erotica", ed. Lonnie Barbach. – London: Futura Publications, 1985]

"The moon over Soho"

(с) 1984 by Lonnie Barbach

(с) Перевод на русский язык - Юрий Циммерман, 2018

Луна над Сохо

(Без указания имени автора)

Вот, например, сегодня вечером: мы сидим вдвоём бездельничаем, потом выбираемся из жаркой квартиры на пожарную лестницу, и Фредерика заводит свой вечный трёп на тему мужиков. Она – большая девочка, вальяжная такая, из Новой Зеландии. Ей поверить, так всё просто замечательно у них там внизу, в Данидине. Теряешь невинность в двенадцать, а потом сексуешься напропалую с молодыми иностранцами, любителями приключений – пока не выскочишь замуж в кружевном белом платье за какого-нибудь богатого респектабельного овцевода, разумеется.

Данидин – это где, в "вельде"? Нет, кажется, но я задумываюсь на эту тему посреди душной жары Манхэттена, которая компостирует меня всякий раз, когда я пытаюсь думать или двигаться. В любом случае, пока что сижу себе в воображаемой саванне: воздух колышется от нарастающей жары, солнце захватывает власть надо всем и вся, зебры изнемогают от пекла в символической тени акаций, саранча поблёскивает как маленькие моторчики... Так до меня и доходит, насколько же я пьяна.

Ах, коньяк, этот кокаин среди спиртного! Вкус состарившихся дубовых бочек, в которых покоилась Бог знает сколько лет под землёй в береговой провинции янтарная жидкость. Я взяла нам лучший сорт, потому, что а почему бы и нет? – а ещё потому, что она скажет "О, Жанин, какой очаровательный вкус!" После полутора литров никого не удивляет, что мы пьяны в зюзю, приклеенные собственным потом к ржавчине на перилах. Всю эту неделю на Восточном побережье стоит рекордная жара – 102 градуса [1] до двух часов ночи, - и город утопает в миллионе запахов, которые висят в густом как майонез воздухе и натирают тебе лицо.

Фредерика способна перекричать любого – что она и делает, неважно, кричат ли ей в ответ или нет. Вот она, на пожарной лестнице, едва прикрытая тоненькой футболкой и шортиками, выгибает и вытягивает свои длинные стройные ноги, словно гепард под раскалённым солнцем, и брызжет слюнями на предмет Америки. "Эта страна абсолютно сошла с ума", - она произносит это с таким акцентом. что не услышишь – не поверишь. (Хотя, если честно, может ли хоть кто-нибудь за квартал в любую сторону её НЕ услышать?). "А мужчины! Они даже недостойны этого имени, упаси Господь – "

Как заставишь Фредерику заткнуться, когда она в дупелину пьяна? Да, я упрямая сейчас – но не настолько, чтобы её унять. Под нами, тем временем, собирается компашка молодых пуэрториканцев, явно привлечённых словом "мужчины", если только не белым сиянием нашего исподнего на уровне пятого этажа. Они пялятся на нас вверх и смеются на своём испанглийском, а один запускает руку себе в штаны и начинает дрочить. Я сижу на корточках. Когда я смотрю между своих ног на этих юнцов, которые пытаются вытянуть вниз конец пожарной лестницы на первом этаже, что-то беззвучно содрогается и делает "Пинь!" внутри моей "звезды". Промежность вдруг становится мокрой. Зажимаю себя ладошкой. Хотела бы я, чтобы кто-нибудь из этих парней выстрелил своим "петушком" на пять этажей вверх и попал прямо мне туда... Натираю себя немножко, и из горла вырывается низкий стон. А вокруг головы кружатся маленькие звёздочки.

Фредерика вспрыгивает на внешний поручень и сгибается клубочком, большая золотистая кошка. Я всегда хотела так сделать, мурлыкает она, вытягиваясь из шортиков настолько, что становится видна её большая чёрная мохнатка. Кажется, Фредерика пытается пописать на наших зрителей. Я открываю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как молодёжь рассыпается в стороны подобно делящемуся атому. Но наружу из Фредерики – ещё ни капли. "Чёрт, ядрёна мать, они меня заклинили!" Теперь юнцы, понятно дело обоссанные, загромыхали по лестнице. Всё, им хватило. Шесть обозлённых латиносов рвутся наверх, трахать наглых "Грингас".

Чуть раньше этим вечером нам пришлось по аналогичным обстоятельствам срочно покинуть бассейн на Кармин Стрит. Фредерика продемонстрировала свои сиськи какому-то паршивому телохранителю. "Он меня провоцировал!", возмущалась она, когда я попыталась с ней объясниться. "Слушай, эти парни совсем уж не такие невозмутимые, когда дело касается сисек и жопы. Можешь огрести кучу неприятностей". Не-а, без толку.)

А ночь обещала стать одной из "тех самых".

Нетвёрдо держась на ногах, я осознаю, что если Фредерика, похоже, размечталась о том, что хорошо бы найти себе настоящего мужчину вместо этих вот, лично мне хотелось бы прежде всего отвязаться от неё, глотнуть ещё разок-другой коньячку, намазаться нетривиальной косметикой, натянуть на себя что-нибудь хипповое и прошвырнуться на предмет мужиков, которые чуть больше именно в моём вкусе.

Я затащила Фредерику внутрь, вопреки всем её протестам, что она и сама, дескать, прекрасно может за себя постоять, спасибо. (Впрочем, это не я спасла её шкуру: на четвёртом этаже пожарная лестница обрывалась, и наши обожатели так и так не могли до нас добраться. Они удовольствовались тем, что выкрикивали колоритные оскорбления и трясли лестницу так, что едва её не обрушили. Фредерика показала им жопу, а потом мы вскарабкались через окно обратно внутрь. Пошли они на хер, если шуток не понимают). Что касается меня, я продолжила накачиваться коньяком, готовая к новым эскападам.

Наступившая полночь взбодрила, и вот мы уже направляемся вниз по Восьмой Стрит, в гриль-бар на площади Сент-Марк, тёмное и прикольное заведение. Улицы Ист-Вилидж запружены людьми, и мы попадаем под перекрёстный огонь запахов, жаждущих секса и скользящих сквозь воздух, словно горячий нож сквозь масло. Я чувствую себя как дома в этом чувственном мареве, зная, что уже скоро какой-нибудь мужик засадит в меня свой набухший, сладостно пахнущий хер.

Мы уже почти дошли до Первой Авеню, и понятия не имею, как мы сюда добрались. Кажется, я отключалась - под коньяком это обычное дело. Но со здоровьем всё тип-топ, тем не менее: просто мы на ногах с шести вечера, с той самой поры, как послали на фиг бассейн на Кармин-Стрит; слишком жарко, чтобы мотаться туда-сюда в дневное время. Фредерика, как вы догадываетесь, ходит быстрым размашистым шагом, типа лыжница на подъёме. А я – обычным, вроде бы, если учитывать все обстоятельства.

Нас окликают парни всех цветов и размеров:

- Хей, красавица!

- Подь сюды на минутку!

- О-ля-ля!

- Проглочу тебя и без шкурки, бэби! – да-да, один сказал именно так.

- Эй, а давай-ка трахнемся!

Они что, нутром чуют, что мы готовы? И снять самого аппетитного и сочного – дело техники, не более. От одной только мысли об этих соках кровь отливает из моей головы и устремляется в совсем другое место. Голова кружится, я пошатываюсь – и натыкаюсь на парня, который тащится за мной уже три или четыре квартала.

- Сорри, - бормочу я. Он только ухмыляется и медленно проводит ладонью по моей груди, а другой рукой обхватывает за пояс. Он – настоящий красавчик: лет девятнадцати, мускулистый и с оливковой кожей, большое тату на бицепсе (которое он демонстрирует мне, не прекращая ухмыляться), сияющие карие глаза и курчавые волосы. Едва не падаю в обморок. Рот непроизвольно раскрывается. Вот оно!

Снаружи, площадь Сент-Марк запружена бесцельно слоняющейся толпой. Течение событий предпринимает квантовый скачок. Фредерика бесследно исчезает в водовороте хищников и жертв, а мой парень, слава те' Господи, подзывает такси. Я хочу этого. Сейчас. "Поехали ко мне, - выдыхаю я. – Двухсотый блок на Спринг-стрит."

- Супер, - произносит парень, и мы вместе валимся в такси.

- Спринг двести, - говорит он водителю и тут же начинает бешено меня целовать. Вверх по одной половине лица и вниз по другой, обволакивая своим горячим ртом губы, мочки ушей, веки, а наши руки тем временем нащупывают друг у друга соски, бёдра, животы и ягодицы, как отчаявшиеся слепые создания. К тому времени, как мы одолеваем эти несколько кварталов до комнат Фредерики, мои ноги уже раздвинуты шире всего заднего сиденья, а чёрная бархатная юбка задрана доверху, чтобы вместить огромную выпуклость, выросшую у него в штанах. Такси накреняется, чтобы остановиться, и водитель с нескрываемым возмущением цедит: "Выметайтесь отсюда". Мы отскрёбываем себя от заднего сиденья, и мой парень суёт этому дебилу десять баксов.

В лифте парниша – думаю, его зовут Рик. Или Рон? – засовывает мне в рот бутылку тёплого миллеровского пива. Пью и чувствую его слюну. Хэй, а этот парень знает толк в женской одежде! Одним отточеным движением он снова задирает на мне юбку и ловко отщёлкивает все четыре резинки. Он способен понять, что хотя мой чёрный кашемировый свитер и выглядит как кардиган с перламутровыми пуговицами, но снимать его надо через голову. Уперевшись в угол кабинки лифта, я вскидываю руки вверх, а он начинает умело меня раздевать – и миллеровское пиво разбивается вдребезги спреем стекла и пены. Бюстгальтер чуть посложнее, но парень расстёгивает и его тоже, зарывая своё лицо в мои стиснутые груди, пока я тяну руку за спину, чтобы стащить с себя вниз трусики.

Они не успевают ещё упасть на пол, как его хер уже прощупывает влажные губы моей "звезды". От одного только взгляда на этот агрегат - длинный, сияющий, гладкий словно розовый шёлк с багровыми узорами вен – я громко охаю, настолько он прекрасен. Не могу дождаться того, как почувствую его внутри себя: в конце концов, меня не трахали уже целые сутки! А пока что мой французский узел уже рассыпался по лицу каскадом пота.

Как долго ещё будет тянуться этот лифт до этажа Фредерики? Пока что твёрдая поблёскивающая головка члена этого парня долбится мне в распахнутые губы, быстренько тыркаясь туда-обратно, но сделать нырок вглубь не торопится. Хочу до смерти. Его зубы и язык терзают один мой сосок, пока рука разминает другой. Хер торчит из джинсов как чуть изогнутая стрела, нацеленная так высоко вверх, что ему приходится основательно согнуться в коленях, чтобы дать мне оценить "это" на вкус – а потом снова вытаскивает. Изысканнейшая пытка. Мой стон грозит перейти в крик в любую минуту.

Дверь лифта распахивается, и внутрь зашагивает средних лет пара из Никарагуа, которые живут рядом с Фредерикой.

Назад они отпрянули почти с той же скоростью. И, к их чести, даже не захихикали. Но их появления оказалось достаточно, чтобы мой мальчик перешёл к активным действиям. Притягивая мои бёдра к своему животу, он насаживает меня на свои окорока. Внутрь, как болт, вонзается член. Экстаз. Но я не могу пошевелиться, я даже не в состоянии сколько-нибудь изогнуться, я зажата в тесных объятьях, пока он проскальзывает мимо никарагуанцев и дальше по коридору. (Прощайте навсегда мои свитер и трусики. Хотя какого хрена я надевала свитер, кстати? Слишком жарко же, к ядрене фене, для свитера.)

- Сюда, - бормочу я вполголоса у двери 515, уткнутая носом в его скальп и висок. – Ключ на перемычке. (Хотите верьте, хотите - нет, но некоторые мужики вынуждены переспрашивать, что такое перемычка. Этот, к счастью, нет.) Он вытягивает свою крепкую татуированную руку, цапает ключ, и вот мы уже внутри.

Комната в полутьме, освещенная лишь великолепием нью-йоркской ночи. Звёзды, неон, флюоресценция оффисов, пары натрия и ртути, полная луна, прожектора торжественных премьер, залитые светом скверики перед небоскрёбами, миллионы голубых экранов телевизоров – их излучение клубится и смешивается с ритмом далёкого Латин-Радио, невысокая летающая тарелка кондиционера на здании, запах лавандового масла, которое Фредерика добавляет себе в ванну, транспортный шум.... Рядом с открытым окном - мой матрас, на нём мятая простыня и подушка. Парень неторопливо опускается на колени и опрокидывает меня спиной на это ложе, ни на секунду не отрывая глаз от моей "звезды". "А теперь мы будем трахаться, - выстанывает он, словно из глубокого сна. - Будем заниматься любовью." Джинсов и футболки на нём уже нет, мои чулки всё ещё цепляются за каблуки. Куда подевалась юбка? Да какая разница?

Он торопливо вытирает пот и мою влагу со своего члена. Кладя ладони изнутри мне на бёдра, раздвигает мои ноги так широко, как только можно. Я не в состоянии отвести глаза от его шикарного пениса. Но потом всё-таки приходится, потому что он начинает долбиться, сильно и быстро, круглые яйца шлёпаются по моей плоти, руки конвульсивно сжимают мне груди. А те подняты вверх до самого некуда и содрогаются в огне и трепете секса, который хлещет струёй от шейки матки до самого нёба. Я задыхаюсь и судорожно хватаю ртом воздух, подаваясь навстречу и жарко целуя его пенис своей вагиной. Как только мои вопли достигают максимума, парень выскальзывает из меня, утирает пот, заливающий его лоснящуюся грудь до самого живота, а потом засаживает мне снова, и снова, и снова.

Теперь мне понятно, почему хер у парня настолько изогнут: когда он хочет тебе вставить, то не прицеливается, а просто долбит раз за разом, пока наконец не попадёт внутрь, и тогда уж по самую рукоятку. Впрочем, когда он переворачивает меня и пытается засадить в зад, то мои постанывания переходят в острый крик боли. Я не такая уж тугая там, но у природы есть свои пределы. Ухватив меня за бёдра и приподняв задницу повыше, он меняет угол и втыкает мне вместо этого в "звезду", прямо до матки. "Ну а мы с тобой словно звери", - сладостно напевает он диким укуренным голосом. Оказывается, я способна накатываться на него так сильно и быстро, как мне только хочется; а этот парень явно не собирается останавливаться до тех пор, пока я не смогу уже больше кончать.

На нас падает жёлтый свет из коридора: это в квартиру на нетвёрдых ногах пытаются войти Фредерика с каким-то высоким чернокожим мужиком. "Блин, дай же мне передохнуть", - протестует мой мальчик. "Не останавливайся! – мой голос основательно заглушен потной простынёй. – Это друзья. Мои." Краем глаза вижу мужика, который цинично на нас глазеет. Он уже разделся по пояс, светлый пиджак перекинут через руку. Выглядит, как вылепленный из горького шоколада бог.

Мой парень тоже наблюдает всё то время, пока глубоко бурит между раздвинутых булок моей задницы,   то стаккато, то глиссандо, поглаживая мои груди, а иногда заползая руками вниз, чтобы погладить мне обе пары губ. Фредерика и её любовник раздеваются, без единого слова. Наши спазмы непроизвольно переходят на новый уровень: я и представить себе не могла, что можно завестись сильнее, чем мы сейчас, но вид Фредерики, которая опускается на колени, чтобы отсосать парню вздёрнутый стояк... Её золотистые ляжки трясутся от возбуждения.

На этот раз я кончаю уже истерично и безостановочно, сплошным потоком, боль проникновения содрогает меня насквозь. Вцепляюсь зубами в подушку и сжимаю изо всех сил рукой край матраса. Чернокожий тем временем неторопливо открывает холодильник, презрительно разглядывает содержимое, а потом достает оттуда что-то, мне не видно. Вытащив свой хер из ненасытной глотки Фредерики, он намыливает его чем-то, что отыскал в холодильнике. "Киска", - шипит он. Фредерика, судя по всему, понимает эту шифрованую команду, потому что она величественно встаёт на ноги и слека поворачивается над краем ванны: её задница изогнута дугой, два округлых белых окорока. Девушка "демонстрирует себя", других слов не подберёшь. Но чернокожему мужику каким-то образом удаётся дистанцировать себя от этой презентации. Он только накрывает сияющую белизну своей чёрной ладонью и сантиметр за сантиметром продвигает свой длинный чёрный член ей в попку.

Фредерика сама ласкает себе розеточки тугих грудей, издавая утробные звуки. Рот широко раскрыт, полу-храп, полу-хрип – такое похоже на призывное рычание львицы во время течки. Она отдаётся на волю эти содроганий. И хрипит: "Ты – ублюдок – ты – ублюдок – ты ублюдок". А мой парень твёрд как кремень, его яйца – два крепких мохнатых персика, готовые лопнуть изнутри. И я в ослеплении блаженства осознаю, что хочу, чтобы они наконец лопнули.

Отметаю с глаз потные волосы и вижу: чернокожий намыливает теперь чем-то левую руку, а правая всё ещё покоится на мягкой белой заднице Фредерики. Мой парень сжимает меня ещё крепче и кусает сзади в шею. Чернокожий возвращает мне взгляд с холодным презрением. И, продолжая трамбовать своим чёрным хером туда-и-обратно Фредерикину попку, отправляет пару пальцев ей в вагину. Едва только мой парниша кидает на него взгляд, как из него вырывается "А-а-а-а-а!", и он кончает, так мокро и горячо, как могут только едва достигшие половой зрелости юнцы. Мы падаем в изнеможении. На постель вытекает море семени.

- Ты ублюдок, - ревёт Фредерика. Ну любит она это дело. Член в заднице, рука сверху на её маленькой "звёздушке". Но чёрнокожий резким движением выдёргивается из неё. Фредерика неторопливо разворачивается и устраивается поудобнее на краю ванной, инспектируя мужчину своими льдисто-голубыми глазами. А тот небрежно, но методично влезает в свою одежду и направляется к двери. Последнее слово на прощание – "Грёбаная белая сука!", - и его уже нет.

- Именно что, - хихикает Фредерика, массируя свою мокрую спину. Она заинтересованно стреляет глазками в нашем направлении, но чувствует, наверное. что в данный момент я не готова пригласить её к себе в постель. Экстравагантно потягиваясь, девушка неторопливо следует к лестнице и карабкается на свою временную кровать.

Мой мальчик пребывает в несколько экзальтированном состоянии, но мне неохота с этим разбираться. "А ты по-настоящему хорошо занимаешься любовью," – выдыхает он. Я бормочу что-то в ответ. Он благодарно целует меня. В последний раз ощущаю прикосновение его пушистой щеки к своей.

- Спокойной ночи, Рик, - шепчу я, уже проваливаясь в сон.

- Вообще-то я Рон, - отвечает он, сладко улыбаясь.

[1] По Фаренгейту, соответствует +39°C.

____________

Предисловие составителя к сборнику рассказов "Pleasures":