Каково это найти настоящего соулмейта? СЛЭШ NC-17!

Килв

Иногда кажется, что земля уплывает из-под ног, и былое равновесие уже не вернуть. Жизнь любит играться с нами: незаметно подкладывать самые неожиданные карты, закрывать самые нужные двери и прятать от наших пытливых взглядов самые важные детали. А сейчас ты просто уверен, что жизнь гаденько посмеивается, наблюдая за тем, с каким лицом ты садишься на лавку. Даже метка на запястье чешется от злости.

Большинство таких, как ты, выбирают друзей не по адекватности, конкретным способностям или отношении к какой-то субкультуре. Вы готовы терпеть вечные навороченные шуточки и странные заскоки, лишь бы сохранять интерес к миру, видеть прогресс и живость в человеке, так?

Конечно. Именно поэтому ты когда-нибудь простишь Ганкла за то, что он, сволочь такая, неделю упрашивал тебя поглядеть на «красивейшего вокалиста» группы, что выступает здесь каждые три дня, а за пару минут до встречи написал, что ему срочно нужно поговорить с женой и дочкой. Видите ли, провод телефонный освободился.

Вообще, твои упрёки в адрес парня ничтожны, ты ведь и сам понимаешь. Во-первых, Тинда — соулмейт твоего друга. А каково это: иметь соулмейта — ты пока не можешь понять. Во-вторых, с тех самых пор, как население разделили на две части и расселили в разных подземельях, существовали определённые ограничения на семью и элементарные встречи с представителями противоположного пола.

Перенаселение и неблагоприятность окружающей среды на поверхности уже до привычности долго ограничивают человечество и его развитие. Наверху много дыма и копоти, чем ниже, тем холоднее. Остаётся только жить где-то посередине, добывать ближние ресурсы да копаться в своих норах, постепенно накапливая знания о «том», внешнем, мире.

А что насчёт Ганкла… Будь у тебя эта самая «любимая семья», с которой ты можешь видеться от силы раз в два месяца и говорить по вечно занятому телефону чуть чаще, ты бы поступил так же.

С течением времени твоё стремление найти соулмейта, то ли к счастью, то ли к личной катастрофе, начало угасать. И не заметить этого было невозможно. Ведь ещё подростками все вы, мальчишки за потертыми школьными партами, мечтали найти того самого человека. Понимающего и понятного, необычайно нового и родного. А вот казавшаяся рутиной учёба и уже ставшая циклической повседневностью работа заставили забыть большую часть этих мечтаний. Осталась только их тень, что заставляет изредка совершать подобные глупости: выслеживать в широких коридорах людей, казавшихся какими-то особенными, болтать на темы родственных душ и отношений с парочкой друзей да соглашаться на такие вот музыкальные авантюры.

Билет куплен и ты в силу своей… жадной до всяких возможностей сущности просто обязан потерять пару часов на выступление. Да и вдруг найдёшь среди зрителей или, что хуже, музыкантов, своего первого соулмейта. Это настолько маловероятно фактически, но, если обманываться, так возможно, что становится не по себе. Столько лет ждать особых чувств, чтобы потом ради каждого шороха за дверью или мимолётной улыбки спешить познакомиться. Так что если бы ты не остался здесь, то пошёл бы за этим в бар. Твои действия часто отвратительно предсказуемы.

Оглядывая выходящих на сцену музыкантов пытаешься припомнить, кто и когда наступил тебе на ту часть души, что должна любить музыку. Около девяносто одного процента современных людей могут восхищаться «правильно подобранными звуками» довольно долго, ты же пока не проникался ни одной мелодией. А среди меломанов тяжело быть таким вот скептиком, влюблённым в числа…

Скучающе рассматриваешь медного цвета инструменты, звенящие, напичканные кучей трубок и наполовину декоративных металлических вставок. Громко, глупо и чуждо тебе. Черты вокалиста смазливы, барабанщик не примечателен, гитарист двигается как-то машинально.

Но… что это? Мягкий, простой и красивый звук. Тянущаяся песнь постоянного ветра на поверхности. Перед глазами будто снова тихие пустыри наружного мира, каждый раз поражающие своим мёртвым спокойствием, вселяющие дух свободы и одиночества. Всего на минуту (но на какую минуту!) ты почувствовал себя «дома». Опомнившись, суетливо надеваешь очки со слабеньким увеличением и находишь взглядом худощавого флейтиста с открытой меткой на щеке. Смело, а может и дерзко. Пальцы неторопливо перебирают ровные отверстия в извилистой тонкой трубе, бледные, как и у всех подземных жителей, губы едва касаются наверняка прохладной поверхности металла, а светлые ресницы чуть подведённых закрытых глаз подрагивают. Это видно даже со второго ряда.

Зуд на запястье, что был почти незаметным ранее и причиной которого ты считал минутное раздражение, усиливается и становится невыносимым. Неожиданно. Дыхание чуть спирает, и ты быстро поднимаешься. Идёшь к выходу, чувствуя холод по спине и жар в животе. Поймав несколько возмущённых поднятым шумом взглядов (уж не принято святую-то музыку прерывать резким уходом), выскакиваешь из зала и поворачиваешь в сторону туалетов.

Дверь тяжело хлопает, массивные ботинки стучат по тусклому кафелю, и ты в полном недоумении снимаешь повязку и подставляешь ноющее запястье под холодную воду. С самыми неожиданными чувствами видишь, как вечно ненавистный тобой крестик деформируется. Что ты там думал о соулмейтах?

— Бля.

Вот тебе и пустырь. Из зеркала на тебя смотрят бешеные чёрные глаза. Сначала хочешь испугаться, потом вспоминаешь, что это всего лишь твоё отражение. «Типичная такая ошибка». Придирчивый, но чуть загнанный от боли взгляд в ответ. Чёрные всклокоченные волосы под ремешками кожаного головного убора учёного, покрасневшее лицо и пар изо рта. Как можно беспристрастнее обдумываешь причину резкого возбуждения. Но чем больше смотришь на запястье, тем меньше сомневаешься. Да-да, это все же то, о чем ты думаешь!

Самое время передавать весь этот многоцветный ужас неподвижному отражению через зрительный контакт, чтобы оно тут же возвращало его тебе. Всегда любил зацикливаться.

— Что ж это…

А пока ты любуешься своим ошеломлённым видом, на чёртовом запястье медленно возникает… нолик.

Фаталисты кричали издавна: «У каждого есть своё призвание! » Сейчас же либо фаталистов стало больше, либо не только они хотели так считать. «Каждый должен быть уверен в том, что его где-то ждут и что вся его жизнь давно предрешена, остаётся только прожить ее на полную катушку». Причина подобного мнения проста: любимая нами жизнь одарила почти каждого, достигшего более менее осознанного возраста, метками. По-иному их можно было назвать индивидуальными шрамами, показывать которые решались немногие. Твою метку, к примеру, видели человек десять-одиннадцать, включая Ганкла.

Люди развивали догадки и формулировали теории. И вышло немногое. На склад ума зачастую предназначалось своё место на теле, а вот закономерность форм оставалась загадкой. По статистике докторов, у многих учёных метки возникали на запястьях, щиколотках и даже фалангах пальцев, почти у всех общественных деятелей, политиков и ораторов метилась грудная клетка или спина, а вот у творческих личностей судьбоносные рисуночки могли возникать в абсолютно любом месте.

Всегда были исключения, иначе филологи и не совсем филологи не спорили бы с незапамятных времён о великом и могучем. Да и вообще тема меток была окутана ореолом загадочности, что делало ее очень заманчивой для разговоров. Многие считали, что роль в определении метки играли более неочевидная физиология и психические особенности. К примеру, у половины опрошенных, считавших себя страстными любовниками, метки сосредотачивалась вблизи эрогенных зон: шеи, внутренней части бедра, груди и губ. А у четверти истинных гомосексуалистов меткой было изображение какого-то животного.

И учитывая все это разнообразие, ты просто не мог смириться с простым трёхсантиметровым крестиком на правой руке. Он оскорблял тебя всем: от своей зауряднейшей сути до ровности палочек. Правда. И красовался он левее внутренней части запястья. Представьте, на самом неудобном боку. Ну что это такое-то? Даже разглядеть полностью без выворачивания конечностей не получится! Зачем же его разглядывать, тебе в голову пока ещё не приходило.

Пока задумчиво спускаешься на свой «тяжёлый» из-за недостатка кислорода этаж, ты встречаешь Ганкла, заоблачно улыбающегося своим мыслям. Он тут же всплывает из своего мирка на вашу общую поверхность и улыбается уже по-другому:

— Приветик, Килв, как тебе концерт? Понравился вокалист, м-м-м?

Рассеяно показываешь ему кисть с оттянутой тканью и наблюдаешь за сползающей улыбкой и забавно во всех иных случаях округляющимися глазами.

— И это не вокалист, — невольная ухмылка.

— А кто же?!

— Дружище, давай потом, а?

Мало кто любит перебивать эмоциональную речь, но тебе сейчас не до впечатлительных и любопытных. Парень кивает и замолкает до твоего ухода из лифта.

Следующую неделю ты был на всех концертах новой для тебя группы, и даже любимая воображаемая рать не могла тебя остановить. Благо, работа к началу концерта заканчивалась, и ты бежал изо всех ног, чтобы успеть до первых звуков. Во второй раз ты опоздал и просидел все время у входа, слыша лишь мотивы за дверью. Много ли людей задумываются в такие моменты о странности обычаев общества, в котором они живут и развиваются? Наверное, все. Если бы не эти самые обычаи, ты бы не только слышал музыкантов, но и видел их. Видел бы его. Как же глупо ты тогда себя чувствовал.

Тебя интересовала только одна партия. И слыша ровное дыхание, проходящее через кусочек металла и — о чудо, — оживающее там свободной птицей, ты ощущал странный прилив сил. Впервые хотелось подпевать, двигать телом в такт и прыгать как можно выше. Но петь ты не умел, а под музыку по тем же обычаям уже давно не танцевали, а ты боялся отчуждения, поэтому за все твоё тело отыгрывались сердце и диафрагма. Даже странность собственных действий не сбавляла восторга, что охватывал тебя.

Как-то раз ты разобрал во время перерыва смелое: «Чилви, а почему здесь нет твоего парня? » И вот же, такое правильное смущение отобразилось на рыжеватом лице, что ты расстроился. Да и в библиотеке позже ты нашёл газеты с изображениями группы, на которых у парня была немного другая метка. Поэтичный незатянутый узел стебля и закрытый бутон цветка на его конце. А на лице того Чилви, которого видел ты, цветок был распущен: парень любит кого-то и даже не скрывает этого.

Очень забавное совпадение, не правда ли? Живёт себе человек, работает по будням, отдыхает по выходным, гадает, когда его метка изменится. А потом находит своего соулмейта, который уже имеет своего соулмейта. Идя на очередной концерт ты прикидываешь возможность того, что у соулмейта твоего соулмейта есть совершенно другой соулмейт, а у тебя есть хоть какой-то шанс, но мысли путаются и потихоньку сворачивают в сторону нетерпения, что ты пытаешься если не остановить, то замедлить. Другой соулмейт?

Вообще, такой шанс был. Ма-а-аленький, но всё же. Бывало и такое, что чья-то так называемая «душа» обманывалась и пыталась достучаться до совершенно несовместимой с ней. И это приводило мучительной и труднопроходимой безответности. Примерно десять процентов случаев. Некоторые люди вообще не находили своего соулмейта или находили его дважды, однако вероятность такого стечения обстоятельств ещё меньше. Иногда это становилось отрадой тем, чьи соулмейты умерли, но чаще всего это приносило жуткие проблемы. Представьте, вы любите человека, счастливо с ним живёте, заботитесь друг о друге. А потом появляется тот самый третий соулмейт. И либо вы сами разрываетесь между двумя примерно равно сильными чувствами, либо наблюдаете за тем, как ваш (казалось бы, только ваш!) соулмейт дарит часть себя другому. Но вернёмся к действительности.

Ещё вчера ты обещал себе, что этот «визит» будет последним. Ибо бессмысленны все твои переживания, вздохи и ежедневные задерживания в ванной, а бывали и случаи, когда метка возвращалась в прошлое своё состояние, а чувства исчезали. Твоё поведение в последние дни давит на психику своей глупостью и беспомощностью. В конце концов ты тоже имеешь гордость и… некие потребности. Внезапно на сцену выходит вокалист с микрофоном и хмуро объясняет, что Чилви сегодня не будет.

— Почему? — расстроенно кричат из толпы.

— По личным причинам.

Ты встаёшь и торопливо уходишь, пока не закрыли двери. Тебе здесь больше нечего делать. Хочешь радоваться тому, что не увидел его, ведь это приносит тебе лишь грусть. А худший способ грустить — это видеть человека и понимать, что он никогда не будет твоим. Хотя, может, правильней назвать это лучшим способом?

Но ты волнуешься, и этого так просто не скрыть. Эти учащённое сердцебиение и смута в голове не уйдут просто так. Они тихонечко убьют тебя изнутри, если ты не убедишься в том, что все хорошо. Может он отсыпается после суточной вечеринки или просто кувыркается с кем-то… Хех, почему это с «кем-то»? Не проще ли назвать все своими словами? Соулмейт у него есть. Да, родственная душа, отлипни.

Тебе хотелось бы думать, что ты ошибся на пару кнопок, но рука нажала другой этаж по вполне четкому приказу мозга. Несколько поворотов, и ты звонишь в дверь друга.

— Это Килв, — громко произносишь на всякий случай.

Стучат засовы, шкрябают о сталь ключи, и дверь открывается. Перед тобой маниакально защищающий своё жилище полицейский Ганкл. Единственный, кто может тебе помочь.

Людей подобной профессии вообще было много. Много должностей, много сфер деятельности, но одна упрощенная классификация. Новички чаще ошивались на охранных постах каждого этажа, а далее по уровню опыта: охрана производственных помещений, сопровождение в экспедициях на поверхность и обеспечение безопасности в правительственных органах. Ганкл же относится к менее популярным информационным полицейским. Экий агрессивный книжный червь, защищающий доверенную информацию и места ее хранения, как собственную жизнь. Войдя после пригласительного жеста в обитель начинаешь разговор:

— Мой соулмейт пропал. Тот, который флейтист.

— Так это тот флейтист? Стоп. Что?!

Глядя на вытягивающееся лицо друга немного смущённо поправляешься:

— Точнее… Он не пришёл на концерт. И… я это… волнуюсь.

— Почему его нет, не знаешь?

Парень успокаивается и усаживает тебя на диван. Да, суета мешает. Ты просто обожаешь Ганкла за его странное, но в определённой мере четкое отношение к информации. Распознаёт все в спутанном порядке, но всегда вылавливает суть. А когда необходимо, умеет и промолчать.

— Сказали, по личным причинам.

— Понятно, — он вздыхает и проницательно так смотрит в глаза. — Ты же понимаешь, что он не твоего полёта?

— Я понимаю даже, что он как я и не ползал никогда, — нервно усмехаешься. — Просто волнение. Буду премного благодарен если успокоишь меня. Идти-то не к кому больше.

— Эм… И как же тебя успокоить?

Ты пожимаешь плечами и обдумываешь свои глупенькие идеи по розыску достаточно известной личности.

— Парень, если ты о сексе, думаю, это испортит наши отношения, так что…

А вот это тебя смущает по-настоящему.

— Да и не нужно мне с тобой спать! Просто идею подскажи или что-то простенькое о смысле жизни ляпни… Ты друг или кто?

Ганкл закатывает глаза и идёт на кухню. Достаточно громко включается чайник. Пока ты разглядываешь тянущиеся по верхней части стены трубопроводы с паром, на котором работают многие приборы, дерзкая идея кажется уже не такой невыполнимой.

— Слушай, а ты не можешь по своей базе пробить одного человечка?

На кухне что-то звонко падает, и Ганкл вбегает в комнату, видимо, собираясь минут десять вправлять тебе мозги словесной тирадой о неразглашении. Этот его бзик вы проходили ещё в первые дни знакомства. Ведь если нет безопасности данных, то жизнь его бесполезна…

Вообще, у тебя сейчас всё очень плохо. Твой привыкший к шуткам мозг вот-вот взорвётся в попытках успокоить тебя своими же фальшивыми шаблонами, которые должны вызывать смех. Вот уж и ком к голосовым связкам поднимается. Зудящие и наверняка покрасневшие глаза неумолимо действуют на Ганкла. Он замолкает, теряется, садится рядом с твоей размякшей физиономией и неуверенно обнимает за плечи. Пытаясь не сорваться (слёз с прошлого раза накопилось предостаточно), осознаёшь, что нужно воспользоваться моментом:

— Ганкл. Я же не буду никому говорить. И ему не сознаюсь, откуда знаю. Не убивай во мне силы на долбанный первый шаг. А вдруг его похитили… или он болен… Может у него приступ какой, никому не успел ничего сказать. Это ведь мой первый соулмейт… Я ж… Я ж люблю его.

На идиота тебя действуют твои же слова. Безысходность и паника. Не можешь больше сдерживать слёзы: слишком много всего обрушилось на тебя за эту неделю.

— Хорошо, — наконец сдаётся Ганкл.

Под твоим ощутимо мокрым и, сто процентов, до невозможности растерянным взглядом он достаёт из тумбы терминал и деловито спрашивает, занося руки над клавиатурой:

— Имя его как?

— Чилви Ай, — шмыгаешь в ответ.

Напряжённо смотришь на зеленоватый экран, на котором светится комментарий о соединении с сервером. А когда Ганкл читает адрес, ты счастливо вскрикиваешь, лыбишься и коротко, но очень крепко обнимаешь удивленного друга. Вылетая из комнаты, бросаешь невнятные слова благодарности. Успеешь ещё принести ему в жертву часть своей до опупения важной жизни и выпить вместе чай.

Эндорфин с беспощадностью каких-нибудь амфетамина или героина заканчивается. Никогда тебе ещё не было так стрёмно звонить в чью-либо комнату. Бутылка спиртного в руках, которая появилась у тебя совсем недавно и откуда ты минут пять назад хлебнул для смелости, какой-либо особой уверенности не придаёт. Легче было бы думать о контакте с лавой в растворяющийся бочке или же с жидким водородом в ванне, чем о двери напротив. Дыхание частое, будто ты только что бежал, хотя здесь твоё тельце уже минут пятнадцать. Да и на более высоких этажах, как этот, в воздухе больше кислорода. Элита…

«Ну всё! » — думается тебе, когда ты в очередной раз представляешь, как тебя дружелюбно посылают после пары слов приветствия. В конце концов, ты что, стоять в нерешительности у порога сюда сломя голову бежал? Рука дёргается к звонку и достигает фигурной кнопки. Резкий и короткий звон рушит твои нервные клетки, дрожь рук уже не скрывается в сжатых кулаках, а к лицу ещё сильнее приливает кровь. Бежать, если что, так?

Никуда не пропадает и чувство того, что стоит нормальному человеку увидеть тебя, как он нажмёт на кнопку вызова срочной психиатрической помощи. Любопытные доктора в мечтах видят такого вот пациентика.

После двух минут, по-театральному чинно засечённых тобой на часах, звонишь ещё раз, уже спокойнее и протяжнее. Может статься, что здесь его нет. Тогда где?..

Но дверь вдруг открывается. На тебя смотрят чуть опухшие светлые глаза под русой чёлкой. Пол-лица скрыто чёрной декоративной маской. На вопросительный взгляд мято улыбаешься и молчишь, не отводя взгляда. Поздно метаться: тебе уже открыли — а если переть, так до конца. Превосходная смелость в критических ситуациях.

Флейтист почему-то просто уходит вглубь квартиры, не притрагиваясь к двери и, видимо, пропуская тебя внутрь. Переступаешь через порог и на удивление привычным жестом хлопаешь дверью. Нашарив в темноте замок, защёлкиваешь на два оборота. И что же делать? Достаточно известный музыкант, красивый и тихий парень, а по совместительству твой до дрожи восхитительный соулмейт пускает тебя в дом, не будучи даже знакомым с тобой. Да всё по плану вообще…

Снимаешь боты, проходишь в первую комнату, устроенную как гостиная, и чего-то ждёшь в полумраке. Чилви выходит из другой с двумя стаканами. Садится на диван перед низкими ящиками-столами и выжидающе смотрит на тебя. Бутылка коньяка тут же открывается, вы выпиваете по пятьдесят граммов.

Хозяин квартиры приносит какие-то грибы и мясо на закуску. Наблюдаешь за ним. Он будто бы не замечает твоего взгляда, только сдержанно пьёт и смотрит в одну сторону. М-да, личные причины, говорите?

Измученный взгляд зелёных глаз наконец берётся за изучение твоей типичной наружности, и под ним хочется съёжиться. Ты не знаешь, кто этот человек. Хочешь поддержать, но не имеешь никакой возможности, да?

Сидите. Оба с опухшими от слез глазами, оба пьющие и напрямую изучающие друг друга.

После появления в стакане музыканта чуть ли не шестой порции алкоголя ты не выдерживаешь:

— Утром будет плохо.

Парень улыбается одними уголками губ и опускает стакан.

— Как тебя зовут?

— Килв.

— Вот как… Килв… я искренне желаю, чтобы утро не наступило.

Чилви преодолевает полметра, что разделяют вас, едва приподнимает маску и целует тебя в губы. Да так страстно, что твоё тело тут же реагирует на это действо. Надо ли говорить что-то о твоём внутреннем голосе, вопящем самую несусветную чушь при каждом движении чужого языка? Парень садится тебе на колени и ерзает, смотря то тебе в глаза, то на губы. В немом ужасе выпутываешься из плена, отстраняешься и отходишь на пару метров от дивана. Музыкант как-то криво ухмыляется и опускает голову.

— Не за этим я сюда пришёл…

Находишь кондиционер и опускаешь температуру на пару градусов. Будто это поможет. А потом подходишь к неподвижному парню и трогаешь его плечо:

— Словами расскажи. Не будет отвратительной пустоты потом.

Вот, так уже лучше. Главное, не думать о своём нынешнем… взбудораженном состоянии. Ловишь каждый взгляд, каждое сомнение в нём. Флейтист медленно снимает маску, и ты видишь вновь закрытый бутон. А ведь во время, видимо, настолько важного для тебя поцелуя ты и не заметил этого. Понимаешь, что твоё лицо сильно изменилось, так как парень очень грустно усмехается. И его вдруг прорывает:

— Я простой неудачник. Даже ты вот шарахаешься от меня. Я, может, шлюха, откуда ты знаешь? Считаешь меня, наверняка, сходящим с ума от любви и пытающимся забыться в руках очередного фаната. Почему не трахнешь меня?

Игнорируя странную попытку то ли самообмана, то от самооправдания, спрашиваешь:

— У тебя такое, — невольно смотришь на его метку и описываешь кистью траекторию-спираль вверх, — в первый раз?

— Нет, в третий. Правда. Представь. И я ведь, блять, на самом деле каждый раз верю, что это навсегда. Бей меня, разочаровывай, дурь одна… И долго же мне приходится осознавать, что меня не любят нихрена…

Тебе становится не по себе. Отчаяние, плещущееся в открытой перед тобой душе, постепенно заполняет и тебя.

— Знаешь, — резко садишься рядом и, снимая и отбрасывая повязку, показываешь запястье со знаком, — у меня вообще крестик был… дебильный такой. Да и в месте отвратительном: вот, и не полюбуешься ведь. Ладно крестик, думал, может, когда изменится, поинтересней будет. Ан нет: теперь, какого-то чёрта, он в нолик превратился. Просто НОЛИК! Отвратительно круглый, он будет правильней всей моей жизни…

Чилви замирает и недоуменно смотрит на шрам. Увидев реакцию на свои слова, продолжаешь:

— Любишь крестики-нолики? Я вот ненавижу эту игру, хоть и развивающую, но, по-моему, бессмысленную. А ещё говорят, что метка есть отражение нашей ничтожной личности. Мол, все мы индивидуальность. Меня, значит, можно называть «господин Бинарность» или «Повелитель крестиков и ноликов»? Значит ли это, что я вынужден всегда выбирать из двух вариантов? Первым ходить или вторым. Проигрывать и выигрывать, верно… А как же ничья? Поле, к примеру, кончилось! А вот ещё вопрос на засыпку: моя физиология сама решила, что метка должна быть на запястье или же этот дьявольский крестик захватил мое тело лет в семь и приказал моему мозгу думать, как учёный? И почему именно КРЕСТИК и НОЛИК?! Хотя… это же знак свыше! Нужно найти ещё человеков с парами нолик-единица, круг-квадрат или даже грустный-весёлый смайлики и захватить Мир! Ву-ха-ха!.. Как думаешь, какова вероятность того, что среди всего человеческого рода найдутся такие?!

Замолкаешь так же резко, как и заговорил, и серьёзно смотришь на красивое лицо напротив. А для пущего эфекта наклоняешься и коротко целуешь приоткрытые губы. Теперь остаётся ждать реакцию на столь странный монолог. Что-то типа перезагрузки.

Парень смотрит на тебя ошалело и вдруг заливается смехом. Хоть и хрипловатым, но открытым и почти счастливым. Через секунд сорок его глаза наворачиваются слёзы, и Чилви, замолкнув на мгновение, начинает судорожно рыдать, обнимая тебя за плечи. Что-ж, сработало. Ты почти доволен. Лучше эмоции, чем предсмертная тишина. Ведь раны на душе быстрее затянутся, если прижигать их смехом. Пусть даже беспричинным, но искренним. А слёзы так вообще бальзам для души…

Думаешь, какой же он странный. Имя своё не сказал, про моего ноликового соулмейта не спросил…

Когда всхлипы заканчиваются, ты уже примиряешься с тем, что от возбуждения тебе не избавиться с Чилви на груди и что, в принципе, ты не против чего-то большего, пусть это и будет мимолётным порывом. Поэтому-то и не пытаешься держать руки подальше. Гладишь по секущимся волосам, затылку и чуть сгорбленной спине. Он неопределённо смотрит на тебя.

— Такие открытые в данный момент, без подводки и сосредоточенности, твои глаза мне нравятся гораздо больше. А смех после слез и дальнейшие слёзы — так правдиво.

Чилви окончательно успокаивается и… немного смущается? Пытаясь скрыть это, поднимается с дивана, включает запись лёгкой музыки и улыбается, как отбитый. Видимо, почувствовал в ваших сентиментальных объятиях некое… напряжение. Подходит и садится на колени перед тобой. Дёргаешься, но его цепкие руки не дают тебе подняться, глаза убеждают сидеть, а язык, облизывающий пересохшие губы, настойчиво советует закрыть глаза, иначе ты потеряешь контроль раньше времени. До чего же ты докатился?

Хочется одновременно убежать и остаться, поэтому просто смотришь, как он расстёгивает ремень и три пуговицы на твоих высоких штанах, а после короткого взгляда в твои глаза эта участь настигает и ширинку. Его пальцы оттягивают резинку белья, и с твоих губ срывается сдержанный выдох. Парень улыбается и спрашивает:

— Тебе нравится… эта музыка?

— Недолюбливаю любой шум.

Не хочешь смотреть на его наверняка вмиг озадаченное лицо, только откидываешь голову и напряжённо смотришь в потолок, боясь шелохнуться. Вообще не знаешь, что делать. Твои губы трясутся, а рука сжимает его кисть. Радужные черви, это ж его кисть!

Когда ты уже хочешь сказать что-то колкое и язвительное, что, возможно, чуть расслабит тебя, чувствуешь жаркое скользящее прикосновение к члену и выгибаешься. Слышишь собственный стон и не к месту представляешь последовательность мест, к которым спешит твоя кровь.

Чилви задумчиво оглядывает тебя и вы встречаетесь взглядами. Он удивлён? И возбуждён. Медленно прикрываешь глаза. Нет, срываться и нервно дрочить перед ним ты сейчас не будешь. Блондинистый засранец ждёт, медленно зовёт тебя по имени и, изучая, проводит по головке языком, слизывая давно выступившую смазку. Тихо рычишь и просишь:

— Чилви, пожалуйста, не нужно…

Он быстро облизывает руку и крепко обхватывает ею ноющий член. Берет быстрый темп, в котором ты без лишних слов задыхаешься, непривычно для себя громко стонешь и кончаешь всего после десятка движений.

Хочется провалится под землю, только не слышать помимо шелестящей музыки что-то ожидаемо-неуместное. Слава всем чертям, фраза не содержит чего-то совсем неудобного. Ну, если только чуть-чуть и совсем неощутимо.

— И кто вызвал это… изменение метки?..

Молчишь. То же самое мог бы сказать и ты. Теперь придётся изощряться на что-то поинтересней.

— Я вообще к музыке равнодушен, но мне нравятся звуки твоей флейты.

Говорить о наболевшем не хочется совсем. Потом все расскажешь. Если только это самое «потом» будет. Прежде, чем поступит следующий вопрос или, упаси тебя единороги, утверждение, целуешь музыканта.

Если честно, ты не так часто спал с кем-то. Все времени да желания не было. Последний раз около полгода назад. М-да, ты ведь даже стесняешься немного.

А вот Чилви явно наслаждается ситуацией. Глупо ли надеяться на какие-то чувства? Возможно. Просто приятное времяпрепровождение. Да и что только в вашей встрече не могло ему льстить? Завалился в гости, напоил, заставил выговориться, растормошил чувства, а затем успокоил. Это ж всего лишь пятиминутный недоминет. Твоя награда за то, что сделал, так сказать.

Но парень не прерывается на разговоры, а отвечает на поцелуй и цепляется за твои плечи. Целует торопливо и терпко. Шепчет что-то о спальне. Подхватываешь его ноги и несёшь в другую комнату. Угадал, это спальня. Сектор халявная ебля на барабане! Кхем. Зря ты так. Подобная глупость не поможет. Только не сейчас.

Лежишь на нём и покрываешь шею поцелуями. Пытаешься навсегда запомнить его запах. Слышишь ваше довольно громкое молчание, заполненное кроме шороха, ещё и почти неслышными отголосками звуков из гостиной. Чувствуешь горячее сбитое дыхание на своих волосах и хочешь никогда не уходить отсюда. Ведь скорее всего уже не вернёшься. Снимаешь растянутую футболку с парня и оглядываешь стройную талию, гладкую кожу. Сейчас он твой, и внутри все трепещет. Расстёгиваешь на пару с Чилви свой рабочий костюм, такой тяжёлый со всеми своими полными карманами и, оказывается, очень неудобный.

А как же тебя возбуждает то, как судорожно скользят по кожаной поверхности бледные пальцы, пытаясь найти многочисленные застёжки, не оторвав хозяина от поцелуя за ухом. Как нетерпеливо приоткрываются искусанные губы, когда парень всё-таки отстраняется и возится с одним непослушным ремешком. И то, как горят его глаза, когда ты сбрасываешь на пол рабочую одежду, а потом стягиваешь с себя лёгкую водолазку. Ты вновь на пределе. И близок к сумашествию. Вы обнимаетесь, прижимаясь друг к другу как можно сильнее. И от одного только прикосновения кожа к коже тебя пробивает током. Устраиваясь между его расставленных ног, не собираешься отпускать.

— Килв, трахни меня, — шепчет на ухо.

— Трахнуть или отъебать?

— Сначала трахни, а потом отъеби, — неровно и протяжно стонет Чилви, отчего ты чуть ли не срываешься.

Парень почти беззвучно хныкает сквозь поцелуй, когда ты торопливо расстёгиваешь его брюки, освобождая от тугого пояса. Послушно поднимается, когда стягиваешь одежду к ногам, впивается в твои губы, когда вещь оказывается на полу. Оглядывая узкие бёдра, едва ли можешь скрыть восхищение. Кошечки, какой же он красивый! Прикасаешься к его члену сквозь ткань трусов. Он выдыхает весь воздух из лёгких тебе в губы. Оказывается, такое нехило возбуждает. Проводишь рукой по напряжённому органу, и с губ парня срывается глухой стон. Этот звук… Смотрит на тебя сквозь ресницы, ложится и тянет к себе. Избавляешь вас от остатков одежды и вновь прижимаешься всем телом к нему. Изводишь Чилви поцелуями и прикосновениями до тех пор, пока он не заскулит и невнятно не позовёт тебя по имени.

Теперь можно решительно отстраниться и вопросительно посмотреть. Этак с минуту. Его зрачки так расширены, что радужку отсюда не разглядеть. Парень понимает не сразу, и его метания от недоумения к испугу приносят тебе ментальное удовольствие. Отвечает хрипло, раздосадовано кинув в тебя подушкой:

— Нижний ящик комода.

Когда ты находишь среди всего арсенала для взрослых игр извечные смазку и презерватив, замечаешь, как Чилви с интересом в тёмных сейчас глазах за тобой наблюдает. Игнорируешь. Страшно привязаться, сложно отпустить. Ненавязчиво грустно на заднем плане. И ещё очень хочется разрядки.

Медленно подходишь к кровати, надеваешь «резинку» и тихо приказываешь парню расставить ноги. Туманно, но доверительно смотрит и слушается. Довольный открывшимся видом, приближаешься, целуешь мягкие губы и, выдавив наугад смазку, прислоняешь ладонь между его ног. Проводишь пару раз по члену и слышишь редкие, но глубокие всхлипы. Вау, да? Парень тоже на пределе?

Вводишь палец, между медленными поцелуями наблюдая за отвернувшимся музыкантом; настойчиво поглаживаешь стенки, слушая рваные выдохи. Парень гладит тебя по плечам и талии, а потом достаёт до твоего члена. Добавляешь второй палец и начинаешь двигать ими в невыносимо медленном темпе, на что Чилви извивается, смущается твоих редких взглядов и стонет, сминая простынь. Он хочет прикоснуться к себе, но ты прижимаешь тонкие запястья к подушке другой рукой. Он и не сопротивляется. Желание в его глазах всё же сводят тебя с ума.

— Мнх-х-х… Килв, хватит…

Вынимаешь пальцы и приставляешь напряжённый член ко входу. Парень едва заметно бледнеет, будто на самом деле этого не ожидал. Упираешься лбом в его плечо и шепчешь что-то успокаивающее. Если все с его стороны игра, ты выглядишь, как какой-нибудь девятиклассник…

Надавливаешь на проход, но там слишком туго. Пытаешься войти, но приносишь себе и ему дискомфорт. Тогда начинаешь медленно водить рукой по его члену, то сжимая его, то отпуская. Напряжение уходит. Парень постанывает и целует тебя в висок. Пользуясь случаем, резко входишь прямо по середину длины, не удержавшись от пары рваных толчков.

Чилви громко шипит, а потом чуть расслабляется. Понимающе. Будто (а почему это не точно?) зная, что остановиться в такой тесноте неимоверно сложно. Но ты замираешь. Хоть он всё ещё прерывисто сжимает тебя до боли, ты невольно задумываешься, сколько раз в него входили так грубо, что он научился овладевать собой, не причинять себе и партнёру вреда.

Закрываешь глаза и из последних сил терпишь, покрывая его грудь поцелуями и поглаживая рукой член.

Ловишь удивлённый и совсем чуть-чуть воодушевлённый взгляд, и твое лицо оказывается в его ладонях. Да-да, ты понял, зрительный контакт. Так сложнее скрывать все это…

Стонешь, когда Чилви окончательно расслабляется и подтягивается ближе к тебе. Ноги его обхватывают твою талию, а руки смыкаются за затылком. Он прерывисто сжимает тебя, заставляя выгибаться навстречу и рвано двигаться в жаре и тесноте. В эти моменты он стонет сам, прося о чем-то, восхищаясь чему-то и элементарно задыхаясь от ощущений. А в глазах его ты видишь всё, что у него накопилось: любовь и наслаждение, муку и печаль.

Он тянет твою руку между вами и непослушной конечностью прижимает ее к своему члену. Ты обхватываешь его, растирая вновь выступившую смазку, и начинаешь водить во всей длине, смотря в его прикрытые глаза. На лбу выступила испарина, брови нахмурены, а губы всё так же приоткрыты. Ослабшая рука касается твоего подбородка, но ты ловишь ее губами и облизываешь на его глазах, чувствуя на ней остатки своей спермы. Чилви открыто и беспомощно наблюдает за тем, как ты ускоряешь темп и сжимаешь его руку зубами. Парень кричит, выгибается и крепче прижимает тебя к себе, откидывая голову. Ощущаешь на его шее лёгкую вибрацию от протяжного стона. Чилви резко сжимает тебя, а рука помогает твоей. Ты не можешь остановиться и уже просто вдалбливаешься в него, рыча и кусая угловатые плечи. Чувствуешь на своём животе его сперму, но он продолжает сжиматься для тебя. Едва осознав это, ускоряешься до предела и с парой мощных рывков судорожно кончаешь.

Проходит долгая минута, в течение которой вы не шелохнётесь, только восстанавливаете дыхание. Ещё чуть-чуть, и стоит замыкаться в себе. Но пока можно насладиться этой открытостью и пониманием. Настоящей близостью. Вы дрожите, держась друг за друга, но ты вдруг замечаешь в его теле болезненную дрожь. Выходишь из расслабленного тела и почти испуганно смотришь на прикрытое ладонью лицо.

— Чилви, что случилось?.. Я что-то сделал не так?

Парень едва заметно мотает головой и говорит:

— Опять…

Музыкант ошалело убирает руку от лица, и на покрасневшей коже ты видишь как и прежде распущенный цветок. Сердце делает ровно пять сальто в секунду, а потом замирает на несколько. То есть как это так, да? Поглядев в переполненные чувствами глаза минуты две, любуясь искренной растерянностью, ты робко, а затем и во все свои двадцать девять улыбаешься. Целуешь в покусанные губы и указываешь на запястье:

— А я тебя.

И так хочется кричать, и воздух от этого трясется у твоих губ в нерешительности, то судорожно вылетая, то с силой наполняя лёгкие. И всё-таки, ты пусть и простой, как крестики-нолики, но самый счастливый человек на планете!

***

Чилви

Однажды все мы понимаем, что путь, который мы избрали, верный. Ты, например. Большую часть жизни тебе было чуждо происходящее вокруг. Ранний уход от отца с первым соулмейтом, шаткая карьера музыканта, сплетни, бары, вечеринки и быстрые перепихи после того, как ты упускал из рук очередную Любовь. Твоя серьёзность никак не спасала от глупых поступков, наоборот, она взращивала все неудачи до бессмысленной драмы, убежать от которой было гораздо сложнее. Меланхолия полюбила тебя, а ты с ней свыкся.

Все было неправильно. Твоя метка не должна была столько раз меняться, яркие краски жизни не могли так быстро угаснуть, а любовь к музыке ослабеть. Столько раз ты обещал себе, будучи ещё зелёненьким студентом с немного грустным взглядом, что будешь ценить каждый момент, каждый глоток кислорода в своей жизни, а теперь чувствуешь, что она и не твоя вовсе.

Неправильность ты видел и в своих отношениях. Да и как можно считать правильной невзаимность? Позволял собой пользоваться, иногда даже избивать, а сам трепетно любил, не в силах уйти от инстинктов. Тебя обманывали всегда. Все твои бывшие менеджеры, любовники и редкие требовательные любовницы, фанаты и «друзья» по барам. До сегодняшнего дня ты мог доверять только своей группе. Мог любоваться их недостатками и с лёгкостью принимать их, ведь почему-то самым сердцем осознавал, что тебя никогда не бросят. Ох уже это вечное «почему-то»…

А сегодня ты впустил в душу нового человека. Этот безобидно-нервный, взъерошенный, как какой-то зверёк, парень беспечно лежит рядом с тобой, и сейчас кажется, что всё не может быть иначе. Ты ждал именно этого утра. Настолько спокойного, чистого и свободного.

Кучка ваших вещей, собранная в углу, ночной режим кондиционера, на котором была вновь поднята температура, незаметно выключенная ещё со вчерашнего дня стереосистема и даже покрывало, принесённое гостем из соседней комнаты, вызывали улыбку. И этому настроению не помешают ни боль в теле и голове, ни припухшие глаза, ни похмелье.

Идёшь в ванную, где минут пятнадцать пытаешься проснуться под контрастным душем, а потом чистишь зубы порошком и слегка улыбаешься своему помятому отражению. Оставляешь на раковине новую зубную щётку для Килва и уходишь. Парень ещё спит, да так невероятно близко (подойди и рукой достанешь), что весь мир сужается до этой квартиры.

Пришаркиваешь нашедшимися тапками на кухню, чтобы приготовить какой-нибудь еды. Глупо улыбаешься, слыша его пробуждение: тихий зевок и медленный топот до ванной.

Ты всегда считал, что человек становится собой, как только получает то, что ему нужно, поэтому ненавидишь своё утреннее внимание к ночным гостям. Однако в этот раз не можешь иначе. Сейчас это важно. Хочешь узнать, какой он человек, что чувствует сейчас и, наконец, говорил ли правду вчера. Тебе немного не по себе. Если всё тогда было искренне, ты сможешь измениться, как и подобает подобным утром, а если нет, рискуешь снова закрутиться в своём порочном кругу безответности. Это вот действительно страшно.

Настолько задумываешься, что не слышишь его прихода, а замечаешь только тёплые прикосновения. Торопливо снимаешь с огня уже приготовленные грибы, выключаешь плиту и разворачиваешься к Килву. Тот расслабленно обнимает тебя, выдыхая в шею и целуя в щёку.

— У тебя выходной? — от мыслей о неопределенности голос кажется грустнее, но ты тут же замечаешь и исправляешь это.

— Ага, да и сезон сейчас ненапряжённый, бури не позволяют собирать новый материал для изучения, сиди в лаборатории да копайся с тем, что есть…

Какие же вы разные. Думая об этом, накладываешь еду и приглашаешь Килва за стол. Тихо доедаете завтрак и минуту как-то напряжённо молчите. Тебя это угнетает, поэтому вздрагиваешь, когда парень начинает разговор:

— Не, я так не могу. Чилви, давай объяснимся…

Облегчённо выдыхаешь, подходишь к нему и хочешь поведать о своих планах, но тебя опережают:

— Я люблю тебя.

Килв поднимается и зарывается носом в твои отросшие волосы, а ты не можешь сдержать улыбки. Все хорошо.

— Переезжай.

— Чилви… — слышишь длинный и поистине веселящий вздох с его стороны. — Хоть мы и соулмейты, тебе не нужно ли привыкнуть ко мне? Вдруг мы завтра же поссоримся, зачем нервы-то мотать с переездами… Около двух третьих отношений в наше время заканчивается в течение двух месяцев… Если потом они начнутся из-за нашей связи, будет ещё веселее. Не подумай, я-то готов, просто… стоит поберечь силы.

Сконфуженно опускаешь взгляд и улыбаешься ещё шире. Твою разросшуюся из песчинки привязанность не остановить логикой.

— И, кстати, с меткой не будет проблем? Все же её увидят.

— Никто не успел заметить её изменения, так что я спасён от толпы встревоженных фанатов. Спасибо тебе, Килв… И ещё… На самом деле, мне скоро нужно собираться на подработку. Сольно меня тоже хотят слушать.

— И я, знаешь, не прочь ещё раз послушать тебя, кхем… сольно. Но сейчас же уйду.

Переводишь взгляд с мигающих этажей лифта на задумавшегося Килва. Нахмуренные брови, красные от прохлады губы, громоздкие рабочие очки на шее. И ведь именно с этими замысловатыми застёжками на жилете ты возился вчера. Эти невообразимо цепкие тёмные глаза, смотревшие из глазка двери, неумолимо заинтересовали тебя, когда ты собирался напиться и страдать в одиночку. Даже имени своего не сказал. Думал, знает — здорово, не слышал — плевать. Неважен тонов был и очевидный факт наличия у Килва соулмейта. Настолько хотелось отвлечься от отношений. А теперь ты почти веришь в их осмысленность. Да и в счастье тоже. Невероятно.

Всё ещё боясь быть навязчивым, тихо спрашиваешь:

— Придёшь сегодня вечером?

А в ответ на тебя смотрят добрые и при этом смеющиеся глаза. Парень снова указывает на свою метку. Пара ломанных движений бровями, чуть замедленный оскал и низковатое, но отчетливое:

— Жди.

Чувствуешь секундный поцелуй, а внутри все уже заметно трепещет. Килв разворачивается и бодрой походкой заходит в лифт, направляющийся наверх.

Торопливо улыбаешься, когда он разворачивается и смотрит на тебя. Всего секунда до закрытия дверей. Но он замечает и опускает взгляд, отчего твоё сердце подпрыгивает. Сильнее сжимаешь футляр с флейтой.

Да уж, сердца так и норовят развлечь хозяина какой-нибудь эмоциональной встряской. Ну да ладно. Почему-то ты готов к этим странным ощущениям. Нет. Не так. Ты готов ко всему, ведь сегодня (а может и не только сегодня) к тебе придёт твой настоящий соулмейт. Правильный. Тот, который тоже любит тебя.