МГЛА. Роман. Глава 23 (Секс роман)

23

Выходные Разлогов решил провести дома. Он должен был побыть один и во всем разобраться, и понять, как жить дальше. Разные мысли одолевали его. Он пытался заставить себя что-то решить. Ходил по квартире и размышлял, говорил себе, что должен измениться, потому что дальше так продолжаться не может, но не мог обозначить себе четкого правила, по которому должен жить. Он пытался выработать какую-нибудь установку, но мысли сбивались, он уставал.

И тут другие мысли, которые приходили в голову независимо от его воли, напоминали о лучших днях, проведенных с Ромашкой, о Наталье. Разлогов бросался в мечты, представлял, как она переедет к нему, рисовал ее в воображении, накачанные губы... Но образ Ольги вставал над убаюкивающими фантазиями и разбивал их как молот. Как можно променять Ольгу - идеал его искушенных представлений о Женщине, на такую тварь? - спрашивал себя Разлогов и мгновенно трезвел от этого вопроса.

Он не мог ни работать, ни отвлечься на что-нибудь; повторял себе, что на самом деле все нормально, просто он немного запутался в бабах, устал от них; но жизнь-то его не изменилась: он здоров, богат и ничто не угрожает его благополучию. В чем собственно проблема? Да ни в чем. Ничто не угрожает… ничто… Разве ничто грызет его изнутри?!

Он не может полюбить и быть счастливым! Вот в чем его проблема!

Тяжелое как каток, осознание краха овладело им. Оказывается, он неспособен просто жить, как любой другой человек, которому дано в десять раз меньше, чем ему; который может любить какую-нибудь простушку без фигуры с примитивной неразвитой душой. А он держал в руках Идеал и уже стал любим им, но сам оказался не готов любить. Нельзя всю жизнь валяться в грязи, а потом в один прекрасный момент лечь на белоснежную постель и не замарать ее.

Разлогова охватило отчаяние. Он выбежал из квартиры, сел в машину и понесся на бешеной скорости по МКАДу, открыл все окна и заорал. Во всю силу легких. Поверил, что готов разбиться ко всем чертям. Но мышечная память не подводила. Рука твердо направляла машину. Визжали тормоза, водители кричали вслед, но он не слышал их.

Разлогов гонял, пока не почувствовал себя вымотанным. Приехал домой, упал на кровать, надеясь уснуть, но сон не приходил. Вновь стали одолевать мысли. Он пошел на кухню, достал коньяк, нарезку. Наливал стакан доверху и пил большими глотками. Пока не выпил бутылку, пошатываясь, вернулся в комнату и повалился на кровать. Болезненное забытье придавило его.

Утром беспрерывно звонил телефон. Мать, с работы. Разлогов не мог разговаривать, притворялся, что все хорошо и закруглял разговор. Телефон продолжал звонить, он швырнул его об стену. Дорогой аппарат разлетелся на части.

Разлогов лег под одеяло и постарался ни о чем не думать. Покой продолжался недолго. Молодой организм не мог бездействовать. Кровь прихлынула вниз живота, стало тепло, в паху заскребло беспокойными ноготками. Он повернулся, словно хотел разогнать плохой сон, но избавиться от этого было куда труднее, чем от сна. Улыбающиеся женщины показывали себя со всех сторон, сменяя друг друга, как кадры кинопленки.

Привиделась Ольга, подставляющая себя как кошка. Разлогов стал развивать тему. Ольга, похотливая как Ромашка; лезет к нему в штаны, достает член... двигает по всей его длине красивой рукой… Он оттянул трусы и принялся дергать свою восставшую плоть. Кидать куски бешеной псине. Ольга открывает рот, у нее вздутые губы… как у Наташки…

Стоп! Ольга не превратится в Наташку, даже в фантазиях. Это не срабатывает. Он это уже проходил. Разлогов вскочил и заходил по квартире с загнутым до пупа членом, беспорядочно задвигался, словно сорвал кольцо с гранаты и не знал, куда ее бросить. А если сопротивляться? Хотя бы попробовать! Не накормить голодного зверя! Нет, накормить. Зверь на какое-то время уляжется и станет спокойней. Так будет лучше им обоим. Нет! Сделать усилие! Зверь проснется и потребует своего. Разлогов быстро оделся и вышел на улицу.

Даже не заметил соседку, которая поздоровалась с ним. Запрыгнул в «Рейндж Ровер» и погнал. Гонял по Москве, не выбирая направления, лишь бы ехать, двигаться. Никого не видеть и не слышать. На третьем транспортном кольце попал в пробку. Справа мигала поворотником красная «Мазда-трешка», симпатичная блондинка просила пропустить в левый ряд. Он притормозил, она повернулась, и он прочел по губам «спасибо». Милые такие пухлые губки.

К черту! Убраться куда-нибудь, где нет ни одной бабы! Разлогов свернул на Волгоградку, доехал до Кузьминок, бросил машину и пошел в парк. Он выбирал глухие углы, чтобы вокруг никого не было. Уложенные плиткой дорожки, клумбы, фонтаны – то, что сделано рукой человека, отвращало. Казалось, все, что связано с людьми, заражено пороком. Хотелось девственной неоскверненной природы.

Люди были везде, и больше женщин, чем мужчин. Словно агенты скрытого наблюдения, вели за ним слежку. Разлогов свернул с дорожки и пошел в лес. Бродил, уперев, словно посох, в землю глаза; смотрел вверх, завидуя беспечности птиц. Наконец, встретил упавшее дерево, и сел на него. Комары налетели со всех сторон. Разлогов сорвал ветку, чтобы отмахиваться.

Но мысли были назойливей, чем насекомые. Была бы здесь Ромашка, ей и лесной гнус не помеха. Встала бы к дереву и сняла джинсы. Этого он и хотел. Назойливые кровососы мешали грешить со своими мыслями. Наташка приедет и успокоит его. На какое-то время, пока он не захочет чего-нибудь новенького.

Разлогов попробовал представить у дерева Ольгу. Вот она стягивает джинсы, наклоняется и прогибает спину. Да, она шикарна. Но почему у нее такое недоуменное лицо, как будто ее принуждают делать что-то не свойственное женщине. Так не заводит. А Наташка заводит. Грязная сука с отвисшими сиськами, с натертыми губами, которые никогда не закрываются, - заводит. Он застонал от отчаяния.

Деревья, немые свидетели этих терзаний, жалели его, тянулись листвой, словно хотели погладить по плечу. Разлогов поднялся и пошел бродить под ветвями, понуривший голову заплутавший блудник.

Так прошел день. Разлогов устал и хотел пить. Пора было возвращаться. Он отправился наугад, не выбирая направления, вышел на Кузьминскую улицу и повернул к Заречью, где оставил «Рейндж Ровер». К счастью, в машине оказалась вода. Разлогов долго пил большими глотками. Потом чистился. Приводил в порядок брюки и обувь. В машине лежала белая рубашка, на случай, если вдруг будет важная встреча, а он не успеет заехать домой переодеться. Он снял футболку, обтерся ей, и надел рубашку.

Невдалеке за деревьями была церковь. Разлогов подумал о церкви, только когда увидел ее. Он удивился, что эта мысль не пришла ему в голову раньше, и почувствовал себя тонущим в океане, который неожиданно заметил доску. Разлогов смотрел на белеющую за ветвями стену, и хотел заплакать. Так в далеком детстве, потерпев какую-то обиду, он бежал к матери, убежищу и защите от всех несчастий. Рома плакал, а мать гладила его по голове и говорила, что все будет хорошо. Обида проходила, он успокаивался, и все действительно становилось хорошо. Разлогов почувствовал, что там его ждет избавление. Он закрыл машину и зашагал к церкви.

Разлогов тихонько затворил дверь и остановился. В храме было пусто и тихо. В отдалении старуха в платке тушила свечи перед иконами. У стены темной статуей замер мужчина, склонив голову. Старуха увидела Разлогова и поплыла к нему, перебирая ногами, как старенькая балерина.

- Храм закрыт, - сказала она и уставилась на него маленькими тусклыми глазками.

Разлогов чуть не крикнул: «Не гоните меня! »

- Мне надо поговорить со священником. Очень надо, – сказал он.

- Может завтра?

- Я хотел бы сегодня.

Старушка вздохнула.

- Идите к алтарю и ждите. Сейчас выйдет.

Если б она не показала рукой, Разлогов бы не понял, где это – алтарь. Он пошел вперед и остановился перед солеей. Среди колонн, лакированных под золото узоров, и образов он не мог разглядеть дверей и не понимал, откуда должен появиться священник. Все казалось бутафорским, как в старом дешевом театре, святые - будто из календаря. В церковь он не ходил, о Боге не думал, не нуждался в Нем. Разлогов поглядел вокруг. Старуха вернулась к своему занятию.

Он подумал, как выглядит сейчас со стороны и почувствовал стыд. Он, успешный, сильный, умеющий взять от жизни свое, и вдруг тут, со склоненной головой, как какой-нибудь неудачник. Разлогов посмотрел на мужика у стены. Тот поклонился и направился к выходу, так и не распрямив до конца спину. Кроткий, жалкий. Разлогов испугался, решив, что и он теперь такой.

Есть ли здесь что-нибудь, к чему обращаются эти ничтожные люди, которые являются сюда, рисуют в воздухе крест, словно магический знак, и склоняют головы… перед чем? Кому они возносят молитвы, пустоте? Разлогову захотелось развернуться и уйти, не поднимая головы от стыда перед старухой, которая, поди, знает, что и этого обманули, как и всех, и посмеется над ним.

Допустим, он выйдет. Но что его ждет снаружи?   Женщины, женщины, проклятое отродье; молодые и не очень, красивые и не очень, выстроились кольцом перед церковной оградой, ждут, как вампиры, чтобы наброситься, запрокинуть ему голову, вцепиться в лицо когтями и пихать ему в горло ляжки, груди, жопы, влагалища, набить его своим вонючим мясом по самую глотку.

Нет уж. Лучше постоять здесь. Хоть какое-то время. Пусть смешной в собственных глазах, и в глазах старухи, которая конечно в курсе, что все здесь обман. Скорей всего… Но может, все-таки не совсем? Может, есть здесь что-то, что может дать хоть чуточку избавления?

Послышался шорох, он поднял голову и увидел темноволосого мужчину с бородой в черном облачении с крестом на груди.

- Мне нужно поговорить со священником, - глухо сказал Разлогов, стараясь не встретиться с ним глазами.

- Уже поздно. Можно перенести это на завтра? – спросил священник, голос у него был уставший.

- Прошу вас. Я готов компенсировать… - Разлогов понял, что сказал не то. - Простите…

- С вами что-то случилось?

Разлогов склонил голову.

- Я… больше не могу так жить!

- Что же случилось?

- Не знаю, как это выразить. Дело в женщинах… Беспорядочные связи и тому подобное. Вот, довели меня до того, что я больше не могу так...

- Вы сами себя довели, - сказал священник, но в его тоне не было ноток обвинения.

Разлогов кивнул, не поднимая головы. Черная прядь упала на бровь. Он быстро поднял руку и тщательно пригладил ее.

- Да, вы правы. Но я жил, как все. Не задумывался. Мне казалось, что это нормально. Впрочем, я не оправдываться пришел. Я пришел сказать, что больше так не могу… и попросить помощи. А как надо – не знаю!

Священник молчал. Разлогов стоял, опустив голову, ему казалось, что на него направлены глаза судьи.

- Верите ли вы в Бога? – спросил священник. – Если вы пришли сюда, значит, наверное, верите?

Лицо Разлогова сморщилось, как будто ему задали очень страшный вопрос.

- Не знаю… - он развел руками. – Не знаю. Может быть… Наверное.

- Что вы хотите здесь получить? Зачем вы пришли?

Лицо Разлогова сморщилось еще сильнее.

- Мне нужна помощь.

Священник вздохнул.

- Видите ли, мы здесь верим, что Бог есть. Он дал нам некое представление об истине. Если вы не верите в это, то я не знаю, как вам помочь.

- Похоже, вы просто выпроваживаете меня.

- Совсем нет. Но, посудите сами, что толку, если я буду вам говорить, что отчаяние, в котором вы находитесь, есть прямое следствие вашей греховной жизни, если вы сами не считаете это грехом?

Разлогов молчал.

- Вы мучаетесь, но как мы вам поможем? Здесь нет психологических приемов, чтобы снять боль и научить, как продолжать прежнюю жизнь и не мучиться.

- Вы правы, - выдавил Разлогов. – Я не готов сказать, что верю в то, во что верите вы. Но я готов попытаться. Можете помочь хотя бы в этом?

- Скажу сразу, это не так-то просто. Это не - съел таблетку и почувствовал облегчение. Это долгий процесс выздоровления, на который, возможно, понадобятся годы. Долгий и мучительный. Порой вам будет еще хуже.

- Куда уж хуже.

- Поверьте, есть куда. Но подумайте, если имеете хоть каплю надежды на то, что во вселенной существует некая сила, которая призирает за вами, подумайте, если эта сила дала вам такое страдание, то, наверняка не для того, чтобы погубить, а для того, чтобы помочь понять, что с вами происходит, где вы находитесь. Чтобы вы осознали это и попытались изменить свою жизнь.

Священник стоял на солее, поэтому казался выше Разлогова, хотя на самом деле был ниже. Но от этого, пусть незначительного возвышения, от черного полотна рясы, словно проросшего через пол, и от статичности его фигуры, - двигались лишь пальцы согнутой в локте руки, и то едва, - исходил дух чего-то необычного, давящего.

- Что мне делать? С чего начать?

- Вы женаты?

- Нет.

- Вам надо порвать все ваши связи. Как хотите, но это надо прекратить. Нельзя бороться с пороком и одновременно принимать в нем участие. И конечно необходимо молиться.

- Я не умею, никогда этого не делал.

- Молитесь своими словами, как можете. Как будто обращаетесь к отцу, вспомните, как в детстве, когда разговаривали с отцом, и верили, что он может все на свете.

- У меня не было отца.

- А теперь будете знать, что он у вас есть. И всегда был. Только гораздо могущественней, чем тот, который дал вам тело. И более любящий. Но будьте искренни, потому что он видит вашу душу.

- Да. Хорошо. Я попытаюсь, - пробормотал Разлогов.

- Приходите в храм. Приходите завтра, я смогу посвятить вам больше времени. И обязательно придите на службу.

Священник двинулся, дав понять, что разговор подошел к концу. Разлогов медлил прощаться, боялся, что не спросил чего-то важного. Он отступил, священник шагнул вперед и сошел с солеи. Разлогову хотелось поблагодарить его, но он не знал, как.

- Спасибо, - пробормотал он и немного склонил голову.

Священник поднял руку и произвел в воздухе какое-то движение, непонятное для Разлогова, но направленное на него, и пошел к выходу. Разлогов повернулся к алтарю и поднял руку, чтобы перекреститься, но вдруг понял, что не знает, как это делать. Он произвел неловкое движение, наподобие дирижерского, и опустил руку.

Разлогов спорхнул со ступеней, не чувствуя собственного веса. Он не знал, что с ним произошло, но испытывал колоссальное облегчение. Священник сказал, что не дает таблеток, которые снимают боль, а Разлогов чувствовал себя как раз так, как будто принял обезболивающее. Безысходность и отчаяние исчезли, а жажда жизни и радость вернулись, словно их принес налетевший ветер. Когда он шел к машине, ему хотелось бежать, крича от радости.

Сев в «Рейндж Ровер», Разлогов поехал к Ольге. Он знал, что не время возвращаться, что надо подождать, может довольно продолжительный срок. Разлогов не переживал, что Ольга встретит другого, никто не займет его место в ее сердце. Просто сейчас ему хотелось проехать мимо. Взглянуть на ее окна, на дворик, где они гуляли с Чарликом. Что за чудесный пес! Разлогов бы расцеловал его, если б увидел в эту минуту.

Он опустил стекло, чтобы ветер обдувал лицо. Как же хорошо! Разлогов не думал о призирающей силе, о вере, о том, что надо молиться. Он просто радовался, что боль ушла и что, оказывается, жизнь можно круто изменить к лучшему. Все просто, надо только бросить трахаться со всеми подряд и жить по любви.

Москва казалась приветливой, деревья и газоны ухоженными, парочки мечтательно тихими. А говорят, чудес не бывает, подумал Разлогов, всего час назад ему не хотелось жить, и вот радость плещет из него через край.