Поднятая целина

Приехали на выходные в деревню под Рузой. Сразу выяснилось, что крот сожрал любимый цветок мамы куклы Лены. И она затаила на крота лютую обиду. Съеденный цветок рос возле скамейки. И на эту скамейку села мама куклы Лены и старая коммунистка.

Сидя на скамейке, мама куклы Лены крепко сжимала в руках тяпку. И сказала с металлом в голосе, что пока она не прибьет крота — со скамейки не встанет.

Старая коммунистка присела на скамейку морально поддержать боевого товарища. При этом старая коммунистка демонстрировала как обычно крепкую, как скала, идеологическую позицию. В этот раз в отношении поведения крота. Я бы даже сказал — абсолютную непреклонность.

Впрочем, помимо крота, досталось и кукле Лене: «Опять достопримечательности свои оголила перед этим сионистом. Так евреи, по цене трамвайного билета, скупают русских женщин! Не зря говорят, что иудаизм — это непоколебимый рассадник разврата».

Старая коммунистка и здесь была права. Кукла Лена готовила нам поесть, будучи в халате, который все время распахивался. А я действительно сионист. Так что возразить мне старой коммунистке было нечего.

— Ты у меня, кукла Лена, девушка небывалой красоты, — громко произнршу я в ответ на гнусный выпад старой коммунистки, — как сказал поэт:   «Нет зрелища печальнее на свете, чем нулевой размер женской груди». Но к тебя это совсем не относится, как я погляжу.

— Да убрал ты ручища, обормот! Не видишь — я салат готовлю. Хочешь, чтоб я порезалась?

— А иудей то твой, кукла Лена — адепт фаллического культа, как я погляжу, — тем временем не унимается старая коммунистка.

…И тут мама куклы Лены испускает вопль поистине неординарный.

А произошло следующее: мама куклы Лены, перед тем как сесть на скамейку, раскопала нору крота. Через часа два из разоренной норы появился и крот собственной персоной. В надежде, по всей видимости, что на место съеденного им цветка уже посадили новый.

Завидев показавшуюся из-под земли кротинную харю, мама куклы Лены взмахнула своей боевой тяпкой… И застыла в этой позе.

Потому что ее спину пронзила острая боль. То есть, ей так прострелило поясницу, что она испустила вопль, звериный по форме и нецензурный по содержанию. Крот был в шоке. Я с куклой Леной, признаться тоже. А с задремавшей было старой коммунисткой вообще чуть не случилась Октябрьская Революция…

…Опустить тяпку или вообще изменить позу мама куклы Лены уже не смогла. А звериный вопль перешёл в нецензурный шёпот.

Я подогнал свой УАЗ Патриот к скульптурной композиции «Мама куклы Лена подняла тяпку на безвинного крота» и бережно загрузил ее на заднее сидение. Предварительно кукла Лена извлекла из поднятых рук тяпку. И бросила ее на землю с отвращением.

С тяпкой мама куклы Лены не помещалась даже на заднее сидение УАЗа Патриота. Кукла Лена села рядом со мной, старая коммунистка пристроилась на заднее сиденье, и мы тронулись в Москву к моему знакомому невропатологу.  

В дороге кукла Лена находилась во власти двух взаимоисключающих желаний — ехать быстрее и не трясти охающую от боли маму. Так продолжалось, пока мы не проехали переезд, где дамы с кувалдами и ломами проводили ремонтные работы на железнодорожном полотне, и выехали на Рижское шоссе.

Которое, как известно, не только без ям, но и вообще в очень хорошем состоянии. А по обочине Рижского шоссе дам, ворочающих шпалы, сменили дамы, одетые в стиле звезд порноиндустрии.

Их вид вызвал в кукле Лене приступ злобной антисоветчины: «Наши российские масонские подпиндосние СМИ один футбол показывают. Что молчишь, пейсоносец, вину свою чувствуешь? А тем временем каждый день происходит какая-то гадость: то пенсионный возраст поднимут, то налоги, то цены на спиртное. Если так дальше пойдет — то к финалу мундиаля карточки на хлеб введут…

— Ты у меня, кукла Лена, женщина, которую хотят, — пытаюсь сменить тему я.

— Да иди ты… — губы куклы Лены дрожат, а в глазах блестят слезы. И неожиданно она добавляет: «То, что за мое тело ты, обормот, мне платишь — меня не обижает и не оскорбляет. Даже наоборот. Но торговаться с тобой я стесняюсь. А моя мама меня за это ругает и требует, чтобы я не щёлкала клювом. Ты видишь, что случилось с ней?! А ведь у меня и в мыслях не было, что так грянет гром…».

По щекам куклы Лены уже катятся огромные слезы, которые она вытирает кулачком.

Я, признаться, видя слезы куклы Лены, всегда испытываю гамму одних и тех же неоднозначных переживаний. В таких случаях я обычно загоняю машину куда-нибудь в кусты, где помогаю кукле Лене снять платье.

Но сейчас об этом, увы, не может быть и речи. Я гоню от себя эту мысль, чувствуя себя при этом последним обормотом.

Хорошо все-таки, что я в прошлом врач, и у меня есть знакомые бывшие сокурсники, ныне, в том числе, маститый невропатолог (см. картинку над текстом). Целый профессор, живой классик вертебрологии.

— Не плачь кукла Лена, вылечим мы твою маму. Слово жидо-масона! А на твою маму я не обижаюсь, кукла Лена. Она, как всегда, права. В моем возрасте не платить за любовь просто неприлично.