Субару 1. Глава 3. Крещение

Она была в растерянности;   не знала, как себя вести.   Эйфория схлынула. Стало неловко и непонятно. Чехарда эмоций.   И все же... почти непроизвольно, как, наверное, любая женщина на ее месте,   -  никак не могла она в этот раз надеть футболку под свитер,   несмотря на мороз, и белье выбрала самое красивое. Ну так просто.   Это же приятно - надеть самое красивое. Пусть будет...

Он встретил ее радушно, как всегда, но держался более отстраненно. Не напряженно, упаси бог, - такое вообще не про него.   Но - не допускал даже случайных прикосновений во время лечения.

...

- А там, глядишь, можно будет и пломбировать...

- Как пломбировать?! Уже? Куда же я тогда буду приходить? - начало фразы вырвалось невольно, а конец она облекла в шутливую форму.

- Да я не о том... Нет, это еще не скоро... Куда же я без вас, - не то задумчиво, не то просто схохмил по привычке. - Сейчас еще пациент придёт. Ненадолго. Так что, - надо спешить сегодня,   или всё-таки останетесь чаю выпить? Подождете?

- Останусь. Не хочу я сейчас домой. Тяжко.

- Что такое?

До сих пор она старалась избегать говорить о себе, но тут не выдержала. Собственно, острота ситуации была временной, преходящей, - но тогда она еще не знала этого, и все казалось безвыходным, невыносимым. На нее, - и без того морально раздавленную, - еще ополчилась близкие, вместо столь необходимой поддержки.   Впервые она почувствовала себя совсем одинокой.

***

(Давно это зрело. С каждым годом характер Того-Кто-Рядом становился мрачнее и тяжелее, всё чаще возникали истерики, скандалы на ровном месте, неожиданные для неё, - она даже понять не могла, в чем конкретно он хотел обвинить, выискивая в её простых, шутливых, даже нежных словах, -  смысл, который ей бы и в голову не пришёл. А затем вновь становился добрым и любящим, как в первые годы. Ей каждый раз хотелось верить, что очередная ссора - просто недоразумение. Но вспышки ярости, сменяемые депрессией, капризы, - возникали всё чаще, а радости оставалось всё меньше. Ему даже не хотелось лишний раз обнять её. Она почти выпрашивала прикосновения, не говоря уже о постели, в которую тоже приходилось заманивать. "Почему у нас всё так? Расскажи кому - стыдно будет!" Она привыкла часто слышать комплименты, но для неё это горько: со стороны они кажутся красивой парой, - а на самом деле, собственный муж её не хочет... даже просто дотронуться ему трудно!

Другой женщины нет - он однолюб. Воспитан настолько строго, настолько сильны его принципы, - что ей даже страшно порой. Просто для него мастерить что-нибудь, или изучать ядерную физику интереснее. Чем женщины вообще,- и она в том числе. Когда прошла первая влюбленность, - темперамент вылез наружу. Конечно, - тяжёлая, физически и морально, работа, - тоже наложила отпечаток. Но он сам выбрал такую, не желая никакой другой.

Все праздники устраивала лишь она. Не только в смысле приготовления угощений и развлечений. Муж вообще не любил гостей, игр, выхода в общество. Участвовал, если она настаивала. С людьми, как правило, был вежлив и обходителен, но равнодушен. Предпочитал бесконечно мастерить различные полки и столики (зачастую никому не нужные), переделывая и совершенствуя их до того, что в итоге выбрасывал, - не заботясь о чистоте дома, одежды, тела. Самое большое его желание - чтобы никто не трогал. (В итоге он добьется его исполнения, но почему-то окажется недоволен).

Собственный день рождения отмечать он не позволял. Не идти ведь против воли именинника? Лиля молча дарила подарки, готовила праздничную еду, - но праздника не было. Сейчас ему исполнялось пятьдесят. Она боялась ужасно, и правильно боялась. Её родня, привыкшая праздновать юбилеи, - будет названивать и поздравлять; спрашивать, много ли у них народу, идут ли в ресторан...   Для него - конец света. Он старался ничем не выделять этот день, забыть о нем напрочь. Решил заняться новой люстрой. Заперся в спальне, откуда слышался грохот инструментов, ругань, крики.

Но никто не мог запретить телефонам звенеть. После поздравлений тещи, которые он выслушал, сжав зубы, - люстра полетела в стену, раздался вой. Лиля закрылась в комнате с дочкой, погромче включив мультики. Затем прокралась в спальню с чашкой воды и успокоительным, надеясь, что таблетки не полетят в неё.

Любящая тетушка тоже хотела поздравить зятя, передать мильон пожеланий от всех родных. Лиля, прикрыв рукой трубку, еле сдерживая слёзы,   врала, что муж пришёл с суточного дежурства, и спит ещё, но, конечно! - она всё передаст, а вечером будут гости и веселье...

Уложив дочь, Лиля вышла на улицу. Мела пурга, пронизывающий ветер леденил лицо и руки, осушая невольные слёзы. Телефон казался единственной связующей нитью с миром живых. Ходила, наматывая круги по дворам. Ветер уносил слова в сторону. Мама сочувствовала, но не преминула заметить, что, если бы у Катиного мужа был юбилей, их бы пригласили. Прозвучало упреком: Катя - нормальная дочь, а ты - нет.

- Мам, я не могу с ним жить! Я в психушке окажусь скоро! Знаю, что сама выбирала, и всё прочее, но что мне теперь делать-то, я жить хочу! И дочь ведь слышит, ей приходится объяснять.

- Не знаю я, что делать, Лиля. Мы с отцом не поможем, отец тоже... сама знаешь, как с ним жить вместе. Ты сможешь жить одна? И с ипотекой? А если алиментов не будет, если он наложит на себя руки? Скорее всего, так и будет, - ни к какой другой он не уйдёт. И так кричит, что в пятьдесят пора помирать, что это конец, - не станет он зарабатывать, жить где-то в общаге, да вам платить. Надо ему это? Твоё дело. Но мы тебе не помощники тут. И что скажет отец? Да, ему не нравится зять, но он против разводов!

Круг замкнулся. Она обошла все ближние дворы. Зашла в дом, приняла успокоительное, погрелась в горячем душе, и тихой мышью скользнула в спальню.

***

Она знала, что он всё поймет правильно: и ситуацию, и ее эмоции. Он Стрелец. Хотя рассказывала она, конечно, не всё, лишь  в общих чертах.

Несколько простых, нужных слов:

- Да, они неправы. Это ваше дело. И это нормально. Пройдет острый период, и все станет нормально, все обойдется... Так бывает, и мне взгрустнулось,   когда праздновали пятьдесят, - ушёл от всех подальше, позвал Витьку, прихватив бутылку; сказал: "Давай напьемся!" И напились."

Он улыбался, иронизируя над собой, вспоминая.

- Потом прошло...   Успокоятся родные, поймут, что вы не отвечаете за него, а навязать ему свое желание невозможно. Они планировали одно, вышло иначе, под раздачу попали вы.

Она понимала, что всё далеко не совсем "так же, и похоже", и Витька с бутылкой - это не одиночество в комнате, и бросание люстр в стену. Но достаточно было самого факта, что кто-то хочет просто утешить, без попутных нравоучений; хочет, чтобы она поверила, что всё у неё нормально...

***

Кожаный диван в уютном маленьком холле. Он погасил свет и включил освещение в подсобке.

- По-моему, так лучше?

Она дрожала от холода и нервного напряжения, периодически отсылая сообщения подруге, пока он возился то с чаем, то со светом, то с уборкой кабинета.

- Вам черный, зеленый? Есть Липтон, есть какая-то Принцесса. Так, что здесь?   Пастила, шоколад...

- Да какой шоколад, я не смогу.   Мягкое что-то. Пусть пастила. А магнитофон не работает? - указала на древнего вида агрегат,   стоящий на тумбочке.

- Все работает, как это не работает!   Сейчас включим, найдем что-нибудь...

- Обычно у стоматологов всегда музыка включена.

- Да. А я не люблю. Я слушаю зубы... мне нужна тишина. Или сам спою.

- "Прекрасную маркизу" и "Шерше ту жур"? - улыбнулась. Его песенки и забавляли и раздражали одновременно.

- Ага... целый пакетик или разбавить? Я так крепкий вечером не пью.

- Да любой. Лишь бы не кипяток.

- Но вы замерзли?

- Да.

- Так, сейчас принесем обогреватель... Вот теперь будет тепло и уютно. Я так совсем продрог в своей форме.

- Так что вы так, правда... она совсем тонкая. Кстати, карман отрывается.

- А это мой фирменный знак. Пусть все видят, что карман рваный, и не фиг меня разглядывать... Ну и вот, - он поставил на столик маленькие керамические стопки, а затем извлек откуда-то несколько различных непочатых бутылок. -  Что откроем? Это все от благодарных пациентов, я даже не смотрел ещё.

- Хм... коньяк, еще коньяк... О! Виски.

- Виски лучше? Хорошо, сейчас попробуем...

("Господи,   ты  сядешь когда-нибудь уже?   И я выпью это виски? Все и так хорошо!")

Себе налил буквально каплю. Она посмотрела вопросительно.

- Ну, я же как честный человек обязан ещё довезти... - Взгляд. Взаимный. - Мне только попробовать. Пахнет вкусно. С чаем хорошо... ммм... надо же. Голова плывет с такого количества!

- Так это алкоголизм! - засмеялась. - какая-то стадия, не помню. Когда улетаешь с малых доз. Сама она уже запивала чаем вторую рюмку, и вяло жевала пастилу,   вытянув ноги к обогревателю.

- Ну вооот... я тут, понимаешь, горжусь, что давно совсем не пью, а она меня радует алкоголизмом... Еще?

- Конечно. Сегодня мне необходимо.

- А дома что скажут?

- Ничего... Ох, не надо про дом, и так страшно... я не привыкла так. Задержаться где то не по-делу, а просто потому что я захотела.

- Там может что-то случиться?

- Да в принципе, ничего другого, что и при мне... страшного ничего. Но я ощущаю вину, что задержалась. И сразу трясёт. Не могу, не надо.

- Если вы так боитесь, тогда зачем вы здесь?

- Спасаю себя...

(Пройдет еще немало времени,   прежде чем она поймет настоящий смысл своей фразы. Что бы ни было... Сознание того, что она имеет право находиться где-то одна, просто по своей воле а не только по жёсткой необходимости, - осталось с ней. Это был подарок душе. Но не сегодня, не сейчас...)

- А если вы разведетесь, - начал он было, но Лиля вскрикнула;

- Нет!

Совсем недавно она сама рассуждала о возможности развода. Но услышать это слово от Максима было почему-то жутко. Слишком настояще прозвучало, пронзив внезапным страхом. Это крайний выход, душа не принимала его пока. Она перебила его слишком резко, почти с неприязнью.

- Ну, нет, так нет...

...

- А в контакте вы есть? Я могу скинуть все старые фотографии туда.

- Есть, но я практически не хожу туда. Я больше фильмы смотрю...

- А какие?

...

- Хм, на обогревателе написано: "Не накрывать. А как регулировать, не поймёшь. Может, пнуть? Там не пишут: "Не пинать".

- Можно и пнуть. А не... того?

- Да вроде бы не должно...

- А на улице стрельба какая-то... Или взрывают что?

- А фиг с ним. Там холодно и стреляют, а у нас тепло, и мы пинаем обогреватель.

- Так сегодня же Крещение!   Вот и отмечают. Значит, и мы его отмечаем!

...

- А я больше читать люблю. А фильмы... редко. И больше старые. Относительно старые. А "Интервью с вампиром" не смотрели?

- Нет. Бррр...

- Вот все вы так сразу, - что за реакция; дело ж не в вампирах... Там старинные замки, красивые молодые мальчики в старинной одежде...  

Она осеклась на слове:"молодые", но он не обратил внимания, или вид сделал.

- Ах вот, что вам нравится, - рассмеялся.

- Да, но дело не в том... - голос ее замедлился, время начало изменять структуру, стало вязким и пластичным, секунда могла казаться вечностью и наоборот. - Дело в таланте.   Режиссёра и актеров. Можно смотреть или читать хоть что, любой жанр, важно то, как это сделано,   - (с ударением на "как"). Она говорила все медленнее и тише. - И, как честный человек, теперь я тоже должна сделать массаж... -  переиначила его фразу.

Он подставился под ее руки с готовностью  собаки,   потерявшей, и снова обретшей хозяина... Застонал,   быстрым движением стянул форму. Ее руки скользили по спине и плечам, гладили коротко стриженную голову. Почему-то ей очень хотелось это делать. Может быть, из-за его реакции и мыслей о том, что дома его погладить некому. Удивительные тактильные ощущения. И запах...   своеобразный запах. То есть почти никакого.   Запах чистоты, свежестиранной ткани, чистых волос.

"Что же дальше? И будет ли это дальше? А вдруг я не смогу? Я же всегда хотела только молодых... это сейчас мне пока так, а если дойдет до главного? Я не знаю, - вдруг я не смогу и опозорюсь?! Хочется гладить, ласкать его, почему-то безумно хочется, но дальше - о ужас, я же не знаю!   А вдруг он... может только это? Я ведь ничего не знаю про него! Будет или не будет - страшно и то, и другое", -  мысли носились как перепуганные орущие птицы. - "Это я, помешанная на юных мальчиках. Что я творю, зачем?!"

Думать дальше не пришлось. Он уже расстегнул и свитер, и бюстгальтер... Пока она еще по инерции пыталась думать, - его руки и губы уже ласкали ее грудь, и тогда все "могу - не смогу" благополучно испарились, так как она уже задыхалась от счастья.   То ли это казалось,   то ли так еще никто никогда не целовал.   Почти незаметно слетела юбка. О боже, что он делает?!   Нет, ей надо все-таки ещё немного подумать и решить, - можно ли, надо ли... ведь она хотела лишь немного тепла и понимания и... Ооо... Ее пальцы вцепились в его плечи... Да, твою мать! - как такое возможно?! Она считала, что в физическом плане познала уже все, что с ней бывало так, что сильнее ничего уже не будет, -  разве что смерть...   Но теперь это превысило всё прежнее. Вырвавшийся вопль был нечеловеческим, - какие там выстрелы, фейерверки и сирены на улице... (Да как я могу?!   Он же чужой...   нельзя же!) Ооо... это продолжалось и продолжалось, а у нее не было сил и возможности даже сказать: "Хватит!"  А может быть, и желания... не было. Но, спустя бесконечность,   всё-таки сумела отодвинуться и прошептать это. Он смотрел на неё, она же не видела сейчас ничего. Она судорожно стягивала колготки, так и оставшиеся на одной ноге.

- Ты хочешь... совсем раздеться? - неуверенно. - Ты действительно... этого хочешь?

Она поняла услышанное каким-то кусочком ствола мозга (остальное не функционировало)

- Да...

- Господи...

Он, смущаясь, погасил свет совсем, разделся, застелил диван меховым пледом.

Она больше уже ни о чем не думала, кроме: "Он во мне... мы... я и он...". Слезы счастья текли, размазывая тушь с ресниц.   Если и были в жизни потрясения... О, ноу... о, нет, сейчас она начнет думать по-английски, такое случалось... лет в двадцать.

Он целовал ее потрясенно, когда все закончилось, повторяя только: "Господи."

Скорей одеваться! Где вообще что? Где моя голова? Стыдно же...

Он возник из подсобки, уже одетый:

- Нет, подожди! Не одевайся так быстро! Дай на тебя полюбоваться еще...

("Да неужто все вправду было?!")

- Я же приду еще, - ласково,   слегка покровительственно. Он сам дал на это право...

- Отвык, совсем отвык. Извини, что так быстро... Да еще с такими эмоциями...   он... хуже.

- Да что ты, - ("А мы стали на "ты", - мелькнуло), - всё хорошо... И я же приду, приду! - она прижимала к себе его голову,   гладила... -  Боже, сколько времени?! Домой! Скорей. - Возникший ужас на мгновение перевесил все. Ее снова начало знобить.

- Тогда скорей одеваемся...

Морозная улица. Темнота и фонари, огоньки двух сигарет...

- Какая это машина?

- Субару.

Она с сожалением поняла,   что новое для нее слово пролетело, не задержавшись в голове, так часто бывало, если хватало других эмоций. Назовут ей улицу, фамилию - а она забывает уже в процессе восприятия.

- Музыку включить?

-  Да.

- Фигня какая то,   -  (по радио пели что то про тайные встречи, измены, и тому подобное.) Он быстро переключил канал. -  Давай лучше я свой диск поставлю, не знаю, понравится ли...

- У тебя еще есть диски? С ума сойти.   У меня были кассеты, но пришлось выбросить, не на чем слушать.

Какой-то старый иностранный рок. Она не разбиралась. Но ничего. Правда, громковато ей. Убавил.

- Теперь я чувствую себя каким-то ужасным грешником, - взглянув на неё. Её по-прежнему трясло.

- Ничего. Пройдёт. Я справлюсь...

- Пока…

- Пока…

Она шла очень медленно,   пытаясь успеть по дороге до подъезда, вспомнить, какой она была до того, как ушла сегодня. И стать похожей на себя прежнюю.   Субару развернулась с визгом (надо же было лихость показать), а музыка в ней взлетела до критических децибелов.