Михайловская дева. Отрывок 5

В этом месте надо бы прояснить вам, дорогие читатели, кем являлась визави помещика Михайлова.

Звали ее Анна Ивановна Гречкина. Она  приходилось Михайлову дальней родственницей, и проживала в его поместье с тех самых пор, как умер отец Романа Алексеевича, Алексей Романович. Эта женщина чуть ранее содержала в Москве нечто вроде дома терпимости, но разорилась ввиду коварного и безудержного буйства свирепой заразы, именуемой сифилис, коя без жалости поразила всех приживалок в ее некогда ладном и доходном борделе. Собрав оставшийся скарб, собственные пожитки, кое-какие деньжата и двух здоровых, совсем юных тринадцатилетних девственниц, купленных у одного барона, наша предприимчивая тётушка подалась на постой к своему троюродному братцу, Роману Алексеевичу. Она хотела лишь пережить у последнего зиму, чтобы двинуться в одну из восточных губерний и там снова попытать свое счастье на поприще организации нового борделя.

Но, пообщавшись за зиму довольно близко со своим родственником, наша Анна Ивановна ничтоже сумняшеся решила остаться у братца навсегда, в качестве его главной экономки и распорядительницы по весьма щекотливым вопросам, в кои наш сельский Казанова никого из близких не посвящал.

За долгие зимние вечера наш барин и его сестрица открылись друг другу настолько полно и к обоюдной радости, что теперь Роман Алексеевич был вполне спокоен за свое любимое тайное увлечение. Имя которому – разврат.

Перво-наперво наш любвеобильный хозяин сделал своими наложницами двух молодых дурочек, вынужденных путешествовать вместе со своей бордельной мамочкой. Причем весь процесс дефлорации двух невинных созданий был обставлен столь искусно, затейно, по театральному пышно, с неким заранее обставленным сюжетом. Не абы как. Что наш соблазнитель и ценитель юной плоти был в полнейшем восторге. Не осталась в накладе и Анна Ивановна. За свою весьма оригинальную работу она получила от барина вознаграждение золотом. С тех самых пор сводня уразумела, что ей гораздо спокойнее работать под защитой своего родственника. Она сыто ела, жила в полном довольстве и получала огромное моральное удовлетворение от своей высокой должности.

Спустя года в их тайном с Романом гареме* на постоянной основе проживало от ста до ста пятидесяти девиц. И именно Анна заправляла здесь всем. Конечно, у нее на подхвате были помощницы и помощники. Но она была главной. Она решала – от каких девок пора избавиться, кого продать в городской бордель. Она тщательно осматривала девиц на пригодность к «любодейским игрищам». Сама заглядывала девкам в рот и в иные отверстия. Приглашала доктора, следить за здоровьем своих подопечных. Избавлялась от нежелательных приплодов – иногда с помощью доктора, иногда с помощью бабки-ведуньи. Анна Ивановна не брезговала ничем. Несколько девок пропали с концами. В ревизскую книгу были внесены записи, что они находятся в бегах. Однако меж девицами, проживающими в тайном гареме, ходили упорные слухи, что возле болота видали несколько свежих могилок. Многое в этом страшном доме было покрыто мраком. Да и сама усадьба стояла в темном лесу, и лес тот был обнесен высоким и крепким забором – толстые кирченые стволы вековых деревьев заканчивались острыми пиками. Немногие крепостные знали сюда дорогу. Эта усадьба была тайным логовом помещика Михайлова. Не было сюда ходу ни простому люду, ни родственникам барина, ни его жене. Последняя и вовсе не догадывалась о сей тайной обители греха.

В последний год барин пристрастился к театру. Теперь его рабыни разыгрывали спектакли, режиссированные по незамысловатым и похабным сценариям самого Романа Алексеевича, либо его верной Анны. И все они заканчивались прилюдным совокуплением под ярким светом театральных софитов.

Надобно добавить, что у Романа Алексеевича было немало друзей, таких же, беснующихся от жира господ. И они довольно часто навещали Михайлова в его поместье. Эти господа даже организовали свой тайный орден и именовали себя «новыми эпикурейцами». В доме у Михайлова часто проходили их "заседания". Они читали друг другу познавательные лекции, связанные с новостями в области медицины и физиологии. Рассказывали друг другу о собственных путешествиях по восточным странам, сочиняли байки о тайных посещениях гаремов. Не проходили и мимо исторических знаний. Более всего этих господ интересовала, конечно же, античность. Они также вполне освоили опиумную культуру и часто баловались этим видом чувственных и ментальных наслаждений. А иногда просто пили вино, переодеваясь в хитоны, на манер древнегреческих, чокались серебряными кубками и славили вечного Бахуса. Обычно все их «заседания» заканчивались очередным затейным спектаклем с групповым изнасилованием какой либо жертвы. Либо, разнузданной оргией.

________________________________________________________

*(Небольшая историческая справка)

История помещичьего разврата, существование крепостных гаремов, привычность и повседневность барского насилия — отдельная и немаловажная страница истории крепостничества, обильно документированная как в мемуарных, так и в судебно-следственных материалах.

«Предосудительные связи помещиков с крестьянками вовсе не редкость, — отмечал в середине XIX века экономист Андрей Заблоцкий-Десятовский в отчете для министра государственных имуществ. — В каждой губернии, в каждом уезде укажут вам примеры <...> Сущность этих дел одинакова: разврат, соединенный с насилием».

Русский историк В. И. Семевский писал, что нередко всё женское население какой-нибудь усадьбы насильно растлевалось для удовлетворения господской похоти. Некоторые помещики, не жившие у себя в имениях, а проводившие жизнь за границей или в столице, специально приезжали в свои владения только на короткое время для гнусных целей. В день приезда управляющий должен был предоставить помещику полный список всех подросших за время отсутствия господина крестьянских девушек.

Пятьсот с лишним женщин и девушек изнасиловал дворянин Виктор Страшинский из Киевской губернии. Причем многие из его жертв были не его собственными крепостными, утехи с которыми до освобождения крестьян считались едва ли не естественным правом владельца крепостных душ.

Против Страшинского возбуждали четыре судебных дела, однако, расследование тянулось беспрецедентно долго даже для крайне неспешного российского правосудия. От первых обвинений до приговора прошло без малого 25 лет.

См. также: Мороховец ЕА. Крестьянское движение 1827—1869. М., 1931. Вып.1; Успенский Б. А., Лотман М. Ю. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б. А. Избранные труды: В 3 т. М.: Языки русской культуры, 1996. Т. 1. С. 363—364; Лотман ЮМ. Беседы о русской культуре. СПб.: Искусство — СПб., 1994. С. 106—107; Евреинов Н. Н. История русского театра с древ-нейших времен до 1917 года. Нью-Йорк.

Весь роман Вы можете прочитать на сайте ЛИТРЕС.