Часть 2 Между небом и землёй Глава 13. Серия: Сексуальные отношения между девушками

Глава 13

Вспышка чувств шарахнула подобно дефибриллятору.

- Где ты? – мой крик, вызванный болью, взывал к той, что я потерял, словно она единственная способна вытащить меня из забытья. – Есения! - Вдруг показалось, что я росту, поднимаюсь выше и выше, тело горело раздираемое, невыносимой пыткой сравнимой с казнью на дыбе. Я закричал снова, и пытка прекратилась, возвращая состояние убийственного голода, вместе с которым вернулись и другие, привычные для Нави чувства. Я увидел мягкий, магический свет, услышал множество голосов и стук сердец в ушах, запахи сотен тел заполнили обоняние, когда я сделал вдох, приподнимая подбородок и распрямляя плечи.

Сердце тёмного мира больше меня не пугало. Мои губы скривились в подобие улыбки, потому что теперь страх сочится из каждой поры на бледной коже Чародея, стоявшего с чашей возле окаменевшего Чернобога. Кровожадный рот, перекошенный в ужасе, остался в грубом камне, глаза прекратили свой бешенный бег. И более о пире, предшествующем Танцам Плача никто не помышлял.

- Что потеряли аппетит? – проигнорировав невнятный ответ, я медленно обвёл скопище гадов убийственным взглядом. Нечто напоминающее крысу с жабьей мордой, застыло со скрипкой на костлявом плече. – Я не «танцую», извините, - и я добавил фак к своим словам.

Есении здесь не было. Среди монстров и кровожадных красавцев я увидел Сирин. Она склонилась в поклоне первой, за ней другие. Я открыл рот, чтобы выдать ей очередную порцию словесного перца, и не смог вымолвить ни слова, от нового, невероятно захватывающего ощущения. Глаза закрылись, позволяя отдаться ему полностью. С глубоким вздохом внутрь меня проникало понимание, что темнота вокруг меня - это иллюзия ограниченного зрения. Я вижу всё не только перед собой – я окружаю этих выродков со всех сторон. Я и есть Навь, ибо я огромен, а они ничтожны!

Я прислушался к этому ощущению, продолжая вдох, открыл глаза и равнодушно скользнул взглядом внутрь вселенной, которой себе представлялся. Шестое чувство не исчезло. Глаза открыты, хотя необходимости смотреть не было, даже спиной я чувствовал, как в панике, по-рыбьи, открываются рты и без того истерзанных пленённых людей.

«Убить! » - Что-то прорывалось в непривычно ускоренный ход мыслительного процесса. Я мозгом впитывал, то, что предлагала Навь, подобрался как хищник перед прыжком, учуяв ту, что воспринимал как счастье.

Сирин схватилась руками за Волка и тоже начала задыхаться, потому, что я всё ещё делал первый глубокий вдох, а в пещере уже заканчивался воздух. Удивление вывело меня из этого пленяющего ощущения величия.

- Что происходит?

- Прекрати, прошу! Сделай шаг!

Но я не хотел. Мощь, которой я достиг, рвала меня изнутри, диктовала свои условия, взывая к тёмной сути. Я жаждал жизни. Много чужих жизней. Темнота, затягивающая меня, становилась очевидной злу, их мысли наполнились ликованием о нашем единении.

- Борись не за власть, борись за любовь! – донёсся едва различимый хрип Сирин. – Думай о Есении.

«Есения», - я прервал вдох, мысли прояснились, я притянул к себе взгляд Чародея. На его дергающемся лице застыли понимание и ужас. Я не спешил, смакуя жестокую мысль, принял из дрожащих рук Чернокнижника чашу и закрыл глаза, выпивая нектар, наполнивший меня ощущениями жизни. «Аказий, Зантим» - новым чувством изучал мужчин одного за другим, чьи всё ещё живые тела, выжатые как фруктовая мякоть, были развешаны вдоль стены. Лучшее, что я мог сделать для них – это прекратить мучения, как это сделать я понял, не задумываясь. Рука поднялась, в незнакомом жесте, глухой стук падающих тел смешался со звоном цепей рухнувших на пол.

Вурдалаки, словно псы, бросились терзать застывшие, бескровные тела. В отличие от них те, у кого имелись мозги, сдерживали кровожадность, забились в страхе и почитании. Я услышал их слаженную мольбу о моей славе и всепрощении. Навь перестала быть враждебной, она подчинилась мне. Восхваляющее пение меня не тронуло, плотоядных певцов я оставил существовать, чуть дольше, чем вурдалаков, певцы остались живы, пока пели.

Губы шептали судьбу каждому из них. Словно со стороны я услышал свой голос, обращённый к Чародею:

- Умрёшь с последним словом. Глаза пусть видят, как молят о смерти те, кто служил тебе. Проси пощады, вспоминая каждого убитого тобой, пока не сотрёшь язык. Напейся собственной крови, и я приду, проверить достоин ли ты умереть.

- Найди Есению! – крикнула Сирин, пробудив во мне безумно дорогое и единственное достойное моей жизни чувство, и тогда я сделал шаг, перешагнул обескровленное тело в обгоревших джинсах, равнодушный ко всему, кроме одного.

- Я нашел тебя, - обрадовался я, словно она уже была рядом.

Сирин в отличии от остальных уже пришла в себя:

- Напугал, я думала меня наизнанку вывернет. Чуть всю энергию не выпил.

Я только кивнул в ответ, соглашаясь, как лунатик очнувшийся на краю небоскрёба. Волк подал мне одежду. – «Зачем? » - Как оказалось, я был гораздо более голым, чем Голый Король, но меня, в отличие от сказочного прототипа в трусах, беспокоило не отсутствие одежды, мне казалось, что я отказался от чего-то необыкновенно великого, раньше, чем это приобрёл. Сознание возвращалось медленно, а вместе с ним способность действовать и говорить, как я привык.

Кроме грубых штанов и рубахи, мне подали довольно потёртый плащ из выделанной шкуры.

- Ты, поди, на нём сотню волчат заделал? – по-свойски, спросил я у вожака стаи, словно, только, что приговорив толпу убийц к смерти, не я разыгрывал тут бога.

Волк изобразил довольную, клыкастую мину. Я принял одежду, но от сопровождения отказался.

- Я сам найду её.

- Ты ещё чувствуешь силу?

- Как далёкий отголосок, - признался я, прислушиваясь к себе в поисках нового чувства. Что со мной было? Вмешательство Велигора. Сомнений нет - душа волхва могла быть в моём теле, но почему я сам управлял телом, если он со мной. Ведь перемещение в Навь я не помнил, потому, что проходил Путь не я, а проводник. И момент нападения на Чернобога… Факт остаётся фактом, я его достал и он умер, окаменел в буквальном смысле. Я пропустил два важных отрезка событий произошедших со мной, но сейчас было не до них...

«Сладенькое» мои подданные оставили нетронутым. Я пошел через второй зал и, оказавшись в новой цитадели зла, захотел вернуть Чернобога к жизни, придумать самую мучительную кару, чтобы убить маньяка на месте, воскресить вновь, затем опять убить. Что они там приговаривали? «Кровь мужчины и мякоть женщины» - щебетали сволочи в предвкушении, до того как я очнулся, прямо посреди их празднества. Такой порядок установил Чернобог - не я, и даже в глубине души не признался, что сам этой схеме следовал сейчас. Ту, о мягкости которой я мечтал, и от которой меня не возможно было отвлечь, Модовейка потерял весьма удачно - вдали от этих пещер.

В этой огромной пещёре тысячи женщин как змеи в огромной яме извивались на грязном полу, готовые принять любого  во власти сладчайшей иллюзии неземной любви.

- Хочешь жить? - Колдун, охранявший наложенные на женщин чары разврата, кивнул, в готовности выполнить любой приказ. – Сделай так, чтобы женщины вышли от сюда живыми и здоровыми.

Многорукий Ясид вызвался освещать им выход. Сирин и стая помогали несостоявшимся вечным невестам, покинуть Навь, колдун выполнил обещание. Они остались живы, не ведая, что с ними произошло.

Оставив всех позади, мне показалось, что я расслышал трепет родного сердца через толщу созданного в грани пространства. Я был доволен, что нечто до сих пор усиливало мои возможности. Это помогло найти её быстрее.

- Есения, - позвал я, самым важным было её не напугать до обмокока. Она не видела меня, как я мог ощущать её: сидящую на полу пещеры, прислонившую голову к стене. Вот, теперь она узнала мой голос и заплакала.

- Всё уже позади, - я сжимал её в объятиях, пил слёзы как нектар, не помнил ничего вкуснее, чем эти слёзы радости, когда я её нашел.

- Я знала… - Дыхание сбилось, я не выпускал её, - ты здесь. – Наши мысли остановились. Ласковые прикосновения, важные как сама жизнь, согрели холодную, каменную кожу, и я окончательно ожил рядом с ней.

Камера пещеры кажется ей тёмной, это на руку её застенчивости и мне, но она этого не ведала. Губы, руки и даже ноги определяли границы её робости, мои пальцы подтверждали их, чтобы нежно нарушить. Девичье смущение оставило мне совсем не много: руки, лицо, шею и ноги до середины бёдер. Вздохнул от умиления или от жадности. К ней все мои чувства слились в одну реку, но мне хватило бы и мизинца на её ножке, для ощущения забытого земного блаженства, которого я так жаждал.

Губы - моё главное оружие против её скромности, я радовался каждому новому завоёванному сантиметру на маленьком, трепещущем теле. Не прерывая поцелуй, переместился ниже и упивался стоном, снова испытывая волшебство её кожи по дорожке поцелуев от ключицы до мочки уха. - «Моя сладкая девочка, если бы ты услышала, то, что кричит о тебе моё тело, ты бы умерла от смущения. Но когда-нибудь я перескажу это тебе. Когда ты научишься принимать мою страсть целиком». - Рука прокралась выше колена, чтобы ласкать и доставлять удовольствие, и я готов был вечно упиваться вожделением, потому что ещё немного приблизился к её тайнам. Я хотел узнать её всю, ведь она так много хранила. Её стройные ножки гладкие как шелк, дивное тело – ни волоска до самой головы и я зарылся в копну длинных волос захлёбываясь на контрасте прекрасных ощущений. Её не могли родить люди, она была прекрасней солнечного неба. Я целовал её нежное лицо, тонкие тёмные брови, закрытые глаза под длинными ресницами и гладил восхитительно тёплую кожу, раз за разом отвоёвывая сокровища, которые я был готов забрать себе навсегда.

Отдельная ласка заготовлена для каждого её пальчика. Ладони, шея, плечи, ноги... Моя жена встрепенулась пойманной птичкой, когда я лёг сверху. Упираясь локтями в шкуру на гладком камне, я положил ладони ей на затылок и слегка притянул под себя.

***

- Можно взять с собой крыску?

Вот уже час, как я готов был разрешить ей всё, что угодно. Она лежала на моём плече, прикрытая серой шкурой и темнотой перед её глазами. Время от времени из под меха выпускалась на прогулку вдоль моей ноги её ножка с шаловливыми пальчиками. Я тайно любовался ею. Дюйм за дюймом, отображал в уме дозволенное мнимой темнотой. Мне было точно не до крыс.

- Бери, - согласился, чтобы не обнаружить своё занятие.

Есения вскочила, натянула платье и с простодушной благодарностью убежала в угол камеры.

– Нам вдвоём с Капушей было не так страшно, - она погладила свою «подружку», завернула её в рубаху, подаренную мне Волком, и прижала к себе.

- Ты назвала крысу Капушей?

- Да, она всё время возится и не угомониться, пока не прижмёшь её к самому сердцу.

Я захотел превратиться в Капушу.

- Ты точно не замёрзнешь без рубашки? – забеспокоилась Есения.

- Не замёрзну… - «Надеюсь, ты опять согреешь», - Кстати, о твоих питомцах, Модовейка не приходил?

- Нет. Разве ты не оставил его с Такрином?

- Это он тебя сюда перенёс. – Трансгрессировал, так у нас к кино сказали бы, а я не думал, как это назвать, но наверняка, благодаря Велигору, я знал, как это делается.

- Я оказалась здесь одна, - её сердце, в тревоге за Модовейку, пропустило один стук.

- Просто у него нет опыта, и потому так вышло. Модовейка запаниковал, спасаясь от опасности и, не имея представления о своих способностях, утащил тебя. Только не донёс, потерял сразу же. Но он в порядке, я его видел.

Я признался, как было плохо без неё в этих пещерах.

- А ты изменился, Миш. Мышцы такие, словно топором весь лес вокруг Марьинки в щепки перерубил.

- И перерубил бы, только бы тебя вытащить, - согласился я. Добавить мне было нечего. Что сделал со мной Велигор и почему я оказался голым и чистым, как после душа я не помнил.

Мы приближались к выходу. Моя Неугомонная лишь дважды позволила взять её на руки, обнимала за шею одной рукой, потом вспоминала, что я босиком или вдруг устал, и спрыгивала как пружинка. Я уходил теми же проходами, что брёл в слепую за волхвом. Мне оставалось провести ничего не подозревающую Есению мимо спящих корчебоков, также как это проделал со мной Велигор. Она упрямо хотела идти сама. Я держал её руку, мы миновали десяток сонных чудовищ, разок подхватил её и перенёс над раскинутыми щупальцами. Я не боялся кого-то потревожить. Управляя их сном, можно было не волноваться за Есению, также как за гарем Чернобога, сотни ног спокойно прошли здесь не так давно. Пусть бы корчебоки и оставались черно-белым рисунком в её книжке, но не всё было так просто, как хотелось. Ясид, с сияющим лицом проводив последних, подневольных гостей, возвращался с парой волкодлаков и сиял, как обычно, не накинув капюшон. Впереди замерцал свет, я заблаговременно закрыл рукой глаза Есении.

Не те глаза закрыл! Как только нас озарило сияние, раздался тонкий свист, волкодлаки рефлекторно распластались на полу, а Ясид замер на месте. Его тело сместилось в сторону, съезжая с перерезанного надвое туловища. Решение отпустить Есению было мучительным. - «Ужас! Если с ней случится беда, когда я отойду? » - Но я всё-таки успел подхватить тело Ясида до того как оно упало, положил и прижал обе части.

- Срастётся, - обнадёжил Ясид, - и не такое случалось. – Его лицо гасло, на коже остался слабый след энергии. – «Нормальный парень, когда не светится и пятью руками не машет. Нужно всё-таки найти способ оживить Чернобога и снова убить, на этот раз, чтоб отомстить за уродство Ясида».

- Мамочки! – Есения смотрела на люминесцирующее лицо, - Он в порядке?

Думал, что так только в американских фильмах в подобных случаях спрашивали. – «В порядке?! » Вообще-то парня напополам перерезало!

- Конечно, всё будет хорошо, Милая.

- Угу, - недоверчивое в тишину, туда же: - крыску пожалуй…

- … лучше здесь оставить… - закончил я.

Опять «угу», но мне не нужно ничего объяснять, я сам знаю, что тяньгор как только запищал, вырвался и умчался прочь подальше от света. Волна его свиста разрезала Ясида и двух корчебоков. Мне не нравились творения Чернобога, но я ценил жизнь в любых её не дурных проявлениях. Нави нужны корчебоки. Не знаю откуда у меня такие способности, я залечил их раны, прижимая повреждённые участки.

- Стой здесь. Никуда ни шагу. Обещаешь?

- Да.

Раны быстро срастались, главное было не допустить смещения, но в сонном состоянии корчебоки были неподвижны, и боли не чувствовали вовсе.

Как только Ясид смог подняться, свою «лучезарность» он прикрыл одеждой основательно.

- Тяньгоры тут, вроде раньше не появлялись? – размышлял он в сомнениях.

- Это я не досмотрел, прости…

- Не извиняйтесь, Мой Господин!

Как только понял что следующее, что он сделал бы это коленопреклоненное признание моего высшего великодушия, я пресёк это движением руки, второй рукой я сделал знак «Молчи» и он кивнул, оставаясь позади нас.

Я вернулся к Есении и повёл её, крепко прижимая за плечи.

- Мы выйдем в храме, - сообщил я ей, - потом Такрин перенесёт нас в Чудь.

- Ты останешься с нами? – скрытая надежда сбила интонацию вопроса.

- Да.

- И домой не зайдёшь?

- Не в этот раз.

- А жалеть… не будешь?

Достаточно было отрицательно хмыкнуть, как настроение у моей прекрасной стало таким же, как она сама, и её понесло:

- А можно хотя бы на часочек в Яви побывать?

Я только вздохнул, вспоминая Ясида и то, к чему привела моя мягкотелость и промолчал.

- А посмотреть крокодила? Совсем не долго? - выдумала она новую просьбу. - Это же страхотища неимоверная у вас в зоопарке. Где я такое ещё увижу. Ну, одним глазком? - Вот же курьёзная ситуёвина, в моих воспоминаниях крокодил опять померк, в сравнении с корчебоком, спину которого, размером с молодого кита, я сращивал несколько минут назад. – Сначала крокодил, потом слон… да и поклониться на могиле бедного Маугли, а потом, уже домой, - замолчала. Понадеялся, что уже успокоилась, а она: - Ещё бы по пути телевизор глянули и всё.

- Даже не вздумай в Яви остаться, слышишь?

- Нет, нет! Что ты?! Я ваших микробов боюсь, очень!

- Вот и хорошо.

Мы вышли на широкую площадку. Перебирая мелкий песок, воды Озера Забвения были тихими и более опасными, чем проснувшиеся корчебоки. Небольшая пещёра заканчивалась жидким зеркалом и отвесной скалой за ним. То, что существовало здесь много тысяч лет, нельзя было назвать водой. Я зашипел, тихо приветствуя то, что сторожило врата Нави. Есения понимала каждое слово, но не смогла найти тох, кого я назвал братьями.

- Нырнём в Нави – вынырнем в храме, - повторил я слова Велигора для Есении, - а дальше выйдем из пещеры и увидим солнце.

- Солнце?! Ой, я так по нему соскучилась!

- Давай, ты первая.

- Нет.

Я нырнул вместе с ней, пообещав не размыкать наших рук.

То, что мы не в воду нырнули, я знал и к последствиям подготовился. Тело наполнилось тяжестью и непослушным грузом ушло вниз, не смотря на все усилия Есении. Мне казалось, что я устал сопротивляться, но если я и рвался к поверхности, то не потревожил и капли вокруг. «Я слишком тяжелый». Последняя попытка и безнадёжность. Я понял, что мне не выплыть. Работа моего тела была не больше, чем очередная иллюзия. На самом деле я предусмотрительно отпустил маленькую ладошку, как только меня потянуло вглубь. Прохладный поток подхватил и закружил в плавном водовороте, завлекая всё глубже, глубже. Я уступил глубине, когда понял, что не чувствую её рядом. Она вернулась в мир живых.

- «Она должна была спастись», - думал я, но коварное озеро подбросило меня вверх, чтобы забрать за это её жизнь.

- Ты обещал быть со мной, любимый, - напомнила старуха с мутно-зелёными глазами. – Не уходи, прошу тебя, - умоляла она. Ей оставалось жить всего несколько минут.

Я посмотрел на её немощное тело, перерождённому не вынырнуть из озера без жертвы, принесённой живым. Я нежить, порождение Нави и я, как и положено злодею, остался равнодушным к её мольбам.

- Миша! Мишенька! – кричала она издалека, а я уходил навстречу солнечному свету. Мы пережили историю Ивана и Мары на свой жестокий лад, и она закончилась с последним вздохом глупой девочки, пожертвовавшей собой ради любви.

Глаза распахнулись от боли в горле и спине, но главное, нестерпимо защемило в груди. Маленькая макушка заслонила солнечный луч, и я услышал вздох облегчения.

- Живой! – Меня целовали в нос, щёки, уголки глаз, губы, и я почувствовал следы своих слёз на её губах. Моя душа плакала от сожаления. Как я мог даже во сне бросить её?

- Я живой, Сенечка, - я живой, не какая-то нежить, как мне померещилось в отключке. - Я тебя никогда не оставлю, слышишь? Никогда!

- Ты напугал меня, почему сразу не предупредил, что не умеешь плавать?

- Умею.

- А на дно пошел, словно куль с землёй, еле вытащила.

Я перестал улыбаться.

- Что ты пообещала Озеру?

- Не помню, - она притихла, видя мою реакцию.

- Ты что-нибудь говорила, когда меня спасала.

- Ну, конечно! Я же причитала, как оглашенная, думала ты утоп.

- В чём зареклась? Вспоминай! – я взял её за плечи, и впялился взглядом до рези в глазах.

- Если ты оживёшь, я никогда не буду у мамы перед праздниками сласти таскать.

«Выходит озерцо меня за бесценок выпустило», - что-то не сходилось.

- Пустяк ведь совсем…

- Да, ты не подумай, что я так мало за тебя предложила. Я думать не могла, это по привычке. Тятя клясться нам не велит, вот мы с сёстрами, всегда одно и то же обещаем, когда зарок нужно давать.

- И что потом не держите обещание?

- Ну что ты?! Мы и сладости не воруем, просто это привычка, возникшая в шутку и ничего больше.

- Впредь, не вздумай взять что-нибудь без спроса, раз пообещала. С этим озером не шутят.

- Ладно, поняла, - она успела побледнеть от моего допроса с пристрастием. Я отпустил её, потом прижал к себе и поцеловал макушку наивной головушки. - «Моё маленькое счастье».

Частый топот за спиной закончился нападением на мою спину. Волосатые ручонки сомкнулись на шее, на секунду меня обняли и Модовейка перекинулся на Есению. Она обнимала его, они хохотали как безумные. Звонкий девичий смех и отрывистый лающий вперемешку с кортавыми словами. Я сидел и улыбался.

- Роня? Жив? Ты нашел его, когда искал меня? Не может быть?

Модовейка заворчал пресекая недоверие.

- Верю, верю… Что? Он тебя из озера вытащил? Ой, бегом к нему, нужно узнать, что он озеру пообещал. Миша говорит, это важно.

Лохматая голова повернулась ко мне, на моське отразилось наивысшее счастье, он нашел её маленького брата, мама будет любить их обоих, розовые мечты читались по глазам… как вдруг всё изменилось. Модовейка пискнул от страха, уставившись на меня, вскочил на все четыре, по-собачьи вздыбился и умчался прочь.

- Что с ним?

Есения поднялась и пошла следом за Модовейкой.

Я не знал, что и думать. Просто сидел и ждал уже долго, хотя давно почувствовал, что она больше не вернётся. Потом я встал, подобрал у берега камень. Я черпал в памяти магические знания, словно таблицу умножения, в моих ладонях базальт стал мягким как пластилин. В только что вылепленную каменную чашку набрал воды из озера и смешал её с кровью, сделав надрез на руке. Мне осталось только одно, и я решился на этот шаг.

Я встретил их, стоя на склоне, куда они карабкались, убегая от меня. Низший учуял моё присутствие и отпрыгнул в сторону. Она не успела, я перехватил её за талию.

- Отпусти! – она отчаянно вырывалась.

Из-за дерева показалась русая макушка, чуть позже я увидел и её хозяина. В оборванных мокрых лохмотьях, с длинными спутанными волосами, не знавшими расчёски и ножниц, сопротивляясь величайшей робости, передо мной застыл мальчик. Человеческий ребёнок, её брат выглядел гораздо младше своего возраста. Он посмотрел на меня снизу вверх и остановил свой взгляд на лице. Я не знаю, что читалось на моём лице, но в отличие от домового, мальчик улыбнулся, как если бы увидел чудо, его лицо выражало восторг, а не ужас и он сделал нечто похожее на поклон.

Домовой выскочил из кустов, разъярённый как маленький ураган. Я получил несколько ударов по ногам и пять укусов, пока успокаивал его, сдерживая свободной рукой.

- Я не причиню ей вреда, слышишь? Ни один волос не упадёт с её головы. Мы просто поговорим, после этого я вас отпущу. Клянусь!

Глазки-пуговки сверкнули слезами, в них застыло горе потери человека к которому он так крепко привязался, но он поверил мне, по-видимому в память о том, кого оплакивал. Нас оставили вдвоём. Есения перестала вырываться, но я её не выпускал. Она отодвинулась от меня, как можно дальше, словно от прокаженного.

- Что происходит? – я мог чувствовать эмоции, но я не читал мысли.

- Мы уходим, - она попыталась меня оттолкнуть.

- Почему?

Она упрямо молчала, стиснув челюсти до боли.

- Почему? – повторил я, взывая к ней, внутренне молил не быть такой жестокой ко мне.

- Потому… потому, что… ты враг человеческий, выдавший себя за Михаила! – обвинение, смешанное с горечью.

- Да, что ты несёшь? – я не поверил в подобную чушь. - Согласен, со мной не всё в порядке, и душа Велигора, возможно, вмешивается в мои мысли, но…

- Модовейка узнал тебя. Ты тот, кого проклинает наш народ. Ты не Михаил, - она заплакала от бессильной ярости, - Ты - долбаный Чернобог!

- Я твой муж во всех смыслах, помнишь?

- Ты убил его…

- Да, Чернобог умер… - согласился я, но она не дала договорить.

- Ты убил моего любимого! Ты забрал его у меня.

И тут я вспомнил. Мой первый шаг после перерождения. Тело в обгоревших джинсах у моих ног и вкус человеческой крови. – «Так, кто же я? » - Таким воспоминаниям не возможно было поверить, поэтому продолжил доказывать:

- Это моё тело.

- Убийца! – закричала она в отчаянии, поднимая к моему лицу ладонь с почерневшим кольцом. Она оттолкнула меня, когда я попытался её обнять: - Ненавижу тебя…

- Я дам тебе время полюбить меня, - прошептал я, удерживая на весу её обессилевшее от слёз тело.

- Я буду ненавидеть тебя до самой смерти, - у неё хватило сил, только на жестокие слова.

Я подтащил её к месту, где предусмотрительно оставил заговорённую чашу. Зажимая нос, влил жидкость ей в рот и заставил проглотить.

- Ты не сможешь ненавидеть меня вечно, любимая.