На столичной помойке. Глава третья

Странное глупое упрямство требовало от молодого искателя приключений какой-нибудь выходки,   да хоть драки, хоть бега по крышам!   Воспалённый азарт подталкивал к выбросу сил: развернись плечо, раззудись, рука!  

Но четвертый день Нового года  не принёс  ни малейшего намёка на раскрутку свежего детектива... В который раз  Антон вышел из дому искать, сам не зная что... Где?.. Куда?.. Зачем?.. С утра до вечера бесцельно слонялся по улицам с ощущением собственной придури – дурак не в силах угомониться. Не мешало бы задуматься, почему он  быстро терял направление, не отыскав ключа... Эврика, пиратская карта не найдена!   С долей едкой самоиронии он вернулся  домой. Для чего шлялся? Что искал? Какие такие ключи?   Ах, да,   нашёл сундук.   Сущая правда, набрел на кованый сундук,   брошенный возле мусорных контейнеров. Пустой? Нет, ну дурак!   Открыл, глянул:   ворох старой литературы... захлопнул обратно. Зря, надо было хоть взять и почитать, что забыли люди в общем запутанном Прошлом.

Затея покопаться в сундуке  снова вытолкнула его наружу. И все бы ничего,   прошли бы без особых последствий   эти скитания, неясные,   навеянные ночными искрами петард ожидания...   Так вот он  заметил  человека - стоит чуть впереди Антона и на опущенной крышке мусорного бака  перебирает… книги. Одет неважно. Без шапки.   Из  коляновых двойников? Впрочем, это уже не имеет значения, ты тоже сам не знал, что высматривал  на помойке.

- А кто оставляет здесь все эти книги? – интересно! – Проговорил Антон вслух и пожалел было:   - Ну кто меня за язык тянул?

Незнакомец обернулся. Русая ухоженная бородка-эспаньолка, круглые очки непонятно как удерживаются  на кончике носа. Здравствуйте, Антон Павлович Чехов.   Прямо-таки классика запечатлел жаждущий впечатлений мозг.

- Кто их знает... приносят  все кому не лень.   А я, бывает, прихожу выбрать для своей библиотеки.

Прилично смотрится, доброжелательно смотрит, словоохотлив.   Не  из Достоевского  типаж - это точно! Антона потянуло поговорить, и они действительно разговорились непринужденно как старые приятели, которые всю жизнь были знакомы друг с другом, но чуток подзабыли, когда  последний раз встречались.   Как рыбаки, однажды накопавшие червей на одной грядке, узнают друг друга через десятки лет. Несколько слов, сказанных о книгах, об  авторах, и собеседники признали друг в друге библиофилов.

- И вас совсем... то есть… совсем не смущает  брать, вот,   - все эти книги в руки  с помойки?

-  Гм... чего здесь можно стыдиться?   Всяких  популярных дамских книг я не читаю! - Твердо возразил незнакомец, поправив очки. Здесь можно отыскать настоящие сокровища, исследования, путешествия, классику, научные обзоры.

Видно, говорит продуманно. Держит взгляд - простой и в тоже время очень ясный… Антону тоже свойственно: искать, искать, искать. Но в отличие от него, он не мог сформулировать, что? Можно ж в любом возрасте копаться и искать напрасно... Разница в возрасте - лет десять-пятнадцать, не меньше, но Антон рядом с ним школяр.   Печать элитарного благородства обретаешь, если дано учиться  на свалке!

Черновиком пришедшего драконова года стала для них сегодня помойка, и тем интересней. Отпали ненужные стеснения, отсохли формальности... Плеваться словами не возбраняется! Ведь ими так много исписано хороших книг!   Правда, хлама еще больше. По определению. Кто не брался за перо?   Антон надеялся найти ответ на вопрос:   что такое книга? Почему она просится быть написанной и принуждает к одиночеству, отрешенности, власти воображения?   «Зима на дворе, холод, и где моё гусиное перо? »

Тут его дёрнуло достать  из-за пазухи вчерашнюю бутылку коньяку:

- Может быть, эту книжечку полистаем?

Незнакомец остановился, отложил занятие, посмотрел  ещё раз в глаза Антону, снял очки, потом снова их нацепил мимо глаз.   Похоже, возрадовался?! Переменилось в нем что-то. Тут же отложил книгу, которую с таким интересом просматривал до  заманчивого предложения приложиться к соблазну. Подлетела жажда другого рода - жажда «Ид». С взаимной поспешностью покинули они помойку; перелезли через забор, потопали по сугробам  коротким  путём. Он второпях, слегка заикаясь, когда Антон принял его приглашение в гости, представился: - Николай! Не было никакой случайности:   то же имя вписалось в початый реестр новогодних встреч. Но не жалкий обречённый Колян. Нет, в этом человеке сохранялось  все его нехилое человеческое  достоинство. Обменялись рукопожатием, так, - для порядка, заключив тем самым между собой  на этот вечер дружеский союз.   Шустро потусили по знакомой улице, мимо продуктового; разговор  то и дело взвивался возбужденным смехом. Выпить и все тут! Тогда и начнется новая жизнь.   А что останется по-прежнему, уже неважно!   Без проволочек подошли к дому панельной кургузой  хрущёвки.   Николай махнул на окна своей квартиры.

Окна ничем хозяина не выдавали, но были ржавые, с облупленной краской, в глубине чёрные провалы - свет не горел в квартире ни в одном окне. Настораживали запустением: старые, ободранные, но всё-таки, когда-то покрашенные в белый цвет рамы; вставленные в них стекла, мутные от времени и не мытые, видно, из принципа, навевали не то заскорузлую тоску, не то полное равнодушие хозяина к своему быту.   Когда вошли, пахнуло чем-то сгнившим, прокисшим, заплесневелым. И не было никакой ошибки: -  вот твой урок, смотри, дурень, куда тебя потянуло.   Гостю не хотелось вникать,   что послужило поводом к такому бедламу, кто там жил ещё? Чей в шкафу прячется скелет? Или Николай жил один?   И почему так беспонтово он себя обложил вековой ветошью? На подоконниках с внутренней стороны наваленный  хлам служил чуть ли не шторами, доходил  почти до самой гардины.   Окна  заложены чем-то, что и определить уже невозможно, тоже, наверное, принесенным с помойки.   И так продуманно аккуратно исполнен был столбик хлама  «строгим рядком» почти до самого верха. Попадались и «кирпичики» старых книг, тоже с помойки, и стопка пересушенных до желтизны газет, обращала на себя внимание внушительная бутыль,   огромная, на двадцать литров, и, кстати, прозрачная, но со стороны комнаты закутанная в тряпку. Вид был ужасный, ещё не хватало стайки собак, которые бы гавкали поверх всей этой свалки на улицу и по-собачьи слезно умоляли  выпустить их из этого затхлого  места!  

В прихожей сняли куртки,   Антон растерялся, куда же воткнуть свою. Николай дал ему тапочки,   которые он устыдился  было надевать, но спрятал от хозяина брезгливость. Не в носках же ходить по замызганному полу. Хозяин повесил куртки на свободный крючок; изрядно хлопоча, волнуясь, на правах распорядителя торжества  - в одних носках, отвёл к себе в комнату, а не на кухню, как принято у хронических бобылей:

- Располагайся, а я пойду из закуски что-нибудь посмотрю, - сказал и громко хлопнул в ладоши. Потом, тихо-тихо, картинно, пятясь на цыпочках к двери, вышел бесшумно. Оставшись один, Антон огляделся. Был поражен!..

В комнате были свалены десятки измученных лет.   Пылилось бестолковое Прошлое, на которое были потрачены немалые труды, примявшие остатки инфантильных  мечтаний – навеянных из закоулков, из подворотен дворов, что-то из босоногого детства, что-то из  зимних вечеров,   из крупиц подавленных желаний.    

«А зачем я сюда припёрся?   Посмотреть, что меня ждёт? » - пронеслась обременённая сожалением мысль. «Вот такая же истлевающая свалка? » - как свечка осветила, блеснула и замерла царапина отвращения, оставив черно-белый негатив на сетчатке памяти.   Желание сбежать  удерживали  приступы стыда и любопытства – что будет дальше. Батюшки! От  входной двери до окна тянулась деревянная витрина, встроенная вручную, без стекла, привинченная к стене мощными шурупами. На ней красовались модели автомобилей...

Машинки стройными рядами заполняли аккуратно выкрашенные полки, и, если встать лицом к этой коллекции, всё остальное будто растворялось как уже давно изжившее себя и сдохшее чудовище домашней обстановки. Модельки соперничали друг с другом красотой, новизной и изяществом форм - каждая сама по себе восхищала.    Была куплена тогда-то, где-то. Остальное в этом пространстве теряло всякое значение - немытые окна, грязные полы, продавленный холостяцкий диван…

Вошел Николай, громогласно вмешавшись в изученье витрины: - Чем богаты, тем и рады, принимай закуску!

- Принято!.. – ответил гость громко, наперебой интонации Николая. Как бы даже перекрыв его слова своим фальшивым пафосом. Но потом сильно пожалел, это хозяина распалило. Он находился на старте редкостного эмоционального подъёма, и каждое слово, брошенное в него с его же  грубой энергией, вызывало в нем подтверждение той горькой, копившейся недосказанности на свою жизнь, на родственников, на бывшую жену свою, которая очевидно мучила  его ежечасно.   На все то, что его теперь окружало и на все то, чего с ним больше не было и  не представлялось возможным уже  никогда его беспокоить.

Антон помог ему сдвинуть две старые, ободранные табуретки вместе, это и был доступный в этом сервисе стол.

- Давай хоть газетами застелим, пёс бы их  побрал – ругнувшись, Николай вытащил из-под стола две старые газеты. Одну дал Антону, другую стал сам разворачивать и расправлять на табуретке.   Ту, напротив которой  Антон сидел, он застелил  сам своей газетой, после этого они вместе положили ещё один общий лист на обе табуретки. Закончив с холостяцкой скатертью, Николай поочередно стал выносить и выставлять миски с приготовлениями на скорую руку, которые побыстрее, для того, чтобы тотчас перейти к  выпивке, настругал на кухне. В них лежали маринованные огурчики,   картошечка, порезанная пополам, хлеб мелкими кусочками и несколько долек тоже мелко нарезанного, желтого, заскорузлого, дешевенького плавленого сырка. Все это украшала литровая бутылка коньяку. На этикетке было написано «Князь Таврический».   Сама посудина имела довольно причудливые изгибы и внушительный литраж.

Николай уже протирал два стакана. Нет! Даже не два стаканчика под водку, а два граненых больших стакана. Он их шумно хряпнул в центр обеих табуреток, и от того, что гость даже немного вздрогнул от «звяка» стаканов по дереву,   недоумённо взглянув ему прямо в лицо, он ещё сильней как-то опасливо улыбнулся Антону, просверлив двумя красными, напряжёнными  глазищами, и особо уставился на  молодые руки с бутылкой.   Ещё чуток,   и он  откинул бы  все условности и нормы приличия,   выхватил  бы  ее у гостя, сорвал крышку, вилкой ковырнул  бы дозатор и стал хлебать прямо из бутыли, из горла, работая кадыком и издавая соответствующие хлюпающие звуки при каждом глотке. А потом швырнул бы пустую или чуть-чуть недопитую бутылку в сторону и, пытаясь что-нибудь высказать, начать хоть какой ни есть разговор, отключился бы прямо на табуретки, смешав и смяв всю закуску на себя,   в полном раздрае упал бы уже на пол и там в брожении собственных рвотных масс уснул тяжело и беспробудно. Ох, уж это Антоново  воображение - пророчило худший расклад.

Но все выглядело пристойно и благополучно! И пусть так бы и закончилось - пристроилось к Антону в задний карман его фантазий.. Через минуту гость увлекся  хлопотами хозяина. Ему даже понравилось хозяйское бормотание сквозь зубы, его мелкие какие-то движения, которые он совершал с судорогами в руках, будто произносил заклинание. Он забрал из рук Антона бутылку, осмотрел её, повертел вокруг лампы, проверил, есть ли там какая-нибудь муть внутри бутылки.   Настолько сильно этот человек хотел выпить хорошего спиртного, и так нечасто попадалось оно ему в руки, что он сейчас как то очень тщательно осматривал содержимое и все бормотал и бормотал про себя. Наверно, представлял вкус коньяка, оттягивал момент перед первой каплей, которая попадёт ему на язык. Он, несомненно, знал, что самый волнующий момент переживается только тогда, когда в твой рот не попала ещё никакая спиртосодержащая жидкость! А потом, когда уже попала, - пиши пропало!

Наконец приготовления были закончены. Они уселись на продавленный полувековой диван, откинулись на спинку, дав спинам слегка расслабиться перед предстоящим. Осмелев, Антон взял из миски огурчик, закусил  и похрустел им… Николай, как бы опомнившись, придя в себя и оттолкнувшись от мягкой спинки, хватанул бутылку своей  пятерней и властным движением правой руки свинтил пробку. Он открыл её привычно виртуозно и тщательно, аккуратно положил на табурет, сам поднёс к носу уже взлетевший аромат, втягивая, внюхивая, облизывая поток  благородного вкуса.

-Ну-с, чего мы ждём? Поехали! - он повернулся к Антону, посвежевший и улыбающийся, с тем выражением лица, которое ещё на улице вызвало у Антона доверие.

- Давай! – махнул Антон рукой, и Николай взялся разливать коньяк по стаканам.

Налил, если можно так выразиться, «с горкой».

На стакан нельзя уже было положить кусочек хлеба, иначе он  намок бы, что было бы обидно.

Таинство первого стакана было распечатано! Ах, до чего легко они опорожнили его в себя! Улетучился весь тот долгоиграющий шарм перед не початой бутылкой, который испытывает мужскую волю и выдержку. Слюнки больше не текли, а через какое-то время потекло бы изо рта нечто другое. Всё же надо уметь пропускать, немного потерпеть, выпивая, посидеть, поговорить…

Николай приложился ладонью ко рту, как бы занюхивая ею последний глоток. Коньяк и вправду был очень хорош. Тут уж захотелось по картошечке и огурчику, так что быстренько закусили, Антон ещё угостился чёрным хлебцем. До сыра дело не доходило,    не сговариваясь, они выжидали не пойми чего.

- Ну, чего тебе рассказать,- начал Николай, закусивши. - Работал водителем всю жизнь, как ты, наверно, догадался. Видишь, коллекцию подсобрал, - он махнул в воздухе рукой на стеллажи и витрины. Первую машинку родители подарили – вон она стоит.

Это была 21-я волга бордового цвета, красивая хромированная машинка.

- Я  ещё её называл: - машина победы - Николай продолжал любоваться моделью. – Тогда их много по дорогам ездило, сейчас только в мае  можно увидеть на праздник, а тогда ещё было за щастье на ней прокотнуться. Такая машина! Не всем её давали, а только тем, кто заслужил действительно за какие-то подвиги и рекорды. А сейчас, - Николай смахнул воспоминание рукой, присел было  с тоской на диван, но и поднялся быстро.

- Ты знаешь,   я ведь  на скорой десятки лет работал.   Был у меня в жизни случай... - Он запнулся, но тут же продолжил разговор. Видимо, много раз уже «тот случай» проживал в себе, проговаривал, и он не угас до конца. Что-то невозможно было забыть, и Николай  научился проматывать быстро, незаметно, на первый взгляд,   прокручивать на «ускоренной перемотке». Ну, а когда вспоминал про него - тот случай, или при разговоре приходилось спотыкаться об него, то после всех слов, сказанных собеседнику, от многолетних тяжелых дум, оставшись один, в постели перед сном  перемотку эту возвращал и просматривал в замедленном режиме, шлифуя и оттачивая все  до скрупулезных подробностей. При этом он до странного инстинктивно извивался, корчился в постели и непроизвольно издавал разнообразные пугающие самого себя звуки  - стонал, по-простому говоря…

Антон сам уже готов был потянуться за бутылкой. Николай опередил его движение руки, властно отвёл её в сторону.

- Не надо - он очень выразительно посмотрел  поверх Антоновых глаз, выдохнув и взяв опять бутылку в свою большую руку, подтвердил  своё право оставаться на розливе. И это не представлялось теперь Антону таким простым делом. Ещё по подъездам в компании своих сверстников кто-то выбирался ребятами  на розлив:   все пили, а один, весёлый  товарищ - тоже пил, но разливал на всех. И тогда почему-то казалось,   что выбирают по каким-то особым заслугам.   Юношескому  уму это было не понять,   почему, например,   разливает он, а не я?.. Сегодня разливал  Николай. Он опять наполнил два граненых стакана до краев.

- Если сразу не можешь – выпей половину, я уж так разливаю, давно не приходилось.

Николай как-то сразу погрустнел, осунулся,   посмотрев на полный свой стакан  с таким видом, что, мол, ничего уже не поделаешь, это неизбежность, поднёс его ко рту, широко  криво его открыл во всю глотку и готов был уже влить  содержимое стакана без продыха.

- А…. – слушай, я уже начинаю…, давай хоть чокнемся.

Они поспешно чокнулись, и он опрокинул весь-весь большой и грозный стакан в себя. Театрально откинул его  от губ  и даже не стал ни занюхивать, ни закусывать…

Антон решил вмешаться в его одинокое питие:

- А ты знаешь, что?

- Что?- Он повернулся к гостю, немного приободрившись, прищурив один глаз, даже губы изобразили какое-то расплавленное подобие  улыбки.

- Слушай, а ты знаешь хоть, откуда эта бутылка с коньяком?

Уже мотнув пьяным движением головы,   он посмотрел на бутылку, а потом опять повернулся к Антону, казалось,   смущенно, в некотором замешательстве…

-Так вот! – Антон вздохнул и  Николай аж напрягся весь во внимании.

- Я был в нашем парке, который через дорогу, на спектакле, на детском. Там рассказывали, что Новый год пройдёт под покровительством чёрного дракона.

- Так, так,- Николай и правда, сильно заинтересовался, очевидно, его занимали такого рода истории.

- Эту бутылку - продолжил Антон, уже пересказав ему щепетильный сюжет о том, как напоил бомжа в метро, потом пришёл в магазин,   и там попался ему дед в стиляжном пальто, белой рубашке и красной бабочке. Как они дружески прогуливались через весь магазин, высокопарно общаясь  особым языком через стихи.

- Не-ет,   что-то ты мне неправдоподобное глаголешь,   по приметам я не встречал такого деда, хотя я здесь старожил, и в этом магазине чуть ли не каждый вечер, - Николай втянулся в интригу и слушал уже со всем  усиленным  вниманием.

- А потом я прихватил эту бутылку из дома и тебя повстречал на нашей  единственной помойке, понимаешь?..

Николай, хоть и был уже заметно пьян, но все же нешуточно напрягся, стараясь вникнуть в логику  рассказа.

- Так вот, вообрази события - физика сплошная, - Стивен Хокинг. Магические причины-следствия проникают в нашу реальность. Путём материальным я и сижу сейчас с тобой…

- Материальным? - Николай как-то с подозрением косо посмотрел на Антона, как будто тот ещё что-то недопонимал, а он уже обо всём догадался и отнёсся к Антонову трёпу даже с опаской.

- Ну, кто знает,   что там есть ещё, -  вдруг Антон сам запнулся, замолчал, не уверен, нужно ли дальше говорить, и  впал в смущённую задумчивость. Заметно помутилось в глазах, алкоголь заполнил его мозг да так сильно, что он  покачнулся и чуть было лбом вперёд сам - топориком - не упал на табуретки и не проломил их о свою голову.

Николай держался трезвее гостя, сказывался многолетний опыт бобыля. Он с минуту держал паузу и перетянул  разговор на себя.   Казалось, коньяк его не достал, и он не был пьян.   Неправдоподобная история его оживила, глаза его воспламенились, зароились фантазии, замагнитились в воздухе необычные мысли. Он впал в необъяснимое  возбуждение! Очевидно, по  наивности  Антон многого не понимал, а Николая настиг  дремавший в нём порыв  действовать! Перещёлкнулась  будто какая-то воздушная шестеренка, и омертвевшее колесо судьбы сдвинулось  в пространстве, дав ход уже другому движению,   за ним и третьему,   затем и всему турбинному механизму. Ещё немного, и он бы по примеру Тесла был способен вырабатывать энергию в тысячи киловольт!

Антон беспомощно пьяно молчал, а Николай  в неописуемом внутреннем восторге произносил свой монолог:

- Слушай, занимательная вещь у тебя произошла! Я хочу… - начал он, не останавливаясь и сбиваясь, говорить. – Ты сейчас к стене отвернись, а я…- он говорил и крестился...- А я... Дай Бог, у меня будут ещё одни домашние тапочки для гостей…

Настолько сильно Николай был возбуждён в эту минуту, что со стороны могло показаться, будто у этого человека начался нервический припадок. Первые секунды засветились как спички особенно горячо и сбивчиво…

- Я хочу отблагодарить его, то есть тебя через него. Тьфу… его через тебя… отворачивайся  быстрей… - Николай даже своими руками помог Антону половчее повернуться к стене, сам же подскочил с дивана к своей витрине с машинками.

- Называй мне номер полки от пола и машинку от окна. Полок было всего четыре. Ту, что назовёшь - твоя! Тебе дарю!..

Николай удивлял своим волнением, со лба катился пот, лицо его уродливо преображала невыразимая гримаса, больше, всё-таки, походившая на что-то потустороннее, нежели на улыбку. Воодушевлённый, с красным лицом, он стоял возле досок с машинками и ждал. Торжественность момента  подчеркнула опрокинутая табуретка, которую он, в страстном  порыве осуществив прыжок к витрине, зацепил ногой - со всем её содержимым: рюмками, тарелками, закуской и пустой бутылкой из-под коньяка. На такие мелочи как перевёрнутая табуретка, он уже не обращал внимания. В воздух  взвилась  идея, дух легенды! Некий неосознанный  азарт захватил и Антона в свои жадные  объятья,   не отпускал,   ждал и горел в груди коньячным пламенем.

- Два и пять! - произнёс Антон, придав голосу  торжественность магического заклинания...

Николай вслух просчитал, выждал паузу и через полминуты окликнул:

- Поворачивайся, вот она!

- Осторожно, не спеша, на пятках Антон повернулся.

Он стоял с вытянутыми руками и зажатыми кулаками. Силился, крепился, сжимал ещё настырнее и крепче. Вдруг решительно сделал два шага в  сторону гостя. На пути ему опять попалась перевернутая табуретка, он пнул  её ногой, прошёлся по скинутой на пол тарелке, расколол её, от хруста битой посуды  вздрогнул, швырнул табуретку в сторону, как мусор на пути, подошёл  вплотную к дивану - все так же с вытянутыми кулаками и с неописуемым горением в возбуждённых глазах.   Их взгляды пересеклись в одной точке, будто окатывая  друг друга тёмной, опасной для того и другого силой.

- На-аа-аа… - проревел Николай тигриным рыком и разжал кулак.

На одной ладони его, другую руку он сразу убрал, лежала якобы золотистая мини модель автомобильчика «тойота»: грязно-желтенький седан Марк X, представлявший из себя пластмассовую детскую игрушку, с которой дети обычно играются в песочнице, а потом,   по своей же рассеянной невнимательности забывают её взять домой. А если и дома вспомнили про неё, то не бегут обратно в песочницу, спохватившись скорее забрать её, пока к ней,   как можно было сообразить, кто-нибудь да  не приделал ноги. Машут рукой, мол, ничего такого не случилось,   и дома с большим аппетитом поедают вкусный обед, приготовленный мамой или бабушкой. А вечером, вернувшись снова на площадку,   находят машинку в песочнице. По своей копеечной неказистости она никого не привлекла и её попросту никто не присвоил.   Никому такой хлам не сдался!

Николай, уловив  щепетильность ситуации, взял в свою ладонь руку Антона, да и вдавил в неё машинку, этим  жестом подчеркнув, что полностью передал её  новому владельцу, то есть вручил как приз в самодеятельном конкурсе, домашней викторине с «чертовым колесом».

Сам он перепрыгнул на исходную позицию, с которой  и начал магическое действо – отсчитывал названные две цифры. В глазах его мелькнуло не то что сожаление, но нечто похожее на тоску: эта машинка теперь уже не его…

- Вот, вот смотри! - он  не мог унять возбуждение – Честно все было, смотри!   - Не подумай, что я там что-то подменил, пока ты смотрел в пустую стену.

Он долго ещё не унимался, доказывал, что все было честно, что  он нисколько не саферистничал, подарил искренно и безвозвратно.

- Раз, два, три...

Он отщёлкивал пальцами второй ряд, щёлкал по каждой машинке указательным пальцем так сильно, что третья машинка по счету: чёрный гелендваген сместилась со своего места  и наехала на вторую машинку по счету, красную феррари. Феррари не устояла под напором счета и во всей своей вызывающе красивой, настоящей металлической и стекольной огранке полетела на пол, стукнувшись передним бампером о грязный пол.   Попрыгав как лягушонок, машинка передней частью  приземлилась на стеклянную крышу, которая тут же разлетелась  вдребезги, оставив следы битого стекла на линолеуме и картинку настоящей аварии как после захватывающих гонок, с переворотом на крышу.

Николай тыкал пальцем в пятое по счёту место, и оно действительно было пустое, - крошечный  пустой пятачок… Шестым стоял японский мотоцикл.

-Это есть она, видишь! В твоей руке, береги её! – произнёс он с надорванным хриплым вздохом.

Дурь постепенно сходила, по мере того как выветривался коньяк. Тянуло в сон и хотелось поскорее уже распрощаться с ним и  уйти. Ещё шевельнулась наглая мысль бросить после себя горящую спичку: пусть заполыхает синим пламенем эта забубённая жизнь, да и освободит человека от помоечных наслоений судьбы.

Встреча не принесла Антону успокоения, наоборот, как-то нехорошо загрузила тяжестью чужой чернухи. Наутро было бесполезно строить какие либо планы. Вот-вот займётся трещать голова, будет раскалываться до того, что он будет скулить и лезть на стенку.   Чтоб её, эту попойку!   Всякая история имеет свой разбег и всегда у неё есть финиш,   который надо ещё уметь разгадать. А то не успеешь притормозить за чертой.   Финиш помоечных приключений -  это дареная Николаем  машинка… Антон вытащил ее из кармана и, пока шёл по тёмной  пустынной улице домой, ещё раз рассмотрел модельку. Машинка была новой, не из песочницы, очевидно,   куплена в киоске вслед за какой-нибудь газетой. Она больше походила на сувенир, который можно было прикрепить как оберег  в настоящую тойоту Марк Х.   Он приостановился и представил лобовое стекло, на котором маячит туда-сюда крохотная дембельская мечта.. Снежок на улице пролетал куда-то мягко, умиротворённо, вкрадчиво заметая всякие следы.