Строгий режим

Утро красит нежным цветом район метро «Новослободская». На окне нашей кухни стоит аквариум. На дне аквариума лежит череп молодого крокодила. Развалившись на этом черепе, любит проводить время сомик, в функцию которого входит чистка этого аквариума (см. картинку над текстом).

— Наверно, в этом есть глубокий смысл, — рассуждаю я, разглядывая лежащего на черепе крокодила сомика. — А может быть даже грозное предзнаменование…

И точно, как в воду глядел. На кухне появляется кухня Лена.

Логические построения куклы Лены всегда отличались нелинейной структурой повествования. Вот и сейчас. Ее личико искажено праведным гневом, руки уперлись в боки, пеньюар… Ох уж этот пеньюар! Уж лучше бы она внезапно совсем разделась…

Впрочем, и ее поджатые губы говорят о многом.

— Христопродавец! — толи просто констатирует, толи подразумевает в этом что-то предосудительное, говорит мне кукла Лена, — сколько раз тебе повторять: «Без меня не заходить на кухню»? Ты что, хочешь, чтобы я опять позвала в гости старую коммунистку!? Так я позову, хотя она и называет меня «бесхребетный секс-лакей израильского лобби»

— Да пусть приходит. Я у нее давно хотел спросить: «Хотят ли русские войны из-за Сирии? » и поговорить о текущем состоянии дел на самостийных просторах. А потом может она и споет чего. Старая коммунистка, с ее экзальтированной религиозностью, как мне кажется, может спеть очень задушевно.

— Угу, ты еще с ней впечатлениями от первой брачной ночи поделись. Ты же всегда с ней вечные темы поднимаешь. А кстати, поражать врага огнем из своих уст. ты не пробовал, жидо-масон?

Это я к тому, что я тебе сама и спою, и станцую, и поцелую. Без дополнительных участников художественной самодеятельности и прочего бытового скотоложества. Ты меня для это и содержишь, между прочим. Кроме того, я сначала тебе дам лекарства, а потом приготовлю завтрак. Сам холодильник открывать не смей, кому сказала!

— Но ты же спала, кукла Лена.

— Что значит «спала»? Это моя работа, мировая ты закулиса. Я за это деньги от тебя получаю. У нас, в деревне под Рузой, за такие деньги…Мог бы меня и разбудить, не переломилась бы.

— Разве что поцелуем.

— Да хоть бы и ***м, прости господи, стихами сказанула! Это уж как душа твоя иудейская пожелает.

— Мне было жалко тебя будить, кукла Лена. Я стар и сентиментален.

— Опять ты вмещаешь личные симпатии в сугубо рабочие отношения, космополит ты безродный. Сколько раз тебе говорить: «Я тебе ни жена, а ни любовница. Я твоя со-дер-жан-ка! ».   Заруби себе это на своем богатырском носу.

Это моя работа, за которую я получаю деньги. И я, кстати, горжусь своей профессией. А на работе у меня есть круг четко очерченных должностных обязанности, которые я обязана добросовестно выполнять.

Потому что, если я буду работать спустя рукава, а не задрав юбку — ты, неухоженный, быстро окочуришься. Под Северным то Сиянием. Не дай Бог, конечно. И тогда я, с больной мамой и сыном-школьником, сразу останусь без средств к существованию в деревне под Рузой. Ты этого добиваешься, русофоб!?

— Я не русофоб. Я тебя люблю, кукла Лена.

— Да кто против твоей любви то, христопродавец? Я только «за» обеими руками и всеми релевантными этому частями тела! Ты же, хочу тебе снова напомнить, мне за это деньги платишь.

Но и ты, со своей стороны, должен меня слушаться. Обещай мне, сионист, что ты без меня никогда больше не появишься на кухне вообще, и возле холодильника в частности.

— Клянусь перед лицом свих товарищей! Даже если у тебя, кукла Лена, будет высокая температура.

— Опять он ручища распустил, обормот. С утра пораньше. А ты меня не простужай — у меня и не будет никакой температуры. Но ты меня не любишь и все время таскаешь в Новый Уренгой, где я рискую еще много раз смертельно простудиться.

Так тебе завтрак готовить или как? Яблочную шарлотку будешь?