Я тебе открою тайну волос рыжей Ландер

Несмияну, на прощание               

- О  - ха, э - ха, и уехал, и приехал, о - ха  - ха, - трясясь от ужаса слышал Чук, неторопливо собирая поспевшую к ноябрьским костянику в ладное ивовое лукошко, сплетенное дедкой Ореликом рваны ноздри из ободранной еще на майские осины, помнится, притащил Гек дубовый комель, швырнул его к ногам, обутым в лапотки, дедки и, раздувая охряпкой бронхи, забитые никотиновыми шкварками, хрипя натужно нутряной жилой, отвеку дающейся любому почвенному Геку по указу, повелел изготовить для брата - близнеца корзинку, чтоб тот, сумняшеся, ходил и предоставлял всякую ягоду, пока он, Гек, будет постепенно преобразовываться в немецкого американца, как и завещал царь Петра Лексеич, которого они в школе проходили, да так и прошли, не поняв нисколько, но уяснив, что Кексгольм - ни х... я не Тверь. Чук пал на одно колено, приближая лицо к просвету в колючках, присмотрелся и чуть не вскрикнул, увидев престранную картину : на поляне у костра сидел опасный Ермолай, напевая свою бесконечную песнь тайги, сплагиаченную у Киплинга, а рядом, что было самым страшным и непонятным, сидели на пеньках носастая девка в короткой кожаной юбочке, из - под которой виднелся самый натуральный хер, и пышногрудая блондинка, виденная Чуком в пореве восьмидесятых, что наводило и внушало.

- Земский Собор Феодора Иоанновича, блаженной памяти Государя всех енотов и моллюсков, товарищи, - говорил Ермолай, откусывая латунным зубом, цинично блестевшим в отсветах костра, пробку от бутылька с портвейном, - решил считать со вчерашнего дня газету  " Гудок " кощунством, сбитню же не давать.

- Кому ? - закричала носастая, грохоча кулачком по пеньку, пустившему смоляную слезу под таким неистовым напором. - Кому не давать ?

- Обожди, - мяукающим голосом сказала блондинка с крупной грудью, чуть упрятанной под шифон нерусского платья, - Чэнел, не кипешуй пока. Пусть сначала скажет, какого х... я мы вообще тут терсимся и где отряд, куда нас заманивали скауты Суркова еще на луханщине ?

- Да вы что, граждане ? - изумился Ермолай, вскакивая на ноги. - Я кто ?

- Х... й тебя знает, - скривилась блондинка, откидывая прядь волос за ухо, - повстречался на узкой таежной тропе, назвался Пионтковским, эта дура, - толкнула она вскрикнувшую носастую ногой, - решила, что из Карло Каллоди, забыв, что мы в России, а тута отродясь таких не бывало.

- Зато Буратин до х... я, - отрезала девка с хером, логически глуша зашатавшуюся и побледневшую блондинку. - Куда ни ткни - в Буратину и угодишь.

Она ткнула наманикюренным пальчиком в кусты костяники и оттуда выскочил Чук.

- Ё... й в рот ! - схватился за голову Ермолай, снова падая на поляну.

- А я об чем ? - торжествовала носастая.

- Знаете, - зашептала грудастая, шугано озираясь, - я нисколько не удивлюсь, если прямо вот сейчас выйдет с бейсбольной битой Ребекка Кроу и покажет всем, как оно через плечо.

- Не выйдет, - ответил Чук, проверяя карманы лежащего у костра Ермолая. Нашел сухарь и коробку от бельгийских капсюлей к  " Нагану ", точнее, к патронам от  " Нагана ", глубокомысленно хмыкнул и, шепча  " Грехи ", повел Ермолая к кривой сосне. - Ложись, - приказал Чук трепещущему Ермолаю, щелкая винтовкой Мосина.

- Расстреливает, - сразу угадала народную русскую забаву блондинка, прижимая к бровям ладонь для лучшего обозрения происходящего.

- Восстанавливает справедливость, - согласилась носастая, одергивая юбку на круглых коленках, - сразу в мировых масштабах и для всех, как коньяк или Ларри Флинт.

- А самое смешное, - хрипел у сосны Ермолай, разрывая рубаху под дулом Чука, - что мы все сейчас находимся в кино. Там людей научно уменьшили, усадили в капсулу и запулили исследовать кровеносную систему человека. Но вогнали нас прямиком в зад Изабеллы Кларк.

- Вот мы и в России, - облегченно вздохнула блондинка, с любопытством оглядывая сосны, ели, кедры и триангуляционную вышку.

Прошло семьсот лет.

- Чо там Собор ?

- Запретил, - ответил Ермолай, по - прежнему стоя у сосны.

Немного постаревший Чук засмеялся и закурил  " Бонд ", сняв истлевшие ботинки одним движением ноги.

- Сейчас еще чутка плагиату, - сидя на пеньке задумчиво предположила носастая, - и сказка готова. Вечный талмудизьм ублюдочных тащить и не пущать, возглавлять и направлять, жрать и срать, пребывая в первобытном скотском состоянии истинно православных и земельных руссиян. Знаете, - наконец догадалась она, - это же заколдованное место Гоголя, вся эта позорная страна.

- Иншалла, - ответил Чук, творя крестное знамение пионерского салюта, потому как велят. Прямо с утра объявила радиоточка, что, мол, тыр, пыр, е.. ся  в сраку, отныне все пионеры кричат  " иншалла ", салютуя щепотью Агафангела Мерсийского во славу Бегемота и Диты фон Тиз.

Оставляя последнее слово за собой носастая вставила :

- Жаль, что Аннабель не читала Эдгара Аллана По.

Я знаю, с ней ты говорил

И с ним, конечно, тоже.

Она сказала: «Очень мил,

Но плавать он не может».

Там побывали та и тот

(Что знают все на свете),

Но, если б делу дали ход.

Вы были бы в ответе.

Я дал им три, они нам – пять,

Вы шесть им посулили.

Но все вернулись к вам опять,

Хотя моими были.

Ты с нею не был вовлечен

К такое злое дело,

Хотя сказал однажды он,

Что все им надоело.

Она, конечно, горяча

Не спорь со мной напрасно.

Да, видишь ли, рубить сплеча

Не так уж безопасно.

Но он не должен знать о том

(Не выболтай случайно).

Все остальные ни при чем,

И это наша тайна.