Время всех рассудит, главы 4-6 (Шлюха для всех рассказ)

Время всех рассудит. Продолжение

Начало здесь -

Все события и лица рассказа вымышлены. Любое совпадение – случайно. Рассказ содержит эротические сцены и сцены жестокости (18+). Если для вас неприемлемо указанное, просьба закрыть страницу и не читать далее. Автор ни в коем случае не оправдывает никого из героев, оставляя содержание по принципу «как есть».

Глава 4

В 13:45, как и договаривались мы встретились с Мариной в холле 1-го этажа бизнес-центра и направились на обед. Построенный пять лет назад, на месте бывшей промышленной зоны, бизнес-центр находился достаточно далеко от ближайшей станции метро и здесь в основном размещались небольшие компании, не заинтересованные переплачивать арендную плату за аналогичные площади где-нибудь в центре города. В 12-этажном здании была столовая и пиццерия, однако в первой быстро заканчивались обеды, а во втором заведении цены были далеко не самыми демократичными. В хорошую погоду мы ходили почти за километр, в расположенный за транспортной развязкой KFC. Мы это трое подруг: я, Марина и Анастасия. Три моих милых красавицы, как любил говорить наш начальник.

До произошедшего со мною, я не особо не вдумывалась в значение этих слов. Мы знали друг друга со школы, если не сказать раньше: я и Настя были фактически соседями по дворам, с разницей разве, что в один пустой дом, в котором, будучи детьми, вдвоем играли в прятки. В третьем классе к нам пришла Марина, родителям которой сельсовет выделил как раз тот самый дом. Незаметно для нас летели года, отзываясь лишь ветром в верхушках вековых деревьев, росших по берегам ручья, возле моего дома. Закончив школу, никто из нас не разъехался, как это часто бывает сегодня; девушки, видимо, лучше кого-либо знают об ответственности. А ее было с лихвою – сама жизнь в сельской глубинке обязывает к этому. Мне и Анастасии можно сказать повезло, нас обоих пригласили работать в сельскую библиотеку и Дом культуры. Зарплаты были небольшими, но выручало подсобное хозяйство, Марина же через некоторое время уехала в райцентр. С каждым годом, возвращалась она все реже и вскоре исчезла совсем.

– Она, как упавший с дерева лист, сказала как-то Настя, когда мы возвращались с работы.

– Такие люди стремительно появляются в твоей жизни, но не успеешь опомниться, обернуться, а их уже и нет, над ними нет власти места

– Красота. Она может быть и наслаждением, вспомни, как по ней «сходили с ума» наши мальчишки и проклятием, когда она осознала свою исключительность.

– Кажется с этим закатилось солнышко Ларисы Ивановны, нашей учительницы русского языка и литературы, совмещавшей ее еще с несколькими предметами и мечтавшей видеть в талантливой, прилежной ученице свою смену, ответила я – Когда это произошло? В классе седьмом-восьмом, кажется…

Марина постепенно перестала учиться, занимаясь исключительно школьной сценой.

– Лариса Ивановна все еще тогда думала, что это просто подростковый возраст, бунт, если хотите. Кому из нас не доводилось проходить через это?

– Может это и будет несправедливо по отношению к ней, но за опытом своих лет, она просто не разглядела в ней ее актерские способности. Даже своей учебой, которой так гордилась Лариса Ивановна, она как бы бросала вызов всем нам «я смогла, а сможете ли вы»?

– Да, что и говорить, подытожила я. С ее внешностью, хоть Голливуд покорять. Сказав это, я ничуть не преувеличила. Высокого роста, темноглазая брюнетка, с осиной талией и немного задумчивым лицом, могла одновременно быть хоть спортсменкой, хоть звездой с обложки глянцевых журналов. Она предпочла последнее…

– Что и номера телефона даже не осталось, спросила меня Настя, когда мы уже подошли к дому.

– Ничего нет, разве, что родители знают, предположила я

– Если и знают, то, видимо, не сильно переживают на ее счет. Это только поначалу больно расставаться, спустя пару лет уже не чувствуешь ничего, ответила она и стремительно зашагала к дому.

Глава 5

Если в Марине и было, что-то притягивающее к ней людей, то мы с Настей, в равной степени были лишены этого. Настя была из малообеспеченной семьи, ее отец периодически выпивал и в эти моменты терял контроль над собою, наказывая свою дочь, не только за школьные оценки, но даже за неаккуратный почерк в тетради. Сложно сказать, что именно он делал с ней; сама она никогда об этом не рассказывала, но после таких историй ее по нескольку дней не было в школе. Толя Орехов, хулиган и мелкий проныра нашего класса убеждал всех, что отец запирает ее в пустом амбаре, что он сам, якобы видел это, а затем стоял возле амбара, слушая ее тяжелое дыхание и едва слышимые всхлипы. Пройдя через нескольких одноклассников, история обрастала и некоторыми новыми подробностями, находились и такие, кто утверждал, что она не просто сидит взаперти, но еще и приковывается цепью, чтобы не сбежала. В селе, где практически ничего не происходило, подобные истории будоражили неокрепшие умы парней. Из разговоров на эту тему незаметно для них самих появилось нечто вроде соревнования, задачей которого сначала было просто добраться до амбара, за исключением двери, со всех сторон заросшего высокой травой. Немногим позже в задачу посланца добавился разговор с пленницей. Здесь требовалось играть и за себя, и за ее подруг, которых в обмен на ее рассказы, ей приводили в качестве бонуса. После того, как Бунькин Коля, попался отцу Насти и был выпорот им, игра усложнилась.

Наученная своим горьким опытом, Настя перестала разговаривать, очевидно опасаясь новых наказаний, хотя вполне возможно, что она и не могла беседовать с ними. Вечером вся команда собиралась «на дровах», так называли несколько лежавших вместе бревен, возле одного заброшенного дома и обсуждали результаты.

– Парни, я тут такое видел… Кто там говорил про цепь?

– Ну, допустим я и что? В темноте, вспыхивал огонек зажжённой спички, а затем красноватый уголек сигареты. Закуривший, Степан Развольнов, был самым старшим из них, ему было уже четырнадцать, и он со дня на день должен был получить паспорт. Он долго откашливался, слушая их истории, после чего ставил новые задачи, давал лычки отличившимся (это были самые настоящие знаки воинских отличий, где он их доставал оставалось загадкой – прим. автора) и понижал попавшихся. Чтобы попасться необязательно было столкнуться с ее отцом, достаточно было потревожить, заведенную Григорием собаку, Полкана – как ее называли ребята или оставить за собой незамаскированный лаз.

– Она действительно сидит на цепи. Зуб даю, сам видел у нее на шее типа хомута, а на нем цепь, не разглядел правда из чего сделан, темно было. – Да ну иди ты, раздавались удивленные голоса.

– Но это еще что… Вы бы видели ее походку, странная такая, переваливающаяся с ноги на ногу.

– Этот придурок ей, что ноги перебил?

– Даа… нет, отвечал ему протяжный голос Орехова, тогда бы она не смогла ходить. Здесь что-то другое…

– А давайте кто первый выяснит, что и сделает фото, тому сразу две лычки? Ставим?

– По рукам, говорил Развольнов и они расходились по домам.

Периодически игра прерывалась, как правило в тот момент, когда Григорий становился трезв. Он выпускал Настю и она, надев мешковатую одежду, чтобы скрыть следы побоев и своего заточения, возвращалась в школу. Напуганная девочка держалась особняком от своих одноклассников, сразу терявших к ней какой бы то ни было интерес. На уроках она сидела одна за последней партой, а перемены проводила в школьной библиотеке или в самом дальнем коридоре, не разговаривая ни с кем. Больше всего она боялась, что о происходящем в ее семье узнают в школе. Невзрачный вид девочки, впрочем, был попыткой не только скрыть следы, но, помимо всего прочего создавал ей определенный образ. На нее показывали пальцем, дразнили ребята из других классов, не посвященные в игру Развольнова, но Настя предпочитала не обращать внимание на них. По понятным причинам она не посещала уроки физкультуры, кроме зимних занятий, вместо этого она сидела в раздевалке для девочек, которую учитель физкультуры, вместе с ней закрывал на ключ. Владимир Борисович, как и директор школы сами когда-то были одноклассниками Григориями и конечно знали о его методах воспитания, но предпочитали не замечать этого. С некоторых пор, проверки школы стали непосредственно касаться учеников. С ними проводили работу психологи, поскольку считалось, что психическое благополучие учащихся – залог их успешности. Основной проблемой таких проверок для директора была их внезапность, а так как инспекция была из другого района то девочка могла запросто проболтаться им. Чтобы не допустить этого ее оставляли в свободном кабинете, иногда до вечера, пока за ней не приходил сам отец или ее мать, такая же забитая, не разговорчивая женщина, которой за ее добросердечность также перепадало в пьяном угаре Григория.

Зимой, девочка жила дома. Ее комнатой служила утепленная веранда с маленьким окном, столом и кроватью-балдахином. Подрабатывавший в местном совхозе, Григорий, в это время часто и вовсе оказывался безработным и безбожно пил, измываясь над своей семьей, причем с каждым годом его характер становился только хуже. В такие вечера, Настя хотела только одного – исчезнуть совсем, навсегда. Это казалось нереальным ей маленькой девочке, в селе, но куда более реальным была холодная кладовая, в которой она снова и снова оказывалась почти без одежды, стоило ей просто не так взглянуть на отца. В это же время, Григорий начал ставить забор возле своего дома, то ли готовясь к лету, то ли желая расширить свою власть над беззащитной семьей. Закончить это дело ему было не суждено: ранней весною он умер при вполне туманных обстоятельствах, по некоторым сведениям, поскользнулся на обледенелой дорожке и ударился затылком. Незадолго до этого Полкан убежал из дома, словно предчувствуя рок судьбы, нависший над Григорием. Забитая нападками жена, видела произошедшее, но не спешила оказывать помощь, опасаясь за свою и жизнь Насти. Когда масштаб злодеяний ее бывшего мужа вскрылся, обвиненную в смерти Григория, Надежду отпустили, посчитав произошедшее случайностью. Сразу после этого из школы уволились директор и немногим позже него учитель физкультуры. Пережитое сказалось на здоровье матери Насти – стали отказывать ноги и девочка, фактически не узнавшая счастливого детства была вынуждена преждевременно повзрослеть.

Глава 6

Все это Настя рассказала мне однажды, когда мы вдвоем, она в свой выходной, получали новые книги в сельскую библиотеку и списывали старый фонд. Я слушала и не могла поверить, что весь этот ужас происходил ни где ни будь, как это бывает, когда подобные истории показывают в новостях, а через один дом от нас и что дядя Гриша, как называла я его в детстве, на самом деле не просто мастер на все руки, но еще и страшный деспот, державший в страхе свою семью. Что-то конечно просачивалось, пару раз я слышала крики и ругань в их доме, но скажите где и с кем не бывает это? Сама Настя никогда не давала никаких поводов усомниться в мнимом благополучии ее семьи: отец если даже и бил ее, старался свести к минимуму следы, в крайнем случае директор школы, его давний знакомый, не задавая никаких вопросов, оформлял недельные пропуски занятий, на ее внешний вид никто не обращал внимание; в селе нечем было особо выделяться, а будучи тихой мышкой, девочка никогда бы не посмела сказать, что происходит у нее дома и на душе. Ну а что касается парней, у них всегда своя компания, которой, если посмотреть со стороны, больше не могла себя занять ничем другим, как посмеяться над постоянно пьяным и странным Гришкой, как пренебрежительно называли они его. Теперь это было в прошлом. Ребята, с которыми учились подруги, разъехались, единственное предприятие, где последние годы подрабатывала ее мать, закрылось. Это и их совместная жизнь с Григорием сильно подорвали ее и без того слабое здоровье. Пережив мужа на 2 года и 4 месяца ее мать умерла, оказавшись все на том же кладбище, разве что, с другой стороны.

Молодость, конечно берет свое и как бы не трепала тебя жизнь, надо уметь, в нужный момент, взять в себя в руки и начать что-то делать. Поначалу было страшно, было тяжело осознавать себя одной, в огромном пустом доме, в котором еще сильны были воспоминания о прошлом. Пока было тепло, Настя проводила большую часть времени на могиле матери. К отцу-деспоту она так за все это время не сходила ни разу. Расположенное на отшибе его захоронение с покосившимся крестом, зимой заметало снегом, который никто не стремился чистить, а летом зарастало бурьяном. «Травой зарастают могилы, давностью зарастает боль», написал когда-то Михаил Шолохов, в своей величайшей эпопее «Тихий Дон». Все это так, но где только тот срок давности? Я попыталась вспомнить что-то из рассказанного Настей, в своей жизни и все больше приходила в ужас от осознания своего бессилия, от осознания той страшной реальности, которую она терпела много лет. Ее дом был совсем рядом, через один, а амбар, в котором ее держал отец был виден из моей комнаты. Кажется, однажды я спросила мать, почему в их доме так рано, в восемь часов вечера, а уже нет света, на что она равнодушно ответила, что может их нет дома. Я, однако, не унималась; дело в том, что даже в городе особо некуда пойти зимой в такое позднее время, а в деревне так тем более. Мать немного подумала и раздраженно добавила, что она не знает и что какое мне дело до них… Это страшное чувство безысходности, навеваемое пустыми черными глазницами окон, преследовало меня и позднее. Бессилие, вызванное им, пугало, немногим позже появилось желание увидеть, что на самом деле происходило в столь близком и столь же недоступном для меня месте. Это было похоже на великие географические открытия, о которых нам рассказывали в школе, только вместо морей, океанов и новых земель, я продиралась через бурьян с зарослями крапивы летом и снежную целину зимой. Один раз меня заметили, к счастью это была моя бабушка. Мне тогда хорошенько наподдавали ремнем и оставили на день взаперти, рассчитывая, что тем самым мой интерес будет утолен и я не стану больше лазить непонятно где и с какой целью. Как бы не так! Известный факт, что запретами ничего не добьешься был совсем незнаком старшему поколению. То лето запомнилось многим, но главным были вылазки Развольнова и его компании, к которой присоединилась, и моя подростковая, бунтующая натура.

Когда я впервые робко подошла к Степе, тихо озвучив, что я хотела бы посмотреть вместе с ними вся его компания дружно рассмеялась.

– Ну ты дала девка, процедил сквозь закуренную папиросу, Степан. Это тебе не в куклы играть и подняв указательный палец вверх добавил: серьезное дело, надо быть готовым! Ребята одобрительно загугукали, вслед своему лидеру, видимо польщенные его ходом мысли.

– В отличие от вас я уже была там, обиженно сказала я

– Да ну, брешет она все

– Конечно, как же была она, раздалось где-то позади меня, на что Степан просто шикнул и все вмиг замолчали.

– Значит говоришь была, задумчиво произнес он. А чем подтвердить можешь?

– Степ, ты спроси ее про Полкана, крикнул кто-то позади, но он оставил это предложение без внимания.

– Я знаю один ход туда, как можно увереннее заявила я. Могу показать. Степа щелкнул пальцем и от компании мигом отсоединился один из ребят и коротко сказал

– Пойдем покажешь сначала мне, а там решим

И я показала ему тот неприметный лаз в заборе, заросший бурьяном, за который мне тогда крупно перепало. Незнакомый мне парень весь исчертыхался, продираясь сквозь заросли крапивы, после чего заявил, что это «неподходящий вариант». Тоже самое он сказал и своему лидеру, когда мы вернулись обратно.

– Вот видишь, сказал он мне, Коля дело говорит, лаз твой плохой, поэтому иди-ка ты играй лучше в куклы и не лезь во взрослые дела. Сказанное задело меня, я вся вспыхнула, зардевшись краской румянца на лице.

– Я уже не играю в куклы давно, ответила я, чувствуя, как от обиды дрожит мой голос.

– Значит иди займись еще чем-нибудь, сказал он и отвернулся, принявшись обсуждать свой план с главными заводилами, среди которых оказался и этот самый Коля. Я постояла еще немного и вдруг крикнула почти в сердцах

– Да он просто трус, этот ваш Коля. Крапивы испугался и не полез до конца, вот! Степан вновь повернулся ко мне с таким видом, будто я была досаждавшей ему мухой.

– Что серьезно? За базар отвечаешь, девочка?

– А то смотри будут серьезные проблемы, он задумчиво почесал затылок.

– Отвечаю, крикнула я, для большей уверенности топнув ногой. Степа сделал знак ребятам и сказал

– Ну хорошо, веди, покажи нам свой лаз. Вся компания мигом спешилась, готовая к выступлению

– Ну, что стоишь, сказал он

– А может там и нет ничего, послышался неуверенный голос

– Всех взять сразу нельзя, деловито заявила я. Родители мои могут увидеть. Ребята принялись дружно смеяться.

– Вот умора… Лаз говорит, да она там в кустах слезы свои льет, а может чем еще занимается, а?

– Нет там ничего, брось ты с ней цацкаться Степа, только время теряем…

– Если вы мне не верите, я решила прибегнуть к последнему своему аргументу, я могу показать еще кое-что, но только вашему кхм… лидеру

– Ооо, воодушевлено сказал кто-то из них.

– Отставить разговорчики, строго отрезал Степан.

– Вот, что девочка, сдается мне, ты пудришь нам мозги. Мои ребята не верят тебе, но знаешь твоя настойчивость мне нравится, далеко пойдешь в жизни.

– Идем покажешь мне и свой лаз и что ты там еще обещала…

– Так парни, перекур полчаса, сказал он, повернувшись к своей гоп-компании.

– Ну идем, добродушным голосом, добавил он

Я вздрогнула. Несколько минут назад моя главная задача была убедить их в своей точке зрения, и я не особо задумывалась над ценой вопроса. Теперь же мне предстояло нечто большее, чем просто показать тот самый лаз. Незадолго до этого, как уже знают читатели, меня хорошо выпороли, настолько хорошо, что я с большим трудом могла сидеть потом несколько дней. Ситуация начинала напоминать одну небезызвестную шутку, где кого-то неизменно спрашивали: у меня для вас две новости – хорошая и плохая, с какой начнем? Решив начать с плохой, я надеялась, что он не просто поверит мне, но возможно и оценит. Направившись прямиком к бане, я извлекла из-под козырька крыши ключ от замка и отперла его. Свет проникал в предбанник через небольшое окно и крышу. Степан молчал, чего-то ожидая, а я дрожащим голосом заявила – Я хочу кое-что тебе показать… Обещай мне, что никому не расскажешь, хорошо? Он кивнул головой и ответил

– Ну допустим.

– Посмотри на мои ноги, они все исцарапаны кустарником, через который я лазила.

Я не знаю, зачем вам все это, но для меня Настя – лучшая подруга и я давно не видела ее, хоть и живу всего через один дом.

– Но это не самое главное. Я не просто так не захотела брать всю твою компанию, дело в том, что…

Степан ждал, напряжение, витавшее в спертом, наполненном пылью воздухе предбанника достигло своего апогея

– Я лазила туда, была поймана…

Глаза Степана заблестели, предвкушая еще одну интересную историю.

– Свое бабушкой и в общем…

Здесь я резко спустила вниз свою юбку с трусиками, представив его вниманию заживающие рубцы на своей попке. На улице была жара, но мое тело дрожало, меня бил легкий озноб, еще бы такой момент… Если Настина история будоражила все село, то со мною ничего подобного по сути не было. Ну да, меня тогда заперли на день, в детском саду меня однажды за плохое поведение, воспитательница закрыла в кладовке, где хранился спортинвентарь и все-таки это не сравнится с Ее историей. Он слегка дотронулся до моих шрамов, чувствуя, как пульсирует кровь в моем теле.

– У тебя красивая попка, сказал он. Это тебе твои предки всыпали?

– Да, сказала я. Несколько дней не могла нормально сидеть.

– Болит, спросил он.

– Сейчас уже не так сильно.

– Значит твои предки, как-то связаны с этой темной историей, рассудил он

– Не знаю, наверное, пожала я плечами, все также держа свой зад оголенным. Степа гладил рубцы, явно наслаждаясь процессом.

– Если не секрет, скажи, что ты чувствовала в этот момент? Я аккуратно отстранила его руку, натянув трусики и юбку обратно на свое место.

– Что может чувствовать девушка, лежа со связанными руками и оголенным задом, на скамейке лицом вниз?

– Фиг его знает, говорят, что некоторые испытывают дикое возбуждение от своей беспомощности, потому и спрашиваю.

– Я не думала тогда ни о чем, ответила я и добавила

– Пойдем, а то могут увидеть родители, сказала я, выходя из бани и запирая ее на замок.

Я показала лаз Степе и он, довольный своим решением, уделить мне немного времени, похвалил меня за смелость. Когда Степан вернулся на «дрова», то первым делом сказал

– Кольчуга (так они иногда называли Колю) полезет первым. Нормальный себе лаз, если даже девчонка лазила!

– А что так долго, спросил кто-то из ребят, глядя на часы. Почти час, вместо 30 минут.

– Не твоего ума дело, огрызнулся он и так посмотрел на него, что у наглеца мигом пропало желание шутить на эту тему. Той ночью я долго не могла уснуть. Меня буравила мысль о том, что сегодня произошло в темном предбаннике. Больше всего я боялась, что Степа не сдержит свое слово и проболтается, но проходили недели и все было по-прежнему. Падшая женщина, думала я, раз за разом вспоминая эту историю. Кажется, именно в тот день кончилось то, что принято называть детством.

Продолжение следует.