Плагиат. Из Ивлукича

- Сегодня мы поговорим о революции быта, товарищи, - отбросив деревянным протезом непослушную прядь курчавой волосни с выпуклого лба, сказал Троцкий, трогая Каменева нижней губой.

Тут нужно уточнить, милая Ариэлька, что Троцкий и Каменев - не исторические персонажи, а олени - карибу. Одинокий коренной житель американского штата Аляска ( это по соседству с тобой, глянь на карту, слева и выше, как титька Венеры Милосской над пупком, ежели вторую отшибить на х... й долотом ), узнав в выпуске новостей о существовании на планете Лени Млечина, заинтересовался и посмотрел на досуге научного человека, рассказавшего всем нежелающим о тайнах рыжей Чапман, вот коренной и проникся, ощутил, так сказать, веяния эпохи просвещения всех и во все стороны, и наименовал пару своих подопечных, а уж разговаривать они сами умели, на оленьем, разумеется, как есть же вот рыбий язык или шершни. Все они между собой повязаны эволюционно, муравьи антеннами, божьи коровки камушками гранитными, лоси - рогами, а олени даром членораздельной речи. Да у них даже паспорта есть ! Натурально. У любого оленя, если спросить по ихнему, можно узреть паспорт либо российский, либо украинский, либо, как эксцесс, белорусский, независимые и гордые документы из широких штанин, надеваемых строго по праздникам присоединения Крыма или протестов по поводу присоединения, по хер.

На этом вся история заканчивается, любовь моя розовая и мятежная, ибо ( шикарное слово ! ) коренной житель Аляски ухойдакал все свое стадо прицельным ядерным ударом. Ты думаешь, что будет дежа вю ? Зря так думаешь. Оно не будет, оно всегда, вечное и поганое дежа вю из выжимок потовых желез кашалотов, заарканеных волосяным багром капитана Ахава, модернизированного по космическим технологиям в рецепт кофе - эспрессо, отбывающего на Юму каждый Хеллоуин високосного года, а он, как дежа вю, тоже всегда. Это причуда места и кольцеобразность нелинейного течения времени, присущих территориям сразу же за таможенными терминалами Польской республики, изредка перемежаемая оптимизмом или борьбой за существование с немецко - фашистскими захватчиками, несущими то же самое, но на ином языке, а изучать чужеземные наречия скушно, поэтому я, мудак ленивый, все никак не собравшийся обновить свой французский, дабы навечно, наконец, забыть проклятый русский язык, на котором изрыгается такая ахинея и херота, и пишу эту веселую сказку, покачивая китайским болванчиком своей изумленной головой потребителя информации, ежедневно и с упорством, достойным лучшего применения, барахтающегося по океану говна, сменившего литературные изыски Лема и Тарковского на непрекращающийся визг сирены  " Штука ", несколько подзабытого пикировщика второй мировой, чего делать не стоило, но и  вновь производить прискучившее дежа вю, как я уже говорил ( см. выше, курсив мой ), малоинтересно и потенциально оскорбительно для тех русскоязычных оленей, что, возможно, читают меня, не понимая, что автор стреляет им в затылки, предварительно искупав в говне и заплевав их одухотворенные рожи слюной материализма.

Но человек я - творческий, как Готфрик, только петь не умею, она, впрочем, тоже. Стихи я плохо пишу, она, впрочем, вообще этого не умеет, сука рваная. И что же мне делать, чтобы творчески преобразовать процесс творчества в нашу сраную белль эпок постмодернизьмы, породившей таких тварей, как пуси райот и прочих говноедов ? А просто все, очень даже легко, сказочки - то мои, что хочу, то и делаю с ними. Вот именно потому сейчас и будет не дежа вю, а плагиат из Ивлукича, токмо с модернизированным названием. Это как революция среди себя : была Хизер Суит и - х... як ! - стала Дита фон Тиз.

Осматривая сверху бескрайний океан дерьма, в котором тремя одинокими островками неприкаянно торчали мои аэродромы, дарующие краткий отдых от всеобъемлющего отвращения, смешанного с омерзением и гадливым чувством почти постоянной тошноты от разнообразных ублюдков, жующих в соответствии с русскоязычными традициями закаменевший кал, неинтересный, унылый, однообразный, я благодарил норвежских мужиков, подаривших мне костюм химзащиты с противогазом, не снимаемые теперь уже никогда. Ежедневные токсические отравления от мерзотной деятельности новых подруг и старых приятелей, любимых настолько, что я, частенько представляя себя офицером СС, в начищенных сапогах, широких черных галифе, фуражке с высокой тульей, деловито накидывающим петлю на кривые шеи уродов, за два с половиной года деградировавших до состояния плевка, медленно сохнущего на обшарпанной стене, пожелтевшей снизу от яростных струй мочи случайных прохожих, опустошавших свои мочевые пузыри наспех, на скорую руку, на быструю ногу, загнал себя в кабину " Штука" и теперь бесконечно пикировал на пустые головы, разнося их в клочья, вываливая тонны бомб и безостановочно поливая из пулеметов шебуршащих внизу, в говне, пишущих, говорящих и думающих по-русски. "Станислав Лем и Тарковский - мудаки", - бормотал я себе под нос, кружа над каловыми массами. Сволочи, выдумали мыслящий океан. Да эти свиньи не способны уже не только думать, даже инстинкты их окончательно перешли в жвачную стадию. Они загребали говно половниками, отправляли в свои жадно распахнутые рты и жевали, жевали, жевали. Поэтессы, музыканты, акционисты, журналисты, двуногие твари, переливающие некачественный продукт из пустого в порожнее, не умеющие играть честно, алчно дрочащие на чужую личную жизнь, подслушивающие, подглядывающие. Поганая мерзость ! Налегке я вернулся к блондинке, покачивая крыльями над ее головой. Приземлился, быстренько выпил чаю, пока она заправляла безотказный " Штука", загружала бомбами и пулеметными лентами, бегом вернулся обратно и стартанул. Буквально через минуту появились цели, но усталость пополам с отвращением погнали меня к горизонту океана, я форсировал двигатель, пытаясь как можно быстрее достичь хоть чего-то, я и сам не знал, чего, но только не этого поганого зрелища подо мной : бескрайний, шевелящийся океан жидкого дерьма, по поверхности которого сновали странные создания, кошмарно напоминающие и насекомых и облезлых крыс одновременно, общих, как я уже говорил, языком. Русским. Я летел без бортстрелка, просто посадив в задний отсек пластиковую куклу, порноигрушку, прикрутил ее руки изолентой к пулемету, прихватив японской леской за шею, придав голове нужный угол, как если бы она настороженно озирала небо, готовое разродиться юркими " Мустангами", визгливыми " Яками", вихлястыми " Эйркобрами" и невнятными " Спитфайрами", заходящими со стороны солнца, ловящими меня в прицелы своих крупнокалиберных пулеметов и автоматических пушек, готовых разнести фюзеляж в пыль. От скуки я беседовал с ней, не поворачиваясь и повышая голос до крика, когда сирена при пикировании заглушала надрывный рев двигателя, стук пулеметов и тявканье пушки.

- Прикинь, подруга, я назову эту главу мужским именем, - орал я, направив нос " Штука" на горизонт. - Может, даже сплагиачу у Жоржа Клуни, любителя свиней и лесбиянок. Двое друзей Оушена ! Как ? Ништяк ?

Кукла молчала, даже странно, сучка, не хочет поддержать интеллектуальную беседу.

- Ну, не Солярис же, Оушен, самый натуральный оушен оф щит, а уж учитывая общий тренд на американизированность всех и во всем, ломаный англо-американский в самую масть.

Кукла постучала меня по плечу, я аж вздрогнул. Отвязалась от пулемета ! Она показывала пальцем вниз, на маленький остров. Зайдя по широкой глиссаде я приземлился на ровной площадке, отстегнул ремни и устало закурил. Никто не встречал, не выбегал с цветами и жареным поросенком, перепутав меня с достойными парнями из подводного флота, не было и французского шампанского.   Видимо, островок был необитаемым. Что ж, тем лучше.

Мы развели костер на берегу. Я не снимал противогаз, а кукла не дышала, она же пластиковая, на хрена ей дышать этими вонючими миазмами, отходами мыслительной деятельности разнообразных персонажей печальной действительности. Мы не отрываясь смотрели в пламя костра и мечтали о том светлом дне, когда ученые Рейха все же изобретут супероружие возмездия и можно будет уничтожить все это и даже чуть больше одним залпом, или бомбой, или еще как, в зависимости от направления мысли гениальных штурмбанфюреров с университетским образованием.