Сексуальная жизнь графини N - 3. Тематика: Сексуальные рассказы

(начало: )

*    *    *

Сама идея, чтобы дома у него была собственная гувернантка, взволновала Николеньку не на шутку, и он тут же кинулся к маменьке, чтобы просить её об этом. Но обежав все комнаты, кроме хозяйки дома он никого не нашёл.

«Розалия Львовна, а где маменька? » - обратился он к ней. «Мой милый, маменьку сейчас не следует беспокоить, - отвечала та. - У неё важный разговор с г. офицером... Поиграй пока в детской».

В очередной раз обходя пустынные комнаты и разглядывая картинки и портреты на стенах, Николенька заметил, что хозяйка время от времени выходит в прихожую и, немножко сдвинув портьеру на боковой застеклённой двери, осторожно заглядывает... Наверное, там маменька, и у неё там важный разговор.

Дождавшись, когда хозяйка отойдёт, Ники незаметно проскользнул в прихожую и тоже осторожно сдвинул портьеру...

В комнате было темновато, но всё же он увидел, что маменька совсем не разговаривает с этим офицером, а сидит у него на коленях, повернувшись к нему спиной, подобрав юбки, и покачивается. Это было странно... но интересно!

Потом маменька стала подпрыгивать, как это любят делать маленькие девочки, когда сидят на коленях у взрослых. Хотя какая же она маленькая девочка? Но, кажется, ей это тоже нравилось...

- Ты что тут делаешь, Ники? – зашипел над его ухом злой голос хозяйки, и жёсткая рука взяла его за ухо и повела вон из прихожей. – Кто разрешал??

- Ай! – пискнул Ники, - Больно!..

- Поделом! – сказала хозяйка сердито и, не отпуская уха, завела его в детскую.

- Мадемуазель, следите за этим меленьким негодяем!

- Ники?.. Что он натворить?.. – удивилась Люсьен. – Такой хороший малчик...

- Он подсматривал, этот хороший мальчик. Поставьте его в угол... Думаю, следует, - сказала хозяйка и тут же вышла.

Ники сразу понял, что она отправилась в прихожую, и что ей очень хочется посмотреть, что там делает маменька... Ей можно, а его за это - за ухо!

Мадемуазель подошла к нему и обняла за плечи:

- Подсматривать нельзя, милый Ники, - сказала она с сожалением. – Хотя это хочется, я знаю...

- Даже за своей собственной маменькой нельзя? – удивился Ники.

- Тем более нельзя! Маменька... Маменька это святое! Становись сюда, в этот угол. Думай, что ты  делать нехорошо...

*     *      *

- Ах, дорогая графиня! А я вас уже заждалась, - с улыбкой говорила Розалия, когда счастливая графиня появилась, наконец, в дверях гостиной. – Надеюсь, вы выяснили у нашего поручика всё, что вам было нужно?

- О, да!.. – отвечала графиня, отрешённо улыбаясь.

- Будете записывать Ники в уланский полк?

- Что?.. Ах, да... Пока не знаю, - графиня подошла к зеркалу и занялась своей причёской, местами нарушенной.

Розалия Львовна приблизилась, приобняла подругу и глядя вместе с нею в зеркало, зашептала ей в самое ушко:

«Ну, как он? » «О!.. Нет слов! - отвечала та тоже шёпотом. – Только не вздумайте у меня отбить, Роза... » «Ах, что вы!.. Как можно... А может быть, мы вместе? » «Что вместе? » «Ну... Я подумала, что мы могли бы с вами вдвоём... Я хотела сказать, втроём... немножко развратиться, хи-хи-хи» «Что-о?? » - глаза графини от услышанного полезли было на лоб, но тут в гостиную вошёл Мишель.

- Дорогие дамы, к сожалению, мне пора... Дела службы! Чрезвычайно рад был всех вас увидеть и познакомиться...

- Драгоценную же Екатерину Семёновну хочу от всей души поблагодарить за интереснейшую беседу... Интереснейшую, просто незабываемую!

... После долгих прощаний и поцелуев с хозяйкой, графиня с улыбкой блаженства на устах взяла детей за руки и, в сопровождении красавца-поручика, спустилась на крыльцо.

Поручик крикнул извозчика, долго целовал графине ручки, усадил, наконец, всё семейство в коляску, и они тронулись.

МашА им вслед, поручик одним глазом заглянул в карточку, которую ему незаметно вручила Розалия Львовна: это была её визитка.

«А!.. Ещё одна возможная любовница, - понял поручик. - Белошвейка... И все по одному адресу!.. В полку рассказать, так не поверят».

*     *     *

Коляска с графиней и детьми, выехав из Грохольского переулка, свернула на Кузнецкий мост, и графиня подумала, не заехать ли ей в «Мюр и Мерилиз», но потом решила, что на сегодня путешествий достаточно. И приключений... Ах, какое случилось незабываемое приключение! На каком жеребце она сегодня прокатилась... Хорошо, что тогда, в Пассаже она не стала долго жеманиться и смело назначила ему день и час. Так и следует...

- Это дяденька военный такой красивый!.. - вдруг сказала Машенька, которая с младых ногтей уже умела оценивать мужчин.

- Да, он не плох... – задумчиво отвечала маменька, перед мысленным взором которой тут же потекли волнительные моменты их близости. И особенно тот, когда она была опрокинута лицом в диванные подушки, а Мишель... О! Она был в такой удачной позиции, что он достигал до самых глубин... Боже!

- Маменька, Розалия Львовна сказала, что у тебя с этим офицером был важный разговор? – спросил вдруг Николенька.

- Да, милый... А что?..

- А она ходила и заглядывала к вам через стекло, - неожиданно нажаловался он на хозяйку.

- Что? – поразилась графиня. – Как заглядывала??

- Да, я видел, как она смотрела... А я только один раз...

- И ты тоже?? Боже мой! Несносный ребёнок!! – вскричала графиня; она была близка к обмороку. - Как ты посмел? Что ты видел, отвечай??

- Ничего... Было темно, – Николя сразу понял, что маменьке не нужно ничего рассказывать, иначе будет плохо.

Он неожиданно прижался к ней и обхватил её руками.

- Голубчик мой, маменька! – торжественно начала он, уводя разговор с неприятной темы и приступая к главному своему вопросу. – Мне так хочется, чтобы мадемуазель Люсьен была моей гувернанткой!.. Нужно взять её в наш дом.

- О, господи! Отчего так?.. Ты занимаешься с учителем, Ники. Зачем, чтобы кто-то ещё жил в нашем доме? И отчего ты решил, что она захочет?

- Она хочет!.. Хочет... – Николенька был готов заплакать. – Маменька, мадемуазель Люсьен такая хорошая!..

- Да?.. Что же в ней хорошего?

- Она красивая... она добрая...

- Красивая? Час от часу не легче... Уж не влюбился ли ты в эту Люсьенку, друг мой?

Николенька густо покраснел:

- Почему сразу влюбился??. Просто она очень хорошая...  

- Хорошая?.. Господи, что хорошего в этой французской пигалице!.. Ладно, милый, мы обсудим это с папенькой.

Через несколько минут размышлений Николенька вдруг спросил:

- Мама, а папеньке не следует рассказывать про этот ваш разговор? Ну, с господином Мишелем...

Графиня слегка покраснела и внимательно посмотрела на сына... Боже, да он хитрец! Неужели мальчишка всё уже понимает? Она приобняла его, ласково чмокнула в щёку и сказала:

- Да, не следует, милый... Не нужно его беспокоить попусту. Видишь ли, папенька человек нервический... У него такая ответственная служба! Ещё бог знает что подумает...

*     *     *

Не прошло и двух недель, как в доме графа N появилось новое лицо, точнее чрезвычайно милое и свежее личико гувернантки мадемуазель Люсьен.

Дети её просто обожали, особенно Николенька, и даже строгий папенька, статский советник N, при встрече с нею всегда широко улыбался и непременно отпускал ей какой-нибудь замысловатый комплимент...

Маменька-графиня была с нею ровна, любезна, хотя и прохладна, и не требовала от неё никаких отчётов о воспитательной работе. Во всяком случае, пока...

Когда она впервые вошла в дом, старый камердинер Степан растерялся, и принимая от неё зонтик и дорожный саквояж, не мог отвести от неё глаз. Потом на кухне говорил приходящему повару Николай Спиридонычу:

- Хранцузская порода, Спиридоныч!.. Личико-то!.. Чистый ангел!..

- Ха-ха! – смеялся повар. – Вот ты, Степан, слюни-то распустил на девку! Такая же п..., как у наших баб, ей богу... Вот, нарочно, возьми да проверь.

- Охальник!.. – сердился Степан. – Эта девка тонкая, нежная... как козочка юная! На меня-то глянула - как рублём подарила! А вечером, бывает, лежу в своей каморке-то, слышу – запоёт, как пташка. Купается, стало быть, в ванной...  

- Да ты никак влюбился на старости лет? – усмехался повар. – Дела-а!.. Так ты, знаешь что?.. Ты, как она в купальную комнату направится, ввечеру-то, ты выжди, значит, как она там совсем разоблачится, да и загляни... Эх, много интересного увидишь!  

Невзлюбила её только новоиспечённая горничная, толстушка Дуня, которая ощутила нутром, что из-за этой Люсьенки барин к ней, Дуне, того и гляди, начнёт терять интерес.

Пока ещё раз, а то и два в неделю он непременно приезжал из присутствия днём, когда не было дома супруги, и специально для того, чтобы вызвать горничную к себе в кабинет и дать ей нужные «указания»...

Предпочитал он давать их через рот, к чему Дуня стала уже привыкать, не давилась мучительно, как раньше, принимала барина со снисходительной улыбкой, и даже неизбежное барское «суфле» глотала уже легко и привычно.

- Иди сюда, Дуня, иди... Ближе, - говорил барин, когда она появлялась в кабинете. – Видишь, ради тебя приехал!.. Становись-ка сюда, - показывал он на брошенную на пол подушку.

- Уж вы баловник, барин! – улыбалась Дуня, не спеша подходя к нему. – Тот ещё баловник!..

- А ты прока-азница! – улыбался в ответ барин, хватал её за талию и принимался тискать. – Давай, становись, Дуня, времени у меня мало... Ещё к самому Николай Евграфычу с докладом ехать.

- Ах, и баловень же вы! - Дуня с неловкой грацией толстушки опускалась коленями на плотную диванную подушку, садилась на пятки и смотрела на его превосходительство снизу вверх, изображая умиление. – Ну, давайте, что ли... Доставайте!

Барин снимал сюртук и спускал брюки... Круглое барское брюшко нависало над предметом страсти, и Дуне приходилось забираться головой под него...

Процесс протекал сначала не спеша, нежно, а ближе к концу - бурно, с долбёжкой и горловым «хрюканьем», как это нравилось его превосходительству.

После этой процедуры Дуня чувствовала себя так, будто её наказывали за какие-то провинности, но потом нашла в этом способе и хорошие стороны, и была даже рада, что нет нужды раздеваться, да и в подоле, слава богу, не принесёшь...

Ходила она теперь в тёмно-синем суконном платье с белым передником, с намытой до блеска мордой, и с белой наколкой на туго зачёсанных назад волосах.

Наводила порядок в комнатах и спальнях, протирала пыль, перестилала бельё, и являлась к господам по звонку.

Перетирая чашки и бокалы в буфетах, любила, если никто не видит, глотнуть из графинчика наливочки, а то и хересу в хозяйском кабинете, но так, чтобы было незаметно. Ах, как хорош был этот херес! И обжигал всё внутри, и ласкал, и душу радовал... Что же ей, только барское «суфле» глотать?

Барин требовал неукоснительной чистоты, и не переносил, если чуял от неё какой-нибудь кухонный запах.

А однажды лично купил и вручил ей подарок: специальную французскую щёточку для зубов и флакон кёльнской туалетной воды, и велел каждый день чистить зубы и протирать этой водою тело, особенно в дни его приезда.

Кухню теперь мыла приходящая баба-посудомойка...

(далее: )