Терновый куст Миллы Йовович

- Ты, верно, помнишь ту сопливую девчонку, Барлоу Брук ?

Шумно отхлебывая картофельное пиво, вытирая неопрятную щетину подобородка, куда медленно сползали мутные капли изысканного напитка, умудряясь одновременно ковырнуть отросшим ногтем мизинца в заросшем седастым пухом ухе, перднуть и сплюнуть в угол, спрашивал мой дед сидевшего напротив у печурки приятеля, вечного Барлоу Брука, такого же вонючего старика и засранца, как мой опекун, разве, не столь злобного.

- Уж куда как сопливую, - проскрипел Барлоу Брук, подбрасывая в зев чугунной печки пару  " Ванити фэйр ", с обложки одного щерился какой - то долговязый и бессмысленный ефрейтор, опровергнувший где - то внутри журнала на глянцевых страницах эволюцию по Дарвину и Розенбергу, - все, бывалоча, голая бегала, а титек - то и нету.

- Нету, Барлоу Брук, - поглядывая на меня, подтверждал дед, раскачивая ногой в рваной кроссовке  " Найк ", - ни х... я нету, одни волосы да глаза. А дед - то ее, помнишь ?

- Все грозился продать ее арахисам, - подхватил привычную страшилку Барлоу Брук, регоча и кашляя.

- Грозился, - скривившись, словно от оскомины, шептал дед, специально для меня, чтобы я прислушивался и ужасался еще больше, что - то не расслышав и домыслив позже, когда я буду трястись от страха под крыльцом, - и ведь продал же. - Он бросил смятую банку в спину приятеля и открыл новую, отпил и закурил сигарету из украденной мною в маркете А - Со пачки. - Жаль, что вернули ее арахисы, но, знаешь, Барлоу Брук, она уже никогда не стала прежней !

Он уставился на меня своими белесыми глазами, а Барлоу притих и только хрустел шеей, разглядывая горящих в печке голых женщин, следом же за ефрейтором утверждавших, что лучше дочь - проститутка, возрождая Розенберга, но уже без Дарвина, хотя, один Дарвин успевал сказать свое веское слово, старый Дарвин, поэт из Йоркшира, ручной терьер милорда Рочестера, от скуки и сплина обучившего таинствам стихосложения собаку, и давшую корень рода великого ученого.

- Да ну на х... й, - неожиданно заорал дед, поняв мое бесстрашие и гордыню как принцип существования. Я уже устал бояться и накануне ночью решил, что плевать. Пусть продает арахисам, пусть зарежет Барлоу Брука и взорвет маркет А - Со, насрать. Мне надоело прятаться под крыльцом, представляя арахисов или раздумывая, как мне придушить старика во сне, к черту. - Ладно, - угрожающе протянул дед, вставая с ящика, приспособленного им под кресло, - парень, раз ты не боишься арахисов, то что ты скажешь на это ?

Он скакнул к Барлоу Бруку и вцепился ему в шею сзади, опрокинул на дубовый пол из осиновых плашек, стянул мешковатые штаны приятеля и довольно закряхтел. Я впервые наблюдал половой акт, конечно, собаки или опоссумы не в счет, А - Со, совокуплявшийся с кошками в задней каморке маркета, тоже не засчитывается - дед сказал, что косоглазые не люди ни х... я, мисс Вишез, рыжеволосая пьянчужка, проживавшая на Франклин - роудз, тоже не может быть примером, дед прямо называл ее потаскухой и стервой, готовой трахаться с любым футболистом или автозаправщиком. Вообще, по мнению старика, считаться настоящим актом могло лишь подсмотренное из жизни Николь Кидман или Барлоу Брука. Я не знал, кто такая Николь Кидман, а Барлоу не скрывал своей импотенции, вот я и думал, что никогда не видел полового акта до сегодняшнего вечера, когда дед, видимо, решил проявиться во всей своей нечеловеческой сути тайного арахиса, кем он и был на самом деле, сука рваная.

- Да, - хрипел старик, ерзая по костлявой спине приятеля, - я и есть арахис. Самый натуральный фундук.

- Так фундук или арахис ? - раздался пронзительный голосок от двери и я, завизжав, бросился в угол, где и застыл, трясясь от кошмарного зрелища.

В комнату с улицы входили арахисы. Маленькие, согбенные, горбатые, в пожухлых сереньких шкурках, покрытых щетинистыми волосками. Я выпрыгнул головой вперед в окно, разбив стекло лбом, и бросился по улице к дому рыжей мисс Вишез, отчаянно крича и размахивая руками.