Облом

Пашка ликовал. Его сердце пело и звенело восторгом. Сима в последнее время была к нему благосклонна, не смотрела на других пацанов, разрешала провожать себя из школы, ходила с ним в кино – вела себя, как влюблённая девочка. А сегодня даже пригласила к себе домой. Её родители уехали на выходные проведать бабулю в деревне, вот она и решила устроить «романтическое свидание при свечах» – так она выразилась.

Парнишка очень волновался. Впервые в жизни ему предстояло провести вечер наедине с девушкой. Да не просто с девушкой, а с той, о которой он мечтал столько времени. Нет, не о страстных судорогах бредил он, верхом блаженства для него было коснуться руки, ощутить её у своего локтя, притронуться губами к её нежным щекам, почувствовать ёе свежий, волнующий запах.

В свои пятнадцать с половиной лет он не был «паинькой», имея теоретические знания об интимной стороне жизни мужчины и женщины. Он с ребятами даже пару раз смотрел порнофильмы, под шуточками скрывая смущение. Но когда  пытался увиденное перенести на себя, представить свои действия в отношении конкретной девчонки, его сковывал страх и что-то еще, необъяснимое, парализующее волю и чувства. В такие минуты он ненавидел себя и завидовал ровесникам, которые с видом «бывалых» говорили об ЭТОМ, как о чём-то обыденном и даже примитивном.

Собираясь на свидание, он волновался по другому поводу: как себя вести? Не сидеть же истуканом в кресле, положив руки на колени? Говорить целый вечер – о чём? Он боялся показаться скучным, неинтересным, боялся разочаровать её. Ему очень хотелось посоветоваться с кем-нибудь опытным. С ребятами – не хотел, опасался насмешек, вот с отцом – мог бы, но его нет. Дядя Андрей? С ним тоже можно поговорить, но их отношения ещё не стали настолько доверительными. Помучившись, Пашка решил, что обстоятельства сами подскажут, как себя вести. Главное – сегодня весь вечер он  будет вместе с Симой.

Сима тоже готовилась к свиданию. Прежде всего она приняла душ и помазала чем-то душистым потаённые места своего тела, затем сделала неяркий макияж. Потом, порывшись в шкафу, натянула  коротенькую юбку, а сверху - топик, едва прикрывавший маленькую упругую грудь. Нежный шелковистый животик с серьгой в пупочке остался волнующе открытым. Затем надела туфли на высоком каблуке, подошла к зеркалу, поправила длинные рыжие волосы и оценивающе оглядела себя: «Супер! Пашка точно не устоит. Ну, Боречка, погоди! Ты у меня попляшешь! Ты еще пожалеешь, что променял меня на эту крысу Наташку. Пашка, хоть и маменькин сынок, но красивее тебя и ростом выше. Я тебе нос утру, козёл драный. Ты у меня ещё будешь в ногах валяться. Подожди – подожди…»

Закончив обличительный монолог, Сима постелила белую скатерть на стол, достала из родительских припасов бутылку водки, перелила ее в хрустальный графинчик, нарезала колечками банан и апельсин, водрузила свечу на подсвечник, рядом положила спички, чтобы потом не искать, поставила две тарелочки, две рюмочки, положила две салфеточки – готово!

Ровно в восемь Пашка стоял у дверей, пряча букет цветов в целлофановом пакете, в котором лежали еще коробка конфет и бутылка «Пепси-колы».

– Входи-и-и, – пропела Сима, нежно и загадочно улыбаясь. Они прошли в комнату. – О! «Коркунов»! С орехами – мои любимые. Спаси-и-и-бо! – она нежно чмокнула Пашу в щечку и положила конфеты на стол.

У Пашки от волнения пересохло во рту, он открыл «Пепси» и отхлебнул прямо из бутылки.

– Что ты воду глушишь, у меня кое-что покруче есть, – снова загадочно улыбнулась Сима и налила из графинчика ему и себе.

– Что это? – недоверчиво покосился на рюмки Паша.

– Выпей – узнаешь! – игриво ответила она. Увидев нерешительность гостя, добавила, смеясь, – любовное зелье, сама приготовила!

Пашка, стремясь поскорее обрести душевное равновесие и стараясь казаться взрослее, выпил. Сима последовала его примеру. Водка обожгла его внутренности, но он, боясь показаться смешным, не спешил закусывать. Задержав дыхание, удивленно смотрел на девушку. Его сразило не столько то, чем угощала любимая, сколько то, с какой лёгкостью она проглотила этот недетский напиток. Пашка почувствовал головокружение, зато скованность исчезла. Разговор завязался легко и пошёл непринуждённо. Вторая рюмка оказалась легче первой. Он даже закусил – подружка заботливо поднесла к его рту кусочек банана. Потом Сима включила музыку, они танцевали, и Пашка чувствовал себя совершенно счастливым: его мечта была рядом, в его руках, податливая, нежная. Он так хотел поцеловать её, но не решался, потому что не умел. Вдруг она прильнула к нему и, обвив шею руками, впилась в губы долгим поцелуем. Ему стало трудно дышать. Он напрягся, выпрямился, отстранил её от себя, а потом набросился на неё, неумело целуя лоб, щеки, губы – всё, что попадало в поле его ощущения. Вскоре он почувствовал: ещё немного – и с ним что - то произойдёт, резко отпустил её, отошёл и сел на диван. Сердце бешено колотилось, руки подрагивали, лицо горело. Искушённая девочка дала ему прийти в себя и, снова наполнив рюмки, присела рядом.

– Ты веришь в любовь?- прошептала она.

Еще бы он не верил! А этот огонь, сжигающий его изнутри, разве не любовь?

– Не верю, – ответил он и почувствовал, что язык не слушается его, – не верю, а знаю, потому что… люблю тебя!

– Тогда – за любовь?!- воскликнула она и, опустошив рюмку,   нежно воркуя, стала медленно расстёгивать пуговицы его рубашки.

Пашке показалось, что сейчас разверзнется земля и они ухнут в тар-тарары вместе с этим диваном, квартирой и домом. Сима была так близко! Ее руки вытворяли что-то немыслимое. Не давая отчета своим действиям, он сорвал с себя одежду.

А дальше… Он пытался делать так, как супермены в фильмах. Со стороны казалось – всё очень просто, а на деле… Напряжение нарастало тайфуном. Смущение, стыд – всё исчезло, оставалось одно мучительное желание соития, но… Ничего не получалось. Опытная Сима пыталась ему помочь, но... ничего! Юноша понимал, что это – крах, гибель, позор. И чем больше он отчаивался, тем меньше шансов оставалось исправить положение. Наконец Сима, обозлённая неудачей, встала, зло бросив: «Телёнок! А туда же…».

Пашка и так чувствовал себя на волоске от гибели, а эти слова доконали его. Он вскочил, оделся и выбежал из квартиры, глотая невидимые слёзы. Он бежал, не помня себя, бежал до тех пор, пока не задохнулся. Ноги подкосились. Он беспомощно опустился на корточки, опершись спиной о чей-то забор. Собаки, учуяв чужого, со всех сторон подняли лай, а он, задохнувшийся, затравленный, не двигался с места. Он плакал отчаянно, как однажды в детстве, когда отец наказал его, не взяв с собой на рыбалку. Плача, он думал об одном: «Всё кончено. Всё. Как он завтра посмотрит ей в глаза? Как вообще можно жить после этого! А вдруг ребята узнают? » Он застонал, выпрямился и пошёл, покачиваясь, в сторону железной дороги.

Отрывок из повести "Третий должен уйти"