Игра с тенью. Глава 10. Коногонка. Рудничная лампа. Из книги Семейная инцест игра

Глава 10. Коногонка (рудничная лампа)

Мне пришли на ум две сестрички, живущие в Провале. Мо и Жо. Отъявленные лесбиянки, вечно держащиеся за руки даже во время своих опасных выступлений. Они исполняли заунывные горские песни, гортанно покрикивая, как хищные птицы. Они и были как птицы, скрадывая шаги по высоко натянутой проволоке, дразня публику откровенным презрением, голыми ляжками и этими своими вечными касаниями друг друга. Иногда они сидели на скамейке за кулисами, нахохлившись и зыркая по сторонам злыми глазами, но и тогда они держались за руки или обнимались.

Жили сёстры тут же, на территории Банко, но в совершенно особенном мире.

Провал был пропастью под землёй.

Не слишком обширной, кажется, но бездонной и ужасной. Вероятно, это были какие-то заброшенные шахты, провалившиеся в незапамятные времена, так что остатки балок и упоров ещё торчали из стен провала и терялись внизу в полной черноте. От края была натянута проволока и вела она на единственный островок посреди бездны, на котором сестрички соорудили себе дом. Вернее, соорудили крошечную хибарку, но она давала им полную безопасность: пройти к ним не мог никто.

Расстояние до островка было не слишком большое, — двадцать метров, не более, — но добраться туда можно было только по сложной системе натянутых канатов, проволок и подвесных лестниц.

Гимнастки с острыми рысьими глазами в полной темноте пробирались этим путём, а вот кое-какие смельчаки, желавшие пощипать сладкую парочку, доходили до самого края Провала и даже ступали ногой на неверный канат, да тут же ногу и отдёргивали. Обманчивый уютный огонёк в окошке манил своей беззащитностью, но любой самонадеянный бахвал отступал,   пятился назад, под хохот собутыльников, проклиная на все лады чёртовых женолюбивых шлюх.

Я мог бы отправиться к ним; нет, не в дом, конечно, туда они никого не звали даже в насмешку, но я мог бы покричать с края, рискуя вызвать обвал, и, возможно, они бы откликнулись. Мы не дружили (они ни с кем не дружили), но делились иногда какими-то сведениями. Близняшки отличались цепким умом и точной памятью, обе они умели молчать, быть незаметными, когда надо, и запоминали любую мелочь. Полагаю, многое из потёмочной жизни Жиловки, да и всего Нима, было известно им получше, чем Вехлину или тому господину с ярким кольцом, на фоне которого Вехлин казался едва ли не рохлей.

А ведь он рохлей не был.

Я уже было решился поговорить с опасными девицами, как тут появился Просич и загундел что-то о своём извечном враге — маленьком Бубе, кровожадном и беспощадном, которого шулер Просич боялся до судорог. Маленький Буба был карлик и страшный урод, который почему-то назначил Просича своей вечной жертвой, регулярно обирал до нитки и иногда пускал кровь.

Но привычно пропуская слова Просича мимо ушей, я вдруг услышал нечто необычное.

— … так ты к нему не ходи. Толстый Мум тебя ищет, но денег у него нет, это все знают; забашлять тебе нечем, так чего зазря ноги бить? Слышь, Старый-то… говорят, того…

— М?

Старый — это, уважительно - Банко. Что-то происходит? Всуе его имя жиловский не упомянет.

— Приболел, говорят, — испуганный шёпот Просича звоном отозвался в моей голове.

Неужели и эта ниточка выскользнет из моих рук? Дело убийцы графини Нейшталь стало уже моим пунктиком: как будто если я не найду его — небо рухнет на землю. Эта заноза раздражала, бесила, огорчала меня, и я готов был землю рыть!

Я был уверен, что только эта умершая тридцать лет назад загадка стоит между мной и таинственный вехлинским господином. Выдержи я этот экзамен, передо мной откроется... что откроется я точно не знал, но подозревал - многое.

Уже не раздумывая я ринулся вглубь мрачных переходов, занавешенных грязным бельём, с мутно чадящими коптилками, покосившимися балками и ветхими низкими потолками.

Я бежал, отталкивая и сбивая с ног редких и робких обитателей трущоб; миновал пару подвальных питейных, игорный притон, где кого-то с хряканьем били в углу, несколько заброшенных чердаков, которые тем не менее не были пустыми, что я очень хорошо знал; едва не сбил с ног парочку любившихся тут же, в проходном коридоре; перемахнул через лежащего то ли ребёнка, то ли карлика; рванул на себя последнюю дверь… Меня узнали, и только поэтому не выпустили кишки с ходу.

Банко — моя последняя надежда! Я стоял в его приёмной: тёмной комнате без окон и с длинным столом посередине, накрытым для какого-то бесконечного обеда-ужина при вечных свечах. Голова моя горела. Сам не знаю почему, я трясся как в ознобе. Не буду говорить, что это был не страх. Может быть, и страх. Может быть, недосып, постоянное нервное напряжение, отвращение к себе, к людям, холодный дождь и промокшие ботинки… Не знаю, мне казалось, если я позволю себе ослабеть, остановлюсь, то просто свалюсь тут же в горячке.

Сидящий за столом мужик глянул на меня одним глазом.

— Ну, чего вскочил как прыщ на жопе?

— Хорый, — выдохнул я.

<предыдущая-глава-следующая>

глава 1