Честь за гранью бесчестья, 1

Их привезли в субботу пополудни.

Судья Бурбол захватил в плен новых мужчин из местного племени агаев – племени миролюбивого, но мужественного.

Однако мужество мужеством, но где им было устоять против военного снаряжения, хоть и старого образца, но всё-таки оружия. Агаи не использовали оружия, они жили в мире и ладу с планетой и самими собою, и не раз их вожди пытались заключить мирный договор. Однако условия со стороны сильных выставлялись настолько унизительные и неподъёмные, что свободолюбивые агаи никак не могли их принять. И тогда принялись изобретать свои средства защиты.

Но даже при постоянной опасности набега на их страну агаи не могли вооружиться достойно в короткий срок. Мужчины бесстрашно ходили с бумерангом и кинжалами на гигантских и злобных вепродов, чьё мясо, зубы и мех ценились по всей планете и даже попадали за её пределы как сувениры. Но против огнестрельного оружия агаи были бессильны, а на выручку от мехов не очень-то вооружишься. Тем более что поголовье вепродов резко сократилось, и небольшой заповедник, призванный сохранить генофонд нескольких видов вепродов, себя не оправдал.

Хозяева планеты не спешили восстанавливать численность исконных животных, полагая, что как только вепроды исчезнут с лица планеты, оголодавшие агаи сами приползут сдаваться в рабство.

Некоторые графства поселенцев брали в полон и женщин, и детей, но графство Милориков предпочитало крепких молодых мужчин. На этот раз их было трое. Они были в цепях. Они сидели в большой железной клетке, клетка стояла на повозке, повозка стояла на площади в центре города. Вокруг собрались горожане и всё семейство Милориков. Начался аукцион.

Ева Милорик наблюдала аукцион не впервые, но всегда с интересом. Это была невысокая изящная девушка с каштановыми локонами, нежной персиковой кожей и по-детски припухлыми губами сердечком. Её васильковые, широко распахнутые глаза с густыми ресницами казались всегда удивленными. Среди поселенцев были популярны ранние браки. Но шестнадцатилетняя Ева была слишком упряма и горда, а её изощрённые издевательства держали страждущих женихов на расстоянии. Холодная и высокомерная, она презирала претендентов  и безжалостно их высмеивала.

Что же привлекало её в агаях?

На этот раз граф Ишта Милорик выбрал всего одного из агаев – невысокого, коренастого, со шрамом на лбу и без большого пальца на левой руке: будет работать на графском скотном дворе, грести навоз, задавать питьё и ремонтировать ограду. Второго, четырнадцатилетнего, белоголового и худенького паренька в кровоподтёках, просвечивающих сквозь драную рубаху, забрало семейство Кри. Парню повезло: если не будет строптивым – станет актером в их домашнем театре и куклой для детей. Крепостным и подневольным, но всё же не смертником на рудниках.

Третьего судья Бурбол оставил себе. Судья славился садизмом, его рабы часто получали увечья и рано умирали. На этот раз ему нужен был садовник взамен умершего, но все знали, что Бурбол выжмет из раба все соки, словно мстя за свою безобразную внешность.

Ева Милорик смотрела на раба во все глаза. Он не был юн. Он был в самом расцвете зрелости – агаи расцветали к сорока годам, когда становились главами семейного клана. Этому на вид было лет 35-38, но он был высок, атлетически сложен и красив особой мужской красотой агая. Так красив, что у Евы захватило дух.

Светлая коса перевита красной лентой – знак старшинства; серо-зеленые глаза смотрят невесело, но спокойно, без клокочущей злобы. Прямой нос с легкой горбинкой великолепен, а твердо очерченные и крепко сжатые губы – чувственные и притягательны. Его не портили свежие рубцы на щеке и на плече и кровоточащие порезы на руках и лбу, полученные в стычке при поимке. Было понятно, что он знает себе цену, и если в приграничной стычке ему не повезло – то он принимает это с достоинством, ибо сделал всё, что мог.

Ева первый раз пожалела, что агая купили не они, и она прямо заявила об этом отцу: - Папа, он был бы так неплох в роли дворецкого или в конюшне, почему ты позволил этому жирному бурдюку забрать его?

На что граф Ишта резонно ответил, что не намерен пререкаться с судьёй на эту тему, себе накладней. Ибо даже граф Ишта предпочитал не связываться со злопамятным и подловатым судьёй.

Всю ночь Еве не спалось, ей грезился статный, зеленоглазый агай на вороном коне, самом лучшем из гражданской конюшни, и она рядом на своем жеребце в яблоках, стремя в стремя. И они мчатся по степи, всё дальше и дальше, вдвоем, к голубым холмам у холодного Северного моря, где зеленые луга спускаются к самой кромке воды. А ветер раздувает и смешивает две волны волос – светлую и темную…

…Наутро Ева отправилась к судье под предлогом, что ей хочется взглянуть на новую роскошную пурпурную лилию, расцветшую первый раз – Бурбол был знатоком и ценителем редких сортов земных цветов. Она видела агая мимоходом, проходя по въездной аллее и задержав на нем пристальный взгляд. Агай стоял с граблями в руках, опустив глаза. Он лишь на мгновенье поднял их, и его взгляд был как укол. Его ногу опутывала тонкая, но прочная цепь, протянувшаяся к будке в саду. Еве показалось, что, если он захочет, то уйдёт без труда, сорвав с места будку-жилище – настолько великолепны и рельефны были бугры мышц под грубой одеждой.

Ева была любезна с судьёй и даже пококетничала с сыном судьи – таким же толстозадым, неповоротливым оболтусом-переростком, не сумевшим осилить ни одного престижного учебного заведения - а купленный диплом в графстве негласно презирался. Отчего тот вознёсся на небеса и тут же стал считать себя в женихах, а Ева получила доступ в дом и сад судьи.

Ева тут же увлеклась садоводством, вела с судьёй разговоры о ботанике, терпеливо выслушивала его скучнейшие лекции, выносила неуклюжие ухаживания толстого Бурбола-младшего, его плоские шутки и потные руки, когда они прогуливались по аллее, и запах его пота тошнотворно смешивался с запахом резких духов, которыми тот обильно поливался. И всё это Ева терпела лишь для того, чтобы еще раз пройти мимо садовника и бросить на него восхищенный, зовущий взгляд. Первый раз в жизни Ева встретила мужчину, достойного того, чтобы быть обольщенным. И тот был в цепях и был рабом.

Отец привык к Евиным причудам и воспринял её увлечение цветами как очередную, быстропроходящую прихоть.

И вот однажды ей повезло – дома никого не оказалось, но слуги встретили и проводили её в сад, к питомнику лилий. Острый пряный аромат и экзотическая цветовая гамма гибридов, полученных судьёй, волновали её куда меньше, чем присутствие нового садовника. Агай выносил ведрами старую землю из теплиц и уносил её в другой конец сада, почти к ограде, формируя очередную открытую клумбу. Ему не нужны были тележки и самоходки – он играючи таскал огромные ведра, лишь мышцы слегка напрягались на обнаженных руках. И только цепь звякала за ним по дорожке, извиваясь и скользя, точно змея.

Ева села на лавку в том самом дальнем углу, близ глухой ограды, странные и нелепые мысли бороздили голову: она вспомнила единственный случай, когда молодой агай, оторванный от семьи и беременных жен, взял свою хозяйку в заложницы; поговаривали, что хозяйка страдала нимфоманией, и агай, пользовавшийся относительной свободой, сделал попытку убежать. Когда его вернули, хозяйка приковала его цепями и принялась изощренно издеваться и провоцировать. Агай улучил момент и сдавил её не в любовных, а в медвежьих объятиях и потребовал освободить, иначе он задушит её цепями. Хозяйка напрасно лила слезы и умоляла пощадить и остаться по доброй воле, и даже, впадая в транс, ухитрялась делать попытки заняться сексом.

Закончился инцидент печально. Полиция ослепила агая, затем усыпила обоих. А через сутки, когда снотворное иссякло, предложила хозяйке раба самой выбрать казнь. И та отвела душу…

Ева помотала головой, сбрасывая неприятные видения. Вот уж воспоминание ни к селу, ни к городу. Эта дура сама виновата. С ней такого никак не может случиться. Она не такая. Она так уверена в своей непобедимой красоте и ореоле власти. И новоизобретенная цепь крепка

Она дождалась агая и приказала ему остановиться. Он не спеша ссыпал землю, поставил бадьи, утер лоб ладонью, и только потом подошел к скамье, замерев на предписанном расстоянии пяти шагов. Ева подозвала его ближе, ближе, еще ближе… пока он не оказался совсем близко: высокий, прямой и мощный, как скала. Еву бросило в жар, но она не показала виду.

- Как тебя зовут? – спросила она.

- Кор Галлимар, госпожа, - помедлив, ответил он. Его голос был мелодичен и тягуч. Агаи славились музыкальностью и прекрасными голосами – Ева знала многих рабов, поющих в частных театрах.

- Что значит это имя на вашем языке?

- Тот, кто запрягает в повозку ветер, госпожа.

- Кор, ты такой сильный, как случилось, что тебя поймали?

Желваки на его скулах заходили, и Ева едва не отпрянула, но голос его оставался ровным и тихим: - Зато я сумел защитить свою семью, госпожа.

- У тебя осталась семья? Большая? Расскажи? – потребовала Ева, горя любопытством, и забыв о мимолетных страхах, снова подалась вперед.

- Два брата и две сестры, трое племянников, две жены и двое детей, госпожа.

- Хватит без конца повторять госпожа, - досадливо поморщилась Ева. – Я разрешаю звать меня просто… Ева.

- Хорошо, госпожа, - Кор склонился в низком поклоне. Казалось, он совсем не удивился.

- Говорят, что вы берете себе по 5-6 жен, а у тебя только две. Почему?

Кор усмехнулся: - Это неверный слух. Мы однолюбы, у нас одна подруга до конца жизни, мы чтим супружескую верность и почитаем обряд брака священным. Но мужчин остается всё меньше, кто-то погибает в стычках, кто-то попадает в плен. Мой брат погиб, и его жена по древнему обычаю стала моей женой, а его дети – моими детьми.

Неведомое доселе чувство ревности кольнуло Еву.

- А ты взял бы меня в жёны? – продолжала допытываться она, пытаясь усмехнуться, хотя грудь её ходила ходуном.

- Почел бы за честь, - ответил Кор ей в тон, улыбаясь уголками глаз.

- Как звали твою жену, Кор? – спросила она вкрадчиво.

- Её зовут Гелла. Гелла Кор… госпожа.

- И ты думаешь о ней? – задыхаясь, прошептала Ева, её ноздри раздувались. Она порывисто вскочила, подошла к нему вплотную и прижалась губами к его горячим, твердым, сухим губам.

Отпрянула испуганно. Потянулась снова. Тронула кончиками пальцев плечо, провела по груди, взяла за руку. Она перебирала пальцами его пальцы, трогала шрамы и мозоли. А он стоял неподвижно, позволяя госпоже изучать его, и рука его была удивительно податливой, отвечая лаской на её ласку. И она придвигалась к нему, ближе и ближе, пока снова её губы не потянулись к его губам.

Но Кор покачал головой и отстранился первым.

Ева опомнилась и отскочила. Посмотрела на Кора испуганным взглядом, отступила на шаг, другой… Кор стоял, не двигаясь, опустив руки, только глаза светились странным светом. О чём он думал? О том, что её можно было бы легко использовать в своих целях? Или она затронула глубины его загадочной души, души агая? Это не имело значения! Ева повернулась и побежала прочь, по дорожке к теплицам, пронеслась сквозь них, выскочила к дому, от дома к калитке – и на улицу. В её сердце было смятение и ликование.

Снова тянулись дни за днями, заполненные восторгами судьи по поводу редких цветов и её посещений, и нудными прогулками с ненавистным Бурболом-младшим, который совершенно осмелел и старался увести её дальше и дальше по парку, в самые укромные уголки, где Еве приходилось увёртываться, всячески увиливать от объятий, убегать, пытаться обратить всё в весёлую игру.

Иногда Кор глядел им вслед и усмехался грустно. Он думал, что эта удивительная девушка не пара судейскому сыночку, что в ней есть сила и порывистость, красота и мужество. Она чем-то похожа на его жену и совсем не похожа на местных знатных дам, которые смотрят на него как на предмет купли-продажи, который можно беззастенчиво использовать на всех фронтах, не испытывая стыда и смущения.

Ева едва дождалась удобного момента для следующей встречи. Она сослалась на недомогание и отказалась от совместной прогулки с Бурболовыми друзьями, и лишь вяло помахала рукой из окна. И лишь те отъехали, как она улизнула от забеспокоившегося отца и снова ринулась в дом судьи.

- Ой, я, кажется, прошлый раз забыла в гостиной свою расчёску!

Горничная с поклоном проводила Еву в дом.

- Ах, нет, какой кошмар, неужели я потеряла её в саду? Ах, наверное, оставила в дальней беседке! Нет, нет, я сама поищу, прогулки по вашему саду меня излечивают от мигрени, я с радостью пройдусь сама, не стоит так печься. Мой хорошенький маленький пёсик! – приласкала она огромного пса судьи, по причине возраста и избалованности утратившего свирепость охотника и сторожа, и угостила хрустящей вафлей. Если уж этот зверь с ней ласков, то она приручит и агая.

Ева не зря направилась в дальний угол сада, в сопровождении пса, туда, где мелькала фигура садовника с лопатой. Сердце её колотилось. Ей хотелось побежать, но она степенно вышагивала, словно прогуливалась под ручку с Бурболом-младшим.

- Кор… - тихо позвала она, приближаясь. Быстро обогнула беседку и поманила его. Кор помедлил. Отложил лопату и неспешно приблизился. Он уже не опускал почтительно голову. От его странного взгляда у Евы подогнулись коленки. И она, словно под гипнозом, пошла на зов этих удивительных глаз.

Собака гавкнула и вдруг заскулила, не зная, что делать дальше – ведь прекрасная госпожа, принятая в доме хозяина, приблизилась и прикоснулась к рабу, от которого ей надо бы держаться подальше, которого необходимо сторожить, не давая воли.

Госпожа не просто протянула руки к врагу, она прижалась к нему, лицом к лицу… И пёс залаял на крону дерева, словно жалуясь, спугнув оттуда стайку дроздов. Но на него никто не обращал внимания.

Потому что в этот миг женщина, проснувшаяся в девочке, своей внезапной страстью заставила Кора сдаться, и он ответил на поцелуй. Их губы долго не могли друг от друга оторваться, языки блуждали в самых потаенных местах, знакомясь, и познавая друг друга…

Через три дня граф был приглашен отобедать в семейство Гроверов. Кэти Гровер, одноклассница Евы, была её лучшей и самой близкой подружкой. Она тут же подхватила Еву под руку, и они пошли есть пирожные в чайную комнату.

Собравшиеся оживленно беседовали, обсуждая последний спектакль с новичком-рабом. Пока ему досталась бессловесная роль – по иронии судьбы, он играл юного бога, восседающего на троне, длинные одеяния скрывали цепь, которой он был прикован к трону все два часа действия. Дамы обсуждали внешние достоинства юноши и его шансы стать актером и попасть в труппу. Мужчины обсуждали достоинства вина из единственного в графстве виноградника, и сравнивали его с вином из соседнего графства Мариков.

Девушки с бокалами легкого шипучего вина в руках присоединились к группе молодежи. Там находился молодой школьный учитель истории Родил, его замужняя сестра, брат Кэти – Баксил, и две гостьи от Мариков: девушки не смогли найти пару в своем городке и теперь путешествовали из графства в графство. Им обеим было уже по 20 – возраст критический.

Года через 2 граф Ишта тоже начнет волноваться и искать достойного жениха для Евы по графствам. И у него уже был на примете один юноша – племянник графа Марика, отправленный учиться экзотической для степняков профессии, профессии военного моряка, в самое северное и суровое по климату графство, где правила вдова адмирала Даргиса. Скоро племянник приедет на каникулы домой…

…Марикским девушкам было тягостно и скучно под сухим, пыльным, душным небом графства Милорик, они выросли в восточном Заозерье, в краю высоких трав и зеленых холмов, почти на самой границе с землями северо-восточных агаев. Поэтому и здесь разговор благодаря им то и дело переводился с обсуждения женихов и невест на коренных обитателей Земли №4.

- Говорят, они поклоняются деревянным идолам, - говорила одна из барышень, худая и бледная, с легкой хрипотцой в голосе, модной нынче в Заозёрье.

- Не идолам, а деревьям, - поправляла учительская сестра. – Деревья там растут по сто лет, и стволы достигают от трех до пяти метров в диаметре, в них устраивают кладовые, а тень от кроны дает окружность площадью…

Но деревья никого не интересовали.

- А правда ли, что на юге поселенцы и агаи заключают между собой браки? – томно спрашивала смуглая девушка в шляпке.

- Эти демократы! – презрительно бросил брат Кэти, Гровер-младший. – Они сами себя пачкают, у них в стране полный разброд.

- Не вижу причины, почему бы не заключать с агаями союзы, - вклинился в разговор учитель. – В конце концов, у нас одни и те же корни, и прибыли они раньше. Нас просто заедает, что первенство уплыло из наших рук – ну так что же? Эта наша проблема. Чем воевать – лучше бы поучиться у них.

- И чему же это нам поучиться у язычников, молодой человек? – ехидно поинтересовался незаметно подкативший судья, скрестив на животе жирные пальцы.

Учитель взволнованно снял очки и принялся протирать.

- Вы подумайте – они заброшены сюда, как изгнанники, нищими, на старом, списанном корабле, рискуя погибнуть, и начали с нуля, и сумели создать новую цивилизацию, сохранив руки чистыми. А наше прибытие было помпезным, мы подготовились на все сто, чтобы завоевать планету и расселиться. Мы привезли, кроме материального обеспечения и оружия, изрядную кучу ненужных, отживших идеалов и  целую кучу грязи: снобизм, высокомерие, агрессивность, имперские замашки и расовые предрассудки, старые законы, которым грош цена, и которые утянули нас назад, аж к рабству, изжитому на Первой Земле сотни лет назад. К чему же мы придём дальше? К всепланетной войне? Истреблению?

- И этому вы учите в школе детей? – вкрадчиво спросил судья, довольно потирая руки. Учитель сник. Он понял, что под действием вина погорячился – не в то время и не в той компании. Уныло пробормотав что-то, он поспешно откланялся и удалился в сад, к танцующим.

Дальше Ева уже не слушала спор. Кэти подхватила её под руку, девушки понеслись к любимой уединенной беседке в саду. Сердце Евы радостно и возбужденно билось: на юге, в молодой демократической республике, всё иначе. Если бы сбежать туда с Кором…

- Кэти, послушай, - заговорила она, не в силах более хранить свою тайну, - Помнишь того агая, которого поймал судья во время набега? Ну, того высокого, с красной лентой? Он сейчас у Бурбола садовником…

- Ну, помню, и что с того?

- Знаешь, он приглянулся мне сразу, но отец не захотел покупать, а я не сумела настоять.

- Ты хочешь сказать, что тебе нравятся агаи? – Кэти, казалось, не слишком-то и удивилась.

- А тебе разве – нет? Разве ты не бросала взгляды на того паренька, которому поранили ногу?

- О да! – Кэти мечтательно вздохнула. – Он был такой хорошенький. И пел, как большой сфинкс над морем… Но почему ты об этом говоришь? Ты ведь вообще терпеть не можешь мужчин.

- Ой, Кэти, я, кажется, влюбилась… - И Ева покраснела первый раз в жизни.

- Да ну? Не может быть! – ахнула Кэти. – В того самого, в садовника? Разве он так уж хорош? Ева, да он старый!

Ева кивнула: - Он совсем не старый. Он потрясающий. Он лучше всех наших парней, они или тощие, или жирные, и прыщавые и ленивые, и кичатся богатством и знатностью, а сами ни разу на охоте не были.

- Ой, Ева, не пугай меня. Каким бы он ни был красивым - он же раб.

- Ну и что? Это он у нас раб. Ты же слышала – на Юге демократы давно живут в союзе с агаями и даже создают семьи.

- Но они же ведь даже городов не строят и живут в хижинах.

- Зато на вепродов с одним кинжалом ходят – помнишь, Родил рассказывал?

Представь себе кого-нибудь из наших – они даже с пистолетами и ружьями не рискнут, кишка тонка. Зато на безоружного человека – пожалуйста.

- И что, твой красавчик тоже ходил на вепродов?

- А как же! – похвасталась Ева. – И не один раз! У него весь дом из шкур состоит…

- А ты откуда знаешь? – Кэти подозрительно прищурилась. – Ты с ним – что, разговаривала?

«И не только разговаривала! » - хотелось с гордостью выкрикнуть Еве, но она спохватилась, сжала губы и тихонько вздохнула. Но Кэти вдруг схватила её за плечи, тряхнула: - Ну-ка, рассказывай, – потребовала она с жадным любопытством.

- Что рассказывать? – Ева пожала плечами. – Нечего…

- От меня не скроешь, подружка: я-то всё вижу, что тебя прямо распирает от таинственности. И глазки бегают. Небось, что-то было кроме разговоров. Было, да?

- Д-д-да… - смущенно призналась Ева.

- Что? Целовались? – ахнула Кэти.

- Целовались, - шепотом подтвердила Ева.

- Ну, ты даешь, подруга. Вечно что-то вытворишь. Целоваться с рабом! Впрочем, ходят слухи, что у старухи Макулы конюх-агай в любовниках. Представляешь эту старую клячу с молодым агаем? Так что, ты с ним прямо в саду у судьи…

- Ну да, где же еще!

- И никто не видел?

- Нет, я же специально зашла, когда никого не было, - пояснила Ева, умолчав о том, что встреча была не единственной.

- Вот, значит, почему ты к этому жирному Бурболу повадилась ходить, - догадалась Кэти. – Хитро! Слава Богу, что не ради Бурбола. И как он целуется? Губами или больше языком? – расспрашивала Кэти, уже имевшая некоторый любовный опыт. – Крепко, покусывая, или посасывает, как леденец?

- Ой, я уже не помню… - смутилась Ева.

- А руки-то, руки-то что?

- Что - руки?

- Ну, он руками тебя трогал?

- Нет…

- Значит, боится. И правильно делает, – заключила Кэти. – Целоваться – целуйся, а руки не распускай, схлопотать можешь. Помнишь, я с Ангеликом год назад гуляла? Так вот, мы целовались с ним «лизунчиками», и он на вечеринке у Баттеров в саду взял – и залез своей лапищей мне в блузку. И ведь был совершенно трезв, а я не могла сразу отодвинуться: сзади-то бассейн, отшатнешься, заерзаешь – и на пару – бултых! И вот так мы стоим, а бабушка Мариша на нас смотрит во все глаза. Что же мне оставалось? Да ты не слушаешь, опять куда-то улетела?

- Да слышала я уже сто раз про Ангелика! – отмахнулась Ева. Она начала вспоминать поцелуй Кора, чтобы его проанализировать, но не смогла, ибо снова унеслась к нему в сад, снова ощутила это головокружительное чувство, словно стоишь на самом краешке обрыва, и вот срываешься, и падешь, падаешь, падаешь… Нет, она больше не сможет выносить эту занудную вечеринку!

- Кэти, пообещай мне помочь, – потребовала она.

- Разумеется. Ради этого дела, Ева, я готова. Я сама обожаю целоваться! Язычком водишь, а в животе всё сжимается…

- Я хочу уйти домой. У меня… э… очень разболелась голова. Может быть, я даже прокачусь до западной границы, чтобы проветриться. Пусть папа… не очень волнуется. Так и скажи ему. Хорошо?

- Всё будет, как надо! – радостно пообещала Кэти. – Когда рискуешь, и поджилки трясутся, всё в десять раз сильнее чувствуешь. Уж я-то знаю. Только обещай, потом всё-всё расскажешь, ладно? Мне от этого тоже приятно будет. Ох, уже и сейчас защекотало…

Ева накинула плащ и тихо выскользнула через черный ход. До усадьбы судьи было минут пять ходу, но ей казалось, что ноги её еле движутся. Она завела мотор и рванула с места. Сначала она долго колесила по узким улочкам городка, чтобы её машину видело побольше народу, затем выехала на большую дорогу и помчалась к западной границе. Собственно, в пределах городка машина была так же к месту, как моторная лодка в корыте, но по окраинным дорогам и по периметру можно было прокатиться с ветерком.

Ева быстро достигла западной стены, огораживающей город, и поехала вдоль неё по кругу. На ночь ворота в стене запирались, изолируя графскую резиденцию. Вторая стена огораживала графское хозяйство – поля, сады, пастбища, конюшни, деревни, вывезенные с Земли мини-фабрики: все эти предосторожности остались с тех времен, когда необузданные стада вепродов были многотысячны, а их набеги – катастрофой. Теперь вепроды здесь не появлялись, но привычка к прочным стенам сохранилась.

Ева ехала по кольцу медленно и еле слышно, пока не оказалась с обратной стороны дома судьи. Ребенком она воровала в саду яблоки, и теперь знала, как пролезть внутрь: до второго сука старого-престарого дерева, с него по ненадежному, полуживому суку – на ограду и – прыжок вниз.

Ева пробиралась по подсвеченным аллеям, точно вор, выбирая закоулок потемнее, чтобы не столкнуться ненароком с загулявшим слугой: когда господ не было дома, они затевали свои игрища. Только этот вор шел воровать не золото и бесценные драгоценности, и не единственные в своём роде лилии (одна лишь подобная попытка закончилась для контрабандиста плачевно), а вещь, не имеющую цены вовсе: раба по имени Кор Галлимар. Мощный и злобный пес – гордость судьи и тоже единственный в своем роде – рванулся на неё из темноты бесшумным убийцей. Но Ева тихонько позвала его по имени и бросила припасенный бисквит. Пес узнал Еву, завилял хвостом. Бурбол-младший тайком от отца избаловал своего любимца сладостями, а чужаки в городке были редкостью. Ева приласкала зверя. Пока пес чавкал, Ева достигла теплиц, где находилась будка садовника…