Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 8. Из сборника Семейная инцест игра

Глава 8. En garde Дагне

Иногда люди играют с судьбой. Но они азартны и трусливы и потому всегда проигрывают бесстрастному божеству.

При наличии второго, судящего их «я», они играют с собой в себя лучшего, в мыслях и на словах объясняя свои мерзости разного рода причинами и резонами, которые призваны вызвать сочувствие, но чаще всего выеденного яйца не стоят. Признавая за собой пакость, человек стремится объяснить её происками других людей или обстоятельствами непреодолимой силы. Самолюбивые предпочитают объяснять всё кознями врагов — это позволяет им оставаться баловнями судьбы, более жалкие сетуют на обстоятельства.

Несмотря на эту перманентную правоту, им приходится подчищать собственную память и даже писать какую-то параллельную реальность, которая, в силу разумения сочинителя, грешит лакунами, дырами и провалами.

Оглядываясь назад, они видят прерывистый заячий след,   но всегда можно сделать вид, что это след тигра, охотившегося за зайцем (я — тигр!), или след белого и пушистого зайца, мирно удиравшего от тигра (я бел и чист!). В общем, верьте в людей, они найдут чем оправдать свои поступки. Но помните, что оправдание предшествует повторению.

И почти всегда они играют в борьбу с другими людьми.  

Проигрыш в расчёт не принимается, всякая схватка начинается с безоглядных надежд. Заранее упиваясь своим триумфом и прикидывая барыши, герой, весь в белом и осенённый нимбом, кидается в бой. В любой бой. Дружба, семья, любовь — всё становится ареной, везде надо выиграть, захватить, выгрызть победу. Всё должно быть по-моему, всё — моё! Всё или ничего! Те, кто согласен на часть — обычно в обороне.

Что делать по получении «всего» — понятно (хотеть другого «всего»), а вот «ничего» может быть совсем не таким, каким его представляют: падение может длиться всю жизнь, и даже смерть ему не дно, человек перед дракой даже вообразить себе такого не может. И даже распавшиеся части личности несут на себе клеймо страха.

После первых поражений иногда приходит трезвость, но она не меняет устремлений; отрезвлённый и обозлённый неудачник выбирает противников послабее, цели попроще. Но правят им всё те же привычные страхи и желания.

Особо сообразительным поражение подсказывает: чтобы владеть другими, придётся взнуздать и себя. Иссушить душу и тело, сузить интересы до булавочного острия, отказаться от бесполезного балласта чувств, лишних желаний, сердечных порывов.

Наука эта даром не проходит. Укрепляет волю, правит устремление, оттачивает мастерство, учит лицедейству без сцены, расчётливости без математики. «Один удар — одна смерть» — вот тот урок, который она позволяет выучить.

Так рассуждал Дагне, давно переведший жизнь в набор фехтовальных терминов, с мрачным удовольствием подмечая, что это сходство не выдумано им в приступе мизантропии, а вполне реально и действенно.

Комбинация Бертольди, не раскрытая им до конца, а почуянная интуицией бывалого бретёра, вызывала, как всегда, смутное восхищение давним другом; неожиданный выход на арену псевдоопытного мальчишки Тениша порождал усмешку. Предстояла занятная партия, в которой Дагне был участником — в чём-то орудием, в чём-то полноправным игроком, но он точно знал, что душа его не будет затронута этой игрой.

Все свои схватки он давно выиграл или безнадёжно проиграл и на последующие смотрел равнодушно.

Он полагал — это опыт.

Но и опытный игрок не знает всего о бесконечной арене ассо.

И безупречный Дагне, избегая играть с судьбой, привычно прячась за исполнением долга и чужой воли, всё-таки проигрывал, не видя главного.

Его жизнь, как и у всех, определялась обстоятельствами. Исходя из неё, понимая и оправдывая свои поступки, он создавал картину мира и полагал её вполне соответствующей реальности. Он полагал её разумной. Она его не подводила. Иногда он констатировал это с грустью, иногда с усмешкой, но что бы он сказал, если бы узнал, какими громадными лакунами зияет эта картина, что бы он почувствовал, увидев, что все его рассуждения о жизни — лишь прерывистый след, кривые стежки по краю неведомой пропасти?

Ибо обстоятельства были известны ему не до конца. Одно из них, может быть самое важное, оставалось за пределами знания.

Будучи воином по рождению и по воспитанию, Дагне привык без колебаний отбрасывать смутные сожаления, детские воспоминания, когда мир был другим... Но ведь у всех в детстве мир — другой, разве нет?

Потягивая Vino Rosado этим поздним осенним вечером, он привычно любовался игрой алого света в фамильном перстне.

Отец, умирая, успел передать его двенадцатилетнему сыну с наказом никогда не снимать. С тех пор Дагне лишь дважды менял пальцы: с большого перенёс на средний, и позже, ещё подрастя — на безымянный, где перстень неизменно сидел уже лет пятнадцать.

Отец... Он поздно женился. Оставался нелюдимым в собственном доме, замкнутый, вечно угрюмый, словно посторонний. Ни тепла, ни смеха, ни шуток, даже когда была жива мать... Дагне помнил его сухую, чуть сгорбленную фигуру, седые волосы, но почти не помнил его голоса: они не разговаривали. Только вот этот горячечный шёпот: "Никогда... никогда не оставляй!" и последнее усилие пальцев, одевающих ему кольцо. Мальчик был напуган и этим шёпотом и горем, вдруг обручем сдавившим его сердце. Мир словно померк.

Он снова коснулся кабошона. "Я не оставил, отец."

Камень ответно вспыхнул.

Достаточно знать правила и уметь их вовремя отбрасывать.

Тренированное тело готовилось к забаве, дрессированная душа — к новой победе. Он всё сумеет.

Дебют: преднамеренно-экспромтное действие с возможными тактическими вариациями, любимой из которых было нападение с прямой рукой, казался весьма уместным для бесхитростного начала. Много ли мальчишке надо...

Ангаже. Батман. Куле. Легче, Дагне, легче, не испугай юнца! Помни о сердце...

----------------

Примечание:

En garde (ангард) — позиция, удобная для боя, готовность к бою, настороженность.

< предыдущая – глава – следующая >