Жестокие игры в лабиринте. Глава 7 или Ролевые игры лесби Часть 3

Янтарного цвета виски красиво перекликается с языками пламени в камине, отражаясь в гранях массивного стеклянного стакана. Я смотрю на огонь, думая о своём, машинально качаю стакан с виски в руке, заставляя льдинки глухо стучаться друг о друга. Больше всего на свете мне сейчас не хочется думать, но чем сильнее моё сопротивление навязчивым мыслям, тем больше они лезут мне в голову, высверливая висок. Кто виноват, что так вышло? Я вспоминаю её нежное тело, которым я всегда так восхищался, её теплую, шёлковую кожу... Стоило лишь немного сильнее сжать запястья, всегда оставались синяки. Мне было жаль её, из-за этого и медлил, но в итоге, когда я был готов сам подарить ей боль и насладиться кайфом обратки, она меня попросту предала. Втихую…

Я делаю большой глоток из стакана. К чёрту минор… Нет никакого смысла копаться в душевных ранах, что случилось, то случилось, и ситуацию назад не отыграешь. Опьянение приятно расслабляет тело и постепенно отключает голову. Хочется простого тепла и лёгкости, без взаимных обещаний, обязательств и прочих привязок. Именно сейчас мне нужна такая самодостаточная женщина, как Киса. Я жду её с минуты на минуту, мы решили не откладывать наше свидание в долгий ящик. В дверь настойчиво постучали. Ну наконец-то. Пришла…

Подхожу к дверям и открываю. Улыбка медленно сползает с моего лица. Я замешкиваюсь, а Лилия, пользуясь моментом, делает шаг вперёд, и , оказавшись в доме, валится передо мной на колени.

- Прости меня, пожалуйста, - рыдает она у моих ног.

Я уже прихожу в себя, и эта сцена меня бесит. Трусливая, лживая тварь. Саба – это преданность и верность. Это чистота, даже когда Верхний, схватив за волосы, извозил в грязи, втоптал в неё, раздавив и унизив. Саба восстаёт с колен бестелесным ангелом, ибо от всех земных женщин её отличает одно – чистая и светлая Душа. Я хотел видеть это в ней, в этой шкуре, сосущей по сортирам, не как персональная, а как натуральная продажная шлюха. Закатив глаза, брезгливо морщусь. Вот за что мне это дерьмо? Стиснув зубы до побелевших скул, стараюсь держать себя в руках, чтобы не убить одним ударом.

Ярость от чувства обманутой собственности рычит сейчас внутри, больно полоснув по ещё не затянувшемуся шраму. Моя – это только моя. И ничья больше. Сказав «люблю», ты мне дала обещание, что другой тебя не коснётся. Даже не коснётся, ****ь!!!

- Прости… Тебя так долго не было, а тут он позвонил… Я сама не знаю, как это всё вышло… Это была ошибка, понимаешь? Это ты сильный, а я просто слабая, я простой человек, а ведь все люди имеют право на ошибку… Я умоляю, будь мудрее, прости меня… Ну прояви, наконец, своё Верхнее благородство…

Вдох. Выдох. Прикрыв глаза, стараюсь сконцентрировать внимание на дыхании, считая про себя.

- Ну я же всё равно осталась твоей девочкой, твоей нижней…

- Кто? Кто ты мне, тварь??, - рывком поднимаю её за горло, - Я не помню, чтобы давал такие статусы шлюхе… Тьфу. Руки после тебя вымыть хочется.

Отпускаю её, она оседает на пол, но продолжает, рыдая, ко мне ползти.

- Пожалуйста… Я больше никогда… Тебе наврали…, - и вдруг подняв голову выкрикивает мне в истерике, - В тебе нет человечности! Нет сострадания! Дом должен…

Гнев ослепил меня до темноты в глазах. Свой голос я сам не узнаю, слишком хрипло и низко он сейчас звучит.

- Ты судишь, какой должен быть Дом? Ты, ****ь? Ты?? Дом ничего не должен разным ****ям и сортирным шлюхам. Они не пересекаются.

Я заношу кулак над её головой и с силой бью в стену. Острая боль в костяшках отрезвляет и переключает сознание на боль в руке, дав время взять эмоции под контроль. Девушка перестаёт рыдать и только смотрит на меня расширенными глазами. Пока я бинтовал руку, она ещё что-то силилась сказать, но, видимо, что-то такое было в моих наполненных бешенством угольно - чёрных глазах, что, заткнувшись на всхлипе, так и не решилась.

Я постепенно остываю, злость откатывает на задний план, словно её и нет... Даже разочарования уже нет. Просто её для меня, как для Человека, больше не существует, но Зверь, подергивая гибким хвостом, уже принял стойку. И я снова не вижу смысла ему сейчас препятствовать. Что-то тёмное и демоническое поднимается у меня изнутри, вытесняя все остальные чувства. Я подхожу и сажусь перед ней на корточки.

- Всё сделаешь, говоришь? Ну что ж. Дам тебе ещё один шанс. Моё доверие ты уже один раз не оправдала, и я даже не знаю, что тебе нужно сделать, чтобы вернуть моё расположение.

Она молчит и только заискивающе смотрит. Цепляется за слабую надежду, но мой нарочито мягкий, после бури, тон, видимо её всё же настораживает.

- Хотя нет, знаю. Есть способ. Ты можешь попытаться вернуть себе моё расположение через безоговорочное служение. Доказав мне, что готова переступить через себя. Вот когда я увижу это собственными глазами, то, пожалуй, ты вернёшь себе право на моё доверие. Ты останешься, но будешь для меня просто игрушкой, без стоп – слова и табу. Даже без имени. Такая жертва, и не меньше – вот моё условие.

Улыбка сквозь слёзы, она тянется ко мне и пытается дотронуться, но я брезгливо сбрасываю с себя её руки.

- Так вот, тварь, а почему бы нам не поиграть с тобой в пет – плей? Тебе же понравилось быть собачкой?

Я ей заговорщически подмигиваю, а до неё наконец доходит смысл мною сказанного. Её взгляд, ставший затравленным, отчаянно веселит, а растущее во мне злорадство щекочет нервы.

- Нет??, - выждав паузу, испытующе смотрю на неё, затем подхожу к двери и открываю, - Пошла вон.

- Да! Да, да!

…На дачный участок уже опускаются серые сумерки, осенний вечер приятно обволакивает лёгкой прохладой. Девушка стоит прямо передо мной, ко мне спиной, а питбули плотно зажали её по бокам в тиски.

Я вижу, как крупная дрожь колотит её тело, покрытое гусиной кожей, я знаю, что она чувствует сейчас, ощущая горячее дыхание моих псов – адреналиновый коктейль звери всегда чувствуют особенно явно.

- Раздевайся!..

Парализованная страхом девушка сейчас в состоянии только стучать зубами и потому не реагирует на приказ.

- Я должен повторять дважды? Или у грязного ничтожества вдруг случился приступ скромности?

Она боится оглянуться и посмотреть по сторонам, но непослушными руками все же начинает неловко снимать одежду. Один из псов тычется носом в её голую ягодицу, и меня разбирает безудержный смех после ее пронзительного визга. Э неет, я тебе, милая, больше не защитник.

- На четвереньки, сука! И вперёд! Пойдём гулять, а если ты остановишься, то в таком случае они пройдут по тебе. И как знать, как знать… Они сегодня не обедали…

Девушка опускается на колени и пытается сделать движение, но у неё от страха не выходит, она неуклюже буксует на месте, и следующий толчок собачьего носа вызывает новый крик. Нет, так дело не пойдёт, задание значит нужно усложнить. Пихаю ей в зубы обструганную с двух сторон палку. Псы, завидев любимую игрушку, возбуждённо виляют хвостами, а девушка вытягивается между ними в ровную струну и боится дышать.

- Возьми это, сука, в рот. Отныне это всё, что ты будешь туда брать. И давай-ка, шевелись быстрей. Гулять ты будешь с этой палочкой, как и положено собаке, - и, усмехаясь, сплюнув на землю, добавляю, - Теперь я тебе, мрази, только такие палки буду кидать. Деш-шёвка. Кстати, ты хорошо бегаешь?

- П-п-почему вы с-спрашиваете?

- Волну-у-уюсь, - в такие острые моменты тёплый участливый голос всегда обеспечивает эмоциональные качельки. Она пытается улыбаться, а меня забавляет эта глупая надежда жертвы на то, что уже всё позади. Тупая покорность собственной слабости. Не бороться, сразу сдаться, и вызвать к себе очередную волну отвращения. Я резко меняю тон.

- Волнуюсь, что ты настолько дура, что попробуешь убежать. Давай, палку в зубы, и я тебя оставляю в этой зубастой компании, заодно и проверю, насколько ты благоразумна.

- Нет!!! Прошу, не надо, нет!!

- Заткнись!, - хватая за волосы, укладываю лицом в землю, - Мне не нравится, когда мои вещи говорят без моего разрешения! Ты хотела быть моей? Так ты теперь моя– без табу и без имени. Другая ты мне больше не нужна. Я покажу, где отныне твоё место.

Ухожу в дом под рычание псов и сдавленные всхлипы, встав за дверью, смотрю во двор в проём окна и слежу за происходящим. Я дал собакам команду жестом – охранять, и они нависли над девушкой двумя массивными скалами. Звери, как никто, чувствуют человеческую панику, они сейчас возбуждены, я это вижу по вздыбленным холкам с проступившей на шерсти тёмной полосой. Их тоже дразнит запах её страха, они дышат жёстко и прерывисто, вязкая слюна с их клыков капает на её дрожащее тело, но они уже не двинутся с места и никому не дадут сюда подойти. Никому, кроме меня. В отличии от людей, псы знают, что такое преданность, и скорее сдохнут, чем не выполнят приказ. Нам, людям, стоит поучиться у собак любви, преданности, служению, наконец. В их выборе нет места сомнениям и лжи, только честность и бескорыстность.

Ну, пожалуй, хватит. Если у этой дешёвой игрушки остановится сердце, придётся за это отвечать, а не хочется. Иду за ней. Освобождать из тисков её фобии тоже нужно вовремя. Девчонка уже готова. Передо мной безвольная тряпичная кукла с застывшим ужасом в глазах. Человека там нет совсем, но мне не жаль. Я опять на неё зол.

- Котик! Я давно уже здесь стою, но не решаюсь зайти. Боюсь твоих монстров. Бррр…

Киса стоит в открытой калитке, и, похоже, забавляется зрелищем. Чёрт, я уже и забыл, что она должна приехать… Но сейчас она как нельзя кстати. Её глаза, сверкая многообещающими игривыми огоньками, о многом говорят. Кошке интересно происходящее, это её заводит, возбуждает и притягивает. Киса тоже не прочь поиграть…

…Собаки отправлены обратно в вольер, девушка, закутанная в теплый плед, съежилась в комок на диване, а мы уютно устроились перед пылающим камином. Наливаю виски себе в стакан, другую порцию со льдом в бокал, и протягиваю его даме. Отблески огня эффектно отражаются в льдинках светлых, красивых глаз. Женщина напротив, сознавая свою привлекательность, смотрит открыто и прямо, не отводя свой взгляд от моего.

- А что это у тебя за собачка, милый?

- Так, просто моя игрушка. Я уже поиграл. Хочешь, поиграй и ты с ней.

- А хочу! Давай отправим девочку в космос? У тебя есть пищевая плёнка?

Глядя на восторженную женщину, не могу отказать ей в такой радости.

Белая лилия под ногами… На полу, грязная, растрёпанная, с царапинами на спине и даже на щеке. Видимо, собачки всё таки успели приложиться, не усмотрел. Киса медленно, холёными пальчиками, отделяет от рулона краешек пищевой плёнки и покрывает тело. Тихий шелест целлофана, судорожное дыхание игрушки, отточенные и умелые движения работающей над ней Кошки. Всё больше страха, всё меньше свободы, всё меньше виски в моём стакане. Я улыбаюсь Кисе, прищурившись, салютую качнувшимися на дне стакана льдинками. Что–то опасно хищное и жёсткое сейчас в её чертах, и куда только подевалась её обманчивая демонстративная мягкость.

- Поможешь?, - Киса бросает на меня быстрый взгляд, кивком головы указав на девушку. Подхожу, сажусь перед ней, помогаю держать. Плёнка ложится на лицо, игрушка жалко дёргается, но посмотрев на меня, мгновенно затихает. Поняла, что не пожалею. Достаю нож, медленно пронеся над лицом, делаю разрез по губам и ноздрям – шумных вдох…

Киса кокетливо улыбается, берёт у меня из рук нож, делает разрез в области глаз… И тут же тянет меня к себе, рванув за ворот рубашки так, что пуговицы отлетели и покатились с глухим стуком по полу. Секунда моего удивления и потерянного равновесия, я подаюсь вперёд, рыча, срывая шёлковое платье с плеча дразнящей меня женщины. Мы оказываемся на диване. Она сидит на мне, пытаясь справиться с оставшимися пуговицами и расстегнуть мою рубашку, ловя языком мой поцелуй. Подминаю её под себя, вжимаясь в неё бедрами, чувствуя боль в паху от желания войти. Она пристально смотрит мне в глаза, тянет снизу за брюки, ловко освобождая меня от них, а я в свою очередь, рву ниточку её трусов.

- Дорогой, тебя не учили, что женщинам нужна прелюдия?, - она смеётся, и толкается на меня бёдрами. Я замираю, прислушиваясь к ощущениям, чтобы взять верное направление: рвануть вперёд и уже не останавливаться. Она снова тянет меня на себя, застонав, двигается навстречу, погружает в себя всё глубже… Толчок. Ещё толчок… Она стонет всё ниже, впуская в себя всё глубже, отвечая уже всем телом на мои движения. Меня тащит к оргазму, но я сдерживаюсь, хватаю её за плечи и скидываю с дивана на пол. Мы оба сейчас на коленях, прямо над зафиксированной мумией, она всё видит и всё чувствует. Но ничего не может сделать. Ни помешать, ни даже уйти из этого кошмара, куда я её поместил. Кошка принимает мою игру, берёт за основание член, кокетливо облизывает головку, играя и дразня губами… Из огромных расширенных глаз по вискам девушки беззвучно текут слёзы. Они задерживаются на плёнке и ныряют солёными ручейками в волосы. Не глаза, а два больших озера. Что-то извращённо прекрасное есть в женщине, беззвучно плачущей у твоих ног…

… Я провожал её до ворот, она шла, пошатываясь, отстранёно, даже не обращая внимания на гарцующих рядом собак. Они провожали ту, у которой больше нет имени. У самой калитки она обернулась и посмотрела на меня в последний раз – обречённо мёртво, матовым потухшим взглядом. Я её так и запомню – угасшую, с обрывками плёнки на теле, остатками несмытой спермы на лице. В её взгляде не было ни обиды, ни укора. Даже страха больше не было. Такой хрупкий мёртвый цветок…

Закрыв за ней дверь, лезу в карман брюк за сигаретами, нащупываю там миниатюрную вещичку. Изящная цепочка с кулоном – первая буква моего имени. Брошенная с размахом в воздух вещица прощально сверкнула бликом в вечернем луче и навсегда пропала за воротами…

Участь сломанных игрушек – существовать дальше. Существовать, но никогда больше не жить. Какая–то важная часть личности сегодня у нас обоих сломалась и исчезла навсегда. У неё – та искорка, которая делает глаза женщины живыми и лучистыми, у меня – вера в то, что тебя, несмотря ни на что, больше никогда не предадут и не обманут.