Лев Толстой и Зигмунд Фройд или Эротические рассказы толстого

Андрей Витальевич Миронов

Читаю рассказы самостоятельно и с "выражением":

Лев Толстой и Зигмунд Фройд

В любви к Зигмунду Фройду заподозрить Толстого совершенно нельзя.

Их встреча протекала в тайне не только от Софьи Андреевны, которая не допустила бы подобной гадости, но и от Чуркова, который будучи секретарем, раструбил бы о ней на весь белый свет.

Лев Николаевич посетил известного психоаналитика таинственным образом, выкупив билеты также на предшествующий и последующий сеансы. На вопросы Софьи Андреевны о денежной недостаче, супруг буркнул в бороду: «В кино ходил», – раз и, – навсегда отказавшись говорить на данную тему.

Чуркова, все более охватывающего жизнь графа паутиной, Лев Николаевич резко поставил на место, а паутину разорвал совсем, на недолгое время.

Поэтому российские источники информации крайне скупы об это истории и умалчивают о самом австрийском докторе, посетившем Москву проездом в Санкт-Петербург. Дела же отца – основателя анализа психозов и всякой другой занятной научной тягомотины в столице Империи настолько оказались засекречены, что об этом молчат даже западные исследователи. Добрался ли Фройд в Санкт-Петербург, сегодня доподлинно не известно.

Единственным, но зато верным свидетельством стали воспоминания самого Карла-Густова Юнга, который ассистировал Фройду в его психическом труде над пациентами.

В карте наблюдения сохранилась запись: «Больной, граф Т. Больной одержим манией, называемой немецкими психиатрами «Weltverbesserungswahn» (Мания исправления мира путем навязчивой проповеди). Пункт замешательства в том, что больной считает возможным изменить жизнь других людей словом. Признаки общие: недовольство всеми существующими порядками, что ни есть. Осуждение всех, кроме себя, и раздражительная многоречивость, без обращения внимания на слушателей. Частые переходы от злости и раздражительности к ненатуральной слезливой чувствительности. Признаки частные: занятие несвойственными и ненужными работами, чищенье и шитье сапог, крошение травы косой и т. п. Лечение: полное равнодушие всех окружающих к его речам, занятия такого рода, которые бы поглощали все силы больного».

Разговаривая об архетипе Великой Матери, Юнг вскользь упомянул встречу Фройда и Толстого. В архиве Фройда есть несколько упоминаний о больном графе Т., посетившем его в Москве и оплатившем три сеанса кряду. Будучи талантливым психоаналитическим мистиком, Фройд разобрался в проблеме графа достаточно быстро, тем более что сеансы были сполна оплачены, а оставаться долго в Москве не позволяли обстоятельства. Снабженный аккуратной бородкой, Фройд, полуразвалившись в перевозимой кушетке LC4, вещал заунывным голосом профессионального гипнотизера:

– Это у вас комплекс, – естественно, по-немецки говорил доктор с ярко выраженным австрийским акцентом. – Комплекс и архетип Большого Бородатого Старца. Вас в детстве, случаем, не наказывал дедушка? – уточнил он, выпуская дым из гаванской сигары, и, получив ответ, продолжил, – Вызванный переживанием глубокой юности образ принят Вами, и стал частью вашей личности. Вот откуда произрастает борода Ваших проблем. К тому же сексуальное общение с супругой, перенесшей многочисленные роды. Сколько раз она рожала? – уточнил гений психоаналитического сыска. На ответ графа у Фройда внезапно запотели очки от смутной догадки, что в России найдет себе погибель множество немцев и австрийцев. Но, сохраняя профессиональную невозмутимость, Фройд выяснил габитус графа. «Танеев, гад, всем разболтал», – подумал пациент и несколько преуменьшил размеры своей проблемы.

– Сколько, сколько? – опешил врач и прямо на бумаге перевел русские вершки в привычную европейскую систему единиц. Больной, граф Т. подтвердил математические выкладки гения анализа психозов. Фройд легко угадывающий в морковном корнеплоде фаллический символ, безвольно понурился:

– Да, это проблема, – подтвердил худшие опасения графа доктор, – но Вам уже одной ногой надо быть в другом месте, о смерти думать, завещание писать, может еще повесть, а на роман я вам и не советую замахиваться, здоровье уже не то, – скороговоркой диктовал Фройд, а Юнг и Адлер записывали слова своего великого учителя.

Адлеру очень понравилось слово «комплекс» – оно звучало многообещающим. А Юнг, поругавшись с коллегой, вынужден был довольствоваться оставшимся словом «архетип», остальное Фройд оставил себе для последующего развития в статье: «Недовольство культурой».

Пораздумав над словом архетип, Юнг при помощи простейшего мыслительного акта понял, что этому слову должно предшествовать завлекательное определение. Образ Большого Бородатого Старца казался слишком религиозным и настолько простым, что придумать его могли сами и Адлер, и Фромм, и Хорни, а также другие соперники, толпившиеся вокруг гения внутреннего мира и смутных подсознательных процессов человеческого бытия.

Заменив Большого Бородатого Старца Великой Матерью, Юнг не только свел счеты с собственным отцом, третировавшего мальчика, но и увековечил образ матери, которую боготворил всю свою бессознательную жизнь.

19 февраля 1925