Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 42. Тематика: Семейная инцест игра

Глава 42. Нелёгкая участь младшего брата

— Жа мной! — бросил отец Жозеп, исчезая в дверях. Как все салангайцы он акцентировал шипящие.

Я оглянулся на пороге: капитан расфуфыренной куклой обмяк в кресле и я подумал, что настоящий кукловод наконец показал своё лицо и это совсем не Акула.

Как и все на корабле я знал, где находится каюта конквидора, но внутри никогда не бывал. Честно говоря, любопытство меня не мучало, я бы и сейчас не пошёл, но меня не спрашивали.

Если обиталище Безымянной Акулы было бедным и неряшливым — роскошным был только его костюм, на остальное ему, видно, было наплевать (это не относилось к "Зверю" в общем: чистота и порядок на корабле царили идеальные и поддерживались методами вполне жестокими, так, при мне матрос, плюнувший на палубу был подвергнут "килеванию" и еле выжил), то каюта конквидора производила впечатление какого-то мистического балаганчика.

Вся она была обтянута чёрной тканью, без единого просвета. Даже днём там горели свечи, поглощая остатки воздуха. В их неверном свете развешанные по стенам символы веры: треугольники, круги, кресты — сделанные, конечно, из настоящего золота и покрытые яркими эмалями и драгоценными камнями — казались грубыми подделками.

Так же присутствовали непременные святые. Мне уже давно осточертели эти статуи с традиционной водянкой головы, рахитичными костлявыми плечиками, огромными жилистыми ступнями и обязательными выпирающими животами — как будто мученики страдали от глистов.

Да, я уже знал о высоком смысле этих особенностей: большой живот — большая жизненная сила, ступни — странствия проповедника, голова ... Ну, с головой и так понятно. А вот тощенькие плечики — это символ отказа от мирских деяний. То есть никакой работы ради пропитания. Но как бы ни были возвышенны объяснения, милее эти уродцы не становились.

Теперь они лоснились во мраке, одним своим видом вызывая головную боль.

Наверное, я невольно поморщился и это не прошло незамеченным:

— Тому, кто нечист духом тут тяжело. Лишь сильный верой может бестрепетно находиться в священном месте. Любой другой есть тварь дрожащая и червь извивающийся.

Я проглотил "тварь" и "червя" и приказал себе собраться — пусть каюта и напоминает дешёвый балаган, но её хозяин — совсем не шут.

Конквидор переменил тему:

— Ты выглядишь лучше, чем в первые дни. Тогда я думал, что ты не задержишься на этом свете. Но "La fierra" — хороший корабль. Много еды, новая одежда. Ты выглядишь здоровяком.

Собственно, я недурно отъелся на Серебряном острове и приятная округлость ещё не совсем сошла с моего лица, хотя и не так радовала глаз, как тогда, когда Нау заметил: "Ишь, щи-то наел!".

— Тебе повезло. Наше судно — не обычное, не какой-то купец. Оно несёт благословение святых отцов Белой Алидаги. Это великое благо для твоей прогнившей души. Чувствуешь ли ты это?

Я чувствовал! Ого, как я чувствовал, что дела мои плохи и из огня капитанской любви я попал в горячие объятья храмовников!

— Мы хорошо обходимся с работниками. Великий Салангай заинтересован в хороших матросах. Людей всё меньше… — тут он запнулся, но быстро поправился, — плохих людей всё меньше. Улицы наших городов очищены от воров и грабителей, на папертях наших храмов нет попрошаек. В любое время дня и ночи честный обыватель может выйти из дому без опаски.

Он разливался соловьём, а до меня вдруг дошло! И как же я раньше не сообразил: если есть крупный хищник — мелкие разбегаются! Коли по улицам салангайских городов разгуливают храмовничьи вербовщики, то местным головорезам уже не до привычной работы, самим бы уберечься. Уличный люд первым и попал под эту метлу, то-то было пусто ночью в Валлоте!

Похоже, этот разговор окажется полезнее, чем я думал.

Конквидор нахмурился.

— Ну?

— Что?

— "Ваше Священство"! Невежа, тебя мало пороли, раз не знаешь порядка в обращении. Повтори.

— Ваше Священство.

— Отвечай на вопрос.

— Какой, Ваше Священство?

— Чувствуешь ли ты благодарность Великому Салангаю, безмозглое животное!

Я замялся.

Он взъярился:

— Все вы, северяне — дрянные глупые рабы. Дерзкие вольнодумцы. Своей голове не владыки. Благородные чувства вам неведомы. Неспроста Надмирье отвернулось от вас! Мерзкие нечестивцы!

Я опустил голову и постарался принять покаянный вид. С перспективой на благодарность, пусть думает, что я не совсем потерян для Великого Салангая.

Он ещё несколько пораспостранялся о презренной северной нации, о грязных порочных городах, вроде Нима, возомнившего себя центром Вселенной, тогда как каждому ясно, что таким центром является столица Салангая, и особенно её белая половина, но постепенно речь его сходила на нет и, наконец, он умолк.

Я осторожно поднял глаза и наткнулся на холодный оценивающий взгляд чёрных глаз конквидора.

Похоже, моя мнимая покорность его не обманула.

Он неторопливо уселся за стол, давая понять, что разговор будет долгим.

С каждой секундой мне нравилось всё это меньше и меньше.

Тягучий тяжёлый взгляд конквидора давил всё сильнее, и я чувствовал себя как лягушка под навалившимся камнем.

Что всё это значит? Может быть, сейчас самое время узнать о "младшем брате"? Но мои растерянные мысли были прерваны неожиданным вопросом:

— Ты что же, думал, я магии не замечу?

Ах, так вот оно что! Всё-таки магия.

Я не знал, как салангайцы относятся к магии, лично мне мои игры казались довольно безобидными, но если он так смотрит, то...

— Я...

— Ты — просто маленький безрассудный негодяй. Маленький северный негодяйчик.

Я прикусил язык. Уж лучше промолчать.

—Конечно, — безмятежно продолжал он, — я мог бы хоть сейчас вздёрнуть тебя на дыбе и вызнать все твои глупые планы и ничтожные секреты, но!... — он примолк, любуясь моим явным испугом,. — Я и так всё знаю!

Что он знает?! Неужели что-то всплыло? Что? Откуда? Ван Хуза что-то разглядел, понял? Но как? Когда? Нет, это невозможно, мы так давно в плаваньи! Или был какой-то другой корабль, доставил сведения? Да ну, бред. Не было никого!

— Маленький недоумок. Все вы такие, северяне, укушенные химерой имперцы. Вы так уверены в своём превосходстве, что вечно попадаете впросак! Вот и ты — вздумал ворожить прямо при мне! Средь бела дня, на палубе! Мерзавец!

Он вскочил, навис над столом, раздулся как мертвенно-белый паук в сплошной черноте.

Голос его источали жгучий холод, хлестал ледяными осколками, проникал в уголки души. О, в его словах была правда! Частица правды...

— Ничтожество! Ты просто мелкий нимский жулик: шулерок или вор, верно? На родине тебя, пожалуй, вздёрнуть хотели. Или своим же дорожку пересёк и забоялся. Вот и прибежал в Салангай — тихий, провинциальный Салангай, отсидеться да подтибрить, что плохо лежит. А тут на тебе, удача подвалила — полный корабль серебра! Вот голова твоя и съехала. Жадность подвела тебя, лишила разума.

Я молчал, потрясённый.

— О, ты хитёр! Ты долго вынашивал свой план! Ты ведь давно подбираешься к серебру? Сначала ты взялся за боцмана, но его тебе показалось мало. Ты решил и капитана под себя подмять?

"Подмять" — Акулу?!

— Ты решил, что если капитан будет у тебя в руках, так и всё серебро "La fierra" станет твоим? Сперва ты устранил конкурента. Хитро! Малыш Майон глуп и такому ловкачу, как ты, подставить его ничего не стоило.

У меня отвалилась челюсть.

— Но ты не принял в расчёт меня! Ты же не думаешь, что ты первый такой умник? Другие подбивали команду на бунт, но ты решил действовать хитрее и пустил в ход магию. Но для того я — магистр Гаррадо-и-Тилихона, посвящёный Храма третьей ступени, а всего их семнадцать и тебе, с твоими жалкими умениями не пройти выше пятнадцатой — никогда в жизни! — поставлен здесь конквидором отряда Белой Стражи и не тебе тягаться со мной, грязное нимское отребье!

С кем он разговаривает? Сам с собой?

— Вот видишь, я всё знаю. Зачем дыба, ты и так как на ладони. Вот на этой ладони, — он сжал кулак.

Помолчав, добавил:

— На помощь своего дружка не рассчитывай. За боцманом теперь особый пригляд. Будем надеяться, его безумие не зашло слишком далеко. Это ведь тоже твоих рук дело?

Любовь Нау?

— Потом расскажешь, как ты это делал, как привораживал. Хотя дара у тебя особого нет, ты ведь даже Феничи не смог околдовать.

—  Я?..

— Потом, потом, — махнул он рукой, словно отгоняя надоеду.

— Молись, чтобы до Салангая мы дошли без приключений. Там твоё предназначение исполнится. Впрочем, ваших молитв не слышат. Действенны лишь молитвы праведников. Салангайцев.

Я подумал, что он, наверное, участвовал в последней войне, по возрасту вполне подходит. И до сих пор бредит небывшими победами.

По неведомому мне сигналу дверь за моей спиной распахнулась, и двое храмовников подхватили меня под руки.

— В карцер.

Я ждал, что меня отведут вниз, там, в трюме располагался водяной карцер.

Но меня повели в носовой отсек, там в коридорчике, рядом с крюйт-камерой находился крошечный чуланчик, что-то вроде батальерки. Сейчас он был пуст, все вещи вынесены и меня впихнули внутрь.

Я опустился на пол с полной мешаниной мыслей и чувств, не зная, радоваться мне или плакать.

Что думать о бредовом раскладе конквидора? Пытаться переубедить его? Или довольствоваться тем, что он не признал во мне шпиона?

Что за предназначение он мне пообещал? Я подозревал какую-то новую каверзу. Но какую именно?

С другой стороны, если он хочет довезти меня до Салангая, то морить голодом не будет, кусок хлеба кинет.

Худо, что Нау не сможет мне помочь.

Как бы то ни было, предаваться отчаянью я не стал, гадать о своей судьбе — тоже и через несколько минут уже пытался устроиться в своей камере: ощупал стены (для чего мне не пришлось далеко разводить руки), прилёг на полу, узнав, что могу лежать не в полный рост, а только скорчившись, сел, упираясь ногами в противоположную стену.

Никаких светильников здесь не было, не было и окна, но привыкнув, я различил над дверью — очень прочной — маленькое, с ладонь, окошко, забранное решёткой, так, что и руки не просунешь, но через него пробивался кое-какой свет. Свет и воздух.

Я услышал покашливание часового, его перетаптывание у двери крюйт-камеры.

Крюйт-камера!

Какая ирония судьбы! Предмет моих вожделений находился на расстоянии вытянутой руки, а проникнуть туда у меня не было никакой возможности.

Храмовник был прав: я жаждал серебра! Я жаждал взглянуть на него, пощупать, повертеть в руках и может быть даже прихватить образец для Дагне.

О чём я размечтался? Разве не смерть маячила впереди? Разве я не был обречён, имея таких свирепых врагов?

Но я жил. И пока я жил — надеялся.

< предыдущая – глава – следующая >