Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 53 или Семейная инцест игра

Глава 53. Directrice

О, помедли!

Следующие дни слились в одну беспрерывную скачку. На второй мы поменяли лошадей — наши больше не справлялись. Взяли выносливых андрадов, огненно-рыжих с почти белыми гривами, с длинными мохнатыми щётками, крутобоких, злых как дьяволы.

И хорошо, что взяли таких.

Другие были бы не по Дагне.

Они и понесли нас по просторам Салангая на запад, в Ферегонду.

Если раньше я ощущал в нём охотничий азарт, неистовство визжащей салюки, рыщущей по зыбкому следу, то от касы Алларда всё изменилось.

Из нервной ищейки он превратился в неумолимо несущийся снаряд. Ничего не видя и ничего не замечая, он летел к своей цели. Где-то впереди маячила Инфангата с печатью ласточки, и кроме неё он ничего не хотел знать.

Он останавливался только в ответ на мои мольбы, когда я заступался за животных. Тогда он позвякивал золотом, прикидывая, хватит ли на новых и понимая, что надо бы поберечь этих, спешивался на ближайшем постоялом дворе.

Там я сползал с седла, ковылял до комнаты и падал, а он еще заходил на конюшню, требовал горячей воды, еды для нас и только потом шёл наверх - спать.

Но он не спал. Лежал, закинув руки за голову. Ждал нашего отдыха.

О чём-то думал? Не знаю.

Он стал избегать прикосновений, хотя я спиной чувствовал его жадный взгляд, воровской зуд желанья, но стоило мне обернуться, он отводил глаза.

Однажды он не выдержал, и мы схватились, сплелись телами, оголодавшими друг по другу в этой дикой погоне. Но что-то в нём перегорело. Он перестал биться о преграду, в нём больше не было отчаянного яростного бунта — он смирился. С чем-то, чего я так и не понял.

А я... я сходил с ума по нему. Тело его было по-прежнему прекрасно и пах он всё так же — прокалённым песком сухого тела и тонкой влажностью ирисов, особенно в нежных впадинках, которых осталось так мало. За это время он налился жёсткой силой, сбросив и то немногое, что было в нём от обычного человека: немного мягкости, немного ленцы. Ныне была сталь, наконечник стрелы, обточенный ветром.

В ту ночь я обнимал его, я упивался им, как будто он был весь — мой…

Но он...

В любом бриллианте всегда есть точка тьмы. В буре — клочок мёртвой тишины. Так и в нём. Он достиг этой точки, он опирался теперь только на эту неподвижную страшную незыблемость.

Он был рядом. Бесконечно далеко.

Сердце моё сжималось, разум изнемогал, я не мог понять, что происходит.

Может быть, виной всему эта одурелая скачка?

На запад, с вечным закатом, с солнцем в глазах, расплавленным шаром застывшим в золотой полосе меж горизонтом и засыпающей равниной. Я почему-то помнил только закаты, западные небеса с дольками лимонных и алых облаков, стынущих сизым холодом в середине, там, куда не доставали лучи пылающего светила. Всё остальное сливалось в одно мелькание.

Мелькание белых копыт.

Белая пыль.

Дорога, пена, пот, храп… Ходу! Ходу!

На запад!

Я словно спал и видел странный сон в чужой стране, от которого я не мог очнуться.

Но всему приходит конец.

Однажды безумная скачка кончилось. Просто потому, что не могла продолжаться далее. На дороге вокруг нас стало слишком много людей, пеших и конных, повозок, крытых фургонов, паломников, то усталых и молчаливых, то распевающих гимны, слишком много карет разной степени ветхости и довольства, были даже паланкины, которые несли дюжие слуги — всё это двигалось вровень с нами, к Инфангате, святой обители, чьи мощные стены поднялись, наконец, на вершине холма и нависли над бесконечным людским потоком, где мы были лишь две песчинки.

Монастырь стоял над пропастью. Дальше пути не было.

Terminus

Словно пелена спала с моих глаз, и мне стало по-настоящему страшно. Я понял, куда мы пришли. Я понял, к чему пришёл Дагне.

Мой Фехтовальщик.

***

Паломники вливались в арочный вход, а над ним в медальоне надвратной башни, выветренном за века, ласточка стремглав взлетала вверх.

Мы остановились совсем неподалёку от монастыря. Здесь было дорого — чем ближе к монастырю, тем дороже, но люди с деньгами предпочитали селиться не в странноприимном доме Инфангаты, где было тесно, кроме совсем уж хворых, тех, что надеялись на чудесное действие монастырских стен. Мы на чудо не надеялись, нам нужен был простор для действий.

Дагне ушёл сразу же и пропадал где-то весь день. Вернулся грязный, исцарапанный, но глаза блестели, и улыбался по-доброму, не стискивая губ.

— Что там? — спросил я.

— Отлично. Аббат Аделлард свой монастырь знал досконально. Очень дотошный господин — планы просто отличные. Хотя кое-чего он не знал.

— Чего?

— Самого главного.

Уклончивость ответа меня не удивила.

За эти дни я сегодня впервые имел несколько свободных часов и посвятил их неотложным размышлениям, пытаясь связать последние события и собственные ощущения. Поэтому с некоторой запинкой, нерешительно, но всё же спросил:

— Вы чувствуете действие талисмана?

Дагне резко обернулся ко мне, прищурился, пытаясь уловить тайный смысл в моих словах, усмехнулся чему-то и ответил:

— Нет. Ничего необычного я не ощущаю. Всё как всегда.

— Мне кажется, — отважился я (ибо выводы, сделанные мною на отдыхе, подталкивали), — что ваш перстень светится сильнее в моём присутствии. Я как-то влияю на него. Может быть, вы думаете, что я Искусник, но смею вас заверить, что…

Меня прервал хохот Дагне.

Он сорвался вдруг, как горный поток, заскакал по стенам комнаты, отдаваясь в ушах.

Дагне хохотал в полный голос, взахлёб, до изнеможения, так, что вскоре был вынужден присесть на табурэ и досмеивался уже там, смахивая слёзы и мотая головой.

Моя обида разрослась сперва до небес, а потом лопнула вместе с его смехом. Всё показалось глупостью, ни в чём он меня не подозревал.

— Друг мой, — сказал он, отсмеявшись, — я не считаю вас Искусником. Поверьте.

— Но тогда... А почему Ваш перстень горит, когда я рядом?

Дагне задумчиво посмотрел на руку.

— Да чёрт его знает, когда он горит и почему. Иногда на ровном месте.

— А Вы не пробовали его снять?

— Нет. Такова была воля отца. Последняя воля. Впрочем, однажды снимал. Менял палец.

— Ну, и что?

Он пожимает плечами:

— Да ничего. Снял, одел.

Я уставился на загадочный камень, уже не таясь.

— Может быть он просто оберегает Вас от опасности? Или придаёт сил? — разфантазировался я, всё ещё под впечатлением от невероятной выносливости Дагне в этой погоне. Сколько раз я едва не падал от усталости, и только его рука помогала мне удержаться в седле. Каким жалким я себе казался! Но если дело в талисмане, то моя слабость простительна.

— Возможно. Возможно и защищает. Скоро узнаем.

— Когда? — жадно спросил я.

— Чего тянуть... Отдохнём до вечера, а потом пойдём. Я не прочь подушку подавить часок, не железный.

Последние слова он пробурчал, уже стягивая сапоги.

И всё же на кровать он прилёг, не раздеваясь, свернулся сиротским калачиком и закрыл глаза. От этой стеснённой позы, от бесприютного короткого привала, принятого им так смиренно, мне стало совсем тошно.

Я не спал. Смотрел в окно, из которого был виден угол монастыря, за ним — дальняя низина тонула в мутной дымке, поглядывал на спящего Дагне — изредка, стараясь не потревожить его даже взглядом.

Куда мы пойдём? Что узнаем?

Он не опасается меня, но и не говорит всего...

Мы собрались еще засветло. Дагне захватил увесистый мешок, в котором звякнул металл, я —  воду, немного еды —  на всякий случай, и мы отправились в путь.

Недалёкий, как оказалось.

В четверть часа мы достигли подножия монастырской стены. В этом месте она составляла единое целое со скалой. Оплывшие скосы стёсанных углов, крошечные бойницы в толще камня, зубцы на высоте, нависавшие над головой. Не тихая обитель, а настоящая цитадель!

Я коснулся тёплого камня — не преодолеть.

Но мы и не стали.

Свернули в ближайший овраг, спустились, съехали по осыпи, царапая лицо и руки в наступившей темноте, и оказались в глубоком распадке, одной стенкой которого было продолжение монастырской стены.

— Дальше пропасть, — махнул рукой Дагне по ходу распадка, — но нам туда не нужно. Нам к башне.

Мы шагнули в заросли кустарника, подбираясь поближе к основанию стен.

Дагне пропал где-то в кустах.

— Помогите…

Я поспешил на его голос. Вместе мы смогли сдвинуть валун, расчистить заросли и он принялся возиться в открывшемся углублении.

Что-то стукнуло, Дагне закряхтел от натуги, раздался лязг, скрип и сыпучий тихий шорох.

— Идите сюда. — Голос его звучал глухо, как будто из-под земли.

Я нащупал тёмный узкий лаз под стеной и пополз, потом съехал на пол, всё в той же полной темноте, и рука Дагне подтянула меня, побуждая встать на ноги.

— Где мы?

— Под башней. На плане есть выходы во внутренний двор и в конюшню. То есть они там были двести лет назад. Что сейчас — неизвестно. Будем пробовать. Не боитесь?

Я возмущённо выдохнул.

Он в темноте сжал мою руку, поднял её и — я плохо почувствовал (кажется?!) — поцеловал.

— Держитесь за мной. На плане отсюда только два хода, но всякое может быть. Не отставайте.

Он чиркнул кресалом и тусклый огонёк потайного фонаря озарил его руки.

Ход, вёдший в конюшни, оказался закрыт. Как мы ни силились поднять каменную крышку, она не поддалась ни на волос. Пришлось возвращаться и идти другим ходом, который нам казался более опасным, так как выходил в клуатр, во внутренний дворик, где стоял колодец и где был велик шанс наткнуться на работающего конверса или послушника.

Дагне на этот случай захватил одежду подходящего вида, две длинные грубые рясы с глубокими капюшонами, которые и достал из мешка, когда мы почувствовали, что люк на сей раз поддаётся и мы сможем выйти. Заодно я выяснил, что юбка — это страшно неудобно, ни шагнуть нормально, ни ногу поднять, но зато теперь, если не приглядываться, мы могли сойти за своих.

К счастью, ход открывался не посреди двора, а в укромном уголке клуатра и оттуда, из-за колонн мы смогли наблюдать полночную суету.

Ибо против всех ожиданий монастырь не спал.

Внутренний двор был озарён факелами. Поодаль всё было запружено телегами с углём, дровами, там метались конверсы, одетые в короткие рясы, слышались приказы, шустрые мирские братья растаскивали припасы по разным службам.

Выйти туда было бы сущим безумием.

— Нам нужна вон та часовня.

Шатровая крыша часовни виднелась на противоположной стороне двора, запруженного повозками.

Не знаю, что придумал бы Дагне, но удача оказалась на нашей стороне: в центральном храме закончилась ночная служба и монахи потянулись кто куда, часть из них вышла в клуатр, часть — в хозяйственный двор и мы, стараясь держаться в тени, без приключений добрались до крошечной часовенки.

Не знаю, запиралась ли она вне службы, но кованные ворота там были. Возможно, привратник просто задержался с выполнением своих обязанностей и мы смогли незаметно и беспрепятственно прошмыгнуть внутрь.

Там было темно.

У маленького алтаря сгустились тени.

Дагне нырнул в эту тень и некоторое время ничего не происходило, но скоро тихий скрежет сказал мне, что мой друг не дремлет.

— Леазен, — тихо позвал он.

Я шагнул и был подхвачен им.

— Осторожнее. Ступени.

За алтарём, в полу зияло отверстие, которое я в темноте не сразу различил.

Вниз уходили каменные ступени.

Скала, на которой стоял монастырь, вероятно вся была источена подземными ходами и не осела только потому, что ходы эти были невероятно узкими. Ступени были настолько коротки, что и ребёнок не смог бы уместить там ногу и высоки настолько, что пришлось поднять рясу.

Оскользнувшись несколько раз, мы стали идти боком, как крабы, чуть не задевая стены носами.

Порой моя рука проваливалась в какие-то углубления, назначение которое я не мог понять, пока я не наткнулся в одном из них на что-то гладкое и круглое. Что это?

— Пещники, — шепнул в этот момент Дагне. — Останки старые, сухие. Это мощи. Неопасно.

Останки? Мощи? Я машинально пошарил в каменной выемке, и нащупал там кроме круглого черепа что-то вроде палок. Кости...

Меня чуть не заколотило от ужаса: здесь, в этих каменных мешках жили люди? Морили себя голодом. Молились. Умирали. Зачем? Зачем спускаться в этот ужас, когда наверху Бог сотворил бесконечную красоту, где воздух свеж и чист, роса блестит на солнце, а небо — выше сводов самых высоких храмов... Для чего они спускались сюда? Чего можно достичь, сидя в пустом холодном углу? Святости?

Во мне поднялась волна возмущения.

Как можно пренебречь прекрасным миром ради мёртвой тишины? Я вспомнил, что, кажется, они сами и выдалбливали для себя эти каменные могилы, а потом в них стояли. Или сидели. Неважно. Всё это показалось мне отвратительным. Каким-то плевком в лицо того самого Бога, которого они искали.

Теперь я старался не касаться стен вообще. Хотя проход был по-прежнему тесен и то моя грудь, то спина задевали грубо обтёсанный камень.

Мы шли уже несколько минут. Или часов? Спускались, поднимались, останавливались, поворачивали, протискивались между каких-то выступов, так что одежда трещала и приходилось выдыхать, чтобы пройти. И всё в полной темноте. Лишь изредка Дагне зажигал свет, сверяясь с планом.

Я пережил ещё один момент паники, когда понял, что ни за что не найду выхода отсюда, но тут мои глаза, ставшие необычайно чувствительными уловили слабый отсвет.

О, пусть стража, пусть монахи, пусть что угодно, только бы на свету!

Сил у меня прибавилось сразу.

Я даже попытался опередить Дагне. Но он придержал меня, и мы осторожно гуськом вышли из узкого прохода на открытое место.

Подземный зал был невелик. И ничем не освещён: ни факелов, ни масляных светильников.

Но света было довольно.

Он шёл из боковой арки.

В первую минуту я подумал, что на дворе яркий день и свет этого дня  падает целым снопом в невидимый мне пока пробой.

Я уверенно шагнул к нему, но тут же был схвачен и решительно отправлен за спину Дагне.

Что он себе позволяет? Я не маленький ребёнок! Меня нельзя вот так просто заставить стоять на месте, прислушиваясь неизвестно к чему, когда мне хочется идти. Мне хочется идти на свет!

Но возражать Дагне я не посмел.

Только мысленно возмущался, с нетерпением выглядывая из-за его плеча и с каждой секундой всё больше очаровываясь ярким белым светом — беззаботным светом весеннего дня.

Хотя одновременно я испытывал и смутное беспокойство — разве мы проблуждали так долго, что уже и рассвело, и солнце успело набрать полную силу? Неужто так долго? А ведь я даже не устал...

Я не устал и могу двигаться вперёд! — неожиданно повернули мои мысли на приятную дорожку. Я могу и хочу идти туда, на свет!

Чего мы ждём? От кого прячемся?

Как смешон Дагне со своей подозрительностью! Здесь же никого нет! Нет никаких причин таиться, мы в полной безопасности и чем ближе к свету мы будем, тем нам будет лучше — это же совершенно ясно!

Нужно идти.

Мои ноги буквально плясали на месте. Я невольно взглянул на них и увидел, что пол выложен резной плиткой. Каким-то образом я понял, что все эти узоры создают направление к той самой боковой арке, которая давала столько света.

Долго мы ещё будем топтаться на месте? Надо спешить!

И когда я уже был готов взбунтоваться, Дагне двинулся вперёд.

Но как медленно!

Там, за аркой — белый день! Мне захотелось побежать туда, увидеть наконец небо, горы, море — всё это было там, а мой коварный спутник не пускает меня. Зачем он держит так крепко? И что это такое красное блестит на его пальце? Кровь?! Моя кровь?

Это не нужно! Я схватил красный ужас, чтобы вырвать его и выбросить подальше от моего Света, но, едва дотронулся…

Меня словно обожгло. Нелепые мысли, облепившие мой бедный мозг, вспорхнули точно испуганные бабочки, и я смог улыбнуться, встретив встревоженный взгляд Дагне. Он держал меня, прижимая к себе. Свет бил ему в глаза. Он был так ярок, что я смог различить чёрный провал зрачка — булавочный укол на карем бархате радужки. У него тёмно-карие глаза…

Я всхлипнул и уткнулся ему в шею, с наслаждением вдыхая знакомый запах, пробивавшийся даже сквозь чужую одежду.

Прикосновение к грубой дерюге отрезвило меня ещё больше. Но главное — я слышал стук его сердца и это заставило меня забыть обо всём остальном.

— Мы пришли, Леазен. Он здесь.

— Кто? — прохрипел я.

— Искусник.

Я, всё ещё не понимая, смотрел в его глаза.

Потом медленно повернул голову.

========================

Directrice - линия боя

< предыдущая – глава – следующая >